Текст книги "Жертвы Северной войны (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

– Шестнадцать, – повторил Том. – А у правящих ныне либералов – тридцать шесть. Понял?

– Силу набрали… – пробормотал Эдвард, глядя в окно. Взгляд его был отсутствующим.

– Ну, они постарше наших будут, – фыркнул Гнев. – Наши эсеры – что! Так, филиал. И, кстати, более радикальные. Эти, Братки, поспокойнее будут. Ну там, социалисты, конечно, но без крайностей. И за расовую чистоту не в полный голос ратуют, в отличие от наших.

– У наших после Ишвара была благодатная почва, – бросил Эдвард. – Люди привыкли.

Он сделал небольшую паузу и спросил:

– Так что, хочешь сказать, что Управитель по Делам Народопроцветания – из братков?

– Из них. Достопочтенный Питрих. Не сталкивался с фамилией?

– Увы мне. Помню только силовиков.

– Зря.

– Я ж не разведка.

– Оправдываешься, Стальной.

– Оправдываюсь, – вздохнул Эдвард. – Плохо оправдываюсь. Ладно. И что?

– У Питриха с Первым Товарищем Управителя Внешних Сношений давно грызня. На идейной почве. Еще как вместе депутатствовали. Газеты лет десять назад только и пестрили их полемикой: молодые, горячие… в общем, Питрих это. Чую. Его уши торчат. Уверен, что это он через подставных лиц купил известный тебе особняк и предложил его нашей общей знакомой.

Тут Том хитрил – пропускал смысл слов через сито круглых, общепринятых фраз. Жозефина Варди вовсе не была его знакомой. Но надо же как-то дать понять, о ком идет речь! Имена он и раньше упоминать не любил, а с тех пор, как стал выполнять для Особого Отдела аналитическую работу, и вовсе разучился.

– Доказательства есть?

– А доказательствами ты бы своих ребят озадачил. Или, если своих нет – с разведуправлением связался. Я тебе не Джеймс Бонд, по крышам бегать и чужие документы на микрокамеру переснимать.

И снова Том хитрил. Он мог бы стать таким или почти таким Джеймсом Бондом – мог бы стать суперагентом, каким мечтала быть Элисия-подросток, Элисия-юная девушка… Но отказался семнадцать лет назад. Потому что не понаслышке знал, что такое лазать по крышам. Скучно. И никакого морального удовлетворения. То ли дело шевелить мозгами, составляя вместе края очередной запутанной головоломки…

Эдвард задумчиво прикусил губу. Взглянул на Тома искоса, как будто челка ему мешала – и как-то сразу вдруг стал моложе, больше похож на себя прежнего. На того самого потрясенного подростка, который подобрал на острове непонятного мальчишку с непомерно отросшими волосами. «Не бойся меня! Я просто хочу разобраться!»

Как же Гнев его тогда ненавидел!

Воспоминание о ненависти грело душу. В те времена он хоть имел моральное право заехать ему в рожу… теперь нет. Уже давно – нет. В особенности после того, как этот человек навзрыд плакал на похоронах Изуми. И после того, как он же потерял брата. Может быть, если бы Том вовремя представил вовремя нужные сведения – о Братках, о Варди, о чем угодно!.. Но он не нашел, не отследил… хотя уже больше пятнадцати лет мотается из Драхмы в Аместрис и обратно, под прикрытием отцовского бизнеса! Да, бизнес ширится: вот, недавно еще филиал открыли… Но и другие дела тоже делаются. Так почему же Том не ничего вовремя не нашел и не передал?! А?!

Мама Изуми говорила: ничего нет страшнее осознания собственной вины. Ты уже знаком с этим зверем, да?.. Ну так вот: ты знаком с самым ужасом мира.

Мама всегда оказывалась права в конечном итоге. И то, что зверь призрачный, никакой роли, в сущности, не играло.

