Текст книги "Жертвы Северной войны (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)

«Элрик» – фамилия толкнулась в голову Мари чем-то страшно знакомым, но она не смогла вспомнить, где она ее раньше слышала.

– Инспектор? – недоверчиво воскликнул староста. – Из Столицы?

– Оттуда, оттуда, – весьма дружелюбно произнес человек. – И, смею заметить, министерству не понравится, если его Чрезвычайных Инспекторов будут чуть что избивать.

– Не верьте ему! – вдруг громко крикнул Отто, водитель. – Я его до деревни довозил! Он статистик какой-то, еще расспрашивал про Ганса! Он в одним с ним полку служил, во Втором Специальном! Все они одной ниточкой вязаны!

И старостина жена, словно по сигналу, с диким воем кинулась на них.

…Старостиха напала как раз на инспектора. Он как-то ловко провернул ее мимо себя и буквально уложил на землю, очень мягко. Мари еще успела это увидеть, потому что на нее как раз напал мельник с вилами. Она успела поймать его вилы и крутануть вокруг себя – сделала именно так, как учили на тренировках. Попыталась ударить, но Курт вцепился в деда с воплем: «Не тронь Марихен!», и она промахнулась. А тут на нее налетел еще кто-то, она даже не разобрала, кто. С косой. Мари рубанула по косе ребром ладони, и даже не успела удивиться, что палка разлетелась на два куска – такое у нее обычно не получалось. От страха вышло, по всей вероятности. А потом она неловко крутнулась на пятке, и полетела в траву, успев подумать: «Ну все!»

Не все. Альберт схватил ее за плечи, закричал «Марихен, поднимайтесь!» Лаял Квач. А в голове у Мари все смешалось…

– Прекратить! – яростный крик взметнулся над поляной. Это кричал инспектор Элрик. Чуть расставив ноги и согнув их в коленях, он стоял между Мари, Хромым Гансом и деревенскими – защищал. В руке у него были отобранные уже у кого-то вилы, по щеке текла кровь, и казался он сейчас почему-то страшным.

– Всем хватит! – крикнул он снова. – Хватит слушать истеричную, убитую горем женщину! Я – действительно чрезвычайный инспектор Элрик!

– Он действительно инспектор! – теперь на поляну из последних рядов, тяжело дыша, пробился толстенький сержант Вебер. Сержант тяжело дышал, одежда его была в грязи, словно он несколько раз падал. – Он…действительно… инспектор…

– Но я и впрямь представился статистиком, – уже очень спокойно сказал инспектор, – чтобы панику не возбуждать раньше времени. Я действительно служил когда-то во Втором Специальном. Но полк большой, и господина Ганса Шульмана я встречал только по служебным делам. Однако если вы сомневаетесь в моей объективности, можете послать запрос. Вам пришлют нового инспектора. Через несколько дней, – он мрачно улыбнулся. – А я, разумеется, составлю отчет. Подробнейший.

Люди молчали. Люди опускали вилы. Люди сжимали кулаки и отводили глаза.

– Вы можете не волноваться, – вновь повысил голос инспектор. – Если Ганс Шульман, он же Хромой Ганс, действительно повинен в этом ужасном преступлении, то он понесет справедливое наказание. В этом вы можете быть уверены. Я слов на ветер не бросаю.

– А откуда мы тебя знаем? – спросил кто-то.

Но это уже было просто так.

Фрау Лауген сидела на земле и рыдала. Башмачок она из рук так и не выпустила. К ней подошел муж, обнял за плечи и повел домой. Мари подумала, что, вообще-то, ей надо подойти к ним и посоветовать им какие-то капли… ну хоть пустырник… И отобрать ногу, и похоронить, что ли… А потом решила, что это ни к чему. Да и меньше всего ей сейчас хотелось с ними заговаривать.

Люди расходились. В тишине особенно звонко прозвучал подзатыльник, который Франц Вебер дал сыну Альберту. Мельник с внуком уходили вместе, не глядя друг на друга. Людям было стыдно.

– Ну, вот, опять вы, – хрипло сказал Хромой Ганс. – Снова меня спасаете, майор Элрик…

– Я ушел с действительной, – покачал он головой.

– Все равно, майор. Спасибо вам.

У Ганса были глаза как у узника, которого помиловали перед эшафотом – заменили повешение на пожизненное заключение.

