Текст книги "Черленый Яр. Потомок Святогора"

Автор книги: Виктор Душнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Глава седьмая

Тяжёлым камнем легла на душу Святослава смерть Никиты. А ещё тяжелее было сознание того, что в твоём княжестве появился враг. Кто бы он ни был – злой татарин или русский тать, лесной разбойник, не даст этот враг смерду-пахарю обрабатывать землю, убирать урожай. Неспокойно будет рудокопам и мастерам кузнечного дела. Всем будет боязно за свой живот и жизнь близких.

Невесёлый прискакал князь с дружиною и гостями в урочище Перемонще на берегу Матыры. Перво-наперво заговорил с Александром о произошедшем. Младший князь начал успокаивать брата: мол, разбойники случайно заглянули в Липецкий край и долго не пробудут, потому как делать им здесь нечего.

– Нет, Алексашка! – хмуро взглянув на брата, вздохнул Святослав. – Не случайно это. Чует сердце беду, нависшую над княжеством, над людьми нашими... Ну да ладно, Бог помилует, не допустит несправедливости! Авось пронесёт. Утро вечера мудренее. Поехали на охоту.

Святослав Иванович ещё раз глубоко вздохнул и тяжело поднялся с лавки, так тяжело, будто на спину ему пятипудовый мешок взвалили.

– Медведь будет? – спросил старшего ловчего.

– Будет, Святослав Иванович, – почтительно ответил Семён Андреевич. – Ивашка Сшибанов выследил, говорит, матёрый зверь.

– Это смерда воронежского Сшибана сын у тебя тут орудует?

– Он.

– Позови мне его! – приказал князь.

– Иван! Ива-а-ан! – поспешно закричал Семён Андреевич.

Иван словно из-под земли вырос. Поклонился в пояс князьям, свесив курчавую светлую голову, и, сверкая огнём голубых глаз, произнёс:

– Я тута, князь, приказывай, что делать!

– Ух, какой прыткий! – повеселел Святослав Иванович и похлопал Ивана по плечу. – Молодец, молодец! Отец – пахарь, сын – охотник! Ну, веди нас. Вооружайтесь, господа медвежьи ратники, рогатины берите. Пешком пойдём? – повернулся снова к Семёну Андреевичу.

– Конечно, пешком, – заискивающе улыбаясь, кивнул тот.

– Да что с тобой, Семён Андреевич? – заметив несвойственную старому боярину суетливость, спросил князь. – Аль медведя испугался? Чай, не впервой на зверя этого ходишь.

– Не знаю, Святослав Иванович, не знаю, – покачал головой боярин. – Первый раз в жизни робость берёт, и не медведя боюсь. Увидел печаль твою, князь, и предчувствие нехорошее, целый день муторно на душе, всё из рук валится.

Князь изменился в лице, но ничего не сказал. Начали вооружаться. Святослав Иванович зашагал в лес, и вся ватага охотников и прибывших на пир гостей двинулась за ним.

Солнце уже пересекло вершину неба и неуклонно скользило вниз. Духота спала, из леса потянуло свежестью, которая приятно овевала распаренные тела охотников. Шли молча, лишь Семён Андреевич продолжал суетиться, бегать от Ивана Сшибанова до князя и обратно, давая распоряжения. Вот он расставил людей полумесяцем. Первый – Иван с толстой и длинной рогатиной.

Приседая и пружиня ногами, как целящийся на мышь кот, Иван стал продвигаться вперёд. Видно ночуя медведя, оглянулся и, приложив указательный палец к губам, дал знак остальным быть осторожными. Глаза его азартно горели, как у свирепого волка. Он махнул рукой, чтоб все присели, и продолжил путь один, пригнувшись ещё ниже. Потом тоже сел на корточки. Из-за кустов показалось огромное лохматое чудовище, и всем стало ясно, что легко с ним не справиться.

«Какой матёрый!» – подумал князь, готовя к бою рогатину и кинжал.