Очевидно, Эдвард озадачил своих «Джеймсов Бондов» или там кого еще поиском доказательств. И даже успел связаться с местным внешним сношателем по этому вопросу. Потому что теперь они ехали именно к приснопамятному особняку, и на лице старшего Элрика… нет, теперь уже просто Элрика, застыло радостно-мстительное выражение. Не дать не взять, смысл жизни поджидал его за поворотом дороги.

Хорошо, что Том, сидевший на заднем сиденье, рядом с напряженно молчавшей Элисией, не мог видеть выражения его лица – максимум, отражение в зеркале иногда ловил.

Эдвард сидел на переднем сиденье, рядом с водителем. Водителя Том не знал: кто-то из молодых. А может, не положено было знать.

Том знал, что в этом особняке не просто особняк Жозефины Варди – там еще и хорошая лаборатория оборудована, и, говорят, комплекс для синтеза красной воды, и, наверное, те самые девочки-телепатки. Том им от души сочувствовал. Но считал, что, если девочки погибнут в пылу битвы, это будет не худшим исходом.

Еще Том надеялся, что сам Эдвард не пойдет на штурм. Да, когда-то, мальчишкой, он неплохо дрался, видимо, и сейчас дерется неплохо, плюс эта его невозможная алхимия… безусловно, Стальной – боец, каких мало. Но при всем при этом – боец. Одиночка, любитель, профан, пусть и нахватавшийся навыков во время своих одиночных вылазок. С профессиональными коммандос, обученными действовать в группах, ему не ровняться. Хорошо бы он это понимал.

Том не сомневался, что соответствующих специалистов Эдвард через границу провез. Теперь предоставить поле битвы им – и все дела. Стальной и так уже сделал все, что мог. Только бы он это понял. Только бы…

Если бы кто сказал сейчас Тому Кертису, что он сейчас переживает за благополучие человека, которого долго считал своим злейшим врагом, который злил и бесил его на протяжении последних почти двух десятилетий, которого… которого любит самая дорогая Тому женщина на свете… В общем, если бы нашелся идиот, сказавший это Тому, Том бы… Том не знал, что бы он сделал с ним. Но идиоту пришлось бы несладко.

Какое счастье, что никто ему так и не сказал.

Водитель почему-то подъехал не к нужному особняку, а выбрал дорогу в обход. Спустя несколько минут Том понял, почему: эта дорога забирала в гору. Они остановились там, где обочина расширялась, и оставался довольно приличный скальной козырек, нависающий прямо над особняком. Отвратительное расположение дома с точки зрения безопасности – плохие архитекторы работали. Да и вообще, всю Долину не так чтобы мастера планировали. С другой стороны, в прошлом веке ружья еще на нужное расстояние не стреляли. И бомб тоже особенно не было. А для хорошего алхимика, если он вздумает подкоп под дом пробить силой своего искусства, расстояние мало что значит.

– Шеф, можно, закурю? – спросил водитель.

Том не уставал поражаться: все подчиненные Эдварда чуть ли не на ты к нему обращались. Запанибрата были. Хотя нельзя сказать, что Стальной каким-то образом поощрял такую неформальность. Не запрещал – и ладно. При этом и уважали его крепко. Если бы Том был лично знаком с фюрером, он знал бы: у Мустанга похожий стиль командования. Не то что бы Эдвард копировал сознательно, просто у него в свое время не слишком много имелось примеров для подражания.

– Кури, – сказал Эдвард. – Только окно открой.

И тут же спохватился.

– Элисия, ты как? Не против?

– Не против, – ответила Элисия.

Сколько-то они сидели просто так, разглядывая шиферную крышу особняка, да мрачное море, которое тихо колыхало холодные волны где-то далеко, за ребристой чешуей других крыш. Особняк был из красного мрамора. В Аместрис – редчайший и роскошнейший материал, только на внутреннюю отделку. В Драхме – куда более дешевый камень: с их стороны Бриггсовых гор его хоть лопатой греби.

