Текст книги "Жертвы Северной войны (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

Но письмо было от Кристины.

«Мари! – писала она. – Пишу это письмо, потому что ужасно волнуюсь за тебя! Что у тебя происходит, все ли в порядке?! До Маринбурга я просто не могу дозвониться, и вообще, с этим городом произошло что-то странное: туда невозможно стало добраться, а мое письмо, которое я написала месяц назад, вернули, как недошедшее до адресата! Я стала узнавать в министерстве, у Винсента есть там знакомые, и мне сказали, что ты теперь работаешь здесь. Так что пишу сюда. Мари, как ты можешь?! Ты так долго не отвечаешь на письмо, и вдруг ко мне приходит какой-то мужичок с ноготок, представляется начальником чрезвычайного отдела из МЧС, и начинает меня о тебе расспрашивать: мол, что я о тебе знаю, и надежный ли ты человек! Я, конечно, ничего не хотела ему рассказывать, но он припер меня к стенке. Сказал, что ты, вроде, ни в чем не виновата и никто тебя ни в чем не обвиняет, но будто бы твое имя в каком-то темном деле запутано. Я ему, разумеется, наговорила только самого хорошего. Слава богу, он про Кита и его связи не интересовался, а то я бы прямо и не знала, что отвечать. Но пронесло. Может, не раскопали? И еще он чего-то такое обмолвился, что не то ты в опасности, не то можешь оказаться в опасности… в общем, я ужасно переживаю! Ты знаешь, какой я нервный человек! Всю ночь не спала, пока наутро Винсент не сходил в министерство и все не разузнал о тебе! Короче, напиши немедленно, что там у тебя и как, а если что, то приезжай ко мне жить! Я сейчас снимаю двухкомнатную квартиру, ну и Винсента оттуда выгоняю с переменным успехом. Он, кстати, передает привет и тоже будет рад тебе помочь, если что. Так что не стесняйся просить нас о помощи в случае чего!

С любовью, твоя Кристина».

«Н-да…» – подумала Мари. В стиле Кристины – коротко, сумбурно, но дышит теплыми чувствами. Если бы она так истории болезни вела, как письма пишет – не доучиться ей и до третьего курса.

Нет, то, что Эдвард Элрик наводил о ней справки, ее не удивило. Вот если бы он этого не сделал – было бы странно, ведь она, как никак, проходила по делу главной свидетельницей. Но так напугать ее здравомыслящую, хоть и несколько перевозбудимую подругу – это надо постараться. Что ж он ей наговорил?! И ведь ясно, что ничего по делу, потому как государственная тайна.

Значит, Мари в опасности, причем Элрик в курсе, а вот сама она…

А тут еще этот выстрел… и пропавший Майкл…

Погодите, но не мог же сам инспектор Элрик устраивать на нее покушение? Это какой же двуличностью надо обладать…

Мари поняла, что у нее начинает болеть голова. Ну правильно, давление, небось, повысилось… Она достала из ящика стола свою записную книжку и вытащила бумажку, засунутую под кожаную обложку. Засунутую, чтобы никогда не доставать… ну что ж, выходит, «никогда» все-таки наступает.

Она подвинула под руку телефон, и набрала длинный, сложный номер.

– Здравствуйте, – сказала она в трубку, – могу я поговорить с мистером Эдвардом Элриком?..

– Простите, рабочий день уже кончился, я не знаю, на месте ли он… – ответил мелодичный женский голос. – А по какому вы делу? Может быть, я перенаправлю вас к заместителю?

Мари вспомнила свои препирательства с секретаршей из личного аппарата фюрера.

– А может, вы все-таки посмотрите?.. Если он на месте, скажите ему, что это говорит доктор Мари Варди из Маринбурга. Скажите, что это очень важно.

– Хорошо, сейчас посмотрю… А, вот он, как раз идет… Мистер Элрик! Мистер Элрик, на проводе доктор Варди из Маринбурга, она говорит, что это очень важно…

Трубку схватили почти сразу, Мари даже удивилась. Вот только что она слышала приглушенный лепет секретарши, и тут же прозвучало сухое, деловитое:

– Алло?

– Алло, Эдвард, вы должны меня помнить… – начала Мари. – Это Мари Варди. Не хотелось бы отнимать ваше время, но…

– Что-то случилось? – резко спросил он.

