Текст книги "Волчье Семя. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Виктор Гвор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 38 страниц)

– Что-то у нас все очевидцы – дети, – ухмыльнулся бейлиф.

– Ничего удивительного, – пожала плечами комтура. – Они намного наблюдательнее взрослых. Хотя, конечно... Зовите псаря, Герхард. Вместе с сыном.   Глава 34

Медвежонок проснулся ближе к полудню. Перекатился, оглядывая окрестности, не обнаружил никого чужого, привычно перетек в Облик, принюхался, прислушался, не учуял ничего опасного, перекинулся обратно и уселся рядом с Когтем, с любопытством наблюдающим за метаморфозами брата. Подтянул котелок с кашей непонятного происхождения и, довольно урча, засунул в рот первую ложку.

– Как ушлось? – спросил Коготь.

Ночью, точнее утром, поговорить не удалось. Коготь приполз на рассвете и уснул раньше, чем успел открыть рот. А потом спал младший.

– Нормально, – прошамкал Медвежонок. – Только Аннет, как пришли, опять уселась и запела. И так, пока не уснула. Как ее вести – ума не приложу.

– Придумаем, – отмахнулся Коготь.

– Теперь придумаем, – согласился Медвежонок. – А у тебя нормально?

– Почти.

– Ранен?

– Нет, но побегать пришлось. Когда уходил, там вовсю дрались. Кто, с кем – совершенно непонятно! Чую, нарубили они друг друга... Я светильники разбросал, пара залов наверняка займется. Потушат, конечно, но помучаются.

– Это у моего брата называется: 'тихо', – сообщил лесу Медвежонок. – А еще ругается за моё 'чисто'.

– Отто...

Медвежонок удивленно поднял глаза: он еще мог назвать брата по имени, но Коготь...

– Понимаешь, Отто... У меня не было выхода... Ну никак не получалось...

– Что произошло? – насторожился Медвежонок.

– Он бы убил Сабину... Ну, ту девчонку... И проход...

– Да что случилось?! – чуть не в полный голос взревел младший, вскакивая и перекатываясь в Облик.

– Я Мистфинка кончил, – виновато прошептал Коготь. – Тебе некому мстить...

– Батька Перун и святые угодники! – младший опустился обратно. – Да в задницу этого урода! Сдох, и Нечистый с ним! Главное, ты выбрался. Я тут сижу, как дурак, надо к тебе идти, так малых не бросишь! С ними сидеть, а ты там в одиночку! А Мистфинк...

– Ты же хотел его сам... – промямлил Коготь, чувствуя, как уходит изнутри сосущее чувство.

– Какая разница?! – махнул лапой Медвежонок. – Ты же мой брат. Твоя рука – всё равно, что моя рука.

– А твой нож – мой нож, – подхватил старший.

– Вот! Главное, дед отомщен! Знаешь, он бы гордился тобой!

– Чего-то нас на пафос потянуло, – Коготь протянул брату клыки убитого командора. – Вот, держи ошары! Говорят, эта сука так с убитыми вильдверами поступала! Я и подумал: жизнь за жизнь, зуб за зуб!

– Может, ты и прав, – пожал плечами младший. – Только ну эти бивни в болото! На кой они мне сдались?!

– Сделаешь ожерелье и будешь на шее носить! Или Занозе подаришь. С памятной надписью.

– Многовато чести для ублюдка! Не тянет Мистфинк на саблезуба! Нет уж, сказал 'в болото' – значит в болото!

– Ну и Нечистый с ними, – Коготь замахнулся широким жестом, но передумал. – Лучше на Перунов дуб повешу! Пусть волхвы порадуются! – он аккуратно убрал трофей. – Я там бумагами разжился у него на столе. Тайнописью в основном. Прочитать бы... Или хоть переложить поаккуратнее.

– Легко! Ты лучше скажи, как выбираться будем?

Старший пожал плечами:

– Чернобог его знает. Аннет на лошадь не взгромоздишь. Пешком долго и ненадежно. Остается телега. Под сервов косить – стремно, каждый кнехт докапываться будет, под благородных – рылом не вышли. Что остается? Гистрионы* и прочие миннезингеры! Объявляем набор в труппу Большого Хортицкого Цирка! Только фургон раздобыть надо.

– А если попросят показать что? – скривился Медвежонок.

