Текст книги "Черленый Яр. Потомок Святогора"
Автор книги: Виктор Душнев
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
Князь Святослав поднялся сегодня раньше обычного, ещё до зорьки, до первых петухов. Что-то не спалось. Умылся. Оделся.
– Ты куда в такую рань собрался, сокол мой ясный? – приподнявшись на локте и зевая, спросила заспанная жена. – Аль тревога какая?
– Да нет, спи, – только и ответил князь.
Ясная ночь бодрила душу и тело. Князь легко запрыгнул на своего пегого скакуна, подаренного баскаком Содномом, взял с собой нескольких кметей[29]29
Кмети — здесь: ратники, воины.
[Закрыть] и решил прогуляться по полю и лесу, подышать свежестью раннего утра, посмотреть, как отдыхают его верные подданные, не беспокоит ли кто их сон. «Дети княжеские» – так любовно называл Святослав жителей своей земли. Он князь и в ответе перед Богом и совестью за каждого, кто бы тот ни был: боярин родовитый, холоп[30]30
Бояре – в описываемое время старшие княжеские дружинники.
Холопы – дворовые, крепостные люди, либо купленные рабы.
[Закрыть] или смерд. Он князь и должен защищать их от татарина лихого или жидовина-обдиралы: всякого сброду здесь появляется непрошено. И «дети княжеские» отвечают ему взаимностью, мало в княжестве предателей, голову за повелителя своего большинство готовы сложить не задумываясь, на добро добром отвечают.
Зорька ещё только слепо пробивалась через небесные преграды, а князь уже в Поройской пустыни, в скитальном месте святых отцов. Монахи тоже уж на ногах, хлопочут.
– Заглянем к игумену[31]31
Игумен – избираемый сообществом монахов настоятель монастыря.
[Закрыть] Зосиме, – шепнул стремянному Долмату князь.
Настоятель монастыря встретил Святослава приветливо. Сходили в только что отстроенную на княжеские и мирян деньги монастырскую церковь. Внутри ещё пахло красками. Помолились на образа Спаса Сурового, Богородицы, Николая Угодника, потом обошли обитель. «Не совсем хорошо всё устроено», – подумал князь. Пообещал помочь настоятелю. И снова на конь. А зорька уже занимается.
– Поедем на Воронеж, – скомандовал Святослав. – Там отстоим заутреню и о житье-бытье тамошних детей княжеских справимся, об их заботах изведаем.
Спустились в овраг. Туман окутал землю, дороги не видно. По выходе из оврага туман рассеялся. Сыро и зябко. А вот и слобода Студёная. Повеселела она: обновлённые, из вековых дубов избы поглядывают узорчатыми окнами. Крыши в основном соломой крытые, редко где кугою, а уж черепицею – это у особо богатых, мастеровых здешних, пожелавших не в городе жить и не на посаде, а в слободе. Но встречались и курные избы, закопчённые, смердов-неудачников.
Народ давно проснулся, выгоняет в стадо коров, коз, овец. Гуси кагакают, маша крыльями, разминаются, поют петухи, овцы блеют беспрестанно, поднимая пыль на дороге.
Люди здесь уважительные, князя все сразу угадывают. Мужики снимают шапки и медленно, с достоинством кланяются. Бабы тоже поклоном приветствуют.
– Зайдём, Долмат, в какую-нибудь избу квасу попить, – предложил князь.
Любил он деревенский квас страсть, но как ни заказывал своим поварам квас деревенский отваривать, всё одно так не получалось. Повара ворчали: «Да обстановка в терему не позволяет насладиться тем питьём, только в избе деревенской сладко квас пьётся». Святослав Иванович с этими объяснениями не соглашался и продолжал укорять слуг, называя их неумехами. Озадаченные повара пошли на хитрость: стали возить из деревни в дубовых бочках от самой искусной бабы-квасоварильщицы в терем напиток сей. Но, испив, Святослав Иванович снова назвал их неумехами.
