Текст книги "Черленый Яр. Потомок Святогора"

Автор книги: Виктор Душнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

– Тсыыы!

А потом, ничего не объясняя, потребовал немедля разыскать Ефима.

Ефим тоже удивился жалкому виду неуловимого Клопа.

– Что, маху дал? – с издёвкой спросил он.

– Перехитрил меня липецкий дружинник, – чуть не плача, прохрипел Клоп. – Перехитрил!

– Поручить ничего никому нельзя! Они теперь знают о наших проделках, не сносить нам голов. Забирай любого коня и скачи в Рыльск, подальше отсель. Потом поговорим. И смотри, в Воргол не заявляйся! – погрозил кулаком Ефим...

Гости разъезжались без особых церемоний. Святослав Иванович холодно сообщил князю Воргольскому и Рыльскому о пропаже из его дружины человека. Олег Ростиславич растерянно заморгал: Ефим с Ермолаем действовали на свой страх и риск, не посвятив в свои планы князя.

– Как пропал человек? Кого нету? – повернул он голову к Ефиму.

– Да Клопа, господин Олег Ростиславич. Я услал его в Воргол, чтоб предупредил о твоём возвращении, – ёрзая в седле, соврал Ефим.

Олег пожал плечами:

– Ну вот видишь, Святослав Иванович, просто слуга заботится о господине.

– Дай-то Бог, – не стал продолжать разговор князь Липецкий. – Пора, брат, в дорогу. Проводить тебя и Мстислава Михайловича далеко не смогу – я в Липец, а до воронежской сакмы[50]50
  Сакма – колея, дорога.


[Закрыть] вас доведёт Демьян Шумахов.

Когда переправились через Воронеж, Святослав подъехал к Мстиславу Михайловичу. Обнял его крепко.

– Прощай, брат, – промолвил. – Брянским князьям не поддавайся! Нужна будет помощь – присылай гонца. Прощай и ты, Олег Ростиславич, – сухо кивнул шурину. – Ежели что не так – не обессудь.

– Теперь ты к нам с ответом, – угрюмо молвил князь Олег больше из вежливости, чем искренне.

– Живы будем, приеду. Но чует сердце – жарко скоро всем нам придётся. В Орде бесермены пересиливают, не устоять там христианам. А бесермены для православных, что вода для огня. Зальют они Русь кровью, быть беде.

– Не кручинься, Святослав Иванович, авось всё миром кончится, – попытался утешить липецкого князя Мстислав Карачевский.

– Дай-то Бог, дай-то Бог... – несколько раз повторил Святослав. Потом подстегнул коня и умчался к себе домой, где завалился в постель со словами: «Больше, видать, спокойно спать не придётся». Проснулся только на утро следующего дня вместе с восходом солнца.

Глава восьмая

Демьян возвратился поздно ночью, когда уж и непонятно было, что ближе – закат минувший или рассвет грядущий. А вот и ранние петухи запели. Отца Демьянова Василия, бирича князя Липецкого, перевезли из больничной избы в Перемонще в липецкий детинец, под неусыпный надзор лекарей. Демьян же поставил в стойло любимого скакуна, дал ему две осьмушки овса, а сам залез на сеновал и провалился в глубокий богатырский сон. Но едва забрезжил свет – парень не успел ещё и разоспаться, – как на сеновал забрался дед Шумах и начал толкать внука:

– Хватит дрыхнуть, непутёвый бесёнок! Пока князь тебя снова не захомутал, собирайся, свататься пойдём.

Демьян посмотрел мутными невидящими глазами на деда, что-то пробурчал, махнул рукой и снова завалился в сено и засопел.

– Та-а-ак! – протянул дед Шумах. – Ну, щас я тя...

Не поленился старик спуститься вниз. Взял крынку, зачерпнул воды и, кряхтя, залез обратно, чтобы плеснуть холоднячку в лицо внуку, но остановился. Пробивающийся через щели сеновала утренний свет осветил Демьяново лицо. Худощавое и смуглое, с прямым, правильной формы носом, оно выражало мужество и растущую мужскую силу. Чуть пробивающиеся под носом усики довершали сходство со взрослым, созревшим мужчиной. Чёрные кудри завитушками нависали на лоб и служили живописным дополнением к остальным достоинствам парня: высокому росту и не по годам широким плечам – к гармоничному облику русского витязя, в жилах которого течёт и касожская кровь. А закрытые веками с длинными ресницами глаза придавали лицу ещё детскую, мягкую и нежную свежесть.