– Кинжалы побросаю, – отмахнулся Коготь и прошелся по поляне колесом, гнусавя на манер ведущего представление: – Жонглеры, акробаты и протчая, и протчая, и протчая... Каждый номер – смертельный! Каждый день новые зрители, в связи со скоропостижной кончиной старых! Спешите занять своё место на кладбище! Невиданная диковинка! Синяя женщина с фиолетовым младенцем! Поем по-вентски, ругаемся как сапожники!

– А где мы возьмем синюю женщину и фиолетового младенца? – удивленно спросил выбирающийся из кустов Вилли.

– Покрасим твою маму и сестренку! – хмыкнул Медвежонок.

– Так это же видно, что крашеные, – протянул мальчик. – И сходит быстро...

– У нас не видно, – отмел возражение Коготь, замирая в стойке на одной руке. – И не сходит. Главное, пиво с сахаром не давать!

– А назад как? – заинтересовался Вилли.

– А вот тут давать!

– Что давать? – не понял мальчик.

– Пиво с сахаром, – пояснил Медвежонок.

– Урсуле нельзя пиво!

– Значит, будет у тебя фиолетовая сестренка, пока до пива не дорастет.

– Не хочу фиолетовую!

– Можно зеленую, – покладисто согласился старший. – Или серо-буро-малиновую в мелкую крапинку.

– И зеленую не хочу! И красную! И эту... в крапинку!

– Кукушонок, нельзя быть таким занудой! – Коготь крутнулся в воздухе и приземлился на ноги. – Живая сестренка произвольного цвета намного лучше раскрашенного по твоему вкусу жмура! А потому быстро думаем, где взять цирковой фургон!

– Ищем скоморохов и забираем фургон, – предложил Медвежонок.

– Угу, – Коготь подобрал валяющуюся флягу и отхлебнул из нее. – Значит, говоришь, забираем... А артисты ограбленного театра бегут к ближайшему кнехту и... функи начинают шмонать всё, отдаленно напоминающее театр! Купить и то лучше!

– А чем плохо купить? – не понял Вилли.

– Тем, что продадут задорого! А сами тут же купят задешево. И будут на каждом углу свистеть, как они облапошили лохов, подняв лавэ на коляске! И через пару часов функи начинают шмонать всё...

– Кончать гистрионов надо, – вздохнул Медвежонок. – Берем на гоп-стоп, ты снимаешь возницу, я прыгаю в фургон. Концы в воду, и всё шито-крыто.

– Похоже на то... – Коготь тоже погрустнел. – А если там дети будут?..

– Они там всегда есть, – еще сильнее закручинился Медвежонок. – В каждой труппе. Они ж семейные.

Оба угрюмо уставились в землю.

– Неохота? – спросил Коготь.

Медвежонок кивнул.

– И мне неохота. А что делать?

– А это... – Вилли осмотрел пальцы на своих ногах, потом когти на нижних конечностях Медвежонка. – Если поговорить?

– О чем? – махнул рукой младший.

– Ну типа, чтобы они нас с собой взяли!

Братья дружно вскинули головы, уставившись на Вилли ошеломленным взглядом, переглянулись и расплылись в радостной улыбке.

– Кукушонок! Ты гений! – взревел дружный хор.

– Наняться! – Коготь вскочил и снова крутнул колесо. На этот раз только до большой сосны и обратно. – Нанимаемся за жратву для всех и дорогу до Полении! И всё! Болтать некому, все с собой! Я в село! На рынке потолкаюсь, про гистрионов поспрашиваю.

– А почему Вы сами недодумали? Вы же тоже гении? – последнее слово Вилли уже выучил.

– Потому что у нас профессиональная деформация личностей, – Медвежонок скорчил умную морду. В облике смотрелось... своеобразно.

– Что у вас? – эти слова мальчик не знал.

– Сначала убиваем, потом думаем, – сообщил Коготь.

– Так Вы ж никогда не убиваете?! – обиженно протянул Вилли. – Сам говорил.

Старший кивнул:

– Так то детей! ______________ * Гистрионы – бродячие артисты (вент)   Глава 35

Внешность Фрица Рота не была сколь-нибудь выдающейся. Средний рост, среднее телосложение, ничем не примечательное лицо. Но какая-то неуловимая деталь вызывала у Ванессы устойчивое чувство гадливости. Может, торжествующая улыбка, временами стирающая льстивую угодливость на лице псаря, может, еще что-то... А вот его сын... Откуда у десятилетнего написанное на физиономии осознание собственного превосходства над всеми? Нет, бывает, конечно. У наследного герцога, например. Или у принца. Если они дурно воспитаны! Но у челядинца?! Ведь от серва по сути ничем не отличается! И толстый! Толстый крепостной! С каких харчей? Или болен?! Ладно, не будем судить по внешности.