Мари набрала в грудь воздуху и в нескольких сжатых выражениях рассказала все. Только о письме Кристины не упомянула. Ответ был очень кратким.

– Ждите, я перезвоню через полчаса, – сказал он и повесил трубку.

Мари тоже повесила свою, удивляясь, что он даже не спросил обратного номера. Или у них там какие-то специальные аппараты стоят, которые это определяют?..

Телефон зазвонил даже раньше, чем через полчаса.

– Мари, я приеду в Нэшвилл ночным поездом. Он приходит в два ноль три. Скажите шерифу, пусть пришлет кого-нибудь меня встретить. Сами ни в коем случае не ходите.

– Х-хорошо… – ответила Мари, изрядно удивленная. – Но вовсе нет необходимости…

– Давайте я буду решать, есть необходимость или нет. Тем временем постарайтесь быть как можно более осторожной! Максимально! Ясно вам?

Мари только успела выдать какое-то невнятное соглашательное междометие, как трубку повесили.

«А быстро он», – сказала она про себя.

Она бросила взгляд на незапечатанное до сих пор письмо Кристине. Ну что, берем и отсылаем?.. И делаем вид, что ничего не было?

Вот как письмо всего за день может безнадежно устареть…

* * *

У нее были восхитительные глаза цвета морской волны, которые очень легко заволакивала пелена слез. Ее полная грудь соблазнительно волновалась при каждом ахе и вздохе (а вздыхала она часто). А еще у нее были совершенно неподражаемые ушки – они так мило розовели, стоило ей заслышать какую-нибудь рискованную шутку. Иными словами, она была достойным экземпляром в его коллекции.

До недавнего времени.

– Анджей! – она капризно надула пухлые губки (нижняя чуть пухлее, верхняя чуть тоньше). – Нам давно уже пора поговорить серьезно!

– Милая моя, разве с такой очаровательной девушкой разговаривают о серьезных вещах?.. – попытался Анджей отделаться дежурной шуткой. Увы, не вышло – красавица Ирэн была настроена решительно.

– Анджей, но ты же… – она почти плакала. – Ты же мне не звонил уже неделю! А вчера… вчера ты не пришел на свидание!

– Как же так, милая? – удивился Анджей. – Я пришел и я ждал тебя, ровно в семь сорок, под часами, как договаривались!

– Ничего подобного! – она топнула ногой. – Мы договаривались не под часами, а у Главной Библиотеки! И не в семь сорок, а в шесть! А ты – не пришел!

– О господи, как я мог так ошибиться! Не иначе, как все мое соображение отшибает начисто при мысли о твоем прекрасном лице! Милая моя, когда я вижу тебя, я живу в каком-то поэтическом тумане, мне хочется петь, а не говорить, летать, а не ходить! Удивительно ли, что я перепутал какие-то пошлые числа?!

На самом деле Анджей, несмотря на общую безалаберность, отличался прекрасной памятью, и замечательно помнил и время, и место свидание. Помнил – и совершенно сознательно обходил, потому что гулял в это время с не настолько симпатичной, но зато та-акой аппетитной Мадлен, секретаршей из бухгалтерии. Вечер закономерно продолжился у Мадлен дома (она снимала комнату)… а вот теперь приходилось выкручиваться.

– Я не верю тебе! – Ирэн взмахнула длинными черными ресницами, похожими на копья. «На копьях ваших ресниц вы распяли мое сердце!» – плел ей Анджей в самом начале их короткого, но бурного романа. – Ты… ты обманщик!

– Мадленочка, солнышко…

– Что?! – щечки Ирэн моментально вспыхнули пятнами. – Ты… ты как меня назвал?!

– Мммм… Ирэночка, любовь моя, никак! Понимаешь, ты мне жутко напомнила мою младшую сестренку, ее зовут Мадлен…

– У тебя нет младшей сестры! Ты же мне сам говорил, что у тебя только старушка-мама! Анджей! Ты… да ты… я знаю, ты вчера гулял с этой сисястой Мадлен из бухгалтерии! И она, сучка такая…

Ирэн, забывшись, сказала это громко, так, что слышно было на весь коридор. А дело происходило на вахте в конце коридора. Несколько оказавшихся в коридоре больных заинтересованно обернулись на звук голоса разгневанной медсестры. «Ну вот, – подумал грустно Анджей, – еще один идеал разбит вдребезги… а ведь она представлялась мне таким хрупким небесным созданием, неспособным сказать грубое слово…»

Из-за поворота появилась высокая статная Эллис, старшая по этажу. Перебранку она явно слышала, потому что была красной, как рак.