Шумах улыбнулся, жалко стало будить внука.

– Хорош джигит, хорош! – проговорил дед. – Добрый будет джигит! – И начал выбирать из кудрей Демьяна стебли и листья.

Парню защекотало лоб, и он заулыбался во сне, завертел головой, ещё глубже зарываясь в сено.

– Пора женить тебя, нора, а то помру и не увижу правнука, наследника не успею научить кузнечному делу... – И старик плеснул водой в лицо внука.

Демьян вскочил, как ошпаренный:

– Да ты что, дед?! Куда будишь в такую рань?

– Не рань, милок, не рань! – оскалился Шумах. – Вставай, свататься пойдём.

– Кто ж в такую рань ходит-то?

– Я хожу, – отрезал дед. – Собирайся, пока князь тя опять куда не услал.

– Да можа, и так, – кивнул Демьян и пошёл умываться.

– Ты слыхал? – обливаясь холодной колодезной водой, пробормотал. – Мой батя, твой сын, из Орды раненым приехал.

– Да слыхал, слыхал, – недовольно буркнул Шумах. – Не сносить ему головы, касогу бестолковому! – заругался. – Говорил, берись за кузнечное дело: и выгодно и безопасно. А он скакает по вшивым ордам! Щас в палатах князя отлёживается, отсыпается, как будто своего дома нету. Говорят, плох очень, не то выживет, не то нет. И ты туда же, непутёвый! Кому я своё мастерство передам? Ведь годами накапливал умение, а наследника не оказалось! – Шумах со злостью ливанул ледяной воды на голову внуку. Демьян заревел, зафыркал, растирая тело ладонями и разгоняя по нему кровь. – Собирайся, бесёнок! Может, доживу ещё до тех лет, когда мой правнук начнёт перенимать моё дело.

Появилась мать. Слёзы на щеках, покрасневшие от долгого плача глаза страдальчески уставились на сына.

– Надо бы подождать, пока отец встанет, – несмело прошептала.

Шумах сердито заходил по двору.

– Ты что, Анютка? Да Василию на нас наплевать! Мотается по степи, как оголтелый абрек, и семьи не знает. Жди его! Как же! У него щас чуть болячка подживёт, так опять в степь зальётся, про сына и не вспомнит. В общем, никаких боле разговоров! Собирайся, Демьян! Собирайся и ты, да утри сопли. Ноне сосватаем, а свадьбу на Покров сыграем, чай, до Покрова на Ваське всё как на псу заживёт.

Анна шмыгнула носом, утёрла концом платка слёзы и пошла собирать сына и сама одеваться.

Вскоре все были готовы. Младший Маркиян сбегал за дедушкой и бабушкой, родителями Анны. Эти старые степенные люди были не на последнем счету в Онузе. Сам дед, Андрей Сергеевич Взбалмочный, выходец из стольного Киева, был искусным мастером гончарного дела. Его посуда славилась не только в Липецком крае, но и в Рязани, Чернигове и даже до родного Киева доходила. Искусно слепленные, крепко обожжённые и красиво выкрашенные крынки, корчаги, кружки и миски были нарасхват в обеих столицах Руси Великой – в Киеве и во Владимире-на-Клязьме. И, уже много лет живя в Онузе, на свои изделия продолжал он ставить клеймо киевского мастера. Два средних сына его, Устин и Фрол, пошли по стопам отца – гончары. Старший Степан и младший Фома служили у князя Святослава Ивановича в дружине.

С Андреем Сергеевичем и его женой Авдотьей пришла говоруха-сводница Матрёна Мерянка, незаменимая в таких делах, как сватовство, хотя случалось, что порой её и заносило.

– У вас ярочка, а у нас баранчик! – прямо с порога затараторила Матрёна, задрав кверху свой курносый нос. – Они расстрялись, нельзя ль их соединить?

– Посмотрим-посмотрим, гости дорогие, – поклонился сватам хозяин дома Афанасий Дымарь. – Проходите в горницу, там разберёмся...

Матрёна продолжала тараторить, когда к месту, а когда и невпопад. Но на неё мало кто обращал внимание.

Дымарь зря прождал прошлый раз, когда сговорились с Шумахом, рассердился на друга-соперника и даже обиделся. Получалось, что он сам навязывается со своей дочкой.

Дымарь ворчал:

– Да мою Марью-красавицу и князь не погнушается сосватать!