– Фриц Рот? – спросила воительница.

– Истинно так, святая мать, – склонился в поклоне псарь. – Всегда к услугам святой матери!

– Что ты делал этой ночью?

– Спал, святая мать! – новый поклон. – В своей комнатушке при псарне!

– Почему тогда ты говорил другим слугам, что знаешь, кто ночью выпустил арестантов?

– Так знаю, святая мать, – псарь начал кланяться через слово. – Как есть знаю. Конюхи, они ведь одна шайка-лейка! А Рудольф-Зверь у них за старшего был! Значится, и они Звери. Все поголовно. Я так думаю, это конюхи святого отца убили! Они все в заговоре! Ими Фрида командует! Она всегда приказы отдает! Вот как на духу!

– Какие именно приказы отдает Фрида? – уточнила комтура, жестом останавливая уже открывшего рот фон Коха. – Я не имею в виду ни требование подготовить лошадь для его милости, ни те, которые ты не слышал лично. И прекрати кланяться, стой ровно!

– Так она же не будет при мне такие приказы отдавать, святая мать! – Фриц застыл по стойке смирно. – А она пользуется, что его милость к ней благоволит...

– То есть, сам не слышал?

– Нет, но...

– Что 'но'?

– Она приказы через внучку передает! Вы не смотрите, что Сабинка маленькая, она такая стерва... Мой сын видел...

– У твоего сына я спрошу напрямую, – Ванесса почувствовала, что еще немного, и выдержка ей изменит. – То есть, своими глазами ты не видел ничего предосудительного?

– Чего? – не понял псарь.

– Дурного?

– Не видел, святая мать. Но ведь понятно...

– Хорошо, помолчи! – комтура повернулась к мальчику. Тот, засунув палец в нос, с интересом разглядывал картину на стене. – Хайнц!

– А? – обернулся толстяк.

– Хайнц?! – подняла бровь воительница.

Видимо, сообразив, что делает что-то не то, а может, нарвавшись на бешеный взгляд отца, младший Рот вытащил палец из носа и попытался изобразить поклон:

– Слушаю, святая мать!

– Уже лучше. Итак, Хайнц, что ты видел, где и когда.

– Я много чего видел! – гордо заявил мальчишка. – Они все пакостят, а я слежу! И всё папе сообщаю, чтобы он до его милости доводил! Только его милость папу не слушается! А зря!

Побагровевший Герхард фон Кох свирепо впился взглядом в побелевшее лицо псаря.

– Хайнц, – мило улыбнулась комтура. – Либо ты сейчас расскажешь, что ты видел этой ночью, либо тебя выпорют. И не конюхи, а святые сестры!

– Да?! – презрительно ухмыльнулся мальчишка. – Разве бабы могут...

Фриц, сорвавшись с места, влепил сыну мощнейшую затрещину:

– Извините, святая мать, – снова закланялся псарь. – На него иногда находит. Воображает себя не то принцем каким, не то самим Господом. Болесть такая! Сейчас пройдет, святая мать! Всегда после затрещины проходит!

Ванесса посмотрела на поднимающегося мальчишку:

– Отпустило, болезный?

– Извините, святая мать, – заблеял Хайнц.

– Тогда рассказывай!

– Анку-прачку из темницы Сабинка выпустила! – выпалил мальчишка. – Я сам видел! Она по лестнице вниз шла! А потом вверх! А чуть позже на кнехтов Зверь напал! Это Анка обернулась! Я тогда испугался и убежал к нам!

– Значит, Сабина шла в направлении темницы? – уточнила комтура.

– Да! А потом обратно. Она внизу долго была! Час, а может, и два!

– А как она выпускала заключенных, ты не видел?

– Нет, святая мать! Но тама больше делать нечего! Ничего, кроме темницы тама, и нет!

– Ваша милость, – покачала головой Ванесса, – я вас прошу, вызовите еще раз Фриду с девочкой.

Фон Кох дернул за веревку.