Медведь заревел, когда Иван напал на него. Неожиданная атака человека обескуражила зверя. Размахивая лапами, он кинулся вперёд, но напоролся на ловко подставленную охотником рогатину. Однако натиск медведя был столь мощным, что толстая дубовая слега не выдержала и затрещала. Раненый зверь ещё больше рассвирепел и сильнее надавил на рогатину. Иван изловчился и накинул на шею медведя петлю, но на мгновенье потерял бдительность, и зверь в ярости когтистой лапой полоснул по туловищу охотника. Клок рубахи вместе с вырванным мясом полетели в сторону – бок Ивана вмиг был обнажён до рёбер. Ловчий отскочил и упал. Ещё немного, и медведь задрал бы его, но подоспел на выручку князь Святослав. Когда зверь кинулся на лежащего врага, князь успел подставить свою рогатину. Медведь не выдержал второго удара и повалился, а Святослав Иванович, не мешкая, опутал его верёвкой. Зверь задрожал в злобе, пытаясь вырваться из крепких пут, но, чувствуя своё бессилие, издал ужасный рёв. Многоголосое далёкое и близкое эхо несколько раз повторило грозный рык царя лесов.

– Что с Иваном? – Для князя жизнь его людей была превыше всего, и он, бросив медведя, подбежал к столпившимся возле раненого охотникам. – Что с ним?

– Ничего, дышит! – ответил хлопочущий над помощником Семён Андреевич. – Кровь я остановлю, а раны залатаем. Затянутся на молодом теле быстро, жить будет.

Но Иван дышал тяжело: раны были слишком глубоки, чтобы можно было ожидать его быстрого выздоровления. Семён Андреевич продолжал колдовать над охотником.

– Молод ты, Ивашка, – шептал боярин, – и несметлив. Плохо изучил повадки зверя, вот и попал под когти...

Тряся над Иваном глиняной посудкой, он, осторожно размазывая по ранам вонючую мазь, приговаривал заклинанье и время от времени дул на окровавленную грудь, то ли для закрепления заговора, то ли для облегчения страданий.

– Ничего, милок, всё подживёт, – бормотал. – Ты ещё молод. Всё вынесешь...

Иван скоро очнулся. Застонал, напрягся, вызвав тем новое кровотечение. Семён Андреевич, как мог, успокоил его и снова остановил кровь. Потом сделали носилки, положили на них пострадавшего и понесли в Перемонще. Медведя привязали за лапы к двум дубовым палкам врастяжку, за концы взялись четверо здоровенных охотников и потащили зверя следом за Иваном. Прибыв на место, медведя посадили в клетку, а Ивана отнесли в избу для раненых.

В дубовом тереме, в просторной светлой палате, гости уселись по чину и званию. На главном месте, с торца стола, сам хозяин – князь Святослав Иванович Липецкий. По правую руку от него – Александр Иванович, но левую – Олег Воргольский и Рыльский. Рядом уже немолодых лет князь Мстислав Михайлович Карачевский. За ними бояре да дружинники.

Наливали хмельными напитками кубки серебряные и позолоченные. Брага да мёд лились родником нескончаемым, было и вино заморское. А кушанья рыбные! От них стол прямо ломился. Петровский пост на дворе, день Иоанна Крестителя, по-старинному Ивана Купалы, – потому и рыбы всякой видимо-невидимо. Осетрина, привезённая с Итиль-реки из Сарай-Беркая[47]47
  Итиль – средневековое название низовий Волги, а также столицы Хазарского каганата.
  Сарай-Беркай (Сарай-Берке) – в описываемое время столица Золотой Орды, располагавшаяся на территории нынешней Волгоградской области.


[Закрыть], местная рыба в изобилии: и голавль краснопёрый, и окунь, и щука жареная да пареная – пальчики оближешь. Повара осторожно с речного хищника кожу сдирают, как говорят, тулупом. Выбирают изнутри всё до косточки, фаршируют рыбное мясо специями и снова заталкивают в щучий чулок целиком. Потом ставят в печь раскалённую и запаривают. Ох и вкуснятина получается!

– Говорят, где-то на севере медведей едят, – сообщил сотрапезникам князь Мстислав Карачевский.

– Грех это, – поморщился Семён Андреевич. – Медведь что человек, только не разговаривает. Да он и был когда-то человеком, только за какие-то грехи его так Господь Бог наказал. Тяжела его судьба...

– Как и тяжела доля русского народа! – выпив мёда крепкого и закусив основательно, заговорил Святослав Иванович. – Вот уж скоро полвека, как Русь под пятою татарскою, а мы, природные князья русские, плоть от плоти Рюрикова племени, у ханов в услужении. Да хорошо, если попадётся баскак христианской веры, как наш Содном. Не так страшен и язычник мунгальский. А коль басурманина-магометанина пришлют? Уж он-то из нас все потроха вытрясет!