Однако, узнав об отлучке Демьяна по приказу Александра Ивановича, Дымарь успокоился: «Ну, когда придёт, тогда и придёт. На стол накрыть недолго».

И вот он, Шумах, как снег на голову в летний день – заявился спозаранку в воскресенье.

Горница у Дымаря просторная, светлая. Хозяйка, худощавая, суетливая Ульяна, быстро застелила скатертью длинный дубовый стол и начала заставлять его разными угощеньями. Гости сели на лавки. Жених остался в дверях.

– Мать, что есть в печи – на стол мечи! – скомандовал Дымарь. – Гости у нас дорогие, сам Шумах, оружейных дел мастер, припожаловал!

Завершив предварительную беседу, Дымарь принёс из подвала большую крынку с крепким мёдом. И – началось застолье.

– Значит, ярочку ищете для своего баранчика? – не стал заезжать издалека Дымарь. – А хорош баранчик-то? Может, он ярочке и не ровня?

Шумах не любил таких разговоров, хоть и носили они чисто символический характер. В словах Дымаря усмотрел издёвку, сам-то всегда рубил сплеча. Вот и на этот раз не понял традиционной в таких случаях шутки Дымаря. Горяча всё ж касожская кровь! Сколь лет жил среди русских, а так и не научился понимать их иносказаний в речах, дипломатии и околесицы. Хотя русские пословицы и поговорки Шумах вроде бы и освоил, но часто применял их не к месту и не ко времени. Вот и теперь брякнул такое, что все в недоумении переглянулись.

– Я за своего Козьму кого хоть возьму! – запальчиво отрезал он. – А ты свою Маринку поводи по рынку!

Эти слова старого касога прозвучали оскорбительно для невесты. Однако сватовство из-за выходки Шумаха, к счастью, не расстроилось: хозяева списали казус на нерусское происхожденье деда. Тут и Матрёна кстати пришлась. Она соображала быстро.

– Свахи и сваточки! – повела Матрёна заливистым певучим голоском.– Мы ить ишо не видали ни ярочку, ни баранчика, а ужо решаем, кого на базар, а кого в стойло. Ну-кася, сват Афанасий, – повернулась к Дымарю, – покажи свою ярочку, а мы своего баранчика. Посмотрим, как они глянут друг на дружку, а там и будем решать их судьбинушку!

У всех отлегло от сердца. Дымарь кивнул Ульяне, и та скрылась за дверью. Анна завела в дом своего богатыря, а тут и невеста подоспела. От смущения у неё всё лицо стало алым, Демьян тоже застеснялся и отвёл взор. Ульяна легонько подтолкнула Марию ближе к Демьяну. Та ещё больше покраснела, опустила глаза и совсем потерялась. Однако Ульяна что-то строго шепнула дочери. Мария подняла лицо, и все поразились её красоте. Действительно, девушка была словно редкий, диковинный цветок, из неизвестной, тайной местности завезённый в Липецкий край. Зря дед хорохорился, такую невесту не придётся водить по рынку. Всяк посчитает за счастье великое взять её в жёны.

И Шумах просто раскрыл рот. Он редко видел Марию и не замечал в ней особенной привлекательности. Девка да девка, как все. Но сейчас она точно предстала перед ним в новом, изумившем его свете.

– Хорошь, слющай! – забормотал от удивления с акцентом Шумах.

Он вскочил с места и... совершенно неожиданно для самого себя соединил руки молодых людей и воскликнул:

– Ого-го! Хорошь нашь дэт, как хорошь! Ца-ца! – пощёлкал языком на кавказский манер, потирая ладони. И наконец снова перешёл на чисто русский говор: – Сват Афанасий, наши дети созданы друг для друга. Твоя дочь хороша, слов нет, но и мой внук неплох. Давай играть свадьбу! Давай венчать их нынче же!

– Э, сваток, не торопись! – возразил Дымарь и кивнул Ульяне. Та поняла намёк и увела Марию, Шумах показал на дверь внуку. Дымарь продолжил: – К свадьбе нужно готовиться, и комкать важное дело не след. Да и какая свадьба может быть на жниву? Ты забываешься, сват. Да нас из церкви взашей погонят! Люди засмеют, а князь такую выволочку устроит, что и осенью от свадьбы откажешься! Подождём Покрова. Всё по-людски чтоб.

– Куды торопишься, батя? – вмешалась в мужской разговор и Анна. – Василий лежит при смерти, а ты спешишь...