Слуги появились очень быстро: Милена умела развлекать детей, а перепуганную бабушку от внучки не оттащить.

– Сабина, ты что вчера после ужина делала? – комтура старательно пыталась не напомнить ребенку утренний кошмар.

– Мне бабушка сказку рассказывала, – сообщила девочка. – Про сестрицу и семь братиков, которые в лебедей превращались! А потом мы спать легли.

– А дальше?

– А дальше вечер кончился, – сообщила Сабина, – а утром... – глаза девочки начали наполняться слезами.

– Утро не интересно! – отрезала мать Ванесса. – Ты по коридорам ночью не ходила?

Девочка покачала головой.

– Спала она, святая мать, – вступила Фрида. – Как есть спала. Просыпалась я раза три аль чатыре, всё время спала Сабиночка. А потом... Ну, Вы знаете! А шо случилось-то?

– Да вот, Хайнц утверждает, что видел, как Сабина шла к темнице, чтобы выпустить Аннет с ребенком.

– Да как же ж это?! – всплеснула руками старушка. – Да неужто Сабину бы послушал кто?

– Охрану убили, – пояснила комтура. – Злоумышленник подошел к двери, зарезал двух взрослых воинов, каким-то образом открыл дверь и разорвал на куски еще троих. И всё это сделала семилетняя девочка. Господа, мне кажется, или здесь на самом деле какая-то неувязка?!

– Ну, если девочка – Зверь... – неуверенно проблеял бейлиф.

– Ей семь лет... – покачала головой Ванесса.

– И что? – не сдавался монах. – Известен случай...

– Воспитанник 'медведя', тренировавшийся с детства, – уточнила Ванесса. – Но и этому 'медвежонку' потребовался колоссальный стресс... – комтура улыбнулась. – К тому же это легко проверить. Сабиночка, открой ротик и покажи мне зубки.

Девочка отчаянно замотала головой.

– Ну не хочешь мне, покажи тете Милене.

Сабина неуверенно кивнула и открыла рот.

– Вот и всё, – улыбнулась ей святая сестра. – Она чиста! Уже моляры лезут, а клыки молочные!

– Кто-то желает убедиться? – обвела взглядом мужчин воительница. – Или не будем лишний раз пугать ребенка? Хайнц? Ты по-прежнему настаиваешь, что Аннет освободила Сабина?

– Да! – закричал мальчишка. – Она всегда так делает! Она меня поленом огрела, когда я хотел этого зверёныша Вилли солдатам отдать! Подкралась сзади, и поленом! Она всегда так! Я специально за ними следил! Они вниз пошли! А потом наверх! А потом внизу птица запела и шум поднялся!

– Стоп! – рявкнула комтура. – Кто 'они'? Сабина и кто?

– Маленький... – мальчишка замолчал.

– Кто маленький?

– Михаэля сюда, – рявкнул фон Кох. – Но если выяснится, что ты соврал, запорю! Вместе с отцом! Мне надоели ваши вечные кляузы!

– Я так понимаю, – покачала головой Ванесса. – Михаэль – ваш сын, Герхард?

– Младший! – уточнил барон. – Ему шесть лет!

– Ты про него молчал, Хайнц?

Мальчишка мрачно кивнул.

– Кстати, Сабина, а за что ты ударила Хайнца поленом?

– А что он вечно ябедничает? – вдруг взорвалась девочка. – И щиплется. А у Вилли вкусняшки всякие отбирал! И у всех, кто его слабей! Еще грозил, что изобьет, если кто своему папе расскажет! А Рудольф-конюх это услышал и псарю сказал, чтобы он унял своего ублюдка, иначе не Хайнцу, а его отцу прилетит! Так он стал Вилли исподтишка гадости делать! Я ему сказала, чтобы он от Вилли отстал! И чтобы Эмму-маленькую не трогал, ей же еще пяти лет нет! А он заявил, что когда я подрасту, он меня на сеновале трахать будет, и чтобы я не тявкала, потому что я его подстилка! Я тогда взяла полено и по голове врезала!

– Это когда было? – с трудом сдержала улыбку мать Ванесса.

– Позапозавчера.

– А позавчера?

– Ну... – Сабина замялась. – Он так стоял удобно...

– В общем, с детьми все ясно, – попыталась закончить текущую стадию расследования комтура.

