Текст книги "Жертвы Северной войны (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

– Но как… – Мари потерла виски. – Анджей! – взмолилась она. – Расскажи же толком! Что за пациент, я ничего не понимаю!

– Ну, пациент… там их двое в палате. Я с ними пару месяцев назад познакомился, как раз в начале осени. Психи, конечно, но не буйные, очень даже интеллигентные ребята. Один, Кир, говорит, что он с другой планеты, а другой, этот самый, который про тебя спрашивал, заявляет, что он из параллельного мира.

– Параллельного мира! – ахнула Мари.

– Да, а что, тебе это что-то говорит? – удивленно спросил Анджей. – Вот не знал, что ты увлекаешься фантастикой!

– Как его зовут?! – Мари обернулась к Анджею всем корпусом, схватила его за лацкан пиджака. Ее саму удивило, сколько ярости прозвучало в ее голосе. – Имя!!

– Эй, ты что? – удивился Анджей. – Мари… спокойней!

– Имя!

– Альфонс его зовут, Альфонс Хайдерих – тезка твоего мужа, понимаешь какое дело…

Мари отпустила пиджак Анджея.

– Мне надо позвонить! – Мари попыталась вскочить, но выяснилось, что это не так-то просто: диванчик оказался очень низким и очень мягким, да и упершийся в коленки столик мешал. Ух, черт, ну и неуклюжей она стала! – Срочно!

Еще в дневниках было написано:

«А сейчас я должен описать то, что случилось с нами недавно. Наверное, если тетрадь когда-нибудь попадется кому-нибудь в руки, он решит, что видит перед собой черновик фантастического романа. А что, было бы неплохо написать такой роман! Вот только таланта рассказчика у меня ни на грош.

Но все-таки я обязательно должен изложить эту историю, тем более, что вечерами здесь совершенно нечего делать. Здесь – это в ставке штаба пятой армии. Эд каждый день ругается с начальством, чтобы нас послали на передовую, а по мне так нечего напрашиваться. Когда пошлют – тогда пошлют, и мы будем исполнять свой долг. Но он не хочет меня слушать – рычит и ворчит. Наверное, волнуется за Уинри, которая осталась в Столице. Ему кажется, что он лучше защитит ее, если пойдет немедленно штурмом на врага, автопротез наголо.

Ну ладно, я опять скачу с места на место, а мне надо привести мысли в порядок, иначе ничего не выйдет. Путешествия в параллельные миры – такое дело, что от этого и умом можно сдвинуться! А я так вообще чуть не свихнулся от радости, что брат вернулся! Ну и встретиться со своим двойником – тоже потрясение. Наверное, странно так говорить, но отличный парень этот мой двойник, Альфонс Хайдерих. Стреляет классно. Даже жаль, что я не успел с ним как следует подружиться… а может, и хорошо. А то заработали бы мы оба с ним раздвоение личности. А вот Эд успел, только так и не признается, чем же мы отличаемся. Ну и ладно.

Двойник Эда мне тоже понравился – хороший такой мальчик, только маленький еще. И двойник полковника Мустанга. И двойник Уинри. Самое приятное, что двойник господина Хьюза оказался живой… и еще – что отец жив. Я-то думал, он погиб тогда…

Ох, ладно, начну сначала! Самое главное: ко мне же память вернулась! Это случилось, когда…»

Мари тогда сидела над этой тетрадкой, не зная, шутка это или на самом деле, и не решаясь спросить у Уинри. Потом решила спросить – и не успела со всеми этими делами. Но теперь…

Альфонс Хайдерих. Двойник Ала из параллельного мира. Почему он здесь?! Означает ли это, что Ал – там?!

Бонусы:

* * *

Эд: Нет, Уинри! Не говори ей, что мы с Альфонсом жили в одной комнате!

Уинри: П-почему?..

Эд: Ты помнишь яойщиц из 10-й главы?! Они все еще тут!

Уинри: Но я же сказала, что там две кушетки!

Эд: О нет, ты плохо представляешь психологию яойщиц! Они сразу заострят вопрос: почему ты упомянула, что там было именно две кушетки, и почему именно кушетки?!