– Цыц, дурёха! – топнул ногой Шумах. – Очухается твой Василий. А свадьбу и без него сыграть можно. Он хоть и выздоровеет, всё равно ни об чем не позаботится. – Повернулся к Дымарю: – Афанасий, не слушай баб, они хороших слов не скажут. Давай через неделю повенчаем детей и свадьбу сыграем. Чего у тебя не хватает – я помогу, у меня всё есть. А вы что молчите? – выкосил гневные угольные глаза на Андрея Сергеевича и его жену. – Зачем пришли? Сватать внука или мёд пить?

– Да мы что? Мы согласны...

– «Мы согласны, мы согласны!» – скривил рот, передразнивая Андрея, Шумах. – Никого не хочу слушать. Марию через неделю заберу. В церковь и в дом Демьяна, внука моего...

Шумах ужас как разошёлся. Старику очень понравилась невеста, и он готов был биться за неё всеми доступными и недоступными средствами, красноречием своим затмил даже говоруху Матрёну. Та сидела и только успевала глазами хлопать. Но наконец, воспользовавшись крохотной паузой, Матрёна всё-таки вклинилась в разговор и затараторила:

– Сваточки мои милые, сваточки распрекрасные! Вот и ладно всё получается, вот и складно делается! Свадебку играть быструю. Что томить голубков сизокрылых? Смотрите, какой ясный соколик Дёмушка и кака красна девица Машенька! Чистый изумруд она, красавица. Парочка распрекрасная, во всём свете не найдёте такой – одно заглядение! Правильно дед Шумах гутарит. Понравилась ему голубка Машенька свет Афанасьевна. Сейчас времечко опять настало ненастное. Не успеют, боюсь, голубки наши натешиться, не успеют налюбиться как следует. Грозной тучею воронье проклятое надвигается!..

– Да что ты сама как ворона каркаешь? – не выдержал жутковатой речи сводни Дымарь.

Но Матрёну было уже не остановить. Её курносый нос ещё больше вздёрнулся, цветастый платок наперевяз перекосился, и из-под него полезли кудлатые волосы. Она захлёбывалась словами, от выпитого хмельного блестели глаза.

– Нет, сваточек дорогой, нет! Была я год назад у своих на Мокше[51]51
  Мокша, мокшане — этнические мордовцы, принявшие участие в этногенезе великороссов. Ассимилированные пришлыми славянами представители финно-угорских племён Восточной Европы внесли в облик нового формирующегося этноса (народа) свои антропологические особенности. В частности, у русо-славян появился, наряду с «арийским», прямым, иногда с утолщением на переносице, тонким носом, мордовский, мерянский вздёрнутый (курносый) нос и т. п.


[Закрыть]. В Орде непорядок, ханы перерезали друг дружку. А раненый зверь опасен. И в Великом княжестве Владимирском идёт резня кровопролитная. Средний сын Александра Невского Андрей Городецкий пошёл войною против брата старшего, Великого князя Димитрия Переславского. И если б только со своею дружиною, так куды бы ни шло, а то выпросил он у хана золотоордынского тумен татарской конницы. Ихние темники Калдый и Ачадай по нашим местам к Владимиру прошли на помощь Андрюхе Городецкому. Много разору моим сродственникам принесли, по лесам они прятались. А щас, я слыхала, к нам баскака нового присылают, говорят, злющий стерва, бесермен. Ждите беды на наши грешные головы! Спешите волюшкой насладиться!..

– Ладно, Бог не выдаст – вепрь не съест! – Слышал когда-то такую поговорку от князя Святослава Шумах и сейчас ввернул её в разговоре. – Хватит болтать непотребное. Пугает тут какими-то калды-булдыями и чаводаями. Перепила, вот и влезли в твою башку мысли несуразные. Забрела к своим безмозглым мордовцам, а им видятся со страху одни эти, как их, ачадавы-волкодавы!

– И никакие они не безмозглые! – взвилась Матрёна. – Это твои родичи безмозглые!

– Ну, будя вам, будя лаяться-то без толку! – усмирил разошедшихся не на шутку сватов Дымарь.

В избе на время наступило затишье. Как ни странно, но вспыльчивый Шумах на слова Матрёны никак не отреагировал и даже успокоился. Может, для кавказского мужчины встревать в спор с бабой – ронять своё достоинство? Как бы там ни было, но после недолгой паузы касог спокойно промолвил:

– А Матрёна права...

