Текст книги "Жертвы Северной войны (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

– Понадобится. То, что мы сейчас записали, – Эдвард махнул рукой на уже выключенный диктофон. – Вообще-то, есть еще… а, черт с ним. Я все улажу. Но… Мари, вы не сможете вернуться в Маринбург.

– Почему? – удивилась она.

– Вся деревня эвакуирована, как и две соседних. Не стоит оставлять людей в местности, отравленной этой водой. Жителям будут выплачены компенсации и обеспечен бесплатный проезд всюду, куда они ни захотят. А пока их поселили частью в городской гостинице, частью в военной гостинице. Что касается вас…

– Тогда я попрошу другую работу, – сказала Мари. – Мне же еще три года отработать на правительство. Я училась по государственной программе.

В голове ее проносились какие-то мысли об оставленных в Маринбурге Кваче… может, фрау Вебер додумалась его прихватить?! Деньгах, вещах… ладно, бог с ними. Ничего настолько ценного у нее там не было. Разве только альбом с фотографиями…

Военный идиотизм во всей красе! Смысл эвакуировать население после того, как жители годами жили в местности, отравленной этой самой очищенной водой?! Типичное маханье кулаками после драки. С другой стороны, вряд ли стоит говорить это Эдварду Элрику. Едва ли он такая большая сошка, чтобы самостоятельно принимать или отменять подобные решения.

Кроме того, по зрелом размышлении, в этом есть какой-то смысл. Мало ли еще какая гадость могла оказаться на той базе. Может, и хорошо, что людей увезли. Но без возмущенных воплей не обойтись.

– Простите, – Эдвард сказал мягко. – На вас столько всего свалилось… И я ничего не могу сделать, чтобы помочь вам.

– О господи! – Мари посмотрела на него почти сердито. – Какая МНЕ разница?! Я эту женщину не видела никогда, и не увижу… это МНЕ надо пытаться помочь вам! Тем более, что все это коснулось и меня тоже… И… простите меня.

– За что? – удивился Эдвард.

– Так просто… – Мари сжала руки на коленях. – Я чувствую себя виноватой. Во всем…

Эдвард невесело улыбнулся.

– Смешно, но я тоже. Будем спорить, кто виноватей?.. В конце концов, я был там, а вас не было. И я – профессионал. Как профессионал я облажался по полной. Надо было вызвать подмогу сразу, и тогда…

– Что толку! – перебила его Мари. – Так можно сидеть и предаваться самобичеваниями до Страшного Суда. Господин Элрик, я…

– Зовите меня Эдвард. Если можно. «Господин Элрик» – звучит в нашей с вами ситуации идиотски.

– Отлично, – согласилась Мари. – Тогда и вы меня зовите Мари. Так вот, Эдвард… Могу я попросить вас об одном одолжении?

– Для вас – все что угодно, – он был предельно серьезен. Мари удивленно раскрыла глаза. Эдвард пояснил, – понимаете, последнее, что мне сказал мой брат – это было о вас. Если я могу что-то сделать, только назовите. Какая бы помощь вам ни потребовалась…

– Я хотела вас попросить только об одном, – снова прервала его Мари. – Вы ведь будете заниматься этим делом?

– Разумеется, – его глаза мрачно сверкнули. – Зубами вцеплюсь.

– Тогда держите меня в курсе. Я хочу знать, когда вы… закончите с этим. Когда вы будете все знать. И схватите их. И я… хотела бы свидетельствовать на суде. И… если нужна будет моя помощь, в каком угодно качестве… медицинский эксперт из меня никакой, даже если таковые понадобятся, проще будет обратиться к столичным профессионалам, но… – она запнулась. – В общем, я хочу быть в курсе.

– Разумеется, Мари, – Эдвард так же смотрел ей в глаза, как в начале разговора. И в глазах его также была умело маскируемая боль. – Знаете… вы мне все больше и больше нравитесь. Я…был бы рад, будь у меня такая сестра, – на этом месте он отвел глаза и дальше произнес уже очень глухо. – Можете всегда рассчитывать на мою поддержку.

– Эдвард… – Мари запнулась. – Я… не знаю, что было бы. Мы с Алом… Альфонсом очень мало были знакомы. Но… я очень рада слышать это от вас. Простите.

Она встала и вышла из палаты. Ей просто надо было выйти. «Такие сцены не для меня, – думала Мари с тоской, прижимаясь горячим лбом к холодной стене коридора. – Не для меня, не для меня…» – она повторяла, как заведенная. А потом еще говорила себе: «Он не верит. Он совсем не верит…»

– Он не верит, правда? – спросил сзади Мари обеспокоенный женский голос. Мари резко обернулась.

Позади нее стояла женщина лет тридцати. Высокая, хоть и ниже Мари, красивая блондинка с голубыми глазами. Мари ее видела – не так давно, на семейной фотографии. Жена Эдварда Элрика, вспомнила она. Как-то… Синди… нет, Уинри! Ладно, госпожа Элрик сойдет.

– Во что? – спросила Мари.

– В то, что Ал жив, конечно же, – сердито ответила женщина. – Боже мой, я не могу поверить! Он так легко сдается! Обычно он всегда дрался до последнего. Я боюсь, что это его подкосит.

– Простите?..

– Простите вы меня, я была очень невежлива… Меня зовут Уинри Элрик… о, вы догадались, да?.. У меня одно извинение: я приехала сюда только утром, до этого всю ночь не спала… Вы ведь Мари? – женщина сощурилась. – Врач из Маринбурга?.. Эд пока не раскололся ни на что, из всей этой истории он мне даже из несекретной части поведал с гулькин нос! Сказал только, что Ал взорвался… собственно, он только об этом со мной и говорил. Заодно, сказал, что вы с Алом были знакомы, и вроде бы даже… – она замялась. – Ох, простите мою невежливость еще раз…

– Ничего страшного, – Мари покачала головой. – Чего уж там… история такая. Странная. Да и я сама тоже… три дня черт знает в каком режиме.

– Мари, и все-таки?.. Как Эдвард?.. Он даже со мной не говорит, а…

– Конечно, он не верит! – довольно резко ответила Мари. – Видели бы вы, какой там взрыв! Кто бы верил после этого?! Эдвард рассказал мне, как там всего было… у тех, кто был на территории базы, шансов уцелеть просто не было! А в лесу его не нашли… Я не знаю, на что способна ваша алхимия, но там… лес на километры осветило! У меня стекла дрожали, а в соседнем доме их выбило! А мы километров за десять от базы были, если не больше… Опять же пожар…

Мари почувствовала, что слезы хлынут сейчас потоком. Все-таки она не выспалась. Все-таки ей того времени было мало.

И вдруг Уинри Элрик – совершенно незнакомая Мари, по сути, женщина, – шагнула к ней и крепко обняла девушку. Так бывает: они ничего не знали друг о друге, но обеим было плохо, и они это поняли. Случаются такие моменты безошибочной интуиции. Мари уткнулась ей в плечо, в пахнущей хлоркой белый халат, и подумала о своей маме, и о этой безвестной Жозефине… и чуть не разревелась. Именно что чуть. В последний момент сдержала слезы, но рыдания сдержать не удалось. По крайней мере, не все. Уинри тоже не плакала.

Потом они сидели вместе на скамейке в коридоре.

– Всего один день… – задумчиво спросила Уинри. – Вы его любили?

– Да как сказать… – уклончиво ответила Мари. – Все было так быстро… не знаю… Знаете, самое смешное: он действительно сделал мне предложение. Но я так и не поняла, шутка это, или нет…

– Не шутка, – сказала Уинри твердо. – Уж поверьте мне. Я знаю Ала практически с рождения. Во-первых, он с такими вещами шутить бы не стал, а во-вторых, он идеалист. Он верит в любовь с первого взгляда. Уж если он сказал о вас Эду… стало быть, это было серьезно. Знаете, у Ала была пара каких-то историй с девушками, но он их держал в строгом секрете. Никому ни словечка. Стеснялся, наверное… не знаю.

– Хотите сказать, не случись этого всего…

– Не случись этого всего, он бы, вполне вероятно, как раз заставил бы вас поехать в Ризенбург, знакомиться с Эдом и со мной. А может, сначала затащил бы в ближайший загс, а потом – знакомиться. Я всегда смеюсь над теми, кто считает Ала мягким человеком. Он не менее упорный, чем Эд, и гораздо более упрямый иногда. Просто это по-другому проявляется.

– Да, упрямый… – кивнула Мари. – И… бесшабашный. Рискует часто не по делу. И любит это. Хотя все время говорит, что терпеть не может.

– О да, – Уинри грустно улыбнулась. – А мой даже не говорит. Он вообще мало что говорит о работе. Если я его пытаюсь расспросить, начинает болтать о всяких пустяках. Меня это жутко злит. С другой стороны, и работа у него такая, что не очень-то поговоришь… Но все равно, мог бы хоть что-то рассказывать! А то уходит – и ждешь, ждешь… Сначала не волнуешься, если командировка длительная… месяц не волнуешься, два, три… На четвертый начинаешь крыть его благим матом, чтобы хоть позвонил… а потом звонок – и езжай в больницу к черту на кулички!

– Хорошо, если в больницу… – задумчиво сказала Мари. И тут же спохватилась: «Что я сказала! Сейчас начнет извиняться за бестактность!» Но Уинри извиняться не стала. Произнесла только:

– Да… хорошо, если в больницу.

Они сидели и молчали.

– Вы его любите? – спросила Мари.

– Очень, – ответила Уинри. – Потому и держусь. Хотя хочется сорваться, наорать на всех и послать все к черту.

– И Ала вы тоже любили?

– И сейчас люблю. Знаете, Мари, я уговорю Эдварда напиться. И сама с ним напьюсь. Он почти не употребляет алкоголя, но сейчас надо. Хотите присоединиться? Вам это тоже будет полезно.

– Я бы с удовольствием, – кивнула Мари. – Только мне надо ехать.

– Куда?

– Куда подальше. Деревня-то эвакуирована. Мне нужна новая работа. Новые люди. Может, зря я два года торчала в Маринбурге?

– Приезжайте к нам. Я буду рада вас видеть. Честно. И Эдвард будет рад. Думаю, вы ему понравились. Нет?..

– Не думаю, что это стоит делать. Мало ли, что было… вы… вы будете проводить похороны и все такое?..

– Лучше этого не делать, – тихо сказала Уинри. – Ради Эдварда. Чем дальше – тем лучше. Пока есть хоть один шанс из миллиона… хоть тень шанса… Хотя бы до истечения официальных полугода…

– Пригласите меня на похороны тогда. Меня можно будет найти через министерство образования. И… вот еще что, давайте я оставлю вам адрес моей подруги Кристины. Она живет в Столице, и я поддерживаю с ней связь. Она будет знать, куда я теперь поеду.

– Хорошо… Запишите и наш адрес в Ризенбурге, и еще Эдвардов служебный телефон на всякий случай.

На прощание Уинри обняла Мари. Обычно Мари становилось неловко, если посторонние люди проявляли к ней сердечность, однако сердечность Уинри не показалась ей ни фальшивой, ни наигранной. Все совершенно по делу.

Уже выйдя на улицу, Мари сообразила, что так и не узнала ни у кого, куда же, собственно, поселили жителей Маринбурга… и мысленно махнула рукой. Метнулась в голове мысль, что надо разыскать Квача… Мари от души надеялась, что с ним ничего не случилось в суматохе. Хоть бы кто-то догадался о нем позаботиться…

Как ни странно, крамольной мысли, что вот и представился случай избавиться от навязанного «подарочка» не мелькнуло.

Однако только Мари вышла из госпиталя, ее ждал сюрприз. Она увидела Хромого Ганса, который с самым независимым видом сидел на скамеечке в госпитальном парке, выставив вперед почти не сгибавшуюся ногу: ту самую, которая автопротез. Около Ганса чинно сидел Квач. Увидев Мари, пес сразу не то взвыл, не то заскулил – и кинулся к ней. Да так кинулся, что чуть с ног не сбил. Честно говоря, Мари удержалась только потому, что схватилась за дерево. Затем последовали ритуалы облизывания, обнюхивания и вообще бурных приветствий. Квач переволновался, истосковался и был сам не свой.

Когда Квач закончил выражать свою радость (точнее, поумерил ее выражение до признанных в приличном обществе рамок), к Мари как раз подошел Ганс.

– Здравствуйте, доктор, – сказал он.

– День добрый и вам, Ганс.

– Мельник сказал, что вы здесь. Черт его знает, как, но ваш пес, похоже, все понимает. Притащил меня сюда, только услышал. Отдыху не давал до самого госпиталя.

Мари широко улыбнулась.

– Врете ведь, Ганс! Квач не мог знать, где в Орвиле госпиталь, он никогда здесь не был.

– Ну и что? – ничуть не смутившись, пожал плечами Ганс. – Все равно ныл. А где госпиталь – он не знал, зато знал я. С вами все в порядке, Мари?

– Все, – кивнула она. – А почему вы спрашиваете?

– Боюсь, как бы вас в чем не заподозрили, – произнес он, и Мари поняла: беспокойство и впрямь было нешуточное. – Особенно, если этот инспектор вроде как погиб.

– Господи, Ганс, в чем они могли меня заподозрить?!

– Нет, ни в чем… – Ганс скривился. – Мать Михаэля сказала, что будто это вы ее сына всякими лекарствами накачала.

У Мари даже сил сердиться или расстраиваться не было. Вот оно как. Что ж, так тоже бывает…

У нее внезапно отпало всякое желание снова видеться с народом из Маринбурга. Нет, ну это надо же…

– Если что… – сумрачно продолжил Ганс, – у меня тут могут кое-какие знакомые найтись… жалко, что с инспектором Элриком потолковать не получилось… и вообще – жалко. Я его еще по службе помню. Но у них тут вроде его брат за главного. Этого я тоже знаю. Тоже ничего, но может под горячую руку много наломать. Так что если что… Мари, если вдруг я чем-то смогу помочь…

– Все в порядке, Ганс, – произнесла Мари грустно. – Я как раз с мистером Элриком и говорила. Меня ни в чем не подозревают.

– Вот и хорошо, – вздохнул Ганс с очевидным облегчением. – Мари… может быть, он вам сказал, нашли ли девочек?

– Они будут искать, – сказала Мари. – И обязательно найдут.

Она запретила себе сомневаться. Найдут. И Аниту, и Грету. В добром здравии. И Мари поглядит в глаза женщине, которая осталась ей самой ближайшей родственницей на этой Земле. Через решетку, которая отгораживает скамью подсудимых от зала суда.

…Когда Эдвард исчез в воздуховоде, Альфонс задумался. На самом деле, он вовсе не так браво себя чувствовал, как пытался изобразить. Жозефина Варди в любой момент могла что-то придумать, чтобы попытаться до него добраться. Или газ какой-то ядовитый пустить, если расстанется с мыслью взять их живыми, и решится пожертвовать своим сообщником. А почему бы и нет?.. Если бы Ал был злодеем – давайте только на минутку предположим – он бы таким союзником, как Панчини, пожертвовал бы, не задумываясь.

Вот, кстати…

Панчини валялся у аквариума, придерживая рукой щеку, и тихо скулил. Эдвард врезал ему явно не настолько сильно, чтобы закатывать такой концерт, и явно не настолько сильно, насколько он того заслуживал, поэтому Ал не обращал на него особого внимания. Поскулит и надоест. Ал решил заняться делом.

Для начала он еще раз обошел весь зал (они с Эдвардом уже тщательно его осмотрели, но лишний раз не помешает). Ничего нового обследование не добавило. Все такие же совершенно гладкие аквариумные стены, все тот же гладкий пол с алхимической печатью… высокий, розовый и светящийся потолок. Четыре лючка вентиляции по сторонам света. Безнадежно высоко, чтобы туда мог забраться один человек, и безнадежно узко, чтобы туда мог протиснуться кто-то такой широкоплечий, как Альфонс. А если бы даже протиснуться он и умудрился, то, без сомнения, застрял бы на первом же метре. Оригинальный способ самоубийства…

Обе двери – массивные и запертые.

Чисто любопытства ради Ал проделал алхимией по дырке в обеих (Эрнесто каждый раз поскуливал), и обнаружил за ними тоже розовые стенки аквариума. Ну вот… чего и следовало ожидать.