Потом Эдвард вышел из машины, хлопнув дверцей. Том подумал: неужели пойдет?.. По дороге, которой приехали, к домам? Или вниз, с кручи сиганет напрямик?!

Не сиганул. Встал снаружи, кажется, присел на багажник, задумался.

Том открыл дверцу со своей стороны, вылез, захлопнул дверцу, подошел к Эдварду. Встал рядом.

– Почему ты здесь, а не там? – спросил Том с усмешкой. – Убедился, что не ровня спецназу?

– Они убили моего брата, – глухо сказал Эдвард. – Понимаешь?.. Ала. Ровня там или не ровня… Я алхимик в конце концов. Государственный. Мне под силу взорвать весь особняк… думаешь, нет?.. Если я окажусь там… боюсь, потом уже никакого суда не будет. И расследования дальше тоже не будет.

– Настолько поумнел? – фыркнул Том. – Не верю.

– Правильно делаешь. Не верь. Я вот тоже не верю.

Но с места не сдвинулся.

Через какое-то время он посмотрел на часы. Внимательно так. А в машине у водителя запиликала рация.

Внизу же ничего не изменилось.

Водитель ответил на вызов.

– Орел, прием.

– Орел, это чайка. Гнездо сняли, яйца целы. Как понял? Прием.

– Отлично понял, чайка. Прием.

– Действуем по расписанию. Отбой.

«Шпионские игры», – подумал Гнев, кривя губы.

Эдвард глубоко вдохнул морозный воздух.

– На вокзал, – коротко сказал он, усаживаясь в машину. – Быстро.

Том юркнул на заднее сиденье. Его помощь и его заступничество не понадобились. И вообще все совершилось до неприличия быстро и буднично: ни тебе выстрелов, ни тебе взрывов. Снаружи даже ничего не заметно было.

Умом Том понимал, что именно так проходят все по-настоящему успешные операции. Умом-то понимал, но… видимо, недоиграл чего-то. Недобегал по крышам.

«Как себя чувствует Эдвард? – подумал вдруг Том. – Его месть за брата завершилась… или вот-вот завершилась. Не кажется ли ему, что его жизнь кончается?»

Завершенная месть – самый страшный яд. Она просто выпивает у тебя силы по капле. Такое вот у нее нехорошее свойство. Может быть, именно поэтому Тому казалось, что должно что-то случится. С Эдвардом, с Элисией… все что угодно. Вылезут откуда-то недобитые алхимики, из числа сторонников Варди, Эдвард не успеет с ними справиться, то да се, кровь на снегу…

Не случилось, слава… неизвестно, кому, но, определенно, слава.

А что теперь?.. Надо полагать, Эдварда уже ждет специальный поезд, отмазанный от всех таможенно-дипломатических проволочек, и добычу – те самые замечательные «яйца», небось, скоро погрузят туда. Едь до самой Аместрис – не хочу. Не оправдалось предчувствие.

– Ну что, Том, куда тебя подкинуть? – спросил Эдвард со странной сердечностью, уместной, пожалуй, и впрямь лишь по отношению к маленькому ребенку. – Называй место.

– Отель «Нетопырь», – мрачно сказал Том. – Улица Бхагавад, пять.

Его высадили у отеля. И Элисия даже поцеловала маленького гомункулуса в щеку – он не успел увернуться. Прикосновение губ обжигало долго…

Скоро Том вернется домой. Вечером уходит его поезд, до Дублита ехать трое суток. Надо будет порадовать отца: рассказать, что переговоры с потенциальными покупателями (хорошо идет аместрийская говядина, ох, хорошо!) завершились успешно. Предъявить два подписанных контракта. А о том, что еще случилось, Сигу Кертису знать не обязательно. Меньше знаешь – крепче спишь.

Том, бывший Гнев, спал очень плохо.