Возле одной добротной избы остановил князь коня. Изба размашиста: саженей[32]32
Сажень — русская мера длины (маховая – 1,76 м, косая – 2,48 м).
[Закрыть] шесть в длину и четыре в ширину, огорожена острым тыном. Святослав Иванович спешился, соскочили с коней и Долмат с кметями. Князь сам отворил калитку, дверь избы и вошёл. За ним последовал Долмат. Изба просторная, полы вымыты и выскоблены топором до желтизны. Сразу видно, что хозяева опрятные и чистые люди. Князь снял шапку, вытер сапоги о рогожу, постланную специально у порога, и трижды перекрестился на святой угол, где висели образа, писанные на досках, с окладом басменной работы[33]33
Оклад басменной работы. – Басма – тонкий, тиснённый узорами лист металла, иногда серебра, из которого делали оклад – обрамление православных икон.
[Закрыть]. Хозяйка, увидев гостя, ахнула, запричитала, начала в пояс кланяться, выговаривая:
– Ой, князюшко, родненький, Святослав Иванович, присаживайся на лавочку, присаживайся!
Вошёл хозяин, здоровенный, плечистый детина. Руки мускулистые, натруженные, синие вены выпирают. Снял шапку и поклонился:
– Здрав будь, благодетель наш Святослав Иванович! Присаживайся, гость дорогой.
– Да некогда засиживаться, – ответил князь. – Не найдётся ль у вас кваску испить? Дюже жажда томит. Да и, признаться, люблю я деревенский квас, с детства приучен его пить. У простых людей возрастал, вот и привык. А в княжеских хоромах такого не отведаешь. Прямо беда с моими поварами. Никак не научатся квас хороший отваривать.
– Как не быть квасу-то! – засуетился хозяин. – Любушка, принеси из погребца холодненького, – обернулся к жене. – Тебе, князюшка, холодненького? – спохватился, когда та уже убежала.
– Холодного, холодного! – кивнул князь. – Ну, как поживаете? Не обижает ли кто?
– Да что ты, Святослав Иванович! Трудами праведными живём и твоей заступой. Про татар, слава Богу, – перекрестился мужик, – начали помаленьку забывать. – Посмотрел на дверь – не идёт ли его Любушка. – Спасибочки, Святослав Иванович! Поборами не мучаешь, даёшь ладно жить христианину, а иногда и помогаешь. Дай Боже тебе крепкого здоровья! Вон и детишки растут, горя не знают. Хлеб сеем – кормимся...
Вошла хозяйка с корчагой кваса. Налила в ковш и подала князю. Тот выпил с удовольствием, вытер усы и крякнул:
– Хорош квасок, хорош! Долмат, – повернулся к спутнику, – отведай деревенского.
Долмат тоже приложился к ковшу.
– А можа, откушаете? – спохватилась хозяйка. – Я б я и шенку сделала.
– Да нет, спасибо, пора нам, – откланялись князь со стремянным и вышли из избы.
В грудь им пахнул аромат свежего утреннего воздуха, и в сердце будто гусли заиграли. Насаженные кругом ивы, свесив свои узкие листья, приветствовали гостей шелестом.
Князь вдел в стремя левую ногу и вмиг оказался на коне. Подождав, когда сядут остальные, с места взял в галоп.
Отъехав от слободы саженей на триста, отряд нагнал обоз из шести телег.
– Тпрррууу! – остановил коня Святослав. – Куда путь держите, православные?
Смерды, увидя князя с дружиной, не мешкая соскочили с повозок, сорвали шапки и упали на колени в земном поклоне. Святослав приказал им подняться, и те, крестясь, несмело встали со словами: «Прости нас, княже!»
– Да что это вы говорите? – начал укорять смердов Святослав. – Вы ни в чём передо мной не виноваты. И я, чай, не хан татарский, чтоб падать лицом в пыль, а такой же православный, как и вы. Богу нашему, Спасу и Богородице надо отбивать земные поклоны, а не мне. – Святослав Иванович помолчал. – Так куда же путь держите?