На короткое время в светлице тишина воцарилась. Жуть какая-то...

– Тяжко, князья, тяжко, – подхватил Мстислав Михайлович Карачевский. – Меж собой передрались-перерезались. Вот мой родный брат Роман Брянский, царствие ему небесное, – перекрестился, – всю жизнь не давал мне покою. Всё ему мало было, всё старался отхватить от мово княжества. И дети по его стопам пошли, особенно Святослав Романович, племянничек родненький, докучает. Так щиплет княжество, что моготы больше нету. Как разбойник на мои земли является. Людей убивает, угоняет к себе, холопами делает.

– Да, видать, князь Роман и его детушки, – поддержал Александр, – забыли заповедь отца своего, Михаила Черниговского, о почтении к братьям.

– Забыли, – кивнул Мстислав Михайлович. – Ведь не понимал князь Роман, не понимают и дети его, которые передрались сейчас за Брянское княжество, что, поднимая меч на братьев, они тем самым становятся помощниками татар, проклятых убийц Михаила Всеволодовича Черниговского. Ой, никогда не забуду, как батюшку да его боярина Фёдора мучили! Я тогда был ещё отроком, с батюшкой в Орду прибыл. Не стал он кланяться их бесовским кустам поганым, проходить меж костров дымящих и на брюхе подползать к Батыге...

– Уж слишком гордо повёл себя твой батюшка, – промолвил князь Олег. – Все князья кланялись и жизни сохранили. Одному Великому князю Александру Ярославичу Невскому Батыга простил такую вольность.

– Негожие слова говоришь! – обиделся Мстислав Михайлович. – Не самодурство у моего батюшки и боярина Фёдора то было, а великая вера в Бога нашего Иисуса Христа и попытка защитить честь русского князя, нашу с вами поруганную честь. И не будем судить поступки отцов, тем более геройские. Единственная вина Михаила Всеволодовича Черниговского, что он в своё время тоже участвовал в усобицах, накликая на наши головы нечисть татарскую. Не в ладах был с князьями рязанскими да владимирскими. Тоже лез и на Великий Киевский стол, посидел с полгода, а потом выгнали его оттуда. Так и разоряли и ныне разоряем Русь православную.

«Из Киева твоего батюшку никто не выгонял, – не без ехидства подумал Олег Воргольский. – Сам сбежал, спасая шкуру от Батыевой рати. Воеводу Дмитрия оставил Киев защищать и умирать, а сам к сынку своему в Венгрию убежал...»

Пока Олег про себя злорадствовал, князь Мстислав умолк. То ли почувствовал недобрые мысли Олега, то ли по другой причине, но больше князь Карачевский не проронил ни слова. Все, кроме Олега, сидели понуря головы, и за столом воцарилась какая-то жуткая тишина, от которой князь Святослав даже вздрогнул. Он предложил налить в кубки вина заморского. Выпили, и разговор продолжился.

Святослав, видя смущение карачевского князя и что тот хочет ещё что-то сказать, но терзается сомнениями, обратился к нему:

– Говори, Мстислав Михайлович, говори!

Застенчивый гость оглядел сидящих за столом и вздохнул:

– Люди добрые! Кабы видели вы, как моего батюшку татары конями топтали. Раздели его и боярина Фёдора донага и давай лошадьми по ним ходить. Кони храпят, не слушаются, а татары наседают, наседают. Он кричит: «Погибаю за веру православную!» – а сам крестится усердно, спешит, пока руки целы, пока не перешибли, крестится...

Князь замолчал. В горле комок горечи застрял, слеза выступила. Он в смущении отвернулся, смахнул слезу и продолжил:

– Кровь полилась из разбитой головы Михаила Всеволодовича, по бороде да на сыру землю-матушку.

Я тогда остолбенел от ужаса. Хотел кинуться на заступу к батюшке. Помню, что-то кричал, но не знаю что – в голове всё перемутилось, перевернулось. А потом утащил меня от греха подале боярин Самсон... Но после всё-таки мне и моему брату Роману пришлось ползать на брюхе перед проклятым Батыгой. Но эти униженья и пролитые слёзы не спасли наш родовой Чернигов от разорения. Разделили, раздробили некогда великое и могущественное княжество. Мне Карачев достался, Роману – Брянск, а Симеон стал князем Новосильским.

