Текст книги "Волчье Семя. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Виктор Гвор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 38 страниц)

Бейлиф всё-таки налил себе вина, нимало не удивляясь откровенности начальства. Любому человеку нужна отдушина, кто-то, с кем можно говорить обо всем. Для Фридриха такой отдушиной стал брат Иоганн, сын обнищавшего шевалье, обязанный фон Каубаху всем, что имеет. И замазанный в куче самых грязных дел.

– Пан Мариуш Качиньский, – вздохнул бейлиф. – Сыну два года. Но наследницей, более того, полноправной совладелицей всего имущества, является шестнадцатилетняя дочь от первого брака. Отправлять дочь на обучение отказался категорически, – Иоганн еще раз вздохнул, отвечая на удивленный взгляд командора. – А о наших методах убеждения даже заикаться не стоило...

– Почему?

– Пан Мариуш – мастер клинка. Младший брат предыдущего пана Качиньского. После смерти отца подался в наемники и тринадцать лет болтался неизвестно где. Объявился после смерти брата. За полгода увеличил своё владение в несколько раз. Личная армия... Это именно армия, святой отец! Небольшая, но прекрасно обученная. Женат на святой сестре из Ордена Дев-Воительниц. Оказывается, 'куницам' можно выходить замуж!

– Можно, – кивнул Фридрих. – Единственный орден, не требующий целибата, – в голосе командора проскользнула ненависть. – У этих бешеных сук всё не как у людей!

– В общем, так нас хотя бы проводили с видимым почетом... – бейлиф сделал паузу. – Тем паче, что пан Мариуш не состоит в родстве с легендарным Ляшко и, следовательно, никоим образом не может претендовать на трон. Если бы не размеры маетка, армия и редкостная хитродупость, Качиньского не стоило бы и рассматривать!

– Вот именно: хитродупость! – командор ожег подчиненного гневным взглядом. – И это всё, что ты можешь сказать?

– Не совсем, – покачал головой бейлиф. – С паном Мариушем и святой сестрой Ридицей мы пообщались. А вот паненки Ядвиги в маетке не было, ибо ясновельможная уже получает где-то образование. Собственно, это и послужило причиной отказа. Поскольку в учебных заведениях Нордвента интересующая нас дама не обнаружилась, можно сделать соответствующий вывод, – Иоганн недобро усмехнулся. – Поэтому я решил, что согласия на обучение надо спрашивать не у родителей, а у самой Ядвиги Качиньской. И оставил неподалеку небольшое посольство, задача которого ненавязчиво пригласить пани в гости.

– Долго же ты добирался до главного, – фыркнул Фридрих. – Кто руководит твоим 'посольством'?

– Оно не моё, – возразил бейлиф. – Эти люди не имеют к Ордену ни малейшего отношения. Может, слышали, барон фон Зессендорф. Такой здоровенный краснорожий детина.

– А... – покачал головой командор. – Этот любитель малолетних девочек...

– Не только девочек, святой отец! – разулыбался Иоганн. – В том-то вся прелесть! С дочками своих сервов барон может делать, что ему заблагорассудится, невзирая на возраст. А вот содомский грех – прямая дорога к Очистительному Пламени. А поскольку некоторые художества барона надлежащим образом запротоколированы, то я держу его за причиндалы куда крепче, чем веревка в руках серва – самого смирного бычка.

– Справится?

– Полсотни бойцов, переодетых кроатами. За пани в Сваргу выехал всего десяток. Пусть даже они очень хорошие бойцы, полусотню не одолеют. А сброд Зессендорфа не жалко. Кстати, я на всякий случай предупредил барона, чтобы пани Ядвигу не обижали. Благо самого Эриха дети старше двенадцати не интересуют.

– Это правильно, – кивнул командор. – Ладно, иди, отдыхай.