– Косить травушку-муравушку, – загалдели, перебивая друг друга, смерды. – Сенокос начался, скотинушке кормец на зимушку надобен.
– Ну, помогай вам Бог! – произнёс Святослав Иванович и снова в намёт. Смерды поклонились удаляющейся дружине.
Резво мчатся кони, аж ветер в ушах свистит. Любит князь быструю езду, красиво сидит на своём пегом скакуне, прямо врос в коня, словно они – единое целое. Да и кмети у князя как на подбор – красивые, стройные и так же на конях усидчивые.
Вооружение у дружинников Святослава Липецкого необычное. Не мечи они носят русские, не сабли татарские, а шашки касожские[34]34
Шашки касожские. – Касоги – древнерусское название адыгов, предков современных черкесов, кабардинцев, адыгейцев и др.
[Закрыть]. Не для большой битвы его малая дружина пригодная, а для короткой схватки. И не раз Святослав Липецкий выигрывал такие. В дружину набирал юношей увёртливых, ловких, преданных и смелых. А коли большой набег татар случается, то помимо малой дружины сражаться идут главная дружина и ополченцы. Они-то вооружены мечами, пиками да топорами. А почему Святослав Иванович предпочёл шашку кавказскую сабле татарской, об том особый рассказ.
Как-то с отрядом баскака Соднома приехал в Липец касог по имени Шумах. Побывал в Онузе, увидел, как там кузнечное дело поставлено, и воскликнул: «Я же не воин, я – кузнец! Хватит мне с баскаком шастать, у людей добро отбирать. Сам работать хочу, остаюсь у князя Липецкого». Так Онуз, а с ним и князь Святослав заполучили прекраснейшего мастера-оружейника. Шумах-то и начал ковать и закаливать сталь булатную, делать кавказские сабли, которые сам называл «сашхо» – шашка, значит, по-нашему. Когда привык в Онузе жить, говорить по-русски наловчился, то хвастать начал, что у него в жилах есть русская кровь. Когда-то, лет двести с лишним назад, князь Мстислав Тмутараканский[35]35
Мстислав Тмутараканский. – Древнерусским Тмутараканским княжеством на территории Таманского полуострова в 988 – 1036 гг. правил князь Мстислав Владимирович. Он победил касогов, захватил Чернигов, в котором княжил его брат Ярослав, и в 1024 г. разбил войско Ярослава в битве у г. Листвена. Однако, не претендуя на Киевский «золотой стол», остался князем Тмутаракани и Северской земли, живя до смерти преимущественно в её столице Чернигове.
[Закрыть], брат Ярослава Мудрого, победил князя Редедю Касожского и забрал пленных с собой в Тмутаракань. Там Шумахова прапрадеда мать родила от русского, а когда Мстислав стал князем Черниговским, их роду он разрешил возвратиться на Кавказ. И тогда все дети, от русских мужиков рождённые, тоже назад ушли. Вот и Шумах ведёт своё родство от русского дружинника.
А тут, в Онузе, ещё до этого касога был свой замечательный русский кузнец Михаил, родом как раз из Тмутаракани и пришедший в Онуз после разгрома родины его татарами. Перебрался он с берега Понтийского моря[36]36
Понтийское море — Чёрное море.
[Закрыть] на берег небольшой русской речушки со странным названием Матыра, левого притока Воронежа. Михаил и раньше знал секреты мастерства изготовления шашек от тех же касогов, у них научился, но предложить липецкому князю это оружие не насмеливался: думал – русы не могут отказаться от мечей. Но когда Шумах подарил Святославу первую шашку, у князя глаза загорелись, и он позволил касогу заняться этим мастерством, а потом велел вооружить шашками малую дружину. К Шумаху присоединился Михаил, и стали они соревноваться, кто лучшую шашку откуёт. А когда Михаил умер, то этим делом занялся его младший сын Дымарь, да так наловчился, что превзошёл и отца своего, и Шумаха.