– А что ж, старшему ничего не досталось? – удивился Александр. – У вас же был ещё старший брат, Ростислав.

– Да он не пожелал жить на Руси, – пожал плечами Мстислав Михайлович. – Женился на дочери венгерского короля Белы Анне и остался при дворе тестя. Хитро поступил: свою шкуру спас, но родины лишился.

– Он разумно поступил, – заступился за изгоя князь Олег. – Мне не подвернулось такое счастье, а то жил бы сейчас в Мадьярии припеваючи.

Князь Святослав недовольно посмотрел на родственника, но заговорил о другом:

– Да, все мы одного, черниговского, корня: и карачевские князья, и брянские, и новосильские, и липецкие, и воргольско-рыльские, и рязанские, и муромские, и пронские. У всех у нас один пращур, Великий князь Святослав Ярославич Киевский и Черниговский. Олег Святославич когда-то с Владимиром Мономахом вёл борьбу за свою черниговскую вотчину, а мы между собой, черниговскими наследниками, никак землю не поделим.

– Да хоть бы сейчас, под татарами, не хорохорились и успокоились, – поддержал брата князь Александр. – А то ведь что творится вокруг! И не только меж черниговскими наследниками, Ольговичами, но и Мономаховичами идёт борьба, ещё кровопролитней нашей. Вон посмотрите, какую сыновья Великого князя Владимирского и Киевского Александра Ярославина Невского Дмитрий Переславский и Андрей Городецкий меж собой тяжбу затеяли. Всё спорят, кто из них Великим князем должен стать, а Русь от их спора кровью умывается!

– Дмитрий – князь слабый, – заметил Олег. – А коль ты слаб, то передай стол более сильному. Тем более Андрею Городецкому ярлык ханом даден.

– А по мне, прав Дмитрий Александрович, – перебил Олега Александр Иванович. – Он старший князь, он и должен княжить. А то ведь из-за этого у нас и идёт резня. Есть лествичное право[48]48
  Лествичное право — закон о княжеском престолонаследии в Древней Руси.


[Закрыть]: от старшего брата к младшему, от отца к старшему сыну и так далее. Так и должно быть, безо всякой отсебятины, – выразительным жестом руки заключил свою речь князь Александр Иванович.

– Эх, ребятушки-князюшки! – повысил голос Святослав Липецкий. – Хватит о грустном грустить, давайте веселиться, песни петь. Эй, Семён Андреевич, зови скоморохов да гусляров!

– Пост ведь, отец родной, Святослав Иваныч, – напомнил боярин. – Не надо бы скоморохов. Если гусляров одних?

Князь Святослав подумал и сказал:

– Скоморохов и правда не надо, а гусляры пускай былинками душу пощекочут.

Старый боярин позвал гусляров степенных, грустное пение которых и в пост не возбранялось. От их слезливых напевов ещё сильнее на душе защемило, но Святослав не стал больше хмуриться: слишком забот много, чтоб слезами обливаться. Он поманил пальцем Семёна Андреевича и шепнул ему на ухо:

– Как там Иван?

– Ничего, батюшка князь, ничего, – так же тихо ответил боярин. – Похудел, правда, осунулся, но ничего, выживет. Он ещё молод, здоровьем Господь не обидел, всё будет ладно.

– Ты вот что, Семён Андреевич, – взял князь со стола кувшин мёда крепкого, налил в кубок серебряный и подал боярину. – Это снеси Ивану. Пускай выпьет, скажи, что от князя. И кубок отдай в подарок, заслужил. Да, закуски набери поболе, осетрины, пускай покушает.

Боярин скрылся за дверью. Гусляры, старики странники, запели песни былинные про былое величье Руси Киевской, про битву Ильи Муромца с Соловьём-разбойником, про доблесть и мужество князей русских и дружинников. Не умолчали гусляры и о печали русичей, о крушении государства Русского от злого татарина.

И вдруг поспешно возвратился Семён Андреевич, весь взволнованный и как полотно бледный с лица. Святослав сразу заметил перемену в настроении боярина и подумал: «Неужто Иван помер?»

– Святослав Иванович! – подбежал Семён Андреевич.

– Что случилось, не томи! – поторопил князь.

– Бирич твой, Василий Шумахов... – запнулся боярин.

– Что? Что с Василием? Говори же скорей!

– Прибыл Василий, плохой с дороги!

– Где он?