– До настоящего «Спасибо» еще далеко, – грустно сказал инспектор-майор. – Надо в самом деле выяснить, что с детьми происходит. Сами-то вы что думаете?

– Я? – Ганс снова закашлялся. – Я ничего не думаю… Грета ко мне ходила. А потом перестала ходить. Я ничего не знаю. Про этих двух других мальчишек, Петера и Михаэля, я вообще… ни сном ни духом. Видел их, может, раза два. Они меня дразнили, когда я в лавку ходил. А те, которые в соседней деревне утонули… вообще ни разу в жизни…

Он схватился за грудь и согнулся пополам.

– Что с вами? – Мари попыталась взять его за плечо и почувствовала, что у нее дрожат руки. – Вы в порядке?

– Практически, – хрипло сказал Ганс. – Это пройдет. Вы не волнуйтесь, Мари. Идите. Надо вам перевязать майора… щеку зашить. И с ногой у него что-то.

– С ногой пустяки, – возразил майор. – Очки они разбили… вот это плохо. Это мне девочки подарили. А с ногой я сам виноват. Совсем драться разучился.

– Вы не разучились драться, – сказала Мари. Сказала правду, ибо она вспомнила, что видела это. – Вы начали наносить очень сильный удар, но в последний момент сдержались, потому что это был мельник, а он старик. Зря. Мельник еще крепкий.

– Может быть, и зря, – согласился майор Элрик. – Но, знаете, как-то не привык воевать с гражданскими. Да и с военными что-то не очень.

Он улыбнулся почти беспомощно.

И Мари почувствовала что-то странное в сердце. Захотелось, чтобы он улыбнулся не просто так, а конкретно ей.

Мари прикрикнула на себя. Сейчас не время таять от каждой мужской улыбки. Сейчас время… время работать…

Хромой Ганс скрылся в доме.

Мари нерешительно направилась за ним.

– Не пущу! – раздался грозный окрик из-за двери. – Мари, даже тебя не пущу! А Майора Элрика и подавно! Мне надо побыть одному! Слышите?! Что такого странного, что старику надо побыть одному?!

В лесу почти совсем стемнело. Синие, длинные влажные тени легли на мокрую траву. Воздух был серовато-голубой, очень густой и красивый. Когда все стихло, стало слышно, как поют сверчки и квакают где-то недалеко лягушки. А вообще лес был тих, только листья шелестели.

– Возможно, сегодня соловей запоет, – невпопад сказала Мари.

– Я соскучился по соловью, – в тон ей заметил инспектор с окровавленной физиономией. – Сто лет дома не был.

– Майор, шли бы вы в самом деле к доктору, – со вздохом сказал Франц Вебер. – Она вас перевяжет…

– Да, думаю, это необходимо, – он провел рукой по лицу, поморщился и с некоторым удивлением посмотрел на кровь на ладони. А потом добавил невпопад, но с чувством. – Боже, как хорошо, что моего брата здесь нет!

– Угу, – подтвердил Вебер со вздохом. – Жертвы были бы, это точно. А так все практически обошлось. Спасибо вам большое, майор.

– Не за что, Франц. Это моя работа.

– Пойдемте уже, – сказала Мари, которой надоели все эти разговоры. Мужчинам дай волю, и они будут болтать до посинения. Или уж по крайней мере до того, пока не взойдет луна.

Они шли домой через холм. Инспектор и Вебер обсуждали похищения, Альберт тоже иногда вставлял словечко в разговор. Мари шла впереди, вела на поводке грустно поскуливающего Квача (он не вступил в драку с самого начала, испугался вил, и теперь тяжело переживал свою трусость) и старалась, чтобы плечи у нее не дрожали. Ей не верилось, что все произошло по-настоящему… И все-таки оно произошло.

Как же она устала…

А еще несколько дней назад все было так прекрасно… Скорей бы нашлись эти дети…

Почему-то Мари была уверена, что инспектор найдет.

– Так вы думаете, что, примени вы алхимию, они бы совсем обезумели? – спросила Мари инспектора.

– Да, конечно, – Альфонс Элрик кивнул. – Они ведь знали, что Шульман – алхимик. И тогда на расследовании можно ставить крест… Хотя мне и так любопытно, что я здесь могу нарасследовать. Никто ничего не знает, – он зевнул.

– Спать хотите? – участливо спросила Мари.

– Да…

– Если хотите, я вам в изоляторе постелю. Там нормальная кровать.