Много ещё дивных историй в княжестве Липецком случалось. Однако радость мирного труда сменялась трагическими днями разбоя татарского. Но здешний народ, как уже сказано, умел постоять за себя. Вот и сейчас с князем Святославом, как на подбор, все дружинники могучие едут. Да и сам князь – загляденье: выделяется даже среди рослых кметей не столько синим парчовым кафтаном и шапкой с собольей опушкой, сколько статью и молодцеватостью.
Заметили впереди всадника, скачущего навстречу. Приостановились.
– Из Воронежа посыльный, – наклонился к князю Долмат. – Что-то случилось там...
– Неужто татары? – посуровел Святослав.
Посыльный, вздыбив коня, доложил:
– Князья Олег и Мстислав в гости пожаловали!
Святослав с Долматом переглянулись. Князь улыбнулся:
– Что ж, гости – это хорошо. А баскак Содном с ними?
– Ни одного татарина с ними нету!
«Знать, что-то не так...» – насторожился князь.
Немного погодя они уже были в крепости Воронеж. С гостями Святослав обнялся по-братски.
– А где Содном? – спросил первым делом. – Он же у тебя был, князь Олег.
– В Орду вызвали, – грустно ответил Олег. – Спешно. Там какая-то замятия случилась, но нам он ничего не сказал. Ты вроде бы ближе к Орде, – усмехнулся. – Думали у тебя узнать подробности.
– Ничего я не знаю, – с досадой буркнул князь Липецкий и подумал: «Тогда с вестями скоро должен приехать бирич[37]37
Бирич – княжеский посланник.
[Закрыть] Василий». Добавил вслух: – Пока ничего не случилось, гулять будем. Давно у меня таких гостей не было.
Шумах раздул горн в кузне. Сунул в пламенный зев заготовки на мечи.
– Мечи князю понадобились, – недовольно ворчал в усы касог. – Как будто татары уже лезут. Пускай бы один Дымарь их делал.
Не любил Шумах ковать эти, как он называл русские мечи, «окувалухи». Не по сердцу ему было это дело.
Ворота скрипнули, и в кузню, хихикая, вошёл Дымарь.
– Лёгок на помин! – шикнул Шумах.
– А что? – задорно подбоченился Дымарь. – Аль вспоминал про меня? То-то я икал всю дорогу.
– Обожрался, вот и икал, – проворчал Шумах. – Ну а поминал недобрым словом. – Он недовольно отвернулся, подошёл к горну и начал нехитрым приспособлением нагнетать воздух, раздувая угли. Потом искоса зыркнул суровыми чёрными глазами: – Зачем пришёл? Аль что не получается? Подсмотреть хочешь, как я делаю эти окувалухи?
– Подсмотреть, как ты гвозди куёшь и как баба ворчишь! – засмеялся Дымарь. – Эх, больно мне нравится, когда ты злишься. Смотри не переусердствуй с воздухом. Мечи ему делать не хочется! Рабочие и боевые топоры ему не нужны! Касожская кровь играет? А вон, смотрю, наши кривые ножи ковать начал.
– Не твоего ума дело, что я кую и что во мне играет! – огрызнулся Шумах. – У меня играет, когда на твою жену гляжу. Укусить охота! – съязвил касог, но и это не проняло Дымаря.
– На мою жену у тебя, брат, все зубы повыпадали! – хохотнул он.
Шумах сверкнул острым оком на мастера-соперника и подумал: «Да годиков двадцать назад отделал бы её так, что долго б под подол заглядывала: не чёрт ли там побывал и не рога ли оставил!» Однако промолчал и начал усердно шевелить угли в топке кузни, а затем заработал мехами. Угли задымились, загудели, выкинули плотные клубы дыма, валом повалившие и в трубу и мимо, вспыхнули и загорелись.
– Ну ладно, позубоскалили – и будя, – в знак примирения улыбнулся Дымарь. – Не гостевать я пришёл, по делу.