– Ах так, Анджей… – начала она. – Ах так…

С ней Анджей расстался полюбовно, месяца три назад. Наплел с три короба про «несходство характеров» и «останемся друзьями». Кто ж знал, что на сердце она что-то затаила… Беда всегда подкрадывается, откуда не ждали.

– Не Анджей, а доктор Величко! – официальным тоном поправил он. – Попрошу не забываться, мисс… – он помедлил на мгновение, пытаясь вспомнить фамилию женщины. – Браун!

– Прошу простить! – лицо Эллис казалось застывшей маской, и Анджей как всегда внутренне поморщился: ему было ужасно неприятно. Но что поделать?.. Кто поймет этих женщин? Хочешь по-хорошему, а они…

Эллис же продолжила:

– В таком случае, могу я осведомиться, что привело вас на наш этаж?

– Инопланетяне, – брякнул Анджей, и чуть не завыл: это надо же ляпнуть!

Против ожидания, Эллис восприняла его слова как должное.

– Это больные доктора Томаса.

– А он попросил меня проконсультировать, – сказал Анджей, чувствуя, как его дух воспаряет в заоблачные выси. – У меня ж диплом по мании преследования. Кстати, медсестра, – столь же официально он обратился к Ирэн, – не напомните мне, какая палата?

– Триста шестая, – сказала Ирэн голосом, исполненным ненависти.

– Отлично, – сохраняя как можно более независимое выражение лица и прижимая локтем папку (без всяких там историй болезни, а исключительно с шоколадкой для Мадлен), Анджей пошел по коридору к триста шестой палате. Он буквально чувствовал на своей спине дула двух пар пылающих праведным гневом женских глаз.

И только схватившись за ручку палаты, он сообразил, что ничего же не знает об этих «инопланетянах». Они что же, инопланетянами себя воображают?.. Тогда это совсем даже шизофрения, а не паранойя, тогда он глупость махровую Эллис наплел… а вдруг буйные?.. Да нет, глупость, буйных на этом этаже да еще не под замком не держат…

Анджей зашел в палату.

Она оказалась двухместным боксом. Две кровати, две тумбочки, раковина, столик с двумя табуретками у окна. За столиком сидели двое и играли в шахматы. Доску Анджей узнал: та самая, порезанная перочинным ножиком, за которой иногда сражались врачи в лаборантской. Выпросили, наверное, у кого-то из медсестер. У той же Ирэн.

Ни одного из этих больных он в глаза раньше никогда не видел. Один был черноволос, бородат, и мускулист, как боксер, лет сорока-пяти. Другой более хлипкого сложения, зато выше и моложе – почти ровесник Анджея… ну, может пять-семь лет разницы. Блондин, аккуратно подстриженный. Он-то и выигрывал, если Анджей правильно ухватил диспозицию на доске.

На приход доктора они не обратили никакого внимания.

– Сдаюсь, – сказал бородач. – Каюк.

– Можно на пат вывести, – заметил блондин.

– Не, сдаюсь, – покачал головой бородач. – Не выводится. Показывай.

Блондин переставил пешки.

Бородач поморщился.

– Ну и логика у тебя… – сказал он с досадой.

Потом обернулся к Анджею.

– Привет, доктор, – сказал он дружелюбно. – Присаживайся. Чаю хочешь?

– Да… – начал было Анджей.

– Да все мы понимаем, бабы достали, – заметил бородач. – Правда? – обратился он к блондину.

– Понимаем, понимаем, – кивнул второй «инопланетянин». – Сидите сколько хотите, мы никому не скажем.

– А… откуда вы про баб знаете?

– У меня слух очень хороший, – пояснил бородач. – Да и орала медсестричка наша в коридоре – будь здоров… Слушай, ты, конечно, доктор, образование имеешь и все такое, но прими-ка ты совет старшего человека: заводи лучше романы на стороне. А то ни на одном месте работы задерживаться не будешь.

– Точно так, – кивнул второй. – Вот я одно время чертежника на работу брал, Хайфен его фамилия была… Всем хорош был: и способен, и непьющ… а без работы уже третий месяц сидел. Потому что обязательно жен начальников обхаживал. Кредо у него такое было.

– Ну и чем все это кончилось? – против воли заинтересовался Анджей.

– Ну, он попытался невесту моего партнера соблазнить. А он парень горячий, разговаривать долго не стал… избил беднягу. Тот еле жив остался. Жалобу подал. Ну там с судом разбирательство было, но факт – от нас я его, разумеется, тоже уволил.

– Нет, я только тогда, когда девушка свободна… – заметил Анджей.

– Это, конечно, меняет дело, – улыбнулся блондин уголком рта.

Были они какие-то удивительно вменяемые и спокойные для центральной психиатрической лечебницы Столицы. Анджея прямо даже любопытство разобрало, какими судьбами они здесь оказались.

– Ребят, а вы кто вообще такие? – Анджей тут же поправился. – В смысле, откуда вообще взялись? Эллис… старшая сестра Браун вас инопланетянами назвала…

Они переглянулись и как-то в унисон хмыкнули.

– Вообще-то, инопланетянин только я, – сказал бородач. – Моя летающая тарелка разбилась два месяца назад, из-за того, что у вас тут взрыв был. Я как раз невидимостью маскировался и над лесом пролетал, а оно ка-ак бухнет!

– Какой взрыв? – не понял Анджей.

– А, у вас тут его сразу засекретили… – махнул рукой бородач. – Там, наверное, ваши военные какие-то эксперименты секретные проводили, да что-то не так пошло. А моя тарелочка гикнулась, наши только через пару месяцев прилетят меня спасать, вот и сижу тут пока.

Бородач говорил и щурился, как будто сам не воспринимал свою речь серьезно. У Анджея складывалось четкое впечатление, что в сумасшедшем доме этому человеку не место. Придуряется он. Косит, скажем, от алиментов. С другой стороны, он что, два месяца тут всем мозги дурит, а никто и не заметил?!

– А что ты тут у нас делал?

– Да сведения собирал. Я, понимаешь, ученый-этнограф, диссер скоро защищать по первобытным цивилизациям Сектора Скорпиона…

– А если ты ученый, то зачем говорил, что инопланетянин? – хитро спросил Анджей. – Неужели не знал, что тогда к нам попадешь?

– Тут две причины, – бородач вздохнул. – Во-первых, у нас на планете врать не принято. Больно нам от этого физически. Поэтому я стараюсь врать поменьше. Во-вторых, мне ж тут безопаснее всего! О пропитании заботиться не надо, о документах тоже, ни о чем голова не болит, знай сиди себе и сиди… а наши меня везде найдут. Кстати, меня зовут Керспи, если приблизительно на вашу фонетику. А вообще меня тут все Кир называют.

– Анджей Величко, – кивнул Анджей. – А ты кто, если не инопланетянин? – обратился он ко второму, тому, который был помоложе. – Из будущего, что ли?

– Нет, – человек покачал головой. – Из параллельного мира. Сам не знаю, как сюда попал. Но вообще-то я преступник. Я мог бы притвориться, что я нормальный, но я честно сказал, откуда я, потому что иначе меня бы как шпиона и убийцу посадили бы, а то и расстреляли.

«Час от часу не легче!» – мелькнуло в голове у Анджея, и ему сразу захотелось на всякий случай из палаты выйти. В общем, понятно… пришиб кого-то, не то со злости, не то случайно, ну и сочинило подсознание сказочку. Бывает. Только какой дурак его из-под усиленного надзора выпустил – у него же того и гляди снова буйство начнется!

– Так что ж ты тут сидишь, а не в одиночке? – спросил он.

– А я и сидел до недавнего, – охотно кивнул гость из параллельного мира. – Только два дня назад меня сюда перевели. Вроде как на поправку пошел. Кстати, меня Хайдерих зовут. Альфонс Хайдерих.

Бонусы:

* * *

Эд: Мадоши, теперь я еще и начальник… может быть, ты все-таки напишешь, что я умер молодым и красивым?..

* * *

Элисия: Шеф, вы знаете, я выхожу замуж! Он та-акой лапочка! Просто ангел, спустившийся на землю! А еще у него такие глазки, такая улыбка, он та-ак очарователен, когда сжигает по утрам яичницу, и еще я уже решила, какое свадебное платье надену, и вообще… Хотите, фотографию покажу?! У меня вот тут с десяток…

Эдвард: О чем я думал, когда взял в секретарши дочку Хьюза?!

* * *

Хайдерих: Мадоши-сэнсэй, за что меня в психушку?!

Мадоши: Любой, кто прожил с Эдвардом два года, просто не мог остаться психически нормальным.

Хайдерих: А Альфонс и Уинри?!

Мадоши: Они удачно маскируются.

* * *

Махоу: Нии-сан, зачем инопланетяне?

Мадоши: Ну… Пусть Ческа одного увидит! Всю жизнь мечтала. Мы, очкарики, должны помогать друг другу.

Глава 12. В отсутствии родственных связей…

У Эдварда Мэтьюза было прекрасное настроение. Да нет, не просто прекрасное – великолепное. Из окна автомобиля он, беззаботно насвистывая, обозревал утренние улицы Стокгольма. Глаза у него, правда, слипались после двух бессонных ночей, «городской» пиджак оказался безнадежно заляпан соляркой (как водится, забыл переодеться в рабочее, полез в механизм так… девчонки будут ворчать, ну и ладно), комары покусали неимоверно, кроме того, Эдвард умудрился обгореть… но оно того стоило – установка была испытана и признана годной в дело, а на счет конструкторского бюро «Хайдерих и Мэтьюз» переведена кругленькая сумма. Местный автомобильный босс даже предлагал Эдварду подумать самому (и уговорить партнера) перейти на постоянную работу в их компанию, однако молодой человек сразу же вежливо, но твердо отказался. Он знал отношение Хайдериха к этим вещам после событий почти двадцатилетней давности: никаких постоянных нанимателей, только разовые контракты! Да и сам Эдвард предпочитал ничем себя не связывать.

Еще его хорошее настроение вызывалось тем, что, пока они занимались этими «полевыми испытаниями», он успел присмотреть парочку приятных местечек для пикников. Надо подговорить девчонок и вытащить вместе с ними Ала из города – а то совсем скиснет, бедолага, в своей мастерской.

Эдвард осторожно завел машину в гараж, притороченный сбоку особнячка. Гараж был новый, особнячок – не очень, и вместе они смотрелись… неэстетично, по меньшей мере. Да и вообще, строеньице большими архитектурными достоинствами не отличалось. Выбиралось оно не по принципу внешнего вида, а по принципу дешевизны и вместительности: чтобы хватило места для мастерской, и чтобы всем можно было поселиться здесь же, двумя семьями. Насчет последнего особенно настаивала Уэнди: «Мне надоело, Эдвард, что ты все время в час ночи начинаешь звонить в дверь, будишь нас, а потом вваливаешься с диким криком: „Я знаю, в чем здесь загвоздка!“ – после чего мне еще на вас двоих кофе готовить весь остаток ночи…» Состоялся этот диалог лет семь назад. После чего и было решено, что жить надо однозначно вместе. Таким образом, сначала в особняк на тихой ГрюнеШтрассе (а в Мюнхене тоже жили на Зеленой улице…) переехали трое взрослых и двое детей… потом количество детей трагически сократилось до одного, когда маленькая Лиз умерла от дифтерита, а количество взрослых выросло до четырех. Жизнь…

Эдвард вбежал на крыльцо, дернул за ручку. Дверь оказалась заперта, и это его озадачило. Не сказать – насторожило. С чего бы запирать дверь, особенно, если девочки и Ал знали, что он вернется? Или они все ушли? А Тед в школе? Вроде рано еще…

А ключей, Эдвард, естественно, с собой не взял.

Он позвонил, и ему пришлось довольно долго ждать, прежде чем дверь открыли. На пороге стояла Мари. Глаза у нее были прямо дикие… не ее глаза какие-то…

– Эд! Боже мой! Ты живой, слава богу! – она шагнула к нему, прижалась всем телом, крепко обняла.

Слегка ошеломленный таким проявлением чувств – в духе Мари было, скорее, какое-нибудь ироничное приветствие, но никак уж не пылкие объятия, – Эдвард какое-то время стоял неподвижно, затем аккуратно взял ее за плечи и чуть отстранил.

– Конечно, я живой, а что со мной может случиться? В чем дело?

– Ал пропал! – шепотом сказала она, втаскивая Эдварда внутрь и захлопывая дверь. – Второй день нет! Как ушел на встречу с заказчиком в тот же день, как ты уехал в поле, так и нет! Уэнди места себе не находит! Я тоже вся извелась! Мы и так, и так прикидывали, что с тобой может быть, но как тебя найдешь! Там у вас даже телефонов нет… Тед даже предлагал съездить тебя разыскать, но мы его, конечно, не пустили…

– Ну-ка… – Эд взял Мари за подбородок, заглянул в глаза. – Успокойся, кнопка. Все будет хорошо. Все разрешится. Вы в полицию звонили?

– Я и так спокойна! – сердито ответила Мари. – Звонили, конечно! Еще как звонили! Они нам велели ждать три дня!

– Ладно. Где Уэнди?

– У себя, спит. Она две ночи не спала.

– Переживала?

– Вторую ночь переживала, а первую – доделывала заказ Лаундблума. Тебя нет, Ала нет, кто-то же должен был этим заниматься… Всяко не я, с моим медицинским образованием. Кстати, Лаундблум заказ забрал, остаток отдал, все в порядке. Сперва сомневался, что приходится иметь дело с женщиной, но потом ничего.

– Хорошо… То есть ничего хорошего. Ал что-нибудь говорил перед тем, как пойти на встречу?

– Нет, как всегда – ноль. Вы же никогда нам о своих делах не рассказываете.

На сей раз в голосе Мари звучал явный упрек, замаскированный под «смирение примерной жены» (на самом-то деле Мари никогда не была ни смиренной, ни примерной, не чьей-либо женой), которое она любила демонстрировать. Эдвард только отшутился:

– Да наши дела – самая скучная вещь на свете. Лишний раз вспоминать неприятно, не то что говорить…

А в груди у него шевелилось очень пакостное предчувствие. Он помнил, о, он отлично помнил, с какими именно заказчиками Ал собирался разговаривать в его отсутствие! И отлично знал, что он собирается им отказать – они это как раз очень подробно обсуждали. И оба, для разнообразия, сошлись во мнениях: с этим народом связываться не стоило. Если Ал пропал после беседы с ними – это могло означать самое худшее. Вплоть до того, что чей-то неопознанный труп найдут по весне… Или, скорее, что кого-то как раз сейчас держат в каких-нибудь застенках, допрашивая с пристрастием… но почему тогда еще не добрались до девочек?

– К вам никто странный не приходил? – спросил Эд.

– Только молочник в красных ботинках. С женой поссорился, вот она и отомстила – выкрасила обувь.

Эдвард против воли улыбнулся. В этом вся Мари – чем больше переживает сама, тем больше пытается поднять настроение другим.

– И к Теду в школе никто не приближался?

– Он не говорил… А вообще, не знаю, может быть, Уэнди и говорил, но мне – нет. У меня на работе тоже все тихо, – ответила она на невысказанный вопрос. – И у моих родителей.

И тут на столике в прихожей зазвонил телефон.

Эд подскочил к нему, опередив Мари, и схватил трубку.

– Алло?!

– Это мастерская Хайдериха и Мэтьюза? – спросил голос Ала.

– Ал! – Эдвард чуть было не завопил в трубку, но сдержался в последний момент. – Ты где?! С тобой все в порядке?! Ты чего девчонок напугал?! Я только приехал, а они…

– Слава богу! – ахнула позади Эдварда Мари.

– Потом, – перебил голос, – все потом. Все объясню. Такое дело… я сейчас в полицейском участке. Меня тут замели за бродяжничество, – смешок. – Сможешь приехать с моими документами?

– Само собой… – Эдвард удивленно моргнул. – Постой, а где ты был два дня? И почему вдруг в полиции…

– Потом, – собеседник ему даже не дал договорить. – Честное слово, я все расскажу. Ты приезжай пока. Двадцать третий участок.

– Ладно, а скажи…

Но трубку уже повесили.

– Девушка! – крикнул Эдвард. – Откуда был звонок?

– Из двадцать третьего полицейского участка, не слышали, что ли?.. – сердито сказал женский голос, и со щелчком аппарат разъединился.

– Он в полиции, – сказал Эдвард, задумчиво разглядывая телефон.

– Как? – удивленно спросила Мари. – Чтобы Альфонс что-то натворил?.. Не верю.

– Арестован за бродяжничество – так он сказал. И просил привезти документы. Пообещал рассказать подробности позже.

– Тогда я пошла будить Уэнди. Пусть радуется и ищет документы. Кстати, она наверняка захочет с тобой поехать, так что выводи драндулет из гаража. И… я бы тебе советовала еще пару бутербродов съесть. И с собой прихватить. Что-то мне подсказывает, что ты со вчерашнего дня не ел, да и Ал, скорее всего, тоже.

– Обижаешь, свет души моей, – весело заметил Эдвард, – как раз ел. Чашечку кофе в одной кафешке с утра.

– Невыразимо питательно, – фыркнула Мари.

И начала подниматься вверх по лестнице.

– А где Тед? – запоздало спросил Эдвард.

– В школе, конечно, где же еще… Кстати, вот! Заедете на обратном пути туда, пусть Ал передаст ему через учителей, что нашелся. Он тоже переживал.

– Без тебя бы мы не сообразили.

– Разумеется, – невозмутимо ответила Мари. – Куда вам, гениям, без обыкновенного здравомыслящего человека.

…Впрочем, никого будить Мари не пришлось: едва она взялась за ручку двери, как та распахнулась сама собой. Уэнди стояла на пороге, уже полностью одетая и явно готовая к выходу. В руках она держала сумочку с документами.

– Я готова, – объявила она напряженным тоном.

– Ты все слышала? – спросила Мари. – Ничего объяснять не надо?

– Надо, но объяснять должна не ты, а этот… где его только черти носили! – Уэнди сердито поджала губы. – Разумеется, я все слышала! Эдвард, как всегда, орал как полоумный.

– Замечательно, – мягко сказала Мари. – Паспорт не забыла?

– Взяла, – Уэнди похлопала по сумочке на боку и сломя голову, будто школьница, слетела вниз по лестнице.

Мари устало потерла лоб, и подумала, что самое время ей упасть на кровать и отключиться ненадолго, благо, на службу сегодня не надо (Мари работала три дня в неделю в городской больнице). Она не сказала об этом Эдварду, чтобы зря не волновать, но и Мари тоже две ночи не спала. Зато Эдвард вернулся наконец-то, и Альфонс нашелся, так что с ней все будет в порядке… С ними со всеми все будет в порядке… ей только надо выспаться. Определенно, выспаться, а то она упадет прямо в коридоре…

Только прежде чем спать, надо взять другой пиджак, спуститься с ним вниз и напомнить Эдварду, чтобы переоделся. Кажется, на рукаве она видела у него пятно солярки.

..Большую часть пути до двадцать третьего участка Эдвард и Уэнди проехали без единого слова. Уэндино молчание было мрачным и крайне многообещающим. Эдварду под ее взглядом хотелось съежиться, хотя он-то уж точно не был ни в чем виноват. В общем, он очень сочувствовал другу, которому должно было достаться по первое число.

Нет, ну действительно, куда он делся из дома на два дня?.. Альфонс был не из тех людей, которые способны отправиться в запой или там загул или оба вместе вот так, ни за что ни про что. Опять же, заказчики эти… век бы о них не слышать. Альфонс что-то такое мельком обмолвился, будто этих людей на него вывел его брат… А от Рейнхарда Гайдриха ничего хорошего ожидать в любом случае не приходилось.

Ну ладно, вот сейчас они его увидят, и он им все объяснит…

– Знаешь, я боюсь, – вдруг сказала Уэнди.

– Все-все, снижаю скорость, – произнес Эдвард, передвигая рычаг.

– Господи, да едь как хочешь! – с раздражением отозвалась она. – Я другого боюсь… вот приезжаем мы к участку, а он взорван! Или еще что-нибудь… И Ала там нет. Или это не Ал, а кто-нибудь еще. Знаешь, как в кошмарах бывает. Я так перенервничала последние дни…

– Не дай бог, – сердито сказал Эдвард. – Наверняка что-нибудь простое, и вы с Мари зря волновались. Может быть, надо было срочно куда-то выехать с заказчиками, а позвонить он не успел или телеграмму дал, а она потерялась… ну, мало ли. А ты вечно все преувеличиваешь.