– Нет, святая, мать! – возразил фон Кох. – Сначала послушаем моего сына! Вот, кстати, и он. Михаэль, покажи зубы! Да не мне! Либо святой матери, либо святому брату.

– Мальчик – не Зверь, – бейлиф даже не встал, с места обозревая щербатую улыбку. – Отсюда видно!

– Ты гулял этой ночью с Сабиной по коридорам? – строго спросил барон.

Лицо мальчишки озарилось улыбкой:

– Я не гулял! Я со Зверем дрался! Я спал, а Сабинка как закричит! Я схватил меч и выскочил! А на нее Зверь нападает! На волка похож, только размером с медведя! Клыки – ВО! – Михаэль развел руки, клыки получались не меньше локтя. – Когти – ВО! – когти превосходили клыки раза в два. – Хвостище по полу метет! Я его мечом ка-а-ак рубану! И напополам! А половины испугались и убежали! Вот! – мальчик гордо осмотрел всех присутствующих.

– А дальше? – сдерживая смех, спросила мать Ванесса.

– А дальше я у себя в кровати очутился, – грустно признался мальчик. – А как не помню. Снова меч взял, но меня Мориц не пустил.

– Мориц – это его личный охранник, – пояснил фон Кох. – Если сможет, встанет между ребенком и опасностью даже во сне. Вот теперь я бы желал выслушать Ваш вердикт, святая мать.

– Ради Господа, Герхард! – воскликнула комтура. – Это Ваши люди, и Вы вольны распоряжаться их жизнью и смертью! Всё, что мы сегодня услышали, не имеет отношения к убийству Фридриха фон Каубаха.

– Спасибо, святая мать, – барон встал и поклонился. – Этим – по десять кнутов! Фрида, кликни стражу! Остальные свободны!

– А теперь, господа, – произнесла Ванесса, когда все лишние покинули помещение, – вернемся к делу. Рассматривать версию, что женщина могла сама снять волчьи кандалы не будем. По моему мнению, имело место проникновение извне.

– Но как?

– Этот замок старше Вашего рода раз в пять, Герхард. Беда всех старых замков – потайные ходы. Сколько их у вас?

– Два, – уверенно сказал барон.

– Бригитта?

– Мы за два часа нашли три, – вытянулась блондинка. – Но думаю, есть еще.

– Вот Вам, Герхард, и ответ на вопрос, как мы проникли в замок. Вы думаете, Звери не могли поступить так же?   Глава 36

Местный рынок немного напрягал Когтя. Нет, никто не обращал внимания на деревенского мальчишку, без дела шатающегося между рядами. Мало ли кто послал малолетнего серва с поручением. А может, арендаторский сынок шлендрает, гостинец ищет. Его право, арендаторы – люди свободные, хоть и зависимые. Не это не нравилось. Уж больно несерьезно всё смотрелось в сравнении с привычным Нейдорфом. Прошел мясные ряды (аж две штуки!), вернулся по рыбному (единственному!), повернул к овощам-фруктам и прочей травке, обошел хлебный, да мотнулся к ремесленному, где ткани вперемешку с оружием продаются. И считай, рынок кончился. Загон для лошадей с подковным углом, который и кузней назвать язык не повернется, нормальная кузня за околицей, да лавочка травника на отшибе. Всё!

Даже урки в Кохфельде какие-то квелые. Когтя за три часа так и не срисовали. Можно было самому подойти к держащему. Но к чему напрасно ноги бить: детина отличался рельефной мускулатурой и полным отсутствием содержимого в черепушке. Даже по фене ботал через два слова на третье. Конечно, перо у печени живо прибавило бы штырю сообразительности, и еще через час к Когтю подкатил бы кент с внешностью занюханного мазурика, чтобы, опасливо косясь на парня, на сносной фене заверить уважаемого человека, что кохфельдское ночное сообщество (именно так местные себя именовали: 'кохфельдское ночное сообщество') предъяв ему кидать не собирается, и если проезжему гостю подвернется работа по воровской специальности, то никто ничего против иметь не будет... Ну и так далее, и тому подобное. И смысл? Ничего интересного хмырь знать не может, а потому придется его вежливо посылать. На рынок, по карманам шарить. Словом, только зазря светиться.