– Гутарь дело, – согласился Шумах. – А лясы неча точить без толку.
Так всегда встречались онузские кузнецы: сначала повздорят, а потом уже по-дружески, уважительно разговаривать начинают. Ведь настоящие мастера никогда не завидуют успеху другого, а перенимают опыт, улучшая своё мастерство.
– Да посоветоваться пришёл, – признался Дымарь.
– Чево надо?
– А вот, посмотри. – Дымарь показал деревянную, с серебряной обшивкой заготовку рукояти меча, который делал в подарок ко Дню ангела князю Святославу. – Ты подарил нашему благодетелю шашку, – с обидой сказал, – а я хочу подарить ему красивый царский меч. Но, как ни стараюсь, рукоять не получается по душе. Посоветуй что-нибудь.
Шумах взял заготовку, вышел на улицу и на утреннем свету начал рассматривать.
– Хороша, зря коришь, – кряхтя по-стариковски, похвалил. – Только не хватает камней драгоценных. – И начал пояснять, где чего не хватает, а потом предложил: – Помогу я тебе с этим делом, но и ты мне поможешь с рудою.
Действительно, Шумаху всё тяжелее становилось добывать руду. Единственный сын Паго, в крещении Василий, не пошёл по стопам отца, а был принят в дружину князя и сейчас биричем послан в Орду, там службу княжескую исполняет. Ещё подрастает внук Демьян, однако и на того надежды нет, не стремится в кузню к деду, а всё скачет на коне, тоже готовится в дружину вступать.
– Старость гложет, – вздохнул Шумах, – а помощников нету. Ты счастливый, Афанасий. Твой старший уже приглядывается к делу... – Снова тяжело вздохнул. – А отдай-ка свою Марию, она уже в соку, за Демьяна. Может, хоть правнук мой станет кузнецом? Посторонних учить неохота, да и некого. Вот принял Митьку Шорохова. Вроде бы и умный, и умелый, но ленив. И сегодня нету его, наверно, ещё спит. Вишь, без молотобойца работаю.
Старик поник головой, свесив седую бороду на грудь, в глазах печаль.
– Ну так сватай внука, а там посмотрим. Может, и объединимся.
Шумах поднял голову. Надежда сверкнула в глазах.
– Хорошо, ждите. Как бы заготовки не перегреть! – спохватился он и побежал в кузню. Выхватил одну из горна и начал стучать по ней молотком, бормоча какой-то приговор. Потом сунул заготовку в приготовленную в чане вонючую смесь. От резкого запаха в кузне стало тяжко дышать.
– Да что же это у тебя так воняет? – в который уже раз пытаясь выведать секрет смеси кавказского кузнеца, спросил Дымарь.
– Что воняет, потом булатом крепким станет, – покосился Шумах на гостя.
– Хоть бы показал, что кидаешь в воду для закаливания металла! – с обидой проговорил Афанасий.
– Внуку нашему общему покажу, – с ехидцей ухмыльнулся Шумах.
Глава четвёртая– Пора мне домой, милый, пора! – отталкивая беспокойного Демьяна, шептала Мария. – А то батя приглядится и совсем в клеть запрет!
– А я тебя выкраду! – тяжко дыша от возбуждения, пообещал Демьян. – Рано ишо домой, любимая, – притягивая к себе девушку, пытался поцеловать её он.
– Дёмушка, милый, не надо! Ведь срамота это, перед Богом грешно и перед людьми стыдно!.. – Мария вырвалась из крепких объятий парня и побежала домой.
Демьян крикнул вдогонку:
– Завтра вечером приходи к прежнему месту!
Мария оглянулась, раскрасневшаяся и ещё более привлекательная. Молодая грудь её высоко вздымалась от глубокого дыхания. Демьян опять было кинулся к девушке, но та воскликнула:
– Нет, Дёмушка, не приду! Если ты такой буйный, не приду! – и скрылась за деревьями.