Уинри: А что, я должна с порога рассказывать Мари, что я купила эти кушетки в цветочек для гостиной, но, поскольку ты уже купил первый попавшийся диван в полосочку, они не подошли, и пришлось их убрать подальше?!

Эд: Да уж лучше бы рассказала…

Уинри: Вот это уж точно значило бы «заострить внимание». Кстати, а откуда ТЫ так хорошо подкован в психологии яойщиц?

Эд (с несчастным видом): Опыт.

* * *

Кристина: О, привет, подруга! Так-так-так, что тут у нас?.. Беременная, без мужа, еще и в каких-то темных делишках запуталась! Эх, говорила же я – добром не кончишь. Держаться, что ли, от тебя подальше?..

Мари: Да, я тоже рада тебя видеть.

Глава 18. Крепость Жозефины Варди

Элисия приехала в Драхму уже в третий раз, однако способность местных жителей даже в самый мороз, когда, кажется, кожа готова полопаться, не уходить с рынка и торговать, не переставала изумлять ее. Чего они тут только не продавали! Элисии случалось видеть даже свежие цветы, без всякого укрытия выставленные на прилавках. Наклониться к нежным лепесткам, попытаться вдохнуть свежий тонкий запах тюльпанов… коснуться замерзшей кожей гладкой нежности лепестков… Нет запаха, нет прикосновения: слишком холодно, слишком быстро. Цветы холода не терпят.

– Возьмешь, девочка? – спросила румяная пожилая продавщица. – Давай, как раз перед Мужским Днем хорошо берут…

В Драхме почему-то принято дарить цветы мужчинам. Элисии это всегда казалось диким, но в каждой стране свои обычаи… Женщинам здесь дарят напитки. Символизм наоборот, так сказать.

– Нет, спасибо, – Элисия выпрямилась.

– Ни за что не поверю, что такой симпатичной девочке некому подарить цветок или букетик! Давай, на последние скидочку сделаю…

– Ну разве что цветочек… – девушка улыбнулась. – Больше не надо.

«Приду в отель, поставлю в вазу, – решила она. – Только ведь замерзнет. Не доживет».

Продавщица сноровисто выдернула из вазы с теплой водой длинный алый тюльпан особой драхманской горной породы – и впрямь удивительно красивый цветок – быстро обернула стебель мягкой тряпицей.

– Возьмите, – сказала она, принимая от Элисии деньги и протягивая ей цветок. – Счастливого праздника.

– Спасибо, – ответила девушка. Поднесла цветок к лицу. Может быть, если держать подольше… Да, действительно, если глубоко-глубоко вздохнуть, вместе с холодным воздухом, болезненно обжигающим гортань, можно уловить что-то… тень аромата. Все равно как местное небо, затянутое ровными белыми тучами, иногда приобретает легкий оттенок голубизны, стоит тучам истончиться.

– Иностранка? – спросила вдруг женщина.

Элисия кивнула.

– Оно и видно, – женщина улыбнулась. – Что-то вы все к нам на лыжный сезон едете… мой тебе совет, девочка: приезжай лучше летом. Летом, конечно, гонок на санях не увидишь, зато и не замерзнешь с непривычки. Или весной. Видела, как цветет горная сирень?

– Горная сирень? – Элисия приподняла брови и округлила глаза в шутливом недоумении. – Это как горная вишня?

– Вроде того. Только красивее. Обычная сирень – сиреневая, а горная – голубая, как небо. Вот смотришь в долину – а там как одно небо над другим. Это не передать. Это видеть надо. И запах такой… – продавщица счастливо вздохнула. – Как будто снова молодой стала.

– Обязательно приеду, – Элисия помахала женщине рукой в белой шерстяной варежке. – Когда возможность будет.

Искреннее дружелюбие местных жителей, а также готовность нахваливать свою страну по поводу и без повода, всегда изумляли Элисию не меньше торговой активности. Ведь маленькое государство, одни скалы да снег, если бы не полезные ископаемые – бери его голыми руками… а такой патриотизм, что жителям Аместрис и не снился. Здесь правительство не ругают не потому, что система тоталитарная, а потому, что соседи косо посмотрят – не принято. Стыдно. Правда, и живут драхманцы благополучно. Куда благополучнее, чем в большинстве районов Аместрис. Даже странно, зачем им еще при таком-то раскладе против Аместрис интриговать?..