«Мне нельзя больше видеться с ней. Совсем нельзя. Надеюсь, с ней все будет в порядке…»

..С Элисией все было в порядке по приезду – по крайней мере, физически. Но то, чего боялся Том, все-таки случилось – уже в Столице. Когда преступницу Жозефину Варди везли в тюрьму, недозачищенные остатки столичных эсеров, неведомо как прознавшие о транспортировке («Утечка, – фюрер Мустанг подожмет губы и сурово нахмурится, глядя на главу разведуправления. – Утечка, либо у вас, либо в Особом Отделе. И ты мне ее найдешь. Понял?!») попытались отбить арестованную. Они не приблизились к успеху ни на йоту, но один из них, когда уже понял, что убежать не получится, протаранил своим автомобилем одну из легковушек сопровождения. Эсер, конечно, не знал, кто в ней ехал. А ехал в ней именно Эдвард Элрик, начальник Особого отдела собственной персоной. Обычно в таких случаях вела его секретарь, но в тот день она уступила место за рулем, подчинившись прямому приказу. Приказ звучал как насмешливое «Ей-ей, Элисия, обрыдло мне это уже… какой смысл быть большим начальником, если я даже баранку покрутить не могу?!» – но Элисия никому этого не скажет. Только будет терзаться про себя. Если бы за рулем сидела она… если бы… она бы наверняка смогла увернуться! Шофер из нее куда лучший, чем из Эдварда, это-то точно!

Зверь собственной вины самый страшный на свете, даже если он призрачный.

Бонусы:

* * *

Эдвард: Ну сколько мне еще валяться в реанимации?

Мадоши: Пока сессию не закрою – будешь валяться, как миленький! А будешь выступать – еще что-нибудь лишнее отрежу! *плотоядно оглядывает кровать*

Эдвард: Ну что ты, учеба превыше всего!

* * *

Элисия: Том, ты не хочешь признаваться мне в любви, потому что боишься, что я отвечу взаимностью и прослыву извращенкой-педофилкой?.. О, как это мило!

Том: Нет, я просто стесняюсь того, что у меня такое дурацкое имя.

* * *

Элисия: Ну-ка, попробуй и скажи, что они сюда засунули! Это не мышьяк и не цианистый калий. Напоминает синильную кислоту. Может, хоть ты поймешь?

Том:…

* * *

Прикосновение губ обжигало долго – аместрийские ученые старательно продумали формулу кислотной помады

Глава 19. Dum spiro spero

Уже стемнело, и за окном разыгралась нешуточная метель: во всяком случае, в свете фонаря стекло лизали настоящие волны снега, оставляя на нем примерзшие инеистые потеки. Альфонс Хайдерих уже достаточно изучил погоду этого города, чтобы быть уверенным: завтра все стает. Может быть, с утра, а может быть, к обеду, но стает непременно.

– Эх, гнилая погодка, – недовольно пробормотал Керспи, перебирая черную бороду толстыми пальцами-коряжками. – То ли дело у нас… снег… и радуги над снегом.

– Радуги? – переспросил Альфонс. Последнее время Керспи начал все чаще побеждать. Вот и сейчас: он уверенно разыгрывал черными эндшпиль при лишней пешке, а белые вынуждены были оставаться в обороне, время от времени уныло огрызаясь.

– Ну, вроде вашего северного сияния, только днем. Это, конечно, не водяные радуги. Какие-то там капризы атмосферы… рефракция там, или дисперсия?.. Хрен его знает, я же не синоптик. Я, друг мой, зверь-гуманитерий… Возьму-ка я пешку, пожалуй, – рука скакнула над доской, переставив ладью на Д2.

Альфонс нахмурился. Размен в таком эндшпиле гибелен, а кроме него после такого финта белым оставался один-единственный ход. Причем ход этот более всего походил на ловушку, причем даже не очень искусно спрятанную – скорее, издевательскую. Вот мол, я! Как ни крути, от меня не скроешься!