В голове Демьяна шумело. Ночная свежесть не могла остудить его тело и душу: жар любви сильнее прохлады леса. Передёрнул плечами и прошептал:
– Всё равно моей будешь, любимая! – Вдохнул полной грудью и тоже побежал домой.
Дед и мать ещё не спали. Старик встретил внука подчёркнуто строго:
– Где тя леший носит до позднего времени? – И: – Женить пора! – заявил вдруг.
Демьян вздрогнул. Он не ожидал такого разговора, да ещё в отсутствие отца. И кого же, интересно, дед ему приглядел?.. Куча мыслей в голове смятенного Демьяна. Он прошёл в избу, нащупал на столе деревянную крынку, зачерпнул воды и с жадностью опрокинул её в рот. За спиной кряхтел дед. Мать укладывала спать младшего сына Маркияна.
– Нелюбимую брать не буду! – повернулся к старику Демьян, подозревая, что тот намерен сватать невесту у кого угодно, только не у Афанасия Дымаря. Опасения парня питались слухами о враждебных отношениях между кузнецами, и Демьян заранее ощетинился как ёж и ухватился за спасительную соломинку: – Да и Петров пост сейчас. А кто ж в пост сватается, разве что безбожники?!
– В Петров пост сватовство не грех, – подошла мать. – Плясать мы там не будем, рыбки поедим и о свадьбе сговоримся.
– Не надо мне никакой свадьбы! – продолжал горячиться Демьян.
– А тебя и спрашивать никто не собирается, – отрезал дед. – Завтра пойдём сватать за Марию!
«Какую Марию? – заметались у Демьяна мысли. – Только бы не Аникушкину!..»
– С Аникушкиной жить не буду, хоть она и богатая! – заявил. – И как же без отца? – схватился ещё за одну соломинку.
– Твой отец бродяга! – рявкнул Шумах. – Можа, он ещё двадцать лет в Орде просидит. Жди, пока сам состаришься! Говорят, ложись до утра! Всё!
Демьян стремительно рванул из избы на сеновал. Душа его кипела. Вскоре пришла мать:
– Успокойся, сынок.
– Да не успокоюся я, маманя! – чуть не заплакал Демьян. – Не хочу Машку Аникушкину, не люба она мне!
Мать погладила его по голове:
– Да не пойдём мы к Аникушкиным, угомонись. Знаем, что ударяешь за Дымаревой, её и присмотрел дед.
Демьян вытаращил глаза: откуда знают?
– Знаем, сынок, знаем. Благодари деда. Они с Дымарём хоть и не ладють, но на твоё счастье про вас сговорились.
Дёмка вмиг успокоился и со вздохом облегчения рухнул в сено. Косой месяц через боковые щели сеновала просунул серебристые щупальца и пощекотал лицо Демьяна. Парень улыбнулся и уснул богатырским сном.
Глава пятая– Опять кудай-то собрался! – кричала Милица на своего мужа Самсона. – Хоть что-нибудь дома бы сделал! То шастает по лесу, то пьёт без просыпу. Мне одной разорваться, что ли?!
Женщина зарыдала. Трое мал-мала меньше детишек окружили Милицу, жалобно озираясь то на мать, то на отца и не понимая, о чём это они так шумно спорят. Но ни громкие стенания жены, ни испуганные взгляды детей сроду не останавливали Самсона. Он знал лишь два дела – охоту и пьянство.
– Ведь говорили батюшке люди: «За кого дочь отдаёшь? За бродягу!» – продолжала вопить Милица. – Нет, не послушал доброго совета, выдал меня за этого ирода. Теперь вот мучаюсь одна с ребятишками. Ни дров заготовить, ни корма скотине накосить. На охоту всё, на охоту! И хоть бы охотник был добрый, а то так, баловство только! Уйдёт с таком и придёт с таком. А что принесёт, тут же пропьёт!..