– В палате для раненых, где Иван лежит. В беспамятстве.

Гости настороженно переглянулись.

– Что-то стряслось, – шепнул Олег Мстиславу.

Святослав Иванович повернулся к брату Александру и попросил забавлять гостей, а сам вышел на двор. Там, безразличная к людским тревогам и заботам, сияла во всей красе летняя ночь. Косой месяц ясно глядел вниз с запада тёмно-синего небосвода. Степенные старые звёзды, слушаясь своего серпастого сторожа, спокойно и плавно вели хоровод вокруг срединной, видать, главной и любимой его звезды. Только непослушная молодёжь забавлялась, гуляла по небу неразборчиво, срывалась вниз и, не долетев до земли, погибала безвременно, на мгновение вспыхнув от испуга и погаснув.

Князь Святослав добежал до больничной избы, Семён Андреевич, по-старчески пыхтя сзади, еле поспел за ним. Полумрачная горница была наполнена стонами больных, над которыми колдовали лекари. Иван был в памяти. Заметив князя, он стиснул зубы и перестал стонать. Василий же метался на подушке и что-то бормотал. Князь подошёл к его кровати и кратко спросил:

– Что с ним?

– Глубокая ножевая или сабельная рана под ребром, – ответил лекарь грек Гавриил. – Много крови потерял.

– Что-нибудь говорил?

– Нет, – заморгал потемневшими от волнения глазами старший ловчий. – Мы заметили, что к ограде подъезжает странный всадник. Он был почти в беспамятстве, но на коне держался. Мы ахнули: «Да это ж касог!» А он только успел шепнуть: «На Куликах...» – и начал падать. Еле успели подхватить.

– Что на Куликах? – удивился князь. – При чём тут Кулики? Он придёт в себя? Какие дела в Орде, вот главное!

– Кровь литься перестала, – пояснил Гавриил. – Если нутро не повреждено, то быстро очухается.

Василий застонал, начал скверно ругаться. Потом снова затих, задышал мерно.

– Ты иди, Святослав Иванович, а когда Васька очнётся, мы тебя позовём, – предложил Семён Андреевич.

– Нет, тут побуду! – наотрез отказался князь. – Я сам из его уст должен узнать о положении дел в Орде. И что в Куликах? Подь-ка сюда, Семён Андреич.

Князь и старший ловчий вышли на улицу, и Святослав шепнул:

– Что-то стряслось в Куликах. Сажай на конь верного человека, пускай скачет туда, да чтоб завтра вернулся. Ваську, если придёт в себя, при этих греках спрашивать не буду.

Семён Андреевич ушёл, а князь вернулся в избу и сел у постели Ивана:

– Грудь болит?

– Да нет, господин Святослав Иванович, не дюже, – скривился, силясь улыбнуться, Иван. – Зарастёт, аки на псу.

– Ну, поправляйся, Ванюша. Ещё не раз вместе на охоту сходим!

Иван, прикрыв глаза, забылся в тяжёлом сне.

Святослав подошёл к кровати Василия и не заметил, что из палаты исчез один из лекарей, который прибыл вместе с князем Олегом. Зато сразу обратил на это внимание старший ловчий. Он искоса посмотрел на Гавриила, который хотя и был лекарем Святослава (его полгода назад прислал в Липец тот же князь Воргольский, рекомендуя сестре Агриппине Ростиславне), но остался тайным доверенным лицом прежнего хозяина. Ловкий пройдоха, Гавриил быстро втёрся в доверие к княгине и бесхитростному князю и постоянно интриговал при дворе. Семён Андреевич, замечая это, предупреждал Святослава Ивановича, но князь, пока было тихо с татарами, на всё смотрел сквозь пальцы. Однако, когда случилась беда на реке Воронеж, да ещё и при неизвестных обстоятельствах был ранен бирич Василий, князь насторожился. И может, впервые с недоверием посмотрел на Гавриила. Когда князь вышел с боярином на улицу, Гавриил заподозрил неладное и мигнул Олегову лекарю Ермолаю – подслушай. Подслушать разговор Ермолаю не удалось, но он проследил за Семёном Андреевичем и, увидев поскакавшего куда-то всадника, дал команду стремянному князя Олега Ефиму, а сам воротился в больничную избу. Семён Андреевич строго скосил глаз на лекаря: «Где был?» Ермолай не растерялся: «До ветру ходил». На том и закончили. Ефим же после команды Ермолая направил вдогонку за посланцем князя Святослава своего доверенного, юркого и наглого бестию по прозвищу Клоп.