В лошадином загоне ждало следующее разочарование. Приснопамятная Милка вполне могла бы претендовать на звание самой красивой и резвой лошадки рынка. Похоже, серьезные кони продавались в тишине хуторов и замковой конюшни, а не у всех на виду. А средненькие, для тех же арендаторов, и вовсе не продавались. Удалось, правда, подслушать разговор о живущем на хуторе барышнике, но где искать этот хутор, оставалось неясным. Впрочем, вариант с покупкой лошади уже забраковали, Коготь и в загон-то пришел на всякий случай.

С гистрионами тоже не ладилось. Пара минизингирских компаний, заунывно пиликающих на разнокалиберных разболтанных инструментах нечто среднее между скрежетом железа по стеклу и визгом кошки, которой наступили на хвост. Правда, чуть в стороне пристроились самые настоящие лэутары*, в отличие от остальных, производившие достаточно музыкальные звуки. Но, видимо, кохфельдское ухо не привыкло к валашским напевам, а потому интереса последние не вызывали. А главное, все эти компании певцов высокой и чистой любви путешествовали на своих двоих, и для братьев как бы не существовали.

И лишь одна компания собственно артистов. Увы, это была настоящая труппа, пусть не слишком умелая, зато многочисленная и неплохо организованная. Гистрионы гнали паршивого уровня пьесу, компенсируя незамысловатость сюжета повышенной сальностью шуток. Не сказать, чтобы Коготь считал себя знатоком подобных вещей, но на родном Нейдорфском рынке тухлыми яйцами исполнители не отделались бы, деготь с перьями – самое маленькое. А уж в Хортице... Остальная программа тоже не поражала уровнем мастерства. Но жонглеров имелось целых три, а акробатов – аж пять. С идеей найма стоило распрощаться. Тем более, что 'мастера сцены' не собирались покидать Кохфельде раньше армии Ордена.

Идея, смотревшаяся столь привлекательной несколько часов назад, бесславно умирала, не имея ни одного шанса на спасение.

На полянке, где он оставил брата с 'обозом', никого не было. Коготь внимательно осмотрел куст, словно обглоданный непонятно откуда взявшейся лошадью, кивнул собственным мыслям и двинулся на север, чтобы в полуверсте обнаружить пропажу.

– Шумели, – буркнул Медвежонок на невысказанный вопрос. – Леса чешут, гады! Уходить надо.

– Не на чем.

– И нельзя, – продолжил младший. – Я тут бумажки Мистфинковы почитал. Интересно получается. Еще бы знать, куда их отправляли... И на скрытников выходить надо.

– Выйдешь на них... – Коготь задумчиво почесал в затылке. – Боярин только по Полении потаённые места давал. Разве соколами сварожскими разжиться. Вроде в колонне соколятня была...

– Была, – кивнул Медвежонок. – Воняло. А где она сейчас...

– Найдем. Сперва надо 'обоз' куда-то пристроить. Пока лес лишь почесывают, но по моим прикидкам скоро всерьез займутся. Хаза нужна!

Медвежонок криво усмехнулся:

– Могу вырыть.

– А что еще можешь? – скептически скривился Коготь.

– Могу не рыть, – пожал плечами младший. – Негде здесь прятаться. Если всерьез займутся – мигом вляпаемся.

– Я хутор знаю, – вмешался Вилли. – Там дедушка живет, лошадьми торгует. Хороший дедушка, с ним можно договориться...

– Угу, – хмыкнул Медвежонок. – К дедушке твоему в первую голову и наведаются. Прятаться надо там, где искать не будут...

Коготь, задумчиво чертивший на земле какой-то странный узор, неожиданно поднял голову и улыбнулся. Как всегда, удумав очередную каверзу.

– Правильно говоришь, – мурлыкнул он, – правильно. Кукушонок, а найдется в замке комнатушка, куда никто никогда не ходит?

Младший с интересом взглянул на брата:

– Ну и идеи у тебя!

– А что? – улыбка старшего стала еще шире. – Так что, Кукушонок?

– Да полно! – затараторил Вилли, довольный тем, что потребовался. – У конюшни старый сортир. В северной башне наверху стражу никогда не ставят! В южной подвал засыпанный, только там лаз узкий, мама не пролезет. За кухней...

– Стоп! – поднял руку Коготь. – В выгребной яме жить не будем! А остальное, как стемнеет, смотреть пойдем. Я и Вилли.