От вчерашней попойки и Милицыного плача у Самсона кружилась голова. Последний кусок вепрятины пропил вчера людям онузского купца Рвача. Сейчас башка трещит от мёда рвачовского. И Самсон разозлился.
– Где Максим? – вспомнил вдруг про старшего сына.
– А что тебе Максим? – утёрла слёзы Милица. – Он ещё ребёнок, а работает и за себя, и за тебя, проклятого! Он семью содержит, без него давно бы по миру пошли!
Однако пьяница заметался по избе с криком:
– Он что, не может дров заготовить? Небось всё дрыхнет в саду на сене? Ну, щас я его разбужу!
– Не трожь! – вцепилась кошкой Милица в Самсона. Тот рванулся, но она не отпускала, и Самсон закружился, как собака в погоне на собственным хвостом, а одёжа затрещала по швам. Тогда Самсон схватил жену за косу и резко дёрнул, а потом с потягом врезал кулаком по темени. Женщина охнула, ударилась о стену и распласталась на полу, потеряв сознание. Дети с визгом «Маманя!» кинулись к ней.
Самсон же вылетел во двор, схватил лохань, зачерпнул из колодца холодной воды, подбежал к спящему сыну и окатил его с головы до ног.
Максим вскочил с обезумевшими глазами и заорал, разряжая утренний густой молочный воздух диким «А-а-а-а-а!».
Помчался в лес, ломая по дороге ветки, а потом развернулся – и в обратную сторону. Не обращая больше внимания на отца, всё с тем же жутким воплем запрыгал по-козлиному и замахал руками как крыльями.
– Чевой-то с ним? – прошептал Самсон. Он не понял, что погубил сына. Окатив спящего ледяной водой, он свёл Максима с ума. Отрок стал блаженным.
На шум начал сбегаться народ. Никто не мог уразуметь, что произошло, а Самсон как ни в чём не бывало повертел тяжёлой головой и подумал: «Пойду опохмелюсь под залог. А что заложить? Нечего. Может, поверят под будущую дичину? Что, ежели опять к людям Рвача? Да нет, эти под залог не дадут! Или дадут во что кладут. А-а-а, попытка не пытка!»
Самсон опоясался широким ремнём, взял колчан со стрелами, накинул на плечо лук и пошёл по улице. Уже светало, где-то вдалеке отсчитывала людям года кукушка. Очнувшаяся жена, ещё не зная, что произошло с сыном, слала вслед Самсону проклятья. В гневе она желала мужу неудач «на охоте, и на всякой дороге, и во всяком жилище». Малыши вцепились дрожащими ручонками в юбку матери и, суча босыми ножками, жалобно визжали. Однако их непутёвый родитель упорно двигался к своей цели.
Терем Рвача был ещё закрыт. Самсон постучал в дверь.
– Ктой там? – послышался заспанный голос холопа Исая.
– Да я, Самсон! Открой!
– Чевой там надо?
– Да открой! Дело есть!
– Какой там дело? – зевнул холоп, но всё же открыл, вытаращив на Самсона свои мерянские глаза[38]38
«Мерянские глаза...» – Меря – финно-угорское племя, принявшее участие в этногенезе (народообразовании) великороссов.
[Закрыть].
– Слышь, Исай, хмель голову ломит. Нет ли чё? – сморщившись, простонал Самсон. – Ты меня авчерась поил, ты и опохмеляй!
– Тише, не ори, – озираясь по сторонам, зашипел Исай. – Стой тута. Щас сбегаю у сына хозяйского спрошу.
Исай скоро возвратился с корчагой браги и ковшом. Только налил в ковш, показался хозяйский сын Антип. Пока Самсон пил, Антип приговаривал:
– Пей, Самсон, пей. Потом сослужишь нам службу.
Самсон выпил. Отёр бороду и усы:
– Да хоть щас!
– Нет, щас не надо, – возразил Антип. – Опосля батюшке сгодишься, а можа, и мне. А пока пей. Исай, налей Самсону ещё ковшик. Брага у нас есть, много браги...