– Держись на расстоянии, – напутствовал Клопа Ефим. – Хорошенько запомни дорогу. Я б и сам, да нельзя: заметят.

Клоп мчался, ориентируясь на стук копыт коня гонца. Держался он сперва на расстоянии, но потом, поняв, что преследуемый может услышать топот его коня, соскочил на землю, снял кафтан и, оторвав рукава, обернул обрывками копыта лошади. Крепко завязал их супонью и снова начал нагонять уже порядком опередившего его княжеского гонца.

Эта хитрость сначала сработала, но порученец Семёна Андреевича Аникей тоже был, как говорится, тёртым калачом. Не раз успешно выполнял он тайные задания князя, вот и сейчас сразу услышал погоню и поехал на Кулики не прямым путём, а кружным. Вскоре стук копыт преследователя исчез, но чувство опасности продолжало давить на затылок. Надо было обезвредить злоумышленника, заманить в ловушку и хоть на время избавиться от него.

Чтобы создать иллюзию удаляющегося конского топота, Аникей достал две дощечки в форме валька, которым женщины на реке выбивают грязь из белья. Он спрыгнул на землю и начал стучать этими дощечками друг о друга: издаваемый звук действительно был похож на цоканье копыт. А когда Клоп подъехал к месту засады, Аникей схватил лук, натянул тетиву, и стрела насквозь пронзила шею его коня, который, как подкошенный, завалился на правый бок. Аникей же, не мешкая, прыгнул на своего коня, развернул его в обратном направлении и ускакал. Добрался до Куликов он под утро.

А тем временем в Перемонще в больничной избе очнулся Василий Шумахов. Он медленно поднял тяжёлые веки, в глазах мутился туман.

– Откройте двери и окна, – попросил сухими губами. – Разгоните дым...

Святослав наклонился к нему:

– Тут нету дыма, Василий. Ты ранен, потому у тебя и дымно в очах.

– А-а-а, Святослав Иванович... – вздохнул Василий. Потом, превозмогая боль и медленно поворачивая голову, осмотрел присутствующих. Опытный разведчик, он никогда не болтал лишнего при посторонних. Но говорить всё-таки было надо, и он сказал о том, что не представляло особого секрета.

– В Орде замятия, – еле слышно молвил Василий. – Хан Менгу-Тимур отошёл к Всевышнему. Говорят, не без помощи темника Ногая. В Сарае сейчас главенствует ставленник всемогущего нойона[49]49
  Нойон — вельможа, князь (от монгольского – ноён).


[Закрыть] Тудан-Менгу. Тудан-Менгу – бесермен, но он слаб, на троне продержится недолго. Наш баскак Содном был оклеветан и чуть не потерял голову, но вовремя ушёл с младшим сыном покойного Менгу-Тимура Тохтой в степь за Итиль, в Белую Орду.

Василий замолчал, прикрыл глаза, и в избе воцарилась тишина. Потом бирич снова открыл глаза и зашептал уже совсем еле слышно. Святослав Иванович ещё ниже наклонил голову.

– Содном промахнулся. Ушёл с Тохтой. Но Тудан-Менгу мало просидит в Сарай-Беркае. Старшие сыновья... – Василий почмокал пересохшими губами: – Мне бы воды... – Напившись, продолжил: – Законный царь татарский из Улуса Джучи Тохта не скоро придёт в Сарай. На место Тудан-Менгу метят старший сын Барту-хана, внук Туту-хана Телебуга и ещё один внук Туту-хана, старший сын Менгу-Тимура Алгуй. Телебуга сильней. Алгуй ему не перечит.

– Но ведь, кроме Тудан-Менгу, все тобой перечисленные Чингисиды из Улуса Джучи, – возразил князь. – Почему же только Тохта нам выгоден?