Бейлиф вышел. Фридрих налил вина и, размышляя с бокалом в руке, прошелся по кабинету. Отдушина отдушиной, но раскрывать все карты перед подчиненным командор не собирался. Зачем, к примеру, тому знать, кто такой пан Мариуш Качиньский. И какие отношения связывали виконта фон Каубаха и капитана ягеров Арнольда Хюбнера. Конечно, в жилах наемника нет ни капли королевской крови! Но сбрасывать Хитрюгу со счетов было бы опрометчиво! Может, стоило тогда прирезать этого прохиндея? Но кто же знал! И о преображении безродного наемника в шановнего пана поздновато удалось выведать. А сейчас не подступишься. Что с того, что личность ясновельможного – секрет полишинеля? Доказать это перед судом – нереально. Да и стоит ли затевать свару с владельцем крупнейшего владения Полении? Может, еще и пригодится знакомство. Особенно если дочка окажется в заложниках. Или наоборот, спасти паненку из рук извращенца и вернуть родителям, заручившись их благодарностью. Фон Зессендорфа в этом варианте, конечно же, на костер. Впрочем, в любом другом – тоже. А лучше прирезать втихую или устроить сердечный приступ. Не велика потеря. Таких баронов тринадцать штук на нечистую дюжину. Может, возвышение Хитрюги еще и сыграет на руку командору. Кто знает...   Глава 6

'Я иду, Мистфинк! Я иду за тобой! За твоей никому не нужной жизнью!

Ты помнишь моего деда, Мистфинк? Теодора Рваное Ухо? Или давно выкинул из головы и его, и обещание, выкрикнутое маленьким внуком убитого в забытом Господом медвежьем углу. Что это было для тебя? Один труп из множества. Очередная ступенька в длинной лестнице, ведущей к славе и власти. В состоянии ли человек запомнить все ступеньки? Может ли убийца запомнить все жертвы, если счет идет на тысячи? Это неважно. Важно, что помню я! И не забуду даже тогда, когда твоя кровь смоет моё обещание. Этот миг близиться. Я уже в пути. Я иду к тебе!

Нет, не иду, бегу. Настолько быстро, насколько это вообще может делать велет в возрасте десяти лет. Ты уже забыл, что я велет? Там, где ты живешь, нас называют вильдверами. Велет, вильдвер, берсерк, ларг... Или тебе привычнее Зверь? Еще можешь называть меня Смертью. Для тебя это одно и то же. Тебе недолго осталось ждать. С каждым днем нас разделяет всё меньше верст. Или миль, если тебе удобнее считать по-вентски. Смерть приближается к тебе со скоростью бегущего велета. Я иду к тебе, Мистфинк!

Три года я ждал этого. Ждал и готовился. И сейчас я уже не тот беспомощный ребенок, которого ты видел в Лукау. И я не один. Да, мой брат не имеет, и никогда не будет иметь Облика, но он, как и я, отрок выпускного куреня Хортицкого острога. Тебе еще только предстоит узнать, что это такое, Мистфинк. На собственной шкуре.

Мы идем за тобой, Мистфинк!

Мы бежим уже две седмицы. От рассвета и до заката, с одним-двумя крохотными привалами на еду. Вечерами массируем болящие ноги и растираем мышцы специальными мазями. У вас, в Нордвенте, таких нет. Дремлем до рассвета и снова бежим. Чуть в стороне от дороги, чтобы не попасться на глаза кому не нужно. И реки переплываем ночью, под водой, дыша через тростинки.

Да, мы прячемся. Зачем твоим доглядчикам знать о нас? Или ты думаешь, что я войду в твой замок через главные ворота и вызову тебя на поединок? Мы не благородные владетели и не ясновельможные паны, Мистфинк, мы щипачи и мокрушники. Урки, блатные, карники. Как тебе больше нравится. А еще мы воины. Но не щитоносцы и не латная конница. Мы скрытники, разведчики, пластуны. Еще нас зовут диверсами*. У нас свои методы. Мы пролезем ночью в твою спальню или подкараулим тебя на глухой лесной дороге. А может, придумаем что-нибудь еще. Бой план покажет! Ты даже не увидишь собственных убийц, Мистфинк. Только услышишь тихий шепот, который напомнит тебе о Лукау и моем деде. Ты узнаешь, за что получил перо в горло или стрелу в глаз. Но сначала получишь, потом узнаешь. И не тебе осуждать нас, Мистфинк. Или ты дрался с дедом один на один? Если у тебя хватило бы смелости на это, мне некому было бы мстить.

Впрочем, тебя никто и не спрашивает. Мы скоро придем, Мистфинк! Две трети пути уже позади. Еще седмица, может чуть больше...

Мы идем, Мистфинк!'

Медвежонок поймал себя на мысли, что о фон Каубахе всегда думает 'высоким стилем'. Обычно так не получается. Даже когда специально пытается. А ведь учили. И книг, написанных таким слогом, перечитал немало, и Ядвигу с Когтем замучал дополнительными упражнениями. Не выходит, и всё. А тут – само выскакивает.

Ну и ладно. Зато под эти размышления побежал ходче. Почти как в начале, когда под нытье деда Поняты на тему заморенных коней, переоделись, превращаясь из хортицких отроков в поленскую голытьбу, и растворились в лесу. Тогда ноги сами несли вперед, Коготь задавал темп, Медвежонок, сколько мог, бежал человеком, потом перекидывался. Иногда несколько раз за день облики менял. Пробовал пробежаться и 'волчьим скоком'*, но в компании не-велета это не имело смысла: сплошное дерганье, и только.

Буг переплыли на второй день, точнее в ночь после второго дня, днем плывущие через пограничную реку люди могли вызвать ненужный интерес. Река, три года назад казавшаяся серьезным препятствием, вызвала лишь снисходительные усмешки: с Днипром этот ручеек даже сравнивать неудобно!

Так и добрались до знакомых мест, на седмицу опережая расклад батьки. До цели оставалась еще треть пути.

Идея, конечно же, принадлежала Медвежонку. Три года прошло! Он уже не маленький мальчик, а обученный воин! Сварожский дружинник! Еще и 'медведь'! А в Нордвенте жирует сволочь, убившая деда! Уже до командора Ордена дорос! Пора вернуть Мистфинку долг! А то законопатят в Ельне, и когда еще выберешься!

Коготь выслушал брата, в самых изысканных выражениях высказал всё, что он думает о 'самоуверенном напыщенном болване, собравшемся погреться в Очистительном пламени', и выставил жесткое условие: один младший никуда не пойдет! Только вдвоем, чтобы было кому присмотреть за 'этим отмороженным бычарой'. И прежде, чем лезть к 'грязному функу', потренироваться на ком-нибудь попроще. Например, навестить барона фон Зессендорфа, когда-то зарубившего отца Белки. Нет, Коготь не злопамятный. Просто очень на барона злой. И память не хуже, чем у велета!

Старший же и придумал официальную цель путешествия. То есть, отмазку для батьки. Медвежонка идея с 'невестой' не особо воодушевила, но ничего лучше он предложить не смог, так что пришлось согласиться. К тому же Ядзя к моменту обсуждения уже три дня была на пути к дому, и сообщать ей о злоупотреблении ее отношением к маленькому велету не имело не только смысла, но и возможности. А если на обратном пути удастся заглянуть к подруге в маеток, получится, что и не соврали почти.

Путешествие получалось насыщенным, а лето короткое, потому и мчались, не жалея ни своих ног, ни лошадиных, пробегая за день столько, что княжеские пластуны обзавидовались бы! Однако уже несколько дней Медвежонок выходил из Облика только во время сна, а Коготь засыпал, не дожидаясь еды, вечером и всё тяжелее вставал утром.

Виса на Днипро тоже не тянула, но улыбок уже не вызывала. Правда, и задержать братьев река не смогла: выскочили на берег в сгущающихся сумерках, сходу выломали тростинки для дыхания и ушли под воду. Вот только после переправы сил едва хватило отойти, чтобы с берега видно не было.

А утром и вовсе не бежалось. Вот и сейчас, стоило перестать думать о враге, как неожиданно обнаружилось, что трава путается под ногами, а всевозможные ямки и бугорки выскакивают в самых неожиданных местах и сбивают ход. Это в Облике! А Когтю каково? Не зря брат сопит, как серв на пашне. И скорость упала...

– Отдыхать надо, – бросил младший на бегу. – Сдохнем.

– Времени нет, – отозвался Коготь. – Не успеем.

– Так тем более не успеем, – велет перепрыгнул через ствол поваленного дерева, чуть не зацепившись за неудачно растопырившуюся ветку. – Надо было в нашей пещере задневать. Мы там всё оставили: и дрова, и тюфяки.

Облагороженный три года назад грот находился в версте от последней ночевки. Но после переправы сил еле хватило на пару сотен шагов.

– Нечего там ловить, – Коготь прыгать за братом не решился, вскочил на ствол, а уже с него – вниз. – В гроте дерево отсырело и сгнило, сено трухой рассыпалось... Можно к Ядвиге в маеток заскочить, как батьке говорили. Денек отоспаться.

– Не, – Медвежонку идея не понравилась. – Ядзя могла и не доехать еще. Хочешь с ее родней объясняться? Я им верю, конечно, но как-то так... – он покрутил в воздухе левой рукой, правой отводя возникшую откуда-то ветку.

– А я никому не верю, – фыркнул Коготь. – А пшеку с куницей особенно. Хотя они Занозе нашей и родственники, и зла от них не видел... Всё равно не верю...

– А если Ядзя там, опять с глупостями приставать будет. Да и не отпустят нас дальше. Наверняка батька кунице сокола отправил.

– Это к гадалке не ходи! Давай к дороге выворачивать, – Коготь повернул чуток влево. – Пешком пройдем. И отдохнем, и продвинемся немного. Если не поможет, завтра думать будем.

Медвежонок согласно кивнул, вспоминая карту. От Громодяньского шляха они далеко не отходили, минут десять бега, не больше. Можно и отсюда почуять, что там творится!

Принюхивался велет не зря:

– Едет кто-то! – сообщил он брату. – Лошадь чую и человека. Похоже, серв какой.

– Уверен? Что серв?

– Панове по одному не шастают. Им свиту подавай. Да и лошадка плохо пахнет, старая, наверно.

– Серв с лошадью – это телега, – глубокомысленно заметил Коготь. – Телега – это хорошо. Отдыхаем и едем одновременно. Напроситься надо. Заходим вперед версты на три, как раз немного остыть успеем... ___________________ * Части, которые в нашем мире назвали бы спецназом, окрестил диверсантами еще волхв Кудеяр. Уж больно любил кудесник мудреные слова придумывать. Или, как в этом случае, заимствовать из мертвых языков. Однако салевское слово приживалось в Сварге с трудом. Но не умерло, хотя и сократилось до 'диверсов'. Однако и по прошествии сорока с лишним лет употребляется редко даже профессионалами. * 'Волчьий скок' – специально разработанный способ передвижения для воинов-велетов: бойцы бегут, каждые несколько минут меняя облик. Достигается хороший компромисс между скоростью движения и объемами потребляемой пищи, который напрямую зависит от времени нахождения в Облике.   Глава 7

Суматоха, поднявшаяся после нелепой смерти первого среди равных, не обошла и особняк на улице Сигизмунда Лохматого. Собственно, во всей Полении равнодушными остались разве что быки, коровы да пара шляхтичей, интеллектом не превосходящих крупный рогатый скот. Но если в городских особняках наиболее родовитых панов бурную деятельность даже не пытались скрыть, а на площадях и рынках вслух гадали, кто заменит неудачливого пана Тадеуша, то в доме Леслава Клевецкого всё было тихо и благопристойно. Не врывались посреди ночи полуживые гонцы на загнанных лошадях, не подходили многочисленные отряды мечников и арбалетчиков, не уносились в неизвестную даль стаи почтовых соколов... Разве что ночью, да поодиночке...

Всё это не значило, что пан Клевецкий остался равнодушен к произошедшему. Просто лишних эмоций на окружающих не выплескивал. И не давал повода для досужих слухов.

В настоящий момент пан Леслав сидел в кресле, откинувшись на спинку, закинув ногу на ногу, и негромко напевая: 'Несолидно помер, – говорили кореша, – подавился косточкой вишневой...'*.

– Вы считаете, Вишневецкие имеют к этому отношение? – Барбара Гаштольд приехала всего лишь полчаса назад. Не то чтобы инкогнито, но и афишировать своё появление не стремилась. Потому никаких карет, гербов, флагов и прочих атрибутов сильных мира сего. Спокойно и неторопливо, без лишнего шума и суеты подъехали к воротам с десяток верховых, настучали по морде медному льву, бросили поводья свите и разошлись кто куда. А самый маленький в костюме для верховой езды проник в кабинет хозяина, даже не удосужившись отдохнуть с дороги. И оказался пани Барбарой, маркизой, герцогиней и радной паненкой, кою не далее как вчера видели в любимом хозяйкой Фейербахе, добраться откуда до поленской столицы за сутки можно разве что верхом на почтовом соколе. Но вот она: прогуливается по комнате, как у себя дома, и винцо потягивает. И выглядит куда свежее, чем ровесницы ее сына на выходе из кабинета цирюльника. – Или просто констатируете факты?

– Ни то, ни другое, – улыбнулся Леслав. – Просто песня нравится. Этот парень блестяще играет словами. А еще говорят, что черкасы – дикий народ! Что-то среди цивилизованных незаметно таких талантов. И к ситуации песенка подходит изумительно. Хотя бы вот эта фраза: 'Девочки в знак памяти по нашему крулю на панель...', ой, простите! '... на балы не выйдут две недели'... Ближайший бал – по поводу коронации, как раз пара недель!

– Могли бы и не поправляться, – хмыкнула Анна Ольгельда. – Не вижу разницы!

– Ну это Вы напрасно, милейшая, – Клевецкий протянул руку в сторону окна, любуясь игрой света в напитке. – Общественное положение обслуживающего персонала несопоставимо... Да и те, что на панели, не столь затасканы...

– Пошляк Вы, Лешек! Причем некуртуазный! – рассмеялась гостья. – Я ведь тоже бываю на балах!

– Да-да, конечно, – пан Клевецкий вернул бокал на стол. – И сколько балов с Вашим участием обошлось без трупов незадачливых ухажеров?

– Не надо о грустном, – посерьезнела герцогиня. – У нас же есть тема для разговора. Круль всея Полении помер!

– По Вашему мнению, это веселая тема? – приподнял бровь пан Леслав, вновь беря в руку бокал.

– Нейтральная, – улыбнулась Барбара. – Но может стать грустной. Вы уже прикидывали, кто сменит несчастного Тадеуша?

– Стоит ли обнародовать мои доморощенные умозаключения, если в вопросах аналитики Вам нет равных, моя несравненная пани!

– Уже 'моя'? – деланно удивилась женщина. – Когда это я давала согласие?

– Ну уж и помечтать нельзя, – пробурчал Клевецкий.

– Что Вы, что Вы, – замахала руками маркиза. – Мечтайте на здоровье! Мечтательные молодые мальчики – это так очаровательно! Но вернемся к делам короны. Оба кандидата мне не нравятся.

– А их всего два? – Леслав отхлебнул из бокала.

– Их как грязи, – отмахнулась Барбара. – Но всерьез стоит рассматривать двоих. Сапега и Вишневецкий. Остальные либо не успели купить достаточно друзей, либо обзавелись чрезмерно большим количеством врагов.

Клевецкий согласно кивнул.

– С крулем Борисом можно было бы смириться, несмотря на жадность, – продолжала пани. – Но мне не нравится активность Светочей. Похоже, Очистительный Поход намечается раньше, чем мы думали. А Сапега с его набожностью погонит нас на Сваргу по первому приказу Ордена. А Вишневецкого и гнать не надо, Михась начнет войну на следующий день после коронации. Удивляюсь, что до сих пор не начал. Истинный шляхтич!

– Не буду спорить, – кивнул головой Леслав. – Я пришел к тем же выводам. Но других вариантов не вижу. Костюшко сдох на редкость невовремя.

Барбара остановилась у окна и провела пальцем по стеклу:

– У Вас хорошо убираются, пан. Ни пылинки! – она вздохнула и повернулась к мужчине. – Большинство сейма будут кричать не 'за', а 'против'. В нынешней ситуации 'против Бориса' означает 'за Михася'. И наоборот. А нам нужен третий претендент. Свой или хотя бы нейтральный. Чтобы перехватить протестные голоса. Добавим еще поддержку герба Габданк и скупим часть 'болота'... Что с Вами, Леслав?

Клевецкий, забыв про бокал, смотрел на собеседницу круглыми от удивления глазами.

– Где Вы возьмете третью силу, маркиза?! – выдавил он, наконец. – Знатный род, богатое поместье, достаточно сильная собственная армия... Все кандидаты наперечет! И кто из них лучше Сапеги? Да никто! Может, Вы лично хотите примерить корону?

– Не скажу, что в восторге от этой идеи, – усмехнулась Барбара, – хотя возможно, пришлось бы и согласиться. Увы, женщина крулем стать не может ни при каких обстоятельствах. Я прикидывала вариант срочно обвенчаться с Вами. Круль Леслав Гаштольд-Клевецкий – это звучит гордо.

– Вы прикидывали что? – ошалело закрутил головой мужчина. – Барбара...

– Я не просто прикидывала, а была готова на брак, – с усмешкой повторила маркиза. – И даже не фиктивный. В конце концов, из всех ухажеров только Вы не вызываете во мне отвращения, – она бросила иронический взгляд на Клевецкого. – Леслав, возьмите себя в руки! С каких это пор Вас шокирует, что женщина готова лечь с Вами в постель? По Ракову ходят слухи, что этой участи не избежала ни одна знатная дама страны!

– Бессовестно врут, – мужчина подался вперед. – Вы сами – первое тому подтверждение. И не единственное.

– Надо же! А я-то думала, что уникальна и неповторима, – развлекалась маркиза. – Увы, мой милый мальчик, пока Вам не удастся добавить меня в список Ваших побед. Родство с Лешко должно быть кровным, а не через брак. Мой сын мог бы претендовать на трон, но не муж!

– Ваш сын? – заинтересовался Клевецкий. – А это вариант...

– Увы, нет, – покачала головой герцогиня. – Рауль не имеет поместий в Полении. Подданства – тоже. Всё это обходится, но главная причина неустранима. Мой сын принес присягу Людовику и будет верен ему до последнего вдоха. Он не оценивает приказы, а выполняет. Выбор его крулем означает вассалитет. На это сейм не пойдет. Да и нам... Король Нордвента – игрушка в руках Ордена...

– Мда... – Леслав откинулся на спинку кресла. – То есть претендента у нас нет.

– А вот тут мы Вас поправим, – женщина подошла к креслу и впервые за время разговора села. – Вы же так любите эту песню! Как там... – она лукаво улыбнулась и пропела, – 'Начав с простого ягера, всего сумел достичь'... Ну же, пан! Кто из нас резидент Сварожской разведки?!

– Пан Качиньский??? – выдохнул Леслав.

– Нет! Резидент Вы! – расхохоталась Барбара. – А пан Качиньский – наш претендент! Достаточно богат, достаточно силен, его лояльность обеспечат супруга и, подозреваю, дочка. А насчет знатности – надо будет подумать. Лешко там ни одной частью тела не участвовал, но род достаточно древний. Кстати, весьма популярен среди молодших панов, а их в сейме немало.

– Обалдеть! – Клевецкий никак не мог переварить идею. – Ридку в королевы!

– О! – восхитилась гостья. – Я, кажется, знаю, кто поломал мою уникальность и неповторимость! Вам так и не удалось согреть постель пани Качиньской!

– Тогда она еще не была пани Качиньской, – отмахнулся Леслав, стараясь вернуть себе способность соображать. – Откуда у Хитрюги популярность, он же почти не вылазит из маетка!

Барбара приложилась к кубку.

– Во-первых, вылазит. И ведет себя при этом прямо-таки с детской непосредственностью. Никакой заносчивости, никакого шляхетского гонора. Молодшим панам крайне приятно, когда их держит за равных один из самых крупных владетелей. А во-вторых, про его выходки в свете ходит больше анекдотов, чем про десятника Ржевского. Неужели не слышали?

– Как же, как же... – язвительно ухмыльнулся Клевецкий. – 'Решил однажды пан Качиньский деревеньку у соседей зажилить...'

– Если Вы успели заметить, – вернула улыбку фон Фейербах, – пан предстает там положительным героем. И ему неизменно сопутствует успех.

– Ваша работа, ясновельможна пани?

– Как Вы могли подумать! – почти неподдельно возмутилась Барбара. – Чтобы я занималась подобной ерундой?! Для этого есть специально обученные люди!

Клевецкий поставил бокал, из которого за всё время разговора отхлебнул от силы пару глотков. Собеседники словно поменялись местами. Теперь сидела женщина, а мужчина мерил кабинет шагами.

– Как Вы, милая Барбара, планируете обойти отсутствие среди предков Хитрюги Хюбнера некоего легендарного короля, я даже не спрашиваю. Но Вы уверены, что новый круль не захочет сыграть эту партию по-своему?

Маркиза расхохоталась. Весело и заразительно:

– Я уверена, что захочет! Более того, сыграет! Даже не пытаюсь представить, как, но это будет именно то, что нам надо! ______________ * Здесь и далее отрывки из песни Тимура Шаова 'Хоронила мафия'. Иногда немного скорректированы.   Глава 8

Денек выдался сухой и жаркий, как и предыдущие две недели, а потому копыта благородного жеребца пана Новака выбивали из дороги облака пыли. Пыль некоторое время крутилась в воздухе, после чего согласно закону всемирного тяготения возвращалась обратно на шлях, заодно ровным слоем оседая на скакавших чуть позади сердюках охраны и всех, попадавшихся на пути. А как иначе? Громодяньский шлях, соединявший столицы Великого Нордвента и еще более великой Полении, ничем не напоминал дороги Салевской Империи, само существование которой напрямую зависело от скорости переброски войск и грузов между удаленными провинциями. Те, многослойные; на рукотворной каменной основе; вымощенные брусчаткой или (в редких случаях) покрытые плотно утоптанным гравием; слегка выпуклые, дабы дождевая вода стекала на обочины – были способны служить тысячелетиями.

Увы, прошло более пятисот лет, как стихла мерная поступь легионерских сандалий, а властители современных цивилизованных стран предпочитали строить транспортные артерии методом укатки проезжающим транспортом и трамбования босыми или обутыми в лапти ступнями, конскими копытами да тележными колесами. Потому даже соединяющий столицы соседних государств тракт покрыт колдобинами и выбоинами, словно лицо рябого оспинами, и пылит несусветно по сухости небесной, заставляя путников перхать, выплевывая на дорогу не то смоченный слюной песок, не то сдобренную пылью мокроту. А ежели Господь расщедрится на паршивенький дождичек, не говоря уж о приличном ливне, утопать путникам в болоте от Ракова до Нейдорфа, а то и до самого Бера. Такой вот, понимаешь, научно-технический прогресс...

Впрочем, пан Войцех ни о чем подобном не задумывался, ибо технологией дорожно-строительных работ никогда не интересовался, в историю Салевы глубоко не вникал, а о существовании технического прогресса равно законов физики и социологии даже не подозревал. Зачем шановнему поленскому пану забивать себе голову всякой ерундой. Сердюки и так не посмеют обогнать хозяина, а значит, пыль не ляжет на щегольский панский кунтуш и не осядет на благородной физиономии, красно-коричневой от дорожного загара и регулярной дефлорации* продукции собственной пивоварни. Только на пивоварню и хватило денег, вырученных три года назад за проданный маеток. Пан Новак вздохнул. Неплохое было именьице. Если бы не та странная болезнь, чуть не выкосившая хлопов по деревням... Тогда и сыновья где-то сгинули. Ушли пощипать деревушки этого нахала Качиньского, да и исчезли: ни тел, ни весточки. Может, нарвались на ягеров в голубых куртках, а скорее, решили, что нищий отец будет им, молодым и удалым, лишней обузой. Да и Нечистый с ними обоими! Не приходится кормить дармоедов! Сейчас пан хоть пару сердюков может себе позволить, а так пришлось бы вообще без охраны ездить. Невельможно! В общем, пыль не опасна, дождя в ближайшее время не ожидается, а всё остальное пану Войцеху до глубокой дупы. Только за выбоинами стоит присматривать, чтобы кони ноги не переломали.

За долгий путь колдобины успели привести пана в весьма паршивое настроение, а потому появившаяся впереди повозка не только была замечена, но и вызвала у Новака приступ беспричинной ярости. Затрапезный возок, со страшным скрипом и грохотом пересчитывающий колесами упомянутые неровности на дороге, можно было без больших проблем объехать с обеих сторон, благо именно шириной громодяньский тракт и пытался доказать свою значимость. Но не может же шановний пан уступить дорогу каким-то хлопам! А сооруженная из кое-как оструганных жердей телега; кобылка, даже в дни очень далекой молодости не способная на аллюр, отличный от неспешного шага, а ныне мечтающая только не сдохнуть раньше, чем ее выпрягут, говорили сами за себя. Дураку понятно: возница-старик, превосходящий по дряхлости собственный транспорт; да двое внучат-подростков, худощавых и белобрысых, никем другим быть не могли. Хлопы, возившие что-то в соседнюю деревушку по приказу вельможного пана и едущие обратно. А может, наоборот, вызванные паном пред ясны очи. Словом, хлопы! Согнать с дороги плетками, и вся недолга! А если заартачатся...

Не заартачились. Более того, дед, хоть и не обернулся, но заранее почуял опасность, и возок своевременно скатился на обочину, освобождая дорогу вельможному. Пану только и оставалось, что, проносясь мимо, вытянуть плетью младшего хлопа. И то впустую: в последний момент щенку пришло в голову перекатиться на другой борт, и удар пришелся на боковую жердину. Первым порывом пана Войцеха было остановиться и наказать обнаглевшего хама, посмевшего уклониться от удара, но это на полчаса, а то и больше, оттягивало вечерний отдых, а потому шановний только махнул рукой. Нечистый с ними, с этими хлопами, всё равно засекут раньше или позже. Не чужой пан, так свой!

Через полчаса скачки троица свернула на южное ответвление. Показавшийся впереди граничный столб, отмечавший начало разросшихся владений пана Качиньского, не особо воодушевлял Новака. Не видел бывшего соседа три года, и еще бы тридцать не видел! Слишком дорого обходится каждое общение с паном Мариушем, забери его Нечистый вместе с дочкой! Да и короче по южной дорожке, хоть она и поуже шляха. И пылит, между прочим, меньше. А что слава у этого пути дурная, так разве посмеют беглые хлопы напасть на вельможного пана?! А и посмеют?! Даже меч доставать не придется! На это быдло и плети хватит!

Пророческим даром пана Новака Господь обделил. Как, впрочем, и многими другими. Даже на два часа вперед не сумел пан правильно увидеть будущее. Ни три дерева, сваленные поперек дороги, не прозрел, ни сидящего на них мужика в кроатской жилетке поверх косули, широких дикопольских шароварах, заправленных в весьма неплохие сапоги, надвинутой на лоб широкополой южновентской шляпе и с изогнутым угорским клинком в руках. Одним словом, совершенно не хлоп, а наоборот, тать татем: что с кого снял, в том и хожу. Впрочем, пану было без разницы.

– Эй, ты! – заорал Войцех, не сомневаясь, что его приказ будет немедленно выполнен. – Растащи-ка быстренько бревна! Недосуг мне!

Тать лениво сдвинул шляпу со лба и уперся взглядом в лицо Новака:

– И куда пан так торопится? – поинтересовался он скучным голосом. – Пожара в окрестностях нет, это я вам гарантирую. А у меня до пана есть деловой разговор...

– Да как ты смеешь, быдло?! – продолжил ор Войцех. – Плетей захотел?! Или давно на дыбе не висел?! Да я тебя!..

– Мда... – лесной опустил шляпу обратно. – Видать, не выйдет у нас разговора, вельможный пан. Больно ты вспыльчивый. Отпустить тебя, что ли... – он на минуту задумался и снова сдвинул шляпу. – Плати за проезд, пан, и катись своей дорогой. Золотой с тебя, по серебряку с гайдуков твоих...

– Что?! – меч пана Войцеха с шелестом покинул ножны.

Тать вскинул руку. Негромкие хлопки за деревьями, тихий свист стрел, три тела, падающие на дорогу...

Из-за деревьев вынырнули люди, схватили лошадей под уздцы. Лесной неторопливо подошел к пану:

– Молчишь? – он снял с пояса убитого кошелек. – А как кричал, как кричал! – заглянул внутрь, пожал плечами. – До чего же жадны бывают люди, – в голосе разбойника звучала грусть. – Вон сколько денег с собой, трех монеток пожалел! Не говоря уж о том, чтобы поздороваться, поговорить толково... Да и ехать своей дорогой...