– Не-а, – откликнулся Медвежонок. – Я и Вилли. Кладезь местных знаний и грубая мохнатая сила, способная этого кладезя быстро уволочь к той самой матери или в другом неизвестном направлении. А ты будешь вытирать рот Аннет и попу младенцу!

– А что со ртом? – не понял Старший.

– Слюни текут, – осклабился велет. – А из попы...

– Понятно, – оборвал его Коготь. – Ладно, буду вытирать. На что только не пойдешь ради младшего брата... ____________________ * То же, что минизингеры, но в Валахии.   Глава 37

– Нашел я соколятню, – Коготь сидел на камне и кончиком ножа вычищал грязь из-под ногтей. – На дальней окраине лагеря. Похоже, ее вообще в замок не загоняли. Охраны практически нет, от соседнего костра присматривают. Но рядом другие лагеря. В общем, просто увести клетку проще пареной репы. А вот чтобы с сокольничим побазлать – надо как-то рындам арапа залить*...

– Может, расписать их втихую? – вздохнул Медвежонок.

– Может, и расписать... – задумчиво протянул Коготь. – Только потом шухер поднимется неслабый. Как бы фазенду* по второму разу не обшмонали. Шухер навести надо, чтобы функи закипишились. Только вот как...

Медвежонок задумчиво почесал в затылке. В голове крутилась идея, но велет очень сомневался, что брату она понравится. Одно дело замок обшарить в поисках новой хазы, а другое...

С замком вообще получилось на удивление удачно, хотя проникнуть внутрь оказалось непросто. Неподалеку от входов в три потайных лаза обнаружились свежевыставленные посты. И ладно бы простые латники, а то ведь каждый возглавляли женщины в белых плащах. Связываться с 'куницами' Медвежонку не хотелось, да и вообще шум, кровь и трупы планом не предусматривались. Четвертый ход начинался в центре военного лагеря. Оставалось надеяться, что в гостевых покоях не найдется никого, способного обратить внимание на появление пары детишек из камина.

Надежды почти оправдались: комната, где жил недавно убитый командор Ордена, занята не была. В отличие от соседних: весь этаж занимали 'куницы', и о выходе из комнаты хоть днем, хоть ночью нечего было и мечтать.

Зато дальше всё пошло как по маслу. Вилли не зря гордился своим знанием замка. Даже в сам кабинет выбираться не пришлось: поднялись по каминной трубе еще на пару локтей и нырнули в боковой лаз, выводящий... Да много куда выводящий, во всяком случае, ответвлений хватало, замок был пронизан ходами, как росконский сыр. Вылезли на первом ярусе южной башни, в двух шагах от того самого подвала, вход в который и в самом деле оказался завален, только в правом нижнем углу оставался проход, через шесть локтей сужавшийся до размеров Вилли. Судя по следам, не так давно туда кто-то неудачно пытался пролезть.

Немного посомневавшись, Медвежонок решился расширить лаз пока под себя и не пожалел: вся работа заняла минут пятнадцать, да и то из-за необходимости не шуметь и проталкивать 'отходы производства' вглубь прохода. Зато сам подвал оказался достаточно большим, сухим и теплым. Даже есть возможность пару комнат использовать вместо выгребной ямы. Самое оно. А следы на входе... А что следы? Обыскивали замок после ночного переполоха. Добросовестно обыскивали. Только рано! И по второму разу уже не сунутся. В засыпанный подвал – так точно!

Для очистки совести посмотрели и остальные места, 'куда не ходят'. В половину уже ходили, на северной башне даже выставили дозор, а старый сортир вновь ввели в действие: слишком много народа обитало теперь в родовом гнезде фон Кохов.

Вернулись в облюбованный подвал и обнюхали стены. Точнее, Медвежонок в Облике нюхал, а Вилли смотрел скептически и обижался: мол, я тут каждую пылинку знаю, ничего не найдешь. Велет бы поверил, но представив, что придется тащить Аннет по узким извилистым ходам, с еще большим тщанием продолжил поиски: а вдруг! И нашел! Причем не просто потайную каморку, куда можно было бы спрятаться в случае чего, а уходящий в неизвестность ход. Правда, чтобы понять, как он открывается и закрывается изнутри и снаружи, потребовалось часа два, и то Медвежонок счел большим успехом, слишком давно не пользовались ходом, никаких запахов не осталось. Только камни, на которые надо было давить, оказались чуть менее шершавыми Так слабо, что без Облика и не заметишь.