– Вот поэтому и сидите тут… – сказал Хайдерих, переставляя коня на F6. – Были бы механик, вроде меня, починили бы свою тарелочку легче легкого.

– Не факт, – не согласился Керспи. – Я ж не знаю точно, в чем проблема-то. Вдруг заменка полетела?.. В смысле, что чинить нельзя, только менять можно?.. Где бы я тут запаску нашел, а?.. – он взял еще одну пешку, и теперь черная ладья уверенно обосновалась на F2. Только что язык не показывала. – Что и требовалось доказать…

– Вот в том-то и дело, что наверняка сказать вы не можете. И кто вас, таких неподкованных, в одиночку выпускает, а?..

Хмуриться Хайдериху уже было просто некуда: черные получали завидное тактическое преимущество. Грозил вечный шах, да еще и с атакой на коня.

– Да, бес попутал… Я ж на грант надеялся, ан нет, не дали… Пришлось чисто на университетские фонды лететь. А там помощнику плата такая полагается, что разве кто из студентов возьмется, чтобы зачет за практику засчитали. А толку мне с того студента?.. Что он может, я могу лучше. А чего он не может…

– Все с вами ясно, – Хайдерих улыбнулся. – Хорошо хоть энергии хватило сигнал подать. Когда, говорите, за вами прилетят?

Куда же ходить?.. Нет, серьезно?.. Понятно, что конем – надо защищать пешку – но H4 или E3?

– Да вот… хмм… может, через неделю, может, через две. Недолго осталось.

– Жаль, – искренне сказал Хайдерих. – Где найдешь еще такого интеллигентного собеседника? Подселят какого-нибудь истерика…

Нет, и все-таки, куда?.. Что-то ты мне подскажешь, коняшка?..

– А вы опять буйствовать начните, чтобы в одиночку посадили.

– Ага! И успокоительные кололи снова… ну вы придумаете тоже, Керспи. Я от того раза чуть в самом деле с ума не сошел.

– Виноват, – буркнул Керспи, снова поглаживая пальцами бороду. – Мне-то ваши земные лекарства до лампочки, вот и…

– Ладно, где наша не пропадала, – махнул рукой Хайдерих. – Вдруг этот многообещающий юноша, Анджей…

И тут пришельца из параллельного мира осенило. Почему он так вцепился в этого коня, в самом-то деле?.. Все правильно вцепился: конь закрывает окно черному королю! И не надо его никуда двигать, пусть стоит, хорошенький, где стоял!

– А знаете, вам мат, – сказал Хайдерих почти с сочувствием.

Ибо ладья на С8 – и никаких проблем!

– Где?.. Ах, черт… – Керспи вцепился в бороду обеими руками. – Молодец, Альфонс! Коня-то я и не приметил!

Тут дверь распахнулась – ее открыл снаружи плечистый санитар. Позади санитара стояла симпатичная светловолосая женщина с холодными глазами. И Хайдерих, и Керспи ее прекрасно знали: это была замначальника отделением.

– Альфонс Хайдерих? – спросила она «тюремным» тоном. – Следуйте за мной.

Хайдерих и Керспи удивленно переглянулись. На процедуры больных приглашала, в лучшем случае, медсестра, а то и вовсе никто не приглашал – расписание оных было старожилам прекрасно известно. О посетителях тоже сообщали медсестры, но часы посещений – днем, а не вечером. Да и, посвятив друг друга в истории своего появления в психиатрической лечебницы, оба жильца триста шестой палаты были уверены: никто к ним не придет и придти не может.

– Ну что ж, – Альфонс Хайдерих поднялся. – Все равно партия закончена.

– Удачи, коллега, – вполголоса произнес Керспи.

Дверь закрылась за небольшой делегацией, и инопланетный этнограф остался в палате один. С тоской он поглядел на шахматную доску. Предчувствие, развивающееся в полную силу только у человека, долго прожившего в четырех стенах, подсказывало ему, что товарищ больше не вернется. Керспи оставалось только надеяться, что судьба его приятеля переменилась к лучшему. Кто знает, может быть, Хайдериху все-таки удастся вернуться домой к жене и сыну, о которых он так много рассказывал?