Василий покачал головой:

– Все эти Чингисиды под пятой врага Руси Ногая. К тому же часть из них приняли бесерменскую веру. Тохта же хоть и язычник, но у него в советниках много несториан, которые сносно относятся к Руси. Ведь не зря же с ним ушёл христианин Содном. Кроме того, Тохта враждует с Ногаем. Но беда наша в том, что Ногай слишком силён и посадит в Сарае только выгодного ему хана. Тудан-Менгу Ногаю чем-то не угодил, и ему недолго осталось сидеть на столе в Сарае. Ногай сейчас склоняется в пользу Телебуги, который возле Сарая со своим туменом гарцует, чувствует силу, в ладах с Ногаем. А наш Содном далеко отсюда и, видно, больше не возвратится. Баскачество рыльское, воргольское и липецкое откупил у Ногая – видишь, княже, Ногай всем в Орде распоряжается, – так вот, откупил, на наши грешные головы, баскачество бесермен из Бухары Ахмат. Ух и злющий, падла! Уже направил к нам десяток своих головорезов, которые но пятам преследовали меня. С ними был какой-то наводчик, видать, из наших краёв. Дюже дорогу хорошо знает, сволочь. Но кто, я не угадал. Некогда было угадывать, бежать пришлось...

Василий моргнул, давая понять князю, чтоб выпроводил посторонних, но князь намёка не понял, и Гавриил с Ермолаем остались. Семён же Андреевич суетился возле Ивана и не заметил потуг Василия. И тогда, видя бесполезность попыток удалить чужаков, Шумахов сказал:

– Недалеко отсель они меня и ранили.

Святослава Ивановича как обожгло: «Так вот кто обстрелял нас на Воронеже!»

Он приказал Семёну Андреевичу бить тревогу, а Василий опять поманил его:

– В свите Ахмата есть белый человек...

– Ну и что? – не удивился князь.

– Ой, как на тебя похож, княже, – слабо улыбнулся Василий. – Высок, белокур, станом прям, голубоглаз. Даже завитки чуба такие же. Я сначала удивился: зачем это сюда наш князь пожаловал? Подумал, что Ногай вызвал, даже кинулся с поклоном, а он уставился непонимающе, видать, по-русски ни гу-гу. Я ошалел, а Ахмат на меня с ногайкой, да орёт по-татарски: «Ты что к моему слуге пристаёшь?» Хорошо, что двойник твой заслонил меня от удара Ахмата. А этот бесермен от злости чуть не лопнул. Как бросит на землю ногайку, как начнёт её топтать да кричать: «Махмуд! Ты посмел заступиться за неверного урусута! Я с тебя живого шкуру сдеру!» – Василий помолчал. – Княже! У тебя ведь пропал брат родной. По-моему, он это...

Святослав Иванович от удивления раскрыл рот, но осознать до конца эту неожиданную весть не успел: в избу вошёл Семён Андреевич.

– В тревоге пока надобности нету, – сказал. – Пойдём, Святослав Иванович.

Князь глянул на лекарей и строго приказал:

– Следите за больными! Не дай Бог с ними что случится – несдобровать вам обоим. Дыба всегда наготове, да и Дёжкин соскучился по любимому ремеслу – суставы выворачивать.

На улице Семён Андреевич сообщил князю о том, что произошло в Воронеже. Об этом рассказал прибывший в Перемонще сын Василия Демьян.

– Та-а-ак! – протянул князь. – Значит, отряд уничтожен и следов его татары не найдут. А проводника убили? – спохватился. – Быстро Демьяна в мою палату в тереме!

Молодой Шумахов вмиг оказался пред очами князя.

– Говоришь, коней татарских в Дикое Поле вернули? – пристально посмотрел на Демьяна князь. – Надёжные люди погнали табун?

– Антон Свиристелкин и Костюха Ломов, – кивнул Демьян. – Они надёжные.

– Ничего татарского не взяли?

– Ничего, Святослав Иванович.

– Добро. Ну а были с татарами русские?

– Да вроде нет.

– Но ведь кто-то их сюда вёл, кто хорошо знает наши дороги. Середь убитых такого не было?

– Нет, Святослав Иванович, не было. Как есть все на подбор татары.

– Значит, этот русский ушёл домой, а татары ждали его в лесу, – предположил князь. – Предатель где-то здесь, у нас живёт. Что будем делать, Семён Андреевич? А ты иди, Демьян, иди.

Демьян ушёл.

– А я считаю, что этому предателю щас горше нашего, – почесал бороду боярин.

– Почему же?

– Да с него ж спросят, куда отряд делся и как сам остался жив.

– Верно мыслишь, – кивнул князь. – Но всё же ухо востро надо держать. А негодяя надобно выявить и предать смерти.

– Постараемся, – пообещал боярин. – Хотя трудно будет. Не найдя татар, он затаится или вообще убежит из княжества.