Все в недоумении переглянулись. О чём он? О нашествии татар?

– Матрёна права, что свадьбу через две недели гулять надо, – уточнил дед.

И хозяева и гости с облегчением вздохнули, только богобоязненный Афанасий возразил:

– Нет, сват, не обессудь. Ты – касог, Матрёна – меринка. Вы оба не так близко ко Христу, Богу нашему, стоите. Не будем гневить Его. На Покров сладим свадебку, не ране. И так согрешили, что на Петров пост сватаем.

– Да ты что, сват, ныне Петров день уже, – возразил Дымарю сидевший до того молча Андрей Сергеевич.

– Ах, правда, прости Господи грехи наши тяжкие! – перекрестился Дымарь. – Совсем запутали... – Хотел сказать «нерусские», но вовремя прикусил язык.

Шумах посуровел.

– Будь по-твоему, Афанасий, – только и проворчал.

Глава девятая

Проснувшись, Святослав помолился, умылся, оделся, поцеловал жену и пошёл к Василию. Бирич выглядел уже повеселее. Гавриил, может, и нехотя, но ради собственной шкуры, которую мог попортить страшный палач Дёжкин, приложил немало стараний, чтобы больному стало легче. Да, бесспорно, сказались тут угрозы князя: впервые видел лекарь Святослава Ивановича таким хмурым и жёстким. Князь строго велел всем оставить его с Василием наедине, и Гавриил с дружками быстро ретировались.

– Что про Кулики хотел мне поведать? – спросил князь.

– Когда я уходил из Ногайской орды, – начал Шумахов, – Ахмат послал мне вдогонку десяток конных. Мы с Андреем Кавыршей, меняя лошадей, пытались оторваться, но татары, бестии, на пятки нам наступали. Андрюха малым отчаянным был... – Василий уронил на подушку слезу.

Окна покоев были открыты. В них ворвался свежий, с ароматным запахом цветов ветер. Бирич вздохнул:

– Я не ожидал, что Андрюха примет такое решение. Он свильнул в сторону, а я и не заметил. Когда же услыхал, что погони нет, понял: Андрей увёл её на другую дорогу. Наверное, убили его. Долго я скакал в одиночестве, а когда уже подъезжал к Куликовой засаде – думал там сменить запалившихся коней, – татары меня вновь настигли. А сторожа в Куликах спали, сонные тетери. Я крикнул: «Татары!» Они повскакали, как чумовые. Не могут найти мечи, колья хватают. Но что колом сделаешь против сабли? А шашка у меня одного. Вот они нас, как цыплят, и перерезали. Я очухался к вечеру, татар уже не было. Вижу, сторожа мёртвые, кругом всё разбито и разграблено. И главное, с погаными был какой-то русский предатель. Он опаснее всех, и его надо найти непременно.

– Но мы уничтожили тот отряд, – заметил князь. – И теперь предатель не сможет показаться хозяевам на глаза. С него же спросят, почему все погибли, а он уцелел. Но как же тебе всё-таки удалось выбраться из Куликов?

– А просто,– улыбнулся Василий. – Мой Буян подошёл и начал губами теребить меня за ухо – я от того и очнулся. Буян лёг рядом, я навалился животом на седло, он поднял меня, и вот видишь, княже, я здесь... – Шумахов нахмурился: – Андрюху татары точно зарезали...

В дверь постучали. Вошёл слуга, поклонился в пояс:

– Господин Святослав Иванович, боярин Семён сын Андреев с порученцем Аникеем.

– Зови немедля!

– Да, Святослав Иванович, – вновь заговорил Василий. – Чуть не забыл. Возвращается Рвач с каким-то заданием от Ахмата...

Через порог шагнули Семён Андреевич и Аникей, и после разговора Святослав приказал снарядить отряд особо доверенных гридней[52]52
  Гридни — телохранители князя, отборные дружинники.


[Закрыть] – перевезти из Куликовой засады трупы в Онуз и похоронить с воинскими почестями.

– Ловко ты провёл воргольского лазутчика! – улыбнулся князь Аникею. – По всему, матёрый тать, а ты его перехитрил, молодец! Ну хорошо, ступай. А ты, Семён Андреевич, со мной.

Святослав с боярином вышли в соседнюю горницу.

– Как случилось, что на Куликовой засаде сторожа нарушили главную заповедь воина – быть бдительным? – едва сдерживаясь от гнева, проговорил князь.