– Да я вроде как у сержанта остановился… и чемодан там остался… – майор с сомнением глянул в окно, потом зевнул еще раз.

– Вам же бриться с утра не надо? – спросила Мари. – Бритва не нужна. А душ и у сержанта на улице.

– Действительно, – Альфонс Элрик зевнул в третий раз. – Только я не хотел бы злоупотреблять вашим гостеприимством…

– Никакого злоупотребления, – фыркнула Мари. – Медпункт – одна половина дома. Мое жилье – другая. Ничего страшного. А вам с вашей ногой лучше лишний раз по улице не ходить. У сержанта с женой трое детей, у них и так места мало.

– Значит, так тому и быть, – улыбнулся бывший майор. Мари в очередной раз подивилась тому, какая у него приятная улыбка. Она бы и не подумала, что у живого человека может такая быть.

И Мари ушла готовить постель.

Бонусы:

* * *

Курт: Я поеду в Столицу и стану как Стальной Алхимик!

Мари: Это еще кто?!

Курт: Как?! Вы не знаете, кто такой Стальной Алхимик?!

Альберт: Ладно, я вам дам диск погонять…

-

Мари: Это еще кто?

Ганс: Мари, вы что, в детстве газет не читали, радио не слушали?..

Мари:…Мммм… нет.

Ганс: А что вы делали?

Мари: Ну, в психиатрической лечебнице лежала, книжки читала всякие… там Карла Маркса, маркиза Де Сада, Джеймса Джойса… С тех пор читать не люблю. А потом в приюте мне вообще не до того было, мы за жизнь сражались… Ганс, мальчики, куда вы?

* * *

Мари: Каждый сельский врач должен знать карате! Черный пояс так хорошо смотрится с белым халатом…

Ал: Ты что, из спецназа?

Мари: Нет, из детдома. Понимаешь, у нас там половина ребят потом в организованную преступность ударилась.

Ал (поднимая глаза к небу): Мадоши-сенсей, вы уверены, что мне обязательно на ней жениться?..

* * *

Ал: Все по Фрейду, судари мои, все по Фрейду… Мне нравятся высокие темноволосые женщины, которые хорошо дерутся и носят белые халаты. Ну что ж, если бы мне нравились маленькие блондинки в красном и с отвратительным характером, это было бы тревожней…

Глава 3. Бессонная лунная ночь

Вечер был исключительно хорош… наверное. Там, за окном, и сверчки пели, и луна светила где-то в высокой поэтичности над мохнатым лесом. И лягушки квакали. Да, лягушки – это очень важно. Они многое добавляют если уж не к красоте ночи, то к звуковому оформлению – точно. Но вот беда: Мари было уж никак не до них.

Она лежала в кровати и понимала, что не уснет.

Муторно ей было. Все никак из головы не уходила поляна, и люди, и выражение их лиц. Она же всех их знала… ну, по большей части. Нет, Мари было не привыкать, что ее знакомые вдруг шли на нее всем скопом войной – но то было в приюте. И даже там такого уже не случалось после того, как она попала под покровительство Кита. Когда Мари удалось из приюта вырваться, она решила, что уж тут-то и начнется «нормальная жизнь», где такому просто не место. Выходит, место есть, и еще как?.. Выходит, никакой разницы между «дном» и так называемыми «почтенными гражданами» нет вовсе? Везде одно и то же?

Нет, наверное, разница все-таки есть. Должна быть. Обязательно должна быть. Просто ситуация была стрессовая. Это еще мягко говоря.

Мари не спала и думала о том, убивала бы она сегодня или нет, чтобы спасти свою жизнь. Наверное, убивала бы… но отличалась бы она тогда чем-то от тех, кто просто так, походя, прервал жизнь ее родителей, вот вопрос?

Мари не спала, и старалась не заплакать, не впасть в истерику и не жалеть себя, потому что знала: ни к чему хорошему это не приведет.

Мари не спала, и прислушивалась к мужскому дыханию за стеной. Не прислушивалось: инспектор Элрик не храпел. Дышал тихо, ровно – а такое попробуй расслышь через толстую стенку из фанеры в два слоя! Хорошая стена… Уединение дает, а все сколько-нибудь громкие звуки пропускает: если бы что-то случилось с больными в лазарете, Мари сразу бы прибежала. Но за те два года, что она здесь работала, лазарет ни разу не заполнялся полностью (а стояло там всего три кровати) и никогда не заполнялся надолго.

С другой стороны, Альфонс Элрик не был болен. Раны его были не опасны, он просто устал, и вовсе не требовалось Мари вострить ушки насчет каждого шевеления за перегородкой.

Но она вострила. Не так уж часто за последние годы в одном с ней доме оказывался молодой обаятельный и сильный мужчина… такой, чтобы нравился… такой, чтобы вызывал интерес. И вот, пожалуйста, – спит за стенкой.

«Прекрати, Мари. Кошачья твоя натура!» – выругала она себя.

Не помогло. Все равно думалось, и думалось о разном, и думалось о всяком. А кроме того, вся эта кипучая смесь непонимания, обиды, ненависти, страха, дикой, ломящей усталости, от которой звенело в висках и нервным румянцем горели щеки – все это сплелось в голове у Мари в один безразмерный, вспухший ком – не выкинуть. Вот и лежала она смирно под одеялом, стараясь дышать ровно – ровнее, чем ее нечаянный гость, которого-то уж точно никакие неподобающие мысли не мучили (а жаль!) и смотреть, как синевато-серебряный лунный свет проникает в окно, оставляет пятна на дощатом полу, и потом… И потом мысли путаются, и в серебряном луче появляется Хромой Ганс с маленькой Гретой на руках, и уходят они куда-то, вверх, вверх, в вымороженное небо, и только снег… помилуйте, откуда снег, лето красное на дворе!

А потом из-за перегородки донесся короткий, сдавленный крик и вслед за ним что-то, похожее на рыдания.

Мари с кровати как подбросило. Она сообразила, что все-таки начала засыпать, но это уже ничего не значило – девушка торопливо схватила с гвоздя халат, накинула поверх ночной рубашки, бросилась к двери… чтобы попасть в лазарет, следовало пройти по коридору, потом зайти в соседнюю дверь. Она так и сделала, и еще с порога увидела, что ничего страшного не случилось: ее пациент просто увидел дурной сон. Он метался на кровати, из-за стиснутых зубов доносились рыдания, руки судорожно сжимали простыни… Однако глаза его были закрыты, и проснуться он почему-то не мог.

– Господин Элрик! – Мари кинулась к нему. – Господин Элрик!

Она схватила его за голое плечо (простыня, которую она ему по летнему времени дала укрываться, скомканная, валялась на полу, а спал он, как и следовало ожидать, только в нижнем белье), тряхнула как следует. Он только выгнулся сильнее и застонал снова. Она испугалась, как бы не разошелся шов на щеке, который она вот только что зашила, и это опасение прибавило ей сил.

– Господин Элрик! – опять крикнула Мари, и затрясла его на сей раз гораздо сильнее. – Проснитесь! Да проснитесь же!

Теперь ее усилия принесли некоторый результат: инспектор расслабился, выпрямился, задышал ровнее, открыл глаза. К удивлению Мари, они были полны слез.

– Что я?.. – он сел. – Что я наговорил? Это был кошмар?

– Не волнуйтесь, это был только кошмар, все уже в порядке, – произнесла Мари как можно мягче. – Вы ничего не сказали, честное слово. Стонали только.

– Я вас разбудил? – он осторожно взял ее руку и сжал. – Извините, пожалуйста. Я не хотел…

– Нет, что вы, я не спала, – мягко сказала Мари. – Никак не могла заснуть… Знаете, наверное, тоже подсознательно боялась, что будут сниться кошмары… после сегодняшнего.

– Вы говорите о драке, да? – он бросил короткий взгляд в окно. – Счастливый вы человек, Мари. Вам редко приходится сражаться.

– Сейчас – да.

– Раньше доводилось? – он смотрел на нее прямо и сочувственно, и Мари стало ясно: уж он-то понимает, что значит «доводилось». Да с самого начала ясно было, что он «понимает». Этот человек вообще как будто мог понять абсолютно все.

– Не будем об этом, – уклончиво сказала Мари. Она испугалась на миг, что сейчас действительно расскажет все-все, останется совсем беззащитной. А хотелось… Но смысл?.. Он все равно уедет через несколько дней, а она, Мари Варди, останется тут. Не стоит разрушать стену молчания, ибо это хоть иллюзорная, но защита. – Расскажите, что вам снилось, – предложила она. – Если это не секрет, конечно.

– Какой там секрет, – он усмехнулся. – Да вы садитесь, что вы стоите…

Мари села на край кровати; инспектор спохватился, подобрал с пола и накинул на себя простыню.

– Мне снилось, что я лежу тут на кровати и не могу заснуть, – сказал он. – Это… давний мой кошмар, и к нему уже привык. Знаю, как бороться. Надо просто терпеть… Понимаете, ничего не происходит, просто я лежу, и заснуть не могу. И знаю, что никогда не смогу, и это будет тянуться целую вечность: все люди будут спать, и видеть сны, а я один – только эту мертвую ужасную луну… Терпеть луну не могу, честное слово, – неожиданно признался он. – А потом я чувствую, что тело мое начинает распадаться. Ржаветь и рассыпаться в пыль…

– Ржаветь? – переспросила Мари, готовая улыбнуться.

– Да, – тон его был серьезен. – Именно ржаветь… Я этого не чувствую, только вижу, и это-то и есть самое страшное. А потом я совсем рассыпаюсь на куски, но видеть ничего не перестаю… И тут входите вы. Одетая в саванн. Вы подходите к окну, и начинаете смотреть на луну. Вы вся в лунном свете. Я хочу крикнуть, чтобы вы ушли и не были здесь, что это опасно, но вы не слышите… А потом вы превращаетесь в мраморную статую, и вас оплетает плющ…

– Здесь вы и кричали? – тихо спросила она его. – Господин Элрик…

– Разве я не просил звать меня просто Альфонс? – удивился он. – Ну, в неофициальной обстановке, конечно… Или даже просто Ал. Так меня друзья зовут.

– Ал… – она как будто попробовала это имя на вкус. – Коротко… Но оно и к лучшему. Я не люблю излишества.

– Я тоже, – он улыбнулся.

– Этот сон… вам часто такой кошмар снится? С вариациями?

– Да, – он кивнул. – Только обычно там… не вы. И я все равно никак не могу привыкнуть. Я только научился это скрывать… мои родные ничего не знают.

– Вы сможете теперь заснуть? – тихо спросила она его.

– Не волнуйтесь за меня. Это не так страшно, как может показаться… в мире действительно есть вещи похуже, чем страшные сны.

– Разумеется, – кивнула Мари. – Есть страшная явь.

И тут до нее дошло, что она все еще не вынула руку из его руки.

– Если вам тоже тяжело заснуть, – он говорил почти шепотом. – Может быть, составите мне компанию еще немного?.. Пожалуй, можно включить свет и поставить чайник.

– А можно и не включать, – улыбнулась Мари.

– Можно, – согласился он.

Тогда Мари наклонилась вперед и коснулась губами его губ. «Что я делаю? – мелькнуло у нее в голове. – Столичный инспектор! Еще решит, что я его соблазняю!» Но, во-первых, она знала: ничего страшного. Во-вторых: она на самом деле его соблазняла… В конце концов, имеет она право раз в жизни позволить себе…

Прикосновение губ должно было быть совсем легким, но почему-то – и отнюдь не по вине Мари – таковым не оказалось. И вообще, она обнаружила, что ее крепко прижимают мужские руки – а прижимают, естественно, к мужской груди. Полузабытое ощущение было донельзя приятным… можно сказать, даже каким-то особенно приятным. Каким-то не таким. Словно бы все по-другому.

– Мари, вы… – прошептал инспектор. – Вы – это самое удивительное, что я встречал.

– Вы меня знаете только несколько часов, – с улыбкой возразила она.

– Этого достаточно, – серьезно сказал Альфонс Элрик. И снова поцеловал ее – на сей раз, глубже, чем в прошлый раз. А когда поцелуй закончился, она сказала:

– Пойдемте ко мне… Там будет удобнее…

Когда все закончилось, луна уже ушла. Мари лежала, обняв инспектора… о боже мой, все-таки тянет называть инспектором, хотя на самом деле это, конечно, не какой-то абстрактный чиновник, а ее Ал… так вот, она лежала, обняв Ала и думала о том, что уже очень давно не засыпала рядом с мужчиной. Впрочем, сейчас спать не хотелось, несмотря на то, что день получился из ряда вон длинный. Подумать только, еще с утра она отвозила в клинику старого Шульца, а с тех пор столько всего успело случиться!

– Мари, ты просто чудо, – шепнул ей Ал. И она поняла, что ему тоже спать не хочется. – Мне кажется, я всю жизнь тебя искал.