– А ты вечно все преуменьшаешь.

– Плакса ты, вот ты кто.

– А ты задира.

После этого бредового диалога, живо напомнившего Эдварду их ссоры в те баснословные времена, когда они вдвоем носились наперегонки по анфиладам комнат в фамильном особняке Честертонов, обоим явственно полегчало.

– Все будет в порядке, сестренка, – мягко сказал Эдвард.

– Надеюсь, – Уэнди сжала ладони между колен и ссутулилась, как растерянный ребенок. – Надеюсь…

Увы – все оказалось совсем не в порядке. Это выяснилось сразу же, как только Эдвард, оставив Уэнди в машине («Посиди лучше тут, я мигом»), поднялся по ступеням в полицейский участок и подошел к стойке дежурного. Человек, который ожидал его, сидя на диванчике в участке под охраной бдительного молодого констебля, вовсе не был Альфонсом Хайдерихом.

Правда, при ближайшем рассмотрении он оказался весьма похож на Эдвардова друга: так могли бы быть похожи братья, так старая фотокарточка похожа на оригинал. Черты лица почти – или даже совсем – такие же, но, во-первых, человек был значительно шире в плечах да и вообще, отличался сложением, скорее, атлетическим. Худой, жилистый Альфонс уместился бы в нем полтора раза, если не два. Во-вторых, у человека была борода – короткая, но все же никак не двухдневная щетина. В-третьих, волосы у человека были несколько темнее, а глаза светло-карие, а не голубые. И, в-четвертых, он был лет на пять моложе.

Эдвард чуть было не заорал возмущенно: «Что это вы со мной шутки шутите!» – но странный тип махнул ему рукой и приветливо сказал:

– Здравствуй, Эдвард. Как там Уэнди поживает?

Голос был точно Альфонсов. Как по телефону.

И тут до Эдварда начало смутно что-то доходить.

– Замечательно. Мммм… как там погода в Шамбале?

– Хорошая. А у вас опять дожди?

– Да. Тяжелая погода для путешествий.

– И не говори. Добирался с приключениями.

Что с приключениями, это точно. Это по нему видно. Теперь ясно, почему его забрали за бродяжничество.

Во-первых, одежда человека, выдававшего себя за Альфонса, была порядком грязной и изорванной, как будто в ней по катакомбам лазали. И еще в какой-то гадости искупались: непонятные розовые пятна. Эдвард затруднился бы сказать так сразу, что за субстанция могла бы такие оставить. Кондитерский крем?.. Кроме того, покрой этой одежды изначально, вероятно, был несколько странным. Особенно ботинки. Ботинки вообще совершенно несуразные, Эдвард никогда таких не видел: на толстой рифленой подошве, высокие. Не то ботинки, не то сапоги.

Во-вторых, под глазом у человека красовался свежий синяк, одна щека расцарапана, руки… ну, костяшки пальцев сбиты… М-да, только татуировки злодейской не хватает.

«Когда мы встретились в том странном месте, – подумал Эдвард несколько отстраненно, – где был золотой свет и врата, он тоже выглядел весьма потрепанным. Только тогда ему было 12 лет. И я принял его за Ала… Ах да, его тоже зовут Ал. Альфонс Элрик, потому что он младший брат моего альтер-эго, который два года прожил в нашем мире».

И что, Хайдерих тоже там сидит, у этих врат, как сам Эдвард в тот раз?

Все это пронеслось в голове у Эдварда, пока он машинально показывал полицейскому документы (фотокарточка сгодилась), пока они – он и пришелец – подписывали бумаги. А когда они вышли из участка и направились к машине, Эдвард спросил:

– Тебя зовут Альфонс Элрик, я ничего не путаю?

– Ничего. Не возражаешь, что я сразу к тебе на «ты» обратился?.. Понимаешь, это надо было для того, чтобы полицейские не сомневались, что я действительно твой друг.

– Боже, как я переживу такое нарушение правил этикета! – ядовито отозвался Эдвард. – Потом, семнадцать лет назад мы были на «ты», если мне память не изменяет.

– Не изменяет.

– Ну и? Что там у вас, в параллельном мире, на сей раз стряслось?