Ход вывел в лес достаточно удачно: за остаток ночи сумели перебраться внутрь. Лаз в сам замок после долгих раздумий, решили не засыпать, но и не расширять: Коготь в него 'на выдохе' проходил, а кому большему и не надо!

Весь следующий день шмыгали по тайному лабиринту, одновременно изучая всевозможные пути отхода и подслушивая всё, что удавалось разобрать через толщу стен, местами бывшую совсем не толщей...

Под вечер Коготь выбрался наружу и умудрился-таки найти искомое.

– Отвлеку я их, – пробурчал Медвежонок, – форшману* по мелочи, до света лукаться* будут.

– Пожрать чего есть? – Коготь плюхнулся на постеленное у большого камня одеяло. – А шмутьё откуда?

– С разных мест, – махнул рукой Медвежонок. – Большей частью из прачечной. Светимся, конечно, но не сильно, а Аннет лучше не на камне спать. Там объедки с кухни на столе...

Столом служил выпавший из стены валун, сейчас почти полностью заваленный пергаментами покойного командора. Только в уголке примостилась тряпица с пищей, отправленной обитателями замка в мусор.

– Чтоб нам всю жизнь такие объедки кушать! – Коготь привалился к стене, сунул в рот здоровенный кус пирога. – Что еще интересного вычитал?

Медвежонок хмыкнул:

– Много чего! Например, знаю, где Мистфинковы кореша обитают.

– И где?

– В Кандаганде! – сделанная Медвежонком пауза пропала втуне, брат невозмутимо жевал. Пришлось заканчивать: – Столице капчаков, недавно разоренной непонятными пришельцами с востока! Вот этим таголам функи малявы и шлют.

Старший отхлебнул из фляги:

– Ты гляди, даже сидр! – причмокнул Коготь. – Значит, функи с таголами якшаются... Еще что есть?

– Вот, глянь, – Медвежонок подвинул брату несколько бумаг.

– Так... наследники на обучение в восточной резиденции... Бреслау... Ага, списочек есть... Жмурик был бажбан отмороженный! Такие мульки сразу жечь надо! Всё один к одному ложится! Кочевникам лапши на уши навешали, те ударят первыми, а функи чуть позже, когда князь границу оголит, через Полению на рысях пройдут. Паны сынками привязаны, не пискнут даже... И что делать? – Коготь задумался.

– Зато ясно, зачем Ядзю крали.

– Угу... В это дело нам ввязываться не с руки, – решил Коготь. – Надо соколов запускать, и пусть у скрытников голова болит.

– Погоди! – вскочил Медвежонок. – Там еще! В Ракове круль помер! А новый... На, читай!

Старший осторожно взял протянутую записку. Крохотную, тоненькую, явно с соколиной лапки. Прочитал. Поднял круглые от изумления глаза на брата, помотал головой, оглядел бумажку со всех сторон... С трудом выдавил:

– Качиньский? Наш пшек?

– Ага! – младший радостно закивал. – А Ядзя теперь королевская дочка!

– Заноза – крулевна... Обалдеть!

– Я вот что думаю, – Медвежонок решил взять инициативу на себя, а то перестарался с сюрпризами, – как функи войска двинут, паны Качиньского в рокошах утопят. Но если сынков вернуть, у них на функов зуб будет...

– Значит так, – прищурился Коготь. – Переписываем бумажки и отправляем соколами. Подпишем нашими хортицкими знаками.

– Влетит от батьки...

– Начхать с Берского донжона! Еще для себя пару раз переписать надо. Сами бумажки подкидываем куницам, у них с функами давние терки, такой случай нагадить не упустят. Надо будет прикинуть, что отдавать, а что нет. Панят вытаскиваем и переправляем Ядзе. Заноза разберется, как их использовать. Что ещё?

– Еще...

Медвежонок, оборвав фразу на полуслове, метнулся к лазу в замок. Коготь отстал от брата на долю мгновения, и оба замерли с двух сторон от дыры: младший в Облике, старший – с ножом в руке. Из прохода всё явственней доносилось напряженное сопение. Вскоре оттуда высунулась измазюканная ручка, потом вторая, следом копна перепутанных черных волос. Ручки уперлись в пол, голова поднялась, открывая чумазую сосредоточенную мордашку, та повертелась из стороны в сторону, разглядывая братьев, и озарилась сияющей улыбкой.