Так, эти аквариумы передвижные, и придвинула их Жозефина снаружи. А что, если их точно так же можно назад и вдвинуть?.. Ну, надавить чем посильнее… Чем?.. А это уж вы, господин государственный алхимик, сами думайте.

Альфонс попробовал: вырастил из пола здоровенный таран таким образом, чтобы он надавливал на стекло. Остановиться пришлось тогда, когда стекло ощутимо захрустело. Нет, ничего хорошего не выйдет: Ал только аквариум разобьет, рыбок выпустит, а наружу не протолкается.

Черт, вот если бы можно было превратить материал пола во что-то упругое, вроде резины… К сожалению, неорганику в органику никак не переделаешь, тут и пытаться нечего.

Хлопком ладоней Ал привел пол в порядок, а затем, подумав, и обе двери. Потом сел, скрестив ноги, на пол, и задумался. Сначала он намеревался усиленно размышлять, как бы выбраться из западни, но в какой-то момент поймал себя на том, что думает о Мари. И мысль эта вызвала у него улыбку.

Вот уж воистину, подходящие место и время…

Надо будет, действительно, купить ей кольцо, когда он выберется отсюда. Даже если она не согласится выйти за него замуж… а почему, собственно?.. Вроде бы предварительно соглашалась. Все равно кольцо надо купить. Глаза у нее зеленые… наверное, с изумрудами пойдет. Что-то простое, но красивое. Как она сама.

Как там говорят… никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь?.. Отправлялся на рутинное, ну только что неприятное задание… а в итоге оказался в смертельной опасности, но зато встретил девушку своей мечты. Фортуна на мелочи не разменивается.

Усилием воли Ал вернулся к обдумыванию плана побега. Или сначала построить баррикады у обеих дверей?.. Или еще как-то насолить Жозефине отсюда?.. Может быть, закоротить какие-нибудь винтики в этом аппарате, что в центре зала?.. Нет, а вдруг этот аппарат рванет?.. Умирать во цвете лет в планы Ала не входило.

Кстати, а какое все-таки отношение Жозефина имеет к Мари?.. Фамилии одинаковы, сами похожи… родственница, скорее всего. Но почему Мари о ней ни словом не обмолвилась?.. Сказала, что родители погибли… Ну, либо не настолько погибли, либо Мари сама об этой родственнице не знала. Нет, вернемся к более насущным делам. Итак, как вообще эта база устроена?.. Если он сможет запустить цепную реакцию через эту очищенную воду… ну и что, что с ней нельзя алхмичить, это еще не доказано… По крайней мере, не доказано ими с Эдвардом. Может быть, они просто подходили к проблеме не с того конца?..

Ал не знал, сколько он просидел так. Может быть, довольно долго. Может быть, даже задремал. Наверное, как раз на обдумывании замечательного плана о том, как бы вынудить Жозефину войти в этот зал, изобразив сердечный приступ (эх, жалко, что все камеры расколошматили… а, с другой стороны, Эдвард тогда не смог бы вылезти нормально…) он и отключился. Все-таки спать этой ночью ему довелось мало.

Очнулся он внезапно. Что-то изменилось. Ал не мог бы в точности сказать, что, но изменения выглядели очевидными… Нет… чувствовались. Что-то произошло. Что-то… что…

– Они начинают… – прохрипел Эрнесто Панчини. Он, выпрямившись в струнку, стоял у противоположной стенки. – Они… начинают…

– Кто они? – резко спросил Ал. – О чем вы?

– Она… Жозефина держала меня рядом с собой, потому что я хорошо мог чувствовать телепатию… – пробормотал Панчини испуганно. – Вы думаете, я был просто игрушкой?! Нет, я был полезен! Полезен! Слышите, я говорю, полезен! Она снова им вколола это… и заставила их искать меня…

– Вколола? – Ал от всей души пожелал, чтобы голова у него работала быстрее. – Вколола наркотики? Девочкам?!

– Да… Чтобы они слушались ее… Альфонс… вы же алхимик… спасите меня! – почти взвыл Эрнесто. – Хуже нет, когда они… о нет!

– Прекратите истерику! – прикрикнул на него Ал. – Мужик вы или нет?!

Сам он ничего не чувствовал. Нет… что-то такое… очень слабое, и не сказать, что неприятное. Просто странное. Но…

Ал вперил взгляд в стенку аквариума напротив. Большая рыба как раз подплыла к ней и уставилась на Ала, шевеля плавниками и бессмысленно раскрывая губастый рот. «Какие они толстые!» – подумал Ал невпопад, и тут же сообразил, что еще недавно рыбы вовсе не были такими толстыми. Более того, они были почти плоскими… а сейчас…

Рыба раздувалась. Все сильнее и сильнее. Бока ее наливались, чешуины растягивались… Алу показалось, что все это происходит очень-очень медленно.

«Что это?!» – прошептал он.

Ответ пришел сразу. Видимо, кто-то наверху сжалился все же над Алом и ускорил должным образом его мыслительный процесс. Телепатия – свойство, которое появляется благодаря очищенной красной воде. Рыбки живут в воде. Эрнесто – сам не телепат, но человек, почему-то хорошо ощущающий телепатию, говорит, что хуже ее нет и быть не может… Вывод-то очевиден, судари мои.

«Она первый раз применяет телепатию вблизи этой комнаты!» – уже твердая уверенность.

Рыба лопнула. Ошметки прилипли к стеклу изнутри. Вода в аквариуме странно заискрилась. Ал услышал, как захрустели стеклянные стены.

– Пропало… – Эрнесто, изумленный, отнял руки от головы.

В толще розовой воды что-то сверкнуло… молния, черт, самая настоящая! Вот еще одна! И уже толща воды искрится, как не всякое грозовое облако.

– Выпустите меня! – закричал Эрнесто, и рванулся к одной из дверей. Заколотил по ней. – Жозефина, выпусти!

Ал молчал. Он не совсем понимал, что происходит. Хотя гипотеза у него, конечно, была…

Вдруг Ал увидел, как рванула еще одна близко подплывшая к стеклу рыба. Наверное, там рвались и еще – он их просто не видел. Бронированное стекло не выдержало, пошло трещинами. Потоки розовой, странно искрящейся воды, хлынули в комнату, сбивая Ала с ног. Падая спиной на печать, Ал еще успел подумать: «Не хочу под землей!»

А потом вода взорвалась. Телепатия – странная штука. Это ведь излучение. И свойства этого излучения еще не до конца изучены. А, честно говоря, не изучены совсем.

Во всяком случае, потребовалось еще какое-то время, чтобы взорвались и все остальные запасы воды в подземных аквариумах.

Когда Жозефина Варди убегала по подземному коридору, волоча за собой двух еле переставляющих ноги девчонок, она сокрушалась о том, что у них не было времени и средств провести полноценные исследования.

Впрочем, это было делом будущего.

Мари провела в Орвилле еще несколько дней. Несмотря на обещания Эдварда, ей пришлось пару раз дать показания, да и с односельчанами она встретилась. Фрау Вебер передала ей альбом со старыми фотографиями: оказывается, она догадалась забрать его перед эвакуацией. Она также знала, где Мари хранит деньги, и взяла их тоже. Мари от души поблагодарила женщину.

Потом Мари получила в министерстве новое направление. Предлагали даже Столицу – она отказалась. На то были свои причины.

Девятую ночь после взрыва Мари встретила в поезде. Она лежала в купе на верхней полке и глядела на низкий, бледно светящийся в свете убывающей луны изгиб потолка. По потолку пробегали то тень, то свет от скользящих за окошком фонарей.

…это тебя убили. Это тебя взорвали, это тебя разнесли алой пылью, красным светом на полнебосклона. Так почему же я лежу, израненная и избитая, не в силах произнести ни слова, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой?..

Зачем же тебя отняли у меня? Почему так случилось?

Наверное, я была слишком осторожна. Если бы я рискнула махнуть рукой, полюбить тебя сразу и навсегда… одна ночь – и в вечность. Прижаться всем телом, шепнуть: «Никуда не отпущу! А гори оно…» Кто знает, как повернулось бы колесо судьбы, если бы мы все вели себя по-другому в тот день.

Но я не рискнула – и вечность опрокинулась на тебя, придавила тяжелым грузом, не вздохнуть…

Что лететь по небу, что задыхаться под землей – какая разница той мне, что лежит на кровати и смотрит в белый потолок, на котором никогда не было и никогда не будет звезд?

Потолки не плачут, а небо – умеет…

Как я мало тебя знала! Всего только и успела – понять, что мне надо больше. До конца жизни.

Господи… я не верю в тебя… господи… если ты все-таки есть… утешь меня, утри мои слезы, потому что я не могу, не умею плакать, отвыкла, разучилась, господи, господи…

Господи ты большой, ты все знаешь лучше, скажи мне, что даже одного мига – достаточно, если этот миг – навсегда… Скажи, что главное – это сердца, и вера, и души, а не плоть… скажи мне все это, господи, потому что я не верю больше ни в сердце, ни в душу…

Господи…

Что же ты молчишь, господи?!

Или это я оглохла под колпаком своего невнятного, бессловесного горя?!

Господигосподигосподигосподигосподигосподигосподигосподигосподигоспогос…

Бонусы

* * *

Ал хочет перевязать Эда.

Эд: Слушай, может, не надо с меня рубашку снимать?

Ал: Если перевязывать поверх рубашки, все присохнет. И инфекция в рану может попасть.

Эд: А иначе на этой сцене все яойщицы будут слюнки пускать.

Ал:…

* * *

Эдвард: Это еще кто?

Ал: Моя будущая жена, мать моих детей, вдова и соседка по могиле.

Эд:…

* * *

Эдвард: Вертолет! Тьфу, блин, в Аместрис же нет вертолетов! Ясно… это мне кажется. От переутомления. Пойду вздремну.

Ложится под кустик на травку и засыпает.

Мадоши: Эй, проснись! Ты же не увидишь взрыв! А я так старалась ради тебя! У тебя брата там убивают, а ты!..

Эдвард (сонно): Мадоши-тян, кого ты пытаешься обмануть? Все равно не убьешь… В этом фанфике Ал главный герой, ему еще долго отдуваться.

Мадоши: Называй меня Мадоши-сенсей!

Эдвард: С чего бы это? Ты ниже меня ростом.

Мадоши (обреченно): Сбылась мечта идиота. Вставай, ты! – пинает Эдварда по пяткам, после чего прыгает на одной ножке и трясет ушибленную.

Мадоши: Уй!

Эдвард: Вот, а туда же, в сенсеи… ты запомни сначала, какая нога у меня железная.

Мадоши: А чего я сделаю, если ты сплошь везде отзеркаленный?! Короче, вставай! Ну, тебе еще с вертолета падать!

Эдвард: А зачем, собственно?.. Пускай найдут меня селяне спящим… Сэкономим время и кучу усилий.

Мадоши: А затем, что несправедливо: Ала я убью…

Эдвард: Ну-ну…

Мадоши:… Ала я убью, а ты такой относительно неповрежденный! Вставай, лежебока! – снова пинает его, на сей раз не по пяткам, и снова скачет, тряся отбитой ногой.

Мадоши: Уй! Я чего-то не поняла: у тебя ж металл только до колена?!

Эдвард: Вот что значит развитая мускулатура. До Армстронга мне, конечно, далеко…

* * *

Мари: Не знаю, что вы подумали, но моя мама была низенькой белокурой женщиной…

Эдвард: А, блин! А какая параллель с Ленью пропала!

* * *

Уинри: Я уговорю его напиться…

Мари: Знаешь, на твоем месте я бы попробовала другие способы снятия стресса у любимого мужа… Как врач рекомендую.

Уинри: Да знаешь, руку-то я ему не починила… неудобно без руки-то…

Мари: Так даже интереснее! Он сопротивляться не сможет в случае чего.

Уинри: Хмммм…

* * *

Эд: Ну и сколько мне еще думать, что Ал мертв?

Мадоши: Ну… всю вторую часть.

Эд: За что?!

Мадоши: Я же говорю: не нрависся ты мне.

Эд: Неправда! Бьешь – значит любишь!

Мадоши: Моя единственная главная чистая любовь – Аракава-сенсей!

Эд: Вот и писала бы фанфики про нее, а не про нас.