– Шов не разошелся на щеке? – спросила Мари с некоторой тревогой. – Не болит?

– Нет… Мари, я серьезно.

– Мы с тобой часов десять знакомы, не больше.

– Меньше, – ласково отозвался он. – Ну и что? Это не важно.

– А если я храплю?

– Зато я сплю крепко.

– А если я неряха?

– Не похоже.

– А если я скандалистка?

– К скандалистам я привык.

Короткое молчание. Затем Ал тихонько засмеялся.

– Что? – удивилась Мари.

– Я подумал, не собираешься ли ты сказать мне: «Слушай, на самом деле я – мужчина!», как в том старом фильме.

Мари засмеялась тоже.

– А что, – сказала она, не желая сдаваться. – Может, я здорово маскируюсь!

– Ну тогда ты тем более гениальна, – безмятежно отозвался Ал.

Мари приподнялась на локте и сердито посмотрела на него.

– И все равно ты уедешь, когда закончишь это дело.

– И тебя увезу. Если ты поедешь, конечно.

Мари почувствовала, что у нее голова сейчас закружится.

– Это что, предложение руки и сердца? – спросила она.

– Пока нет, – возразил он. – Чтобы делать предложение по всем правилам, нужно кольцо. А где я его сейчас возьму? Так что с этим придется подождать хотя бы до завтра… Или даже еще дольше… У вас же тут наверняка нет ювелирного магазина.

– С ума сошел, – произнесла Мари еще сердитее. – Кто же делает предложение девушке… – она хотела сказать «после того, как один раз с ней переспал», но выразилась мягче, – … в такой ситуации?

– Я делаю, – Ал улыбался. – Я же говорю, я тебя всю жизнь искал. Мне даже нравились всегда только женщины, которые были похожи на тебя. Только я этого не понимал.

Мари ничего не ответила. Она просто спрятала лицо у него на груди и попыталась понять, что она чувствует. Это оказалось очень-очень трудно. Нет, действительно, трудно. Она даже не могла понять, любит ли она его. Он, определенно, ей нравился, и вообще подобных ему мужчин она до сих пор не встречала, и… но все-таки чересчур скоропалительно все. Кроме того Мари знала, как быстро порой могут вспыхивать чувства, как легко их принять за настоящие, и как они потом могут исчезнуть, не оставив после себя ничего, кроме пустоты.

Против воли она спросила, хотя совершенно не хотела спрашивать ничего подобного:

– А у тебя много было женщин?

Она ожидала, что он уйдет от ответа – обычно, у мужчин его возраста в «любовных приключениях» недостатка не бывает. Но он сказал с какой-то грустью:

– Три.

– Что? – Мари показалось, что она ослышалась.

– Три, – повторил он. – Это в кого я влюблялся. А если ты говоришь об интимных отношениях, то только две.

– Да ты святой! – она снова приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. Он был серьезен.

– Нет, просто застенчивый, – вот теперь – улыбнулся. – К тому же, за первую девушку мы сперва соревновались с братом. Совсем еще детьми были. В итоге, он на ней и женился. Но с тобой все по-другому.

И Мари не знала, что на это сказать. Она снова легла, и через какое-то время произнесла:

– Странно думать, что завтра будет день, да?

– Да, – она почувствовала, что он попытался кивнуть, но сложно кивать, когда лежишь. – И надо заниматься делами. Ну ничего. Сделаем.

– Сделаем, – со вздохом согласилась Мари. – Правда, я предпочла бы поспать не четыре часа, а подольше.

– Ты, главное, хоть эти четыре часа поспи. А то будешь болтать, не скоро еще заснешь.

– Кончай меня пилить! Сколько можно! – откликнулась она с притворной сердитостью, чем снова его рассмешила.

И, засыпая, Мари подумала: «Точь-в-точь как когда мы с Алом, его братом и еще одной девочкой играли с Квачем… нам было лет по десять, и Ал говорил, что мне пора домой, а то родители будут волноваться…» В полусне она еще удивилась своим мыслям: в ее детстве они с Алом никогда не были знакомы, да и не могли быть, если уж на то пошло: он на восемь лет старше. И Квача тогда не было. И родители погибли еще до того, как Мари исполнилось десять…

Но у снов свои законы… И вот уже маленькая Мари несется по зеленой траве, и ярко светит солнце, и рядом с ней бежит огромный белый пес, и родители ждут дома…