– Да я их наставлял... – дрожащим голосом начал оправдываться Семён Андреевич.

– Мне отговорки не нужны! Ты полностью отвечаешь за все наши ловчие места, – разозлился Святослав. – Люди погибли, тайная засада раскрыта! Как это, боярин, понимать? Надоели княжеские харчи? Так я тебя враз заменю!..

Семён Андреевич от страху не мог вымолвить ни слова, лишь побагровел да левый глаз судорожно задёргался. Князь сел на лавку. Долго молчал. Потом вздохнул:

– Ну вот что, Семён Андреевич, думаю, такой разговор у нас был первым и последним. Постарайся в Кулики посылать более надёжных людей. Чтобы они там не пьянствовали и обжорством занимались, а исправно службу несли. Понял?

– Понял, Святослав Иванович, понял! – прорезался голос у старика. – Всё будет сделано, как прикажешь.

– Как прикажу? – с иронией усмехнулся князь. – Да разве я за всеми вами угляжу один? А ты для чего? Думать надо и посылать на заставу верных людей, а не тех, кто спят, как объевшиеся коты. Господи, прости мою душу грешную! – перекрестился,– Про покойников надо говорить или хорошо, или ничего. Да, – вспомнил Святослав, – распорядись, чтоб похоронили убиенных с воинскими почестями, а родственникам окажи из моей казны помощь. На панихиду прибуду сам.

Глава десятая

Небо пасмурнело. Сплошная окладная тень упала с него и накрыла землю. А вот и мелкий муторный дождик сыпанул. Тучный чернозём начал размякать и склизнуть.

– Ну, чёрт, проклятье! – прячась от дождя под кожаное покрывало, ворчал Ефим Матвеевич Рвач. – Макар! Чего хавало раскрыл? Говорят тебе, полоумному, погоняй, а то застрянем! До дома уже близко, а не доедем. И к ночи дело – на разбойников наскочим! – толкал холопа палкой в спину Рвач.

Макар легонько, жалеючи, подстегнул пару. Лошади взбодрились и перешли на рысь, шлёпая копытами и раскидывая в разные стороны грязь, которая залетала и в повозку. Рвач угрелся под покрывалом и задремал.

Ефим Матвеевич ехал из ставки Ногая. Он называл себя купцом, но на самом деле был сущим разбойником. Жил в Онузе, но по характеру и образу жизни весьма отличался от земляков. За необузданный нрав ему и дали кличку – Рвач. Однако в Орде он был своим человеком, был вхож даже к хану. Там он одаривал всех, и его не трогали. Говорили, что у него в разных местах имелись разбойные шайки, которые грабили купеческие и княжеские караваны. Многие знали Рвача в Новгороде Великом, во Владимире, в Нижнем Новгороде, в Рязани. Везде он имел своих людей. Чтоб легче сплавлять награбленное, жил поближе к Дикому Полю, в Онузе.

Вот и сейчас, после очередной вылазки в степь, Рвач возвращался домой с большим прибытком. Раньше ему в грязных делишках мешал Содном, но сейчас этого «выродка», как называл прежнего баскака Рвач, уже не было, а о новом он прослышал одним из первых и явился к нему на поклон с подарками. Татарскому бесермену Ахмату Рвач понравился, и он сразу же поручил ему присмотреть в Воргольском и Липецком княжествах места для строительства слобод, в которых он, Ахмат, будет собирать верных людишек и с их помощью грабить княжества.

– Слободы ставить на Руси баскакам запрещено ещё ханом Батыем, – засомневался было Ефим Матвеевич.

Но Ахмат отрубил:

– Кому-то, может, и запрещено, а мне сам Ногай разрешил делать в моих владениях всё, что захочу. Темник Ногай сейчас в Орде хозяин.

Рвач осёкся и, прикинув, остался доволен поручением Ахмата. Теперь ему и сам князь Святослав не князь, а подданный. Всем известно, что баскак выше князя, значит, и он, порученец баскака, тоже выше, потому как сам будет от князя требовать дань, а не наоборот.

Пока ехал, присматривался, где ставить слободы. Одну лучше между Ворголом и Липецем, чтобы и оттуда и отсюда добро везти в одно место. На Дону, в устье Репеца, – тоже подходящее место для скопления товара и всякого другого богатства... С этими мыслями Рвач уснул.

Домой он прибыл, когда уже совсем стемнело, потому приезда его никто в Онузе не заметил, кроме разве что сторожей, стоявших на городских воротах.