Нет, Элисия все понимала. Так называемый «аниольский коридор», возможность торговли с Островами, необходимость куда-то поставлять оружие – все это достаточно веские причины, чтобы составить заговор. Все это были достаточно веские причины, чтобы семнадцать лет назад объединяться с Кретой в Северный союз и вторгаться в Аместрис. Все это были достаточные причины, чтобы двадцать восемь лет назад исподволь финансировать ишваритское восстание… Да. Совершенно достаточно.

Элисия шла вдоль прилавка с выложенными шубами и старалась не слишком вздыхать про себя. Деньги были, шубу она вполне могла себе позволить. Но… нет! Это против принципа! Ведь натуральные шубы делают из животных! Из бедных, ни в чем не повинных животных.

Убивать людей в форме в порядке вещей – они знали, на что шли. Тяжело, но это можно пережить, сцепив зубы, – пережили же они с мамой смерть отца. Можно убивать преступников – этих-то тем более. Но убивать тех, кто не способен сопротивляться?.. Тех, у кого даже нет разума понять, за что его убивают? Это все равно, что убить маленького ребенка!

Покупатель в мясной лавке ничем не отличается от мясника.

Элисия никогда не ела мясо.

Отвернувшись от шуб (серебристая ангорка!.. а-ах!..), девушка краем глаза заметила роскошную черную косу и черноволосый же затылок. Элисия тут же обернулась: кто это ходит по такому морозу без головного убора?.. Иностранец, как она?.. (сама Элисия в первый приезд сюда зимой сделала такую ошибку, за что и поплатилась: волосы потеряли блеск и начали выпадать). И… да это девочка! Маленькая совсем!

Девочка стояла к Элисии спиной и рассматривала соседний прилавок с шубами. На ней была совсем легонькая меховая куртка, которую Элисия сочла бы подходящей к зиме в Столице, но не в Драхме, легонькие даже на вид брючки и тупоносые ботинки вместо теплых сапог. Роскошная коса, которую Элисия заметила первой, спускалась ниже колен. Наверное, при высоте здешних сугробов, хвостик постоянно оказывается в снегу.

Девочка обернулась от прилавка, и Элисия едва не выронила тюльпан. Это же… Гнев! То есть Том! Ничуточки не изменился.

– Том! – Элисия торопливо шагнула вперед, боясь, что вот сейчас потеряет мальчика в толчее. – Том, эй, ты меня узнал?!

Тут Элисия сообразила, что кричит на драхманском – вколоченная выучка оказалась сильнее радости. А ведь Том может и не знать драхманского…

Но он знал. Потому что остановился.

Мальчик не двинулся с места и даже не обернулся, пока она не подошла, а когда подошла, мрачно глянул на нее снизу вверх и констатировал:

– Элисия.

– Ну да! – Элисия широко улыбнулась. – Боже, как я рада! Сколько ж мы не виделись?

– Три года, – пожал плечами Том.

– Послушай, ты торопишься? У меня есть еще часа два, может быть, пойдем где-нибудь посидим? Я тут знаю неплохое кафе неподалеку, там подают та-акие пирожные…

– Пирожные меня не интересуют, – отрезал он довольно холодно. Но тут же добавил. – А как там с кофе?

– Сортов пятнадцать наберется. Пошли?

– С условием. Я угощаю.

– Идет!

Бывают жестокие девушки, которые издеваются над поклонниками. Элисия себя никогда к таковым не причисляла. Однако был один юноша… высокий, с огневым взглядом темно-карих глаз, с обаятельной усмешкой… Вот он не желал понимать простого человеческого отказа. Пришлось выкручиваться. «Выйду за тебя, когда станешь героем», – сказала Элисия.

На том и разошлись.

С тех пор от огневого юноши – ни слуху ни духу. От однокурсника Элисия узнала, что он сейчас где-то во Втором отделе… ага, заграничные операции, как же.

Когда-то она сама мечтала стать бравым спецагентом… языки зачем-то учила, набивала голову кучей прочих малопригодных в обычной жизни сведений. Единоборства, опять же, стрельба «из всех видов оружия», водительские права и разряд по спортивной гимнастике. И что теперь? Работает секретарем. Правда, у самого Эдварда Элрика. «Братца Эда», как она его звала в детстве.

– Жалеешь? – спросил Том, щурясь.

– Нет, – Элисия покачала головой, опуская ложечку в мороженое. Есть мороженое в такую погоду – тоже драхманская привычка. Но в отличие от прочих, она Элисии скорее нравилась, чем нет. Мороженое – оно в любую погоду вещь. К тому же, в кафе было тепло, почти жарко. – Ни капли.

– Вижу, – сказал Том.

– А ты как?

– Что как? – пожатие плечами. Взгляд мальчика-гомункулуса был устремлен в сторону стойки, где на полированной поверхности лениво толкались бледно-желтые, как выцветшие, блики зимнего солнца.

– Ну… чем занимаешься. Что планируешь.

– Работаю с отцом в лавке. Привычно. Планирую… какие у меня могут быть планы? День кончился – хорошо.

– Ты о чем? – таких нот мрачности и обреченности в голосе Гнева Элисия давно не помнила. Казалось, чуть-чуть отклонится в сторону пафоса – и получится рисовка, показуха. Качнется в строну мрачности – будет апатия. А так, на грани апатии и показухи, выходит нечто странное. Искренность?..

– Гомункулусы живы до тех пор, пока их подпитывает энергия философских камней. Понятия не имею, сколько во мне этих самых камней и насколько их хватит. Честно, – Гнев сделал глоток кофе и поморщился. – Нет, все-таки переборщили с гвоздикой.

Элисия хихикнула.

– Ты чего? – Том вскинул на нее глаза почти обиженно. – Я сказал что-то смешное?

– Просто ты слишком хорошенький. Ла-апочка… трагический тон – не твое.

– Блин, скажи мне кто другой – я бы обиделся, – буркнул он.

– Ты же знаешь: если ты умрешь раньше меня, я буду очень грустить и даже разревусь. Если я умру раньше тебя, мне приятно думать, что ты тоже будешь грустить и хотя бы придешь на мою могилу, – Элисия улыбнулась. – Так делают люди. Это все очень печально, но так устроена жизнь.

Том взглянул на нее со странным выражением – Элисия решила, что это была растерянность. Некоторое время никто из них ничего не произносил.

– Ты – это нечто, – сказал наконец Том. – Как ты умудряешься каждый раз вышибать меня из колеи?

– Потому что это неправильная колея, – махнула рукой Элисия. – Из правильной тебя было бы не вытащить грузовиком. И вообще, кто знает, сколько живут гомункулусы? Может, ты еще всех нас переживешь!

– Еще как переживу, – Том снова схватил чашку с кофе. – Просто из вредности.

– Другое дело!

…Бывают такие мужчины, которые ни в какую не замечают, что девушки в них влюблены. Ни предусмотрительность, ни забота, ни верность не способны пробить скорлупу их концентрации на Самой Важной Проблеме Сегодняшнего Дня.

Впрочем, бывают мужчины, которые еще и предпочитают ничего не замечать – например, потому что, у них есть любимые жены, чудесные дети, и они просто не хотят обижать воспылавших к ним страстью молодых особ.

А бывают и девушки, которые никогда, ни за что, даже под страхом смерти не покажут своей любви. Вот такие, как Элисия Хьюз, например.

– Ты по каким делам здесь? – спросила Элисия. – Послушай, что они сюда положили?.. Все никак не могу понять… клубника – не клубника…

– Да так, – Том дернул плечом, показывая всю несерьезность свалившихся на него дел. – Скончался один из деловых партнеров отца, надо было разобраться с бумагами.

– О? – Элисия насмешливо сощурилась. – Тебя принимают всерьез?

– Не сразу, – в тон ей хмыкнул Том. – Но когда надо – принимают. Потом, мой паспорт ты видела.

Элисия зачерпнула ложечкой немного мороженого и протянула Тому.

– Ну-ка, попробуй и скажи, что они сюда засунули! Может, хоть ты поймешь?..

– Нет! – Том отшатнулся от безобидной ложечки, как будто она была начинена динамитом.

– Не хочешь, как хочешь, – Элисия пожала плечами, и сунула означенную ложечку в рот. – Хотя вообще глупость делаешь. Ну, если тебе не нравится мороженое, мог бы хоть пирожное заказать. Там были такие симпатичные, с вишнями…

Том молчал.

– Сейчас я начну вести себя, как Изуми-сенсей! – пригрозила Элисия. – Я-то знаю, что ты на самом деле любишь сладости!

– Нет, как Изуми не будешь, – буркнул Том. – У тебя кишка тонка стукнуть меня головой об стол.

– Предположим. Но наорать могу. А ну-ка немедленно заказал свой любимый шоколадный пудинг! Я же видела, как ты на него пялился.

Том сердито на нее зыркнул, но промолчал.

– Сейчас сама закажу, – Элисия встала из-за стола. – И только попробуй убежать, пока я хожу!

– С одним условием.

– Да? – Элисия остановилась.

– Ты мне расскажешь, по какому делу сюда приехала.

– Ладно. Я и так собиралась. Что могу – расскажу. Только учти, тебе придется сразу же все забыть.

Она пошла к прилавку. Светлые кольца кос над ушами прыгали в такт шагам, как солнечные зайчики.

…Есть мужчины, которые ни за что не покажут свою любовь. Точнее, не покажут ту ее форму, которая будет… нежелательной. Ненужной. Сложной. Потому что у такой любви нет и не может быть ничего впереди.

К этой категории мужчин принадлежит, например, гомункулус, когда-то звавшийся Гневом.

Шоколадный пудинг съесть оказалось не так уж трудно. Совсем. По сравнению с поеданием философского камня… Камень горчил и вызывал изжогу… не говоря уже о том, что каждый укус давался через страх: а вдруг зубы сломаются?.. И обломки, сухие крошки впивались в десны… Пудинг был приторно сладким и вызывал тошнотное ощущение в желудке, да еще и налипал на зубах. Почему Элисия решила, что он любит эту гадость?.. Что он действительно любит, так шашлыки. Мясо, острые помидоры и жир по подбородку. И непременно пальцы потом облизать, это главное. Но сказать об этом Элисии?.. Лучше смерть.

Потом они отправились на прогулку. Элисия показывала Тому достопримечательности драхманской столицы, и Тому удавалось даже иногда выглядеть почти заинтересованным. Он не стал говорить, что видел знаменитую Падающую Башню, Собор Трех Рос и Снеговой Фонтан не раз – тогда бы Элисии почти наверняка стало бы интересно, какие такие деловые связи связывают его отца, Сига Кертиса, с представителями враждебного государства?.. И что отвечать правду – папенька, мол, тут не при чем, а работаю я, друг Элисия, на ту же контору, что и ты. Не твоя вина, если у вас – у нас! – левой руке не говорят о том, что делает правая.

Остается только порадоваться, что я не агент-оперативник. Надоело мне быть оперативником. Досыта нахлебался. Так и сказал Альфонсу Элрику пятнадцать лет назад: «Ты как хочешь, а я ни душу, ни тело Аместрис не продавал. Буду заниматься только тем, чем сам хочу». А Альфонс серьезно так ответил: «Никто и не просит продавать душу. Ты думаешь, Эд способен продать душу кому бы то ни было?.. Нет. Просто сейчас надежных людей не хватает. Отчаянно». Ал не стал уточнять, кому не хватает. И так все, в общем, понятно. Откуда надежные люди сразу после государственного переворота?..

Том – тогда он еще только привыкал к новому имени, которое отваливалось от него, словно присохший песок от купальщика на пляже – дернул плечом, хмыкнул и сказал: «Продать – может, и нет. А вот обменять…» Кажется, Ал еле сдержался, чтобы не двинуть Тому – нет, Гневу – в зубы. Но сдержался. И Гнев согласился в итоге. Если уж Ал начинал уговаривать, отказать ему было очень трудно.

Мысль об Але Элрике почему-то показалось болезненной. Вот поди ж ты… и виделись редко, и не сказать, чтобы такими уж большими друзьями были. Когда-то – и вовсе врагами. А все-таки он один из немногих помнил Тома еще Гневом… и с ним – одним из немногих – Том мог быть до конца откровенен. Кроме Ала, пожалуй, только с отцом и Эдом. И с мамой, пока была жива, но мама – это вопрос отдельный. А больше – ни с кем, даже с Элисией. С ней – в особенности.

Людям свойственно умирать. И всем свойственно умирать. Но чем лучше человек, тем, почему-то, больше вероятность преждевременного исхода.

Эти два часа прошли замечательно.

Эти два часа прошли ужасно.

Том млел от одной возможности быть рядом с Элисией… что-то эдакое бродило в нем, не пытаясь даже выбраться на волю. Просто… просто было хорошо. И одновременно горько. Однако в жизни гомункулуса все время было это «горько», поэтому «хорошо» он научился ценить куда больше остальных людей. Или просто – больше людей?..

Но настал момент, которого Том так боялся: Элисия посмотрела на наручные часы, нахмурила брови (Том не знал этого, однако в такие моменты девушка становилась удивительно похожей на отца), и сказала:

– Вот что… Шеф просил, чтобы в это время я вернулась в гостиницу. Может быть, сдвинулось что-то.

– Что сдвинулось? – спросил Том.

Дело в том, что Элисия так и не рассказала ему причины, по которой она вместе с Эдвардом приехала в Драхму. Только самое общее, канву событий – впрочем, это было уже гораздо больше, чем допускалось для «несекретных» слушателей. Том и не претендовал на иное. И то, как он подозревал, перепавшим крохам информации он был обязан отнюдь не личному знакомству с Элисией – личному знакомству с Элриками. В особенности, с младшим.

– Что-то, – туманно ответила Элисия. – Но может быть, и ничего. Поэтому, если Эд меня отпустит, я весь вечер буду свободной. У тебя нет никаких дел?

– Вроде бы, нет, – Том пожал плечами. – То есть я вполне могу проводить тебя до гостиницы и подождать, пока ты не перекинешься с Эдвардом парой слов.

– А почему подождать? – Элисия наморщила лоб. – Разве ты с ним поболтать не хочешь?.. Вы тоже давно не виделись.

– Мы никогда не были большими друзьями. Это по меньшей мере.

– Ну как хочешь, – в свою очередь пожала плечами Элисия. – И сиди букой, если тебе так больше нравится.

Они дошли до гостиницы – благо, гуляли по центру, где все близко – и Том остался ждать в холле. Днем холл пустовал, и скучающая, розовощекая девушка за стойкой нет-нет да и кидала на Тома, мрачно нахохлившегося в дорогом кресле, жалостливый взгляд: притащила легкомысленная девица с собой мальчонку – небось, племянник или младший брат, брошенный на опеку занятыми родителями, – сама, небось, загуляла с поклонником, а мальчишка сиди и жди. Скучай.

«Ревнуй».

Том действительно ревновал. К чему?.. Ведь ясно же, что у нее ничего нет с…

«К тому, что она его любит. Любит не так, как меня. К тому, что он человек, а я нет. К тому, что у него есть брат… был брат… а у меня нет. К тому, что у него есть жена и дети, а у меня…»

Ладно, у Тома не может быть ни жены, ни детей, ни брата. Благодарить надо, что хотя бы отец есть… ох, знать бы кого: Лето, Ишвару?.. Знать бы – уж икнулось бы господу от томовых благодарностей!

Вдруг двери лифта отворились, и в холл почти вылетел герой недавних томовых уксусных размышлений, Эдвард Элрик собственной персоной. Черное кожаное пальто, которое стало известным в определенных кругах не менее красного, что Стальной Алхимик таскал в молодости, он сменил на черный же тулуп с капюшоном по местной моде. Как-то они называются?.. Доха?.. Толстое зимнее одеяние прибавило низкорослому алхимику габаритов и внушительности. Но не напористости – напористость, как всегда, была при нем. Эдвард Элрик неизменно умудрялся заполнить собой все имеющееся пространство, так что взгляды всех присутствующих неизменно обращались к нему. Как ни странно, высокая, стройная, похожая на закутанную в меха амазонку Элисия изрядно терялась на фоне своего шефа. Мышка и мышка – мимо пройдешь, не заметишь. Мышка бежала, хвостиком махнула…

Том заметил бы Элисию всегда. В любой толпе. Сейчас она была особенно хороша: порозовевшая от жары, торопливо застегивающая расстегнутый было полушубок. При этом девушка пыталась одновременно поправить шарф и шапку. Трюк, который обязательно провалился бы у любого другого человека, если только у него не три руки, ей удался с блеском.

– Вот ты где! – взгляд Эдварда остановился на Томе с начальственной властностью, которая начала появляться у него… когда?.. Да, собственно, лет семнадцать назад и начала. До этого была властность не начальника, но самоуверенного мальчишки, которому кажется, что весь мир должен поступать по его хотению. Ей-богу, мальчишка нравился Тому больше…

– Ага, именно здесь, – развязно сказал Том. – Какие-то проблемы, Стальной?

Он не стал добавлять «малявка», однако несказанное можно было легко прочесть в конце фразы. Ага, вот такие мы… И плевать, что Эдварда Элрика теперь редко называют давним прозвищем, и плевать, что сказанное можно истолковать скорее не как завуалированное оскорбление, а как попытку сделать приятное старому… другу?.. ну не врагу же: не из-за чего им больше враждовать и нечего делить.

Вопреки ожиданиям, Эдвард не зарычал, скорее как-то мрачно, приветственно оскалился.

– Дело сдвинулось, – сказал он. – Хотел бы с тобой перекинуться парой слов, да недосуг. Вернусь – поговорим.

– Я еду с вами, – вдруг сказал Том.

Почему сказал, зачем сказал – непонятно. С чего бы это им брать с собой кого попало?.. Ведь ясно же, что предстоит именно дело… которое сдвинулось. И, скорее всего, в направлении изрядно опасном.

Эдвард прищурился.

– Хотя бы как охрана Элисии. Сомневаюсь, что у тебя тут много штатных людей.

Брови Эдварда чуть приподнялись.

– Мои боевые навыки ты должен помнить. А я… я просто посижу в машине. Ничего лишнего я не увижу. Я не в курсе никаких секретов.

Тут Том врал: он был в курсе всей ситуации, сложившейся вокруг Жозефины Варди, ее помощников в Дхарме, высокопоставленных и не очень, и вообще… По крайней мере, насчет той части сведений, которые собирал сам. Не знала как раз Элисия, и для нее приходилось выстраивать камуфляж.

– Когда я отказывался прокатить детей на машине? – ухмыльнулся Эдвард.

«Прибью поганца!» – Том чуть было не бросился вперед. Сдержался: потому что Элисия прижала к губам меховую рукавичку, скрывая смешок. В глазах ее плясали веселые искорки, но веселье не было обидным.

А даже если бы и было…

Том давно понял: на Элисию он не мог обижаться. Совсем не мог. Даже если она просто была рядом, любая обида уходила, стекала как с гуся вода.

Небольшая легковушка, которую Эдвард Элрик снимал на прокат, въехала на холм, с которого дорога спускалась в Долину Нищих. Собственно, сама Долина оказалась внизу, как на ладони: неширокое пространство, окруженное со всех сторон пологими холмами. С одной стороны, правда, долина спускалась к морю – насуплено-холодному, мрачному в это время года. Совсем рядом с городом – и десяти километров не отъехали. А на холмах, небось, по весне цветет та самая горная сирень. И горная вишня тоже где-то рядом. Подцветает.

Дураку ясно, что Долиной Нищих это место прозывалось в насмешку. Селились, здесь, говорят, век назад быстро разбогатевшие в горниле промышленной революции… Город с тех пор почти не приблизился: Гита, столица Драхмы, не росла в этом направлении. Прежние нувориши успели заматереть, женить сыновей и внуков на представительницах знати прежней и поотдавать дочек замуж за их же братьев и племянников… короче говоря, пустить корни в здешнюю мерзлую землю. И Долина Нищих стала респектабельнейшим местом.

Вот и особняк нынешнего Второго Товарища Управителя Ведомства Внешних Сношений (завернули как, завернули!.. Ну точно… сношаются, и внешне, и внутренне, и по-всякому… на наши деньги просто: заместитель министра иностранных дел) располагался именно здесь. Правда, пару месяцев назад Товарищу Министра вдруг ни с того ни с сего вздумалось его продать (правда, за кругленькую сумму) некой организации, известной как Братья Утренней Звезды.

Два дня назад, когда Эдвард Элрик и Том Кертис встретились на детской площадке на окраине Гиты, они уже успели поговорить об этом.

– Слишком явно, – произнес Эдвард, темнея лицом. – Какого черта… что, посторонний какой дом не могли им предоставить?.. Подстава, явная подстава.

– Да? – хмыкнул Том, бывший Гнев, дернув щекой. – А почему сам начальник Особого Отдела, Эдвард Элрик, рискуя шеей и конспирацией, едет в условно дружественную державу, участвуя в каком-то рутинном расследовании? Не подстава ли?

Эдвард смолчал. Он мог бы сказать: «У меня свои причины!» Он мог бы сказать: «Это не рутинное расследование! Убит мой заместитель, черт побери!» Он смолчал. Потому что знал: Тому наверняка есть, что сказать еще. Быть может, у местного МИДа тоже есть свои причины.

А у кого их нет?

На площадке играли дети: катались на ледяной горке. В одиночку, парами, тройками, «паровозиком». Весело смеялись, валялись в снегу, отряхивались от снега… Кто знает, может быть, родители этих детей жгли Ризенбург… а потом их убивали наступающие войска Мустанга? Может быть, сами эти мальчики и девочки, когда вырастут…

Какая разница?.. Прошлое остается в прошлом, будущее еще не наступило, а настоящее оглушительно смеется, радуясь солнечному деньку.

– Будешь смеяться, но, мне кажется, на сей раз это просто подстава со стороны мадам Варди. Или мадемуазель? – Том хмыкнул. – Сия особа, кажется, пытается запутать в свою кашу всех, кого можно и кого нельзя. Драхманское управление внешних сношений вовсе не поддерживает этих… двойников Союза Рассвета. Братков.

– Однако поддержка из Драхмы была, – покачал головой Эдвард. – Вертолет…

– Что? – Том нахмурился.

– Та летающая штуковина с винтом, которая упоминалась в отчете. Секретная разработка Драхмы. Оказывается, у Роя под сукном уже лежала пара донесений от разведчиков, и даже пару КБ он озадачил, а меня об их существовании в известность не поставил. Забыл, говорит. Умник! – буквально выплюнул Эдвард.

– Вертолет… – Том словно бы попробовал слово на вкус. – Я бы назвал: винтокрыл. Красивее звучит. Ну ладно. Так вот, похоже, под нашего общего друга Гарениша роет Управление по делам Народопроцветания.

Управление по делам Народопроцветания – это было, по меркам Аместрис, что-то вроде Министерства Образования, Здравоохранения и Труда, слитых воедино. Чушь собачья, короче говоря. Но у них работает, каким-то образом. По крайней мере, система управления Драхмы последний раз реформировалась семьдесят три года назад, а система Аместрис… ох, не надо по больному.

– Откуда такие выводы? Это в отчетах, которые мне передала резидентура Разведуправления…

– Можно подумать, ты с разведуправлением первый год работаешь! Они скорее удавятся, а конкурирующей фирме лишней буквы не выдадут!.. А то, что я говорю, это вообще никакой не секрет. Хватает и того, что я местные журналы да газеты скупаю и читаю регулярно. Хоть систему формирования исполнительной власти в Драхме, еще помнишь?

– Как не помнить, – Эдвард поморщился, как будто он бы скорее зубную боль терпел, чем означенную систему вспоминал. – Мажоритарно-пропорциональная…

– Ага, ага, она самая, – Том кивнул. – Сколько процентов голосов партия получила – столько их представителей в парламенте. И столько мест в исполнительной власти они имеют право потребовать от премьера.

– Мне всегда было интересно, как они делят проценты министров, – сухо заметил Эдвард.

Том оценил черный юмор. Заодно и напоминание: не повторяй то, что я и так знаю, не держи совсем уж за идиота.

– Так вот, сопоставь… На нынешних выборах Братки выиграли шестнадцать процентов голосов в парламент.

Эдвард хмыкнул. Это он тоже когда-то принял к сведению, но успел благополучно выпустить из головы. Да, в первый момент хочется заорать «Мало!» – но прикусите язык, почтеннейшие! Идиоту понятно, что для Аместрис шестнадцать процентов – нет ничего, потому что до сих пор всего три партии худо-бедно существуют, да и то, если «зеленых» присчитать. А в Драхме, где партий не три, а скорее уж тридцать три – и никто точно не считает?..