– Ну ладно... – Князь встал. – Неприятностей, похоже, не избежать, однако пора к гостям возвращаться.

Ужин продолжался. На князя глядели уже пьяные лица. Святослав сел на своё место, налил кубок мёда крепкого, выпил в три глотка, шумно выдохнул, закусил жирным куском севрюги. Заблестела борода, по рукам потёк рыбий жир.

– Братцы, – даже не захмелев, заговорил князь. – Беда на нас надвигается. Беда лютая. В Орде замятия великая, а во Владимирском княжестве повздорили Александровичи. Сыны Невского никак не поделят отцовский стол великокняжеский. Вскоре ждите Неврюеву рать новую, да и Соднома уже больше не будет, откупил наше баскачество бесермен Ахмат. Быть крови. А пока, ежели хотите, продолжим гулянье. Не хотите – давайте выпьем на посошок и отдыхать, а утром по домам...

Пока в Перемонще допивали последние чарки, Аникей добрался до Куликов. Из-за горизонта пробивались первые, предутренние лучи солнца, но Аникею некогда было созерцать красоту пробуждающегося небесного светила. На месте куликовской засады он увидел страшную картину: все сторожа побиты, добро разграблено.

– Так вот о чём в первую очередь молвил Шумахов, – пробурчал под нос Аникей. – Засада разгромлена, а Васька, раненый, еле ноги унёс...

Солнце выглянуло из-за вершин деревьев и начало припекать лица убитых. От трупов понесло зловонием, и у Аникея перехватило дыханье. Лица погибших были чёрными и частью уже объедены насекомыми и мухами. Недалеко зловеще каркали вороны, они тоже хотели присоединиться к трапезе. Трупы уже нельзя было трогать, и Аникей соорудил из прутьев кустарников плетёные настилы под тела, ими же и прикрыл их. Выкопал каждому по неглубокой могиле и похоронил убиенных невдалеке от заимки.

«Так-то лучше, – подумал. – А потом перезахороним как положено, с отпеванием».

Тем временем очнулся Клоп. Он лежал в овраге и не сразу сообразил, где находится и что произошло. К тому же от удара о землю сильно гудела голова. Клоп отряхнулся, сбил пыль и грязь с одежды. Выйдя из оврага, увидел мёртвого коня и вспомнил о ночном происшествии.

«Пешком не доберусь», – вздохнул, но всё же побрёл в обратном направлении. На его счастье, попутно ехали четыре подводы со строевым лесом для ремонта онузского детинца. Увидя всего в ссадинах, оборванного незнакомца, работники с подвод насторожились и приготовили на всякий случай топоры.

– Кто таков и откель топаешь? – спросил одетый в домотканый серый армячишко мужик.

– Выручайте, православные! – чуть не плача, взмолился Клоп. – У вашего князя Святослава Ивановича гуляет мой князь Олег Ростиславич Воргольской... А я ночью по свежему воздуху поскакать люблю. Вот и налетел на злых людей. Коня мово подстрелили, а меня обобрали, избили...

Княжьи работники переглянулись.

– Так это твоя лошадь на дороге валяется с простреленной шеей? – спросил, продолжая с недоверием глядеть на Клопа, всё тот же мужик, видимо старший. Он не выпускал из руки топор.

– Моя! Моя! – торопливо заголосил Клоп. – Ох, заберите, братцы, до Онуза. Век буду помнить доброту вашу и молиться за ваше здоровье!

Мужики потеснились, и так незадачливый лазутчик добрался, на сей раз без приключений, до урочища Перемонще. Но, не доезжая немного до места, он неожиданно спрыгнул с подводы и мгновенно скрылся в лесу.

– Разбойника мы подвезли! – закричал старшой. – Надо немедля доложить князю Александру Ивановичу!

Остальные мужики загалдели:

– В лесу у нас разбойники появились, на гостей нападут!..

– А откудова они о гостях знают?..

Но долго раздумывать не пришлось. Скоро работники увидели Семёна Андреевича и рассказали о попутчике.

– Я так и знал... – И Семён Андреевич поспешил в терем, где после ночного гулянья отдыхали хозяева и гости.

А в это самое время Клоп незаметно подкрался к своим и окликнул сторожевого воина. Тот раскрыл рот, увидя Ефимова гонца в таком неприглядном виде, но Клоп приставил палец к губам и просипел: