Текст книги "Жертвы Северной войны (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

– Да… Эдвард! – Хайдерих потер лоб. – Я думаю, уж он-то во всем этом безобразии с параллельными мирами должен разобраться лучше прочих. Но вы его ни разу не упомянули…

Еще Хайдерих подумал – но не сказал вслух: «И насколько я знаю Эдварда – если, конечно, он очень сильно не изменился с возрастом, – он бы не секретаршу с женой послал, а примчался бы сам галопом…»

– В этом-то все и дело, – Уинри закусила губу. – В этом… Видите ли, Эдвард сейчас… болен. Вот уже вторые сутки без сознания. Врачи говорят, что непосредственной опасности для жизни нет, – Альфонс машинально отметил это «непосредственной», – но когда он придет в себя – неизвестно.

Альфонс промолчал. Что сказать на это, он не знал. За окном плыли мимо ярко освещенные улицы незнакомого, немного страшноватого города – выше и просторнее, чем, как привык Хайдерих, должны были быть города. Подсвеченные прожекторами строгие фасады, выдержанные в классическом ордерном порядке, немногочисленные машины, куда более многочисленные прохожие, одетые почти привычно, яркие витрины… Взгляд Хайдериха скользнул по молоденькой, едва ли старше Теда, девице в такой коротенькой расклешенной юбчонке, что хотелось одолжить бедняжке пальто или хотя бы одеяло. Девица расставляла в витрине корзины с живыми цветами. Розы, лилии, гиацинты… Витрина с девушкой мелькнула и осталась позади.

«Я хочу домой», – подумал Хайдерих с внезапной тоской, которая стала явственнее с созерцанием свободы: как будто от ран отодрали присохшие бинты.

Откинувшись на спинку сиденья, он подумал, что точно так же, небось, сейчас хочет домой его двойник. Если он жив, конечно.

– Почем у вас эти яблоки? – спросил Альфонс Элрик продавца.

Тот ответил.

Ал прицокнул языком.

– Однако. Вчера еще…

– И не говорите, сэр, – вздохнул продавец. – Самому не по нутру. Но вещи в наш век меняются быстро, а мне надо кормить семью… Говорят, в Европе война на носу. Вот цены-то и взлетели.

– Ну что ж, – улыбнулся Альфонс. – Поддержим отечественного фермера… взвесьте-ка мне фунта два.

– Отечественного? – вздохнул старик. – А вы разве англичанин, сэр, не сочтите за грубость?

– Я англичанин, но родился в Шотландии, – спокойно ответил Ал, улыбаясь уголками губ. – А потом долго жил на континенте.

– А… – сказал старик Джонс, протягивая Алу пакет. Глазки при этом у него хитро блеснули: он, наверняка, уже предвкушал, как поделится свежей сплетней в пабе. Здесь, в Йоркшире, да еще в таком небольшом городке, каким был Бердфорд, каждый новый житель сходил за событие. Хотя местные изо всех сил старались изобразить полное отсутствие любопытства, на самом деле было совершенно ясно, что новоприбывшие иностранцы, которые сперва остановились у старой вдовы Хьюз, а потом сняли коттедж, на самом деле живут под неотступным надзором.

Сперва на них косились – но позже, когда Ал нанялся в помощники к местному аптекарю и стал пару раз в неделю заходить в паб, пересуды несколько ослабли. Через несколько недель, когда к «пришельцам» совсем привыкнут, должны будут стихнуть совсем.

С пакетом, полным покупок, Альфонс Элрик вышел из бакалейной лавки и размеренным шагом направился по деревенской улице к дому, привычно раскланиваясь с прохожими. Обычай приподнимать шляпу его сперва тяготил – тем более, что Ал терпеть не мог головные уборы, – но постепенно пришлось привыкнуть и к этому. Что ж, очень может быть, он пробудет здесь еще долго. Может быть, всю жизнь.

Дом встретил его мирным позвякиванием посуды – Уэнди готовила обед. Ал сперва поражался, до чего не похоже на Уинри у нее это выходило: никакой системы, суетливые метания по кухне с тряпкой в руках… потом только сообразил: Уинри-то учили готовить с детства, а потомственная аристократка Уэнди Честертон осваивала все исключительно на собственном опыте и в зрелом возрасте. Нет, получалось у нее совсем не плохо, но довольно-таки суматошно, и, в целом, отнимало гораздо больше времени, чем у Аловой сестренки.

Еще одно отличие: Уинри никогда не отказывалась от помощи. Сколько раз, бывало, Ал едва ли не за шиворот оттаскивал Эда от очередной монографии или отчета и отводил на кухню – хватит, мол, глаза портить… Нет, никакого спарринга: кто вчера плечо потянул?!.. Вот займись чем-нибудь мирным для разнообразия. Заодно и с женой пообщаешься.

Уинри обычно недовольно хмыкала – «давно пора», и в наказание за упрямство усаживала Эдварда резать лук. Ал обычно отделывался картошкой.

Что касается Уэнди, то она никакого вмешательства на кухне не терпела. «Не мужское дело», – заявила она, и выставила Альфонса. С тех пор он больше не предлагал.

– Что-то сегодня рано, – Уэнди, держа на весу мыльные руки, выглянула в прихожую и улыбнулась ему.

– Сегодня пятница, – пожал плечами Ал.

– Был на почте?

– Был. Ничего.

– Ну ладно, – обнадеживающе сказала Уэнди. – Может быть, завтра будет.

И скрылась на кухне.

Неунывающая натура – вот еще один общий признак всех женщин, окружавших Эдварда и Альфонса… в любом из миров. Уэнди говорила эту фразу каждый день вот уже почти месяц, и каждый раз ее голос звучал мягко и ободряюще – хотя именно ей следовало бы беспокоиться больше всех и выплакивать по ночам глаза в подушку.

Может быть, и выплакивала – Альфонс был не в курсе.

Они ждали письма от Мейсона Хьюза: он должен был сообщить им, когда удастся найти Эдварда и Теда. Когда, а не если. Их не оказалось ни на одном из условленных мест встречи, и весточки они о себе никакой тоже не подали. А ведь их путь в Англию должен был занять гораздо меньше времени, чем маршрут Альфонса и обеих женщин!

Ал ругал себя вслух, Уэнди и Мари утешали его, очевидно, повторяя аналогичные покаянные монологи про себя. Мейсон Хьюз, которого Уэнди разыскала сразу же по прибытии в Лондон, успокаивал их в своей обычной хладнокровной, чуть ироничной манере, и обещал обязательно помочь с поисками. Из-под земли достать. Живых или… однозначно живых, Уэнди, девочка моя, однозначно! И вы, милая Мари. Даже не думайте ни о чем другом.

Но, разумеется, они думали. Невозможно не думать. Очень может быть, Мейсон Хьюз предложил им отправиться в Йоркшир, где жили его жена и мать, не столько для того, чтобы скрыться от возможных преследователей – мало ли, насколько упорно гестапо станет преследовать Альфонса Хайдериха! – а, в основном, чтобы избавиться от необходимости каждый вечер повторять «Нет, пока ничего».

Миссис Хьюз не понаслышке знала, что это такое – беспокоиться за отсутствующего неизвестно где мужа. Кроме того, последние лет пять, когда дети выросли достаточно, чтобы уехать учиться в частные школы, ей не с кем было даже поделиться своими тревогами – старенькая свекровь не в счет. Ей, Уэнди и Мари было о чем помолчать за чашечкой чая.

Ближе к вечеру вернулась Мари – она устроилась медсестрой в местную клинику. Когда девушка объявила о своем решении, Ал, помнится, только кивнул; Уэнди же поджала губы. Несколько позже она спросила Ала, поймав его наедине: «Альфонс, почему ты не сказал ей, что она может не работать, если не хочет? Это же просто неприлично!»

«Что неприлично? – удивился Ал. – Работать?»

«Нет, неприлично с твоей стороны ничего не сказать! Ты же мужчина, а она – женщина».

«Ну да, и что тут такого?» – не понял Ал.

Уэнди только тяжело вздохнула и попыталась объяснить Алу кое-какие культурологические различия. Ее лекции не пропали втуне, но Ал все равно умудрялся время от времени попадать впросак и красиво садиться в лужу. Местные жители, впрочем, были достаточно терпимы и с пониманием относились к «иностранцам».

Впрочем, тихого вечера дома не получилось – как-то так вышло, что в этот день настроение у всех испортилось без видимой причины. Уэнди грустила, Мари была молчалива, и Ал рядом с женщинами не находил себе месте. Уэнди еще подумала: жалеет, небось, что не может прямо сейчас отправиться на поиски пути в свой мир. А все они. Из-за них он вынужден сидеть на месте.

В общем, часов в семь Альфонс снял с вешалки шляпу и сказал:

– Схожу, что ли, до «Бараньей головы» прогуляюсь.

«Бараньей Головой» назывался местный паб. Ни Уэнди, ни Мари не стали отговаривать Ала – с чего бы?.. В этом тоже была разница: в Ризенбурге Ал появлялся настолько редко, что не представлял себе – как это он мог бы провести вечер вне дома. Только Уэнди сказала:

– Не возвращайся слишком поздно, замерзнешь.

Альфонс кивнул. Выйдя на улицу, он замешкался – чего-то не хватало. Спохватившись, Ал вернулся и снял с вешалки шляпу.

В пабе сегодня было людно: среди фермеров присутствовало несколько шахтеров, которые всегда могли оживить и самую невеселую вечеринку. Даже бармен, Мрачный Вилли, сегодня выглядел не таким мрачным, как обычно. Играло радио, кто-то пьяно подпевал, кто-то с жаром нахваливал преимущество стаффодширской породы над суффолкской, кто-то жаловался на глистов у скота и на то, что «чуть что, так сразу грозятся карантин объявить – разве ж это дело».

– Вот, – услышал Альфонс краем уха, когда ему в лицо пахнуло жарким теплом баром, – вот, тебе повезло, малец: обычно-то у нас не так люно!

Обращались, разумеется, не к нему, но голос был незнакомым, а за три недели Альфонс уже успел выучить всех мало-мальски частых завсегдатаев паба. Он завертел головой, пытаясь обнаружить нового человека. «Этак скоро я и сам заделаюсь таким же любопытным деревенщиной!» – с усмешкой подумал он.

– Да, народу много собралось… – неуверенно ответил второй голос, более чем знакомый.

Теперь-то голова Альфонса сама повернулась в нужном направлении.

У стены, рядом с каким-то старым фермером в поношенном пиджаке с аккуратными заплатами на локтях, сидел Тед Хайдерих, неуверенно вертя в руках кружку с пивом.

Ал не смог удержаться от удивленного возгласа – едва ли членораздельного.

Тед тоже повернул к нему голову… И вскочил, резко ставя кружку на стол, так, что пиво едва не выплеснулось.

– Дядя Ал! – воскликнул он. – Вы нас нашли?!

Шум в баре стих словно по волшебству: все замерли и уставились на них. Не обращая внимания на зрителей, Ал подошел к мальчику и сграбастал его в объятия, прямо через стол.

– Нашелся, черт побери! – воскликнул Ал. – Нашелся, паршивец ты эдакий! Ты бы знал, как мать переживала!

Он даже не успел удивиться, что парень назвал его «дядя Ал» вместо «мистер Элрик».

– С мамой все в порядке? – робко спросил Тед. Спросил по-немецки, что характерно: очевидно, перешел на этот язык машинально.

– С мамой все замечательно, – ответил Ал на английском, широко улыбаясь. – Тебя, оболтуса, ждет не дождется. А где ты дядю своего посеял, а?

– Дядя Эд уже поправляется, – ответил Тед счастливым тоном. – Рука уже срослась, и нога совсем не болит. И с головы скоро можно будет повязку снимать. Так что все хорошо.

– О господи, – Ал отстранил Теда от себя на вытянутых руках. – Чую, парень, придется тебе много нам рассказать.

Тут фермер, про которого Ал совсем забыл, тронул его за локоть.

– Простите, мистер, – сказал он хмуро, – вы кем парнишке приходитесь?..

Только тут Ал сообразил, что, собственно говоря, по документам он – муж Уэнди, и, стало быть, отец Теда. Однако ничего не поделаешь: весь паб уже слышал, как Тед назвал его «дядей».

– Отчим я ему, – сказал Альфонс. – Отчим.

– Странно, – в глазах фермера была подозрительность. – Он об отчиме ни слова, все об отце.

Ал посмотрел на Теда. Мальчик мучительно покраснел.

– Я… – проговорил он по-немецки. – Мы с дядей Эдом… надеялись, что папа вернется.

Старик вдруг с размаху хлопнул Ала по плечу.

– Видно, хороший вы человек, мистер немецкий механик! Поехали, что ли, ко мне – заберете вашего друга.

Старик Рейнолдс жил за несколько миль от Бердфорда и редко наведывался в сам городок. Его сын был контрабандистом и, кажется, старик этим даже гордился. По крайней мере, в его голосе звучала именно гордость, когда он, сквозь шум мотора рассказывал Алу, как его сын однажды появился дома с двумя приятелями и незнакомым юнцом, неся тяжелораненого человека.

– Все-таки не понимаю я этого, не понимаю, сэр, – он качал головой, и в выцветших серых глазах читалось неодобрение. – Отчего в больницу не обратиться? Или в полицию?..

– Обстоятельства так сложились, – Ал только и мог, что пожимать плечами.

– Обстоятельства… – поругивался старик.

Впрочем, на самом деле ему явно приятно было осознавать, что они с женой вдвоем выходили пострадавшего при взрыве судна Эдварда. Еще, возможно, Рейнолдс в глубине души был бунтарем, не то непременно обратился бы к властям. А так нет – не обратился. Хоть и ворча, но взял под опеку нежданных гостей. Грозился, конечно, то в больницу позвонить, когда Эдварду становилось хуже, то в полицию – когда сам напивался под вечер. Но не позвонил, ни туда, ни туда.

Все это сбивчиво рассказали Альфонсу Тед и сам Рейнолдс, пока они на стареньком грузовичке ехали на его ферму в холмах. Ал, признаться, немного запутался: ему не было понятно, к чему такая секретность. Разве контрабандисты не сделали Эду и Теду новые документы, как обещали?..

– Контрабандисты подозревали… – сказал Тед по-немецки. – Они перевозили что-то из… союза, ну, вы понимаете. То, что им здесь, в Англии, заказали. И когда был взрыв, они заподозрили, что это либо англичане, либо русские.

Ал не мог сказать, что это многое для него прояснило.

– Союз? – спросил он. – В смысле, тот, который на востоке? – за прошедшие несколько недель Ал читал кое-что по политике и географии этого мира, но все еще путался: информации было слишком много. Называть государство по имени он не стал: все равно звучало это почти одинаково. – А при чем тут русские… ах, да.

– О чем это вы? – небрежно спросил Рейнолдс.

– Да так, – ответил Ал так же небрежно. – Парень мне начал кое-что рассказывать, а я напомнил ему, что неприлично говорить на языке в присутствии тех, кто его не понимает.

– Это да, это само собой… Только, Тед, ты учти… и вы, мистер: слово «руссишен» я уж как-нибудь пойму… Это так, между прочим. Меня вся эти ваши дела нисколько не интересуют.

«Ну вот, обидели старика…» – подумал Ал.

Тед сконфуженно замолк.

Дорога петляла между холмов, в распахнутые окна врывался ветер с запахом клевера. Места здесь вообще были красивые. Холмы, даже горы… реки с галечными отмелями. Вроде бы немного похоже на окрестности Ризенбурга – и все-таки совсем не так. И горы ниже, и трава, кажется, не такая зеленая… и вообще, здесь холоднее. Зимой, говорят, заносит так, что не пройти – не проехать. В Ризенбурге такого на памяти Ала не случалось. Может, кто из старожилов и помнил…

Солнце садилось, и Ал подумал, что возвращаться назад придется уже в темноте. Он размышлял над словами Теда. Значит, русские или англичане. Ну что ж, ничего странного в этом нет: контрабандисты, рискнувшие затесаться в шпионские игры между великими державами, должны быть готовы ко всему. Если груз был действительно так важен, не удивительно, что либо советская контрразведка, либо конкурирующая фирма с этой стороны попытались от него избавиться. Либо… либо даже не конкурирующая. Контрабандистам вполне могли дать фальшивку, и уничтожить ее, чтобы замести следы. По крайней мере… нет, Ал на месте безвестного английского чиновника так бы поступить вряд ли смог. Эд – наверное, смог бы. А вот фюрер Мустанг, скажем, смог бы без всяких наверное.

И в связи с этим нет ничего удивительного, что выжившие контрабандисты решили не испытывать судьбу и залечь на дно. Нежелание Эда показываться в больнице тоже вполне понятно… особенно, если его травмы действительно ограничиваются сломанными конечностями. Для брата Ала в этом не было ничего особенного… насколько он – по рассказам Мари и Уэнди – представлял здешнего Эда, для него тоже.

Грузовичок с пофыркиванием и потрескиванием притормозил у небольшого фермерского дома на вершине холма, окруженным типичными для этих краев хозяйственными постройками. Из дома выглянула пожилая женщина. Подслеповато щурясь, она вытирала руки о полосатый передник.

«Похожа на миссис Хитклифф, – подумал Ал. – Мать Бобби и Дэна…»

– Господи! – всплеснула руками миссис Рэйнолдс. – Это еще кто, Джонни?..

– Это мой отчим, тетушка Пеги, – сказал Тед, беря Ала за рукав. – Мистер…

– Эшби, – сказал Ал. – У нас с Тедом разные фамилии.

Он понятия не имел, какая фамилия была написана в фальшивых документах Теда. Им-то мистер Хьюз сразу же по прибытии в Англию выправил новые. Про себя Ал надеялся, что они не запутаются в этой разнообразной лжи. Нет ничего хуже, чем врать несогласованно. Вот хотя бы эти их выкрутасы по поводу отцов-отчимов… Ладно, теперь уже все равно. Можно и переехать. Даже, пожалуй, нужно. И наведаться к мистеру Хьюзу – пусть сделает Эду и Теду новые документы. И Алу заодно. Потому что… потому что теперь, когда нашелся Эдвард, он может поручить все это большое семейство его заботе. А ему надо разыскивать свою семью. Точнее, способ вернуться к ней. И – кто знает?.. Быть может, если у него получится, сумеет вернуться и Альфонс Хайдерих. Конечно, если он жив, и Ал не заменил собой мертвеца.

– Радость-то какая! – всплеснула руками миссис Рейнолдс. – Заходите, выпейте чаю! Я и пудинг испекла! Как чувствовала!

Она поспешила в дом, уверенная, что Ал последует за ней. Естественно, так и получилось.

В кухне, за большим столом, сидел Эд и что-то не то мастерил, не то починял. Ал решил, что это либо разобранный радиоприемник, либо сильно изуродованная газонокосилка… и тут же сообразил, что на маленькой фермой в Норд-Райдинге Йоркшира неоткуда взяться газонокосилке.

«Когда это Эд научился так здорово разбираться в механике? – подумал Ал. – И волосы обрезал…»

Эдвард обернулся ко входу, и лицо его вытянулось, когда он увидел вошедших.

– Эл… – начал он, и проглотил чуть не выскочившую фамилию. – Альфонс! Бог ты мой! Как ты умудрился?..

Сердце Ала пропустило удар, и он с легкой болью понял, что на мгновение подумал о местном Эдварде как о своем брате. Нет, он себя не обманывал… он знал, кто этот человек, он ни на секунду не забывал, что настоящий Эдвард никак не может здесь очутиться… и все-таки. Тут даже не внешнее сходство виновато. Дело не в двойнике, а в нем самом, Але Элрике…

– Никак не умудрился, – сказал он. – Случайно вышло. Мать мистера Хьюза живет в Бердфорде.

Эдвард отложил отвертку, вскочил из-за стола – Ал заметил, что он слегка прихрамывает – и, шагнув к Алу, сделал то, что, наверное, никогда бы не сделал настоящий Эдвард – обнял его.

– Черт, как я рад! – порывисто воскликнул молодой человек, отстранившись. – Я-то уж думал, придется вас черте-знает-как по всей стране разыскивать! Тед уж и писал мистеру Хьюзу, но…

– Мы как раз заодно ездили почту проверить… – подал голос Тед.

– Мистер Хьюз сменил адрес. Мы тоже сначала запутались, – покачал головой Ал.

– А оно вот как вышло! Вот уж точно… – Эд не договорил. – Как Мари? Уэнди? С ними все в порядке?

– С ними все замечательно. Они хорошо держатся. Очень скучают по вас, уж можете определиться, кто по кому скучает больше, – Эд усмехнулся. – Ну что ж, собирайте, что ли, вещи, если у вас есть, что собирать. А то ведь я сказал, что в паб пойду. Если скоро не вернусь, будут волноваться.

– Ну, они, наверное, вас простят, – хмыкнул Рейнолдс довольно. – С таким-то пополнением.

Ал улыбнулся ему в ответ.

– Тед держался молодцом, – сказал Эдвард. – У меня ведь было сотрясение мозга, толком не мог о себе позаботиться. Дня три еле в сознание приходил. Тед сам все организовал, и с Коротышкой Питом договорился… Ну молодец, что скажешь.

– Молодец, – согласился Ал.

– Слушай, пока я свои рубашки в сумку кину… – Эд широко улыбался. – Может, починишь приемник?.. Всего делов-то, пару ламп перепаять.

– Ламп?.. – Ал уставился на него непонимающе, потом кинул взгляд в разверстые внутренности приемника. – Какие лампы?..

– Аааа… – Эд хлопнул себя по лбу с неожиданной злой досадой («Еще одна „не та“ реакция», – отметил Ал). – Ну конечно! Я болван.

Тед удивленно смотрел на них. Ну конечно… мальчик-то сразу очень хорошо отделял своего отца от чужого человека, невесть откуда взявшегося в их жизни. Ему и в голову не могло придти, что взрослые люди способны запутаться в вещах, для подростка очевидных.

– Спасибо вам за все, – Эдвард повернулся к Рейнолдсу и его жене (она уже подошла к мужу и встала рядом… они любовались на встречу гостей, как художник любуется на дело рук своих).

– Пустяки, – сказал Рейнолдс твердо. – Мне приятно думать, что нашему беспутному сынку помогут. Ну, когда он в такой же переплет попадет. И заметьте, я вас не спрашиваю, что у вас за история и при чем тут… – он покосился на жену и досадливо смолк.

«А ведь ему до смерти хочется, чтобы мы ему все рассказали, – подумал Ал. – Хочется. Но мы не расскажем».

– Спасибо еще раз! – от души сказал Тед. – Без вас мы бы пропали.

Миссис Хитклифф… то есть миссис Рейнолдс вытирала рукой уголки глаз.

«Мне пора домой, – подумал Ал. – Мне давно пора домой. Как Эд выдержал здесь два года?.. Или я такой сверхчувствительный?..»

..Он еще более укрепился в этой мысли полтора часа спустя, когда наблюдал трогательную встречу Эдварда Мэтьюза и Мари Виртиц (по новым документам – Шмидт) на крыльце их дома. Эд подхватил свою возлюбленную на руки, закрутил…(но?) тут же охнул и поставил на землю, схватившись за левую руку правой. Возмущенная до глубины души, Мари потащила его в дом, ругая на ходу. Уэнди же в это время обнимала сына и плакала.

Когда она взглянула на Ала, он поймал в ее глазах боль…впрочем, недозволенное чувство тут же ушло, спряталось куда-то на дно. Ничего удивительного – Ал сам только что смотрел на Мари точно так же.

Ал поглядел на небо – уже стемнело, но звезд не было видно, потому что к вечеру небо затянуло облаками. А жаль. Насколько он помнил – правда, в астрономии Ал разбирался не так чтобы очень – звезды в двух мирах светили одни и те же.

Последний день лета… их должно быть видно особенно хорошо. По крайней мере, в их мире так.

На следующий день, первого сентября, силы вермахта вторглись в Польшу. Еще через два дня, третьего числа, Англия объявила Германии войну. Началась Вторая Мировая.

В больничной палате было тихо и темно. Снаружи светил желтым фонарь, и больше ничего – никакого движения. Окно выходит во внутренний двор, так что фары от проезжающих автомобилей не беспокоят больных. Восемь вечера. Еще сегодня с утра Уинри звонила Элисии с вокзала… Такое ощущение, что это случилось пару лет назад. А с девочками она вообще рассталась невесть когда – они, небось, и вырасти успели, и бабушкой Уинри сделать… А она все это время стояла тут, в больничной палате, прислонившись спиной к двери.

Ее не хотели пускать. Потребовалось пробиваться к главврачу, чтобы все-таки пустили. Уинри это казалось неимоверно глупым: если уж больной все равно без сознания, то разницы между днем и ночью не видит. Но за годы брака (а раньше того – дружбы) с Эдвардом она успела во всех подробностях изучить загадочную психологию госпитальных работников. В частности, раз и навсегда вычислила магическое влияние на них слова «режим». Осталось только книгу про это издать.

Днем Уинри уже приближалась к Эдварду и прекрасно видела, насколько он отвратительно выглядел. На одном глазу повязка, голова в бинтах, веко второго глаза неприятного синеватого цвета, а глаз целиком еще и обведен нездоровым сиреневым. Палитра художника, изучай – не хочу. А кожа бледная и холодная. Рука, когда Уинри взяла ее, была как у восковой куклы.

Казалось бы, Уинри видела своего мужа в самых разных состояниях, в том числе, наверное, если вспомнить, и в более разобранных. Пора бы и привыкнуть. Но ей все-таки казалось, что к этому привыкнуть невозможно. К виду – да. А к тому, как мучительно сжимается все внутри, как перед рвотой, да только рвота медлит… нет, никак.

Уинри медленно подошла. Взяла его руку еще раз.

– Эд… – начала она. – Послушай, пришел бы ты в себя…

Она подумала, что не знает, что еще сказать. Мол, «есть шанс, что Ал жив»?.. Глупость. Она знала, что Эд ее не слышит. Была в этом уверена. Да и… а что если Ал все-таки мертв, потому-то Хайдерих и попал сюда?.. Или жив – но они все равно никогда не смогут выяснить этого доподлинно, потому что не сумеют связаться с соседним миром. Правильно ли давать Эдварду надежду, которая может оказаться ложной?.. Уж она-то знала, с какой неистовой силой ее муж умеет надеяться.

– Эд… – она снова погладила его руку. Каждая линия знакома… и все равно Уинри ничего не может сделать. Надо смотреть правде в глаза: она никогда его по-настоящему не понимала. Она ужасная жена. Правда, и он муж не лучше… Всегда в своих делах, такой по уши ответственный за судьбы мира. И теперь она даже не может найти верные слова.

– Эд… – Уинри села на стульчик около кровати, и прижалась щекой к холодной коже его запястья. – Мы оба хороши. Мы оба друг друга стоим. Ты вечно боялся меня разволновать лишний раз, я больше всего боюсь дать ложную надежду. Если ты придешь в себя, ты сможешь встретиться с Алом Хайдерихом. Рой, наверное, как раз разговаривает с ним – пока я разговариваю с тобой. Если бы ты очнулся, всем было бы легче. И дочкам я еще ничего не говорила, что с тобой… И есть шанс, что Ал, может быть, жив…

Пальцы его не шевелились. Он и не думал просыпаться. Ну конечно. Она же прекрасно знает, что в этом состоянии мозг пациента ничего не воспринимает из внешнего мира. Или воспринимает крайне… опосредованно. Своеобразно.

Но до чего же неправильно видеть его таким!

– Ты так нам нужен. А мне – больше всех. Что бы там кто ни говорил. Я так устала…

Уинри сама не заметила, как заснула, держа руку мужа.

Он отомстил?..

Нет, он правда отомстил?..

Местью ничего не изменишь – это-то стоило понять уже давно. Он и понял. Более или менее. Но Жозефина Варди в любом случае сделала что-то гораздо страшнее, чем просто убила его брата. А он ее убивать не стал. И девочек он спас. Что с ними, интересно?.. Грета и Анита… им по десять лет. Среднее арифметическое между близняшками и Ниной. Когда они только родились, он все время боялся, что их тоже похитят… похитят и используют против него. Пока не случилось. Все еще впереди. Но детей похищают постоянно… дети вообще разменная монета в разных взрослых играх. Если хочешь что-то изменить – надо просто иногда принимать удар на себя. Да, точно, так он и сделал – принял удар. Элисия визжала. Она жива-то хоть?.. А он сам… Жив?

Эд почувствовал, что его знобит. Только левой ладони было очень тепло. Он приоткрыл глаза… не очень получилось. Во-первых, открылся только один глаз – второй почему-то никак не хотел. Во-вторых, открылся не до конца, а хорошо, если наполовину. Казалось, веко свинцом налилось.

Но, попытавшись приподняться на подушке и скосив этот самый глаз насколько возможно в сторону, Эдвард разобрал, что Уинри держит его левую ладонь у себя под щекой… спит на ней как на подушке. Ну надо же! Ничего себе, наглость! Как еще не затекла за ночь!

Эдвард ощутил стеснение в груди. Когда дело касалось Уинри, это происходило с ним довольно часто. Значит, он в госпитале… впрочем, уже по белому потолку все было ясно. Значит, он опять сильно пострадал. Значит, она всю ночь дежурила у его кровати… или, зная Уинри, будем честными – скорее всего, всю ночь преспокойно спала. Но сам факт…

– Эй!.. – с трудом Эдвард поднял вторую руку, автомейл (она слушалась плохо, но слушалась), и потормошил Уинри за плечо. – Механик-маньячка, ты что, задалась целью, чтобы мне и вторую руку отрезали?..

– Эдвард?! – Уинри проснулась и удивленно заморгала. – А ты как…

– Не ждали, да? – Эдвард снова откинулся на подушки. Его неприятно поразило, что затраченное усилие выжало его досуха. Казалось бы, можно и привыкнуть болеть за столько-то лет… но разве возможно привыкнуть к этой унизительной беспомощности?..

– Ждали! Ты даже не представляешь, как ждали! Эд! Ведь мы нашли Хайдериха! Альфонса Хайдериха! Ты представляешь?! Это значит, что Ал может оказаться в том, другом мире! Живым! Рой считает, что взрыв мог позволить…

Эд рывком сел на кровати.

– Черт побери! – выдохнул он. – Вот сукин сын!..

И не было понятно, кого он имеет в виду: фюрера, гостя из параллельного мира, собственного брата или, быть может, господа бога. Вероятно, всех четверых.

Бонусы:

* * *

Альфонс Хайдерих: Да, вот такой вот я ханжа… Инопланетян мне принять легче, чем короткие юбки. Про инопланетян я хоть у Уэллса читал…

Мадоши: А Бэрроуз?.. «Марсианские Хроники»?..

Альфонс: А их еще не издавали!

* * *

Тед: Дядя Ал!

Ал: Ты пьешь пиво?! Позор!

Тед: Блин, в кой-то веки от родственников отделался… и тут засекли!