– Удачи… – повторил инопланетянин.

В конце концов, надежда – отличительная черта всех живых существ в любом уголке галактики.

Альфонса действительно провели в кабинет главврача. Он здесь ни разу не бывал, понятное дело, но как следует оглядеться не получилось: внимание Хайдериха моментально приковали к себе две женщины. Одна из них стояла возле письменного стола, скрестив руки на груди, и гневно постукивала ногой в сапоге по ковровой дорожке, а вторая сидела в «гостевом» кресле, почему-то крепко держась за подлокотники, как будто кабинет вот-вот должен был набрать вторую космическую.

Первая – это была Уэнди. Его, Альфонса, Уэнди.

Нет, конечно, на самом деле женщина отличалась от фру Хайдерих. Например, ее волосы, значительно длинней, кстати, были почти свободно распущены по плечам, лишь несколько прядей сколоты на затылке – такие прически носили в их мире только совсем молоденькие девушки. Во-вторых, юбка на ней была просто неприемлемо коротка: подобных в Германии не носил вообще никто – даже дамы легкого поведения. Впрочем, Альфонс уже знал, что здесь одеваются гораздо более открыто, и мужчины, и женщины… не сказать, чтобы знание такого рода было легко принять.

В-третьих, знакомая незнакомка казалась… жестче, что ли?.. Старше?.. Да, пожалуй, немного старше. Может, кто другой и не заметил бы – но только не Альфонс.

И все же, как похожа… как похожа… Как будто отражение в не слишком искусно сделанном зеркале, искаженное, но тем не менее – отражение родного лица. Сердце все равно забилось чаще, голова стала пустой, словно ее продуло вдруг холодным ветром.

Вторую женщину – ту, которой, в виду явной беременности, уступили кресло, – Альфонс тоже узнал сразу. Только и разницы, что кожа смуглее, кудри не черные, а темно-каштановые, да глаза… серьезнее, что ли?.. И почему-то не прячется даже в уголках рта такая обычная для Мари ироничная улыбка. Где она ее в этом мире потеряла?.. Наверное, там же, где и отвращение к браку и деторождению.

Обе женщины буквально впились в Альфонса глазами. Ему показалось: когда отвернется, взгляды не удержатся, отцепятся, словно гарпуны, выдирая клочки кожи с ошметками мяса. Они тоже в нем кого-то узнали?.. Скорее всего. Это может оказаться неприятнее, чем он себе представлял. «Может, лучше бы меня тогда казнили за убийство?»

– Пожалуйста, – сказал главврач – пожилой, очень высокий мужчина. Лицо у него точно окаменело, вертел бы в руках карандаш – сломал бы карандаш. Ни дать, ни взять, заставляют есть что-то отвратительно невкусное, да еще и нахваливать. – Пациент Хайдерих. Это тот, кто вам нужен?

Спросил не у двойника Уэнди – интересно, ее зовут так же?.. – и не у двойника Мари. У двух других: высокой, атлетически сложенной девушки, чьи светло-русые волосы были заплетены в две косы кольцами на затылке, – и немолодого мужчины в военной форме, такого незаметного, что, казалось, он теряется на фоне стены.

Девушка с косами – все-таки почти детская прическа! – бросила беспомощный взгляд на первых двух.

Кудрявая – Мари?.. – кашлянула чуть, и спросила… голос у нее был точь-в-точь как у Мари.

– Простите… вам имя «Эдвард Мэтьюз» о чем-то говорит?..

– Эдвард Мэтьюз? – Хайдерих даже вздрогнул: что-что, а это он не ожидал здесь услышать. Особенно, почему-то, из ее уст. – Да, конечно. Это мой друг детства и партнер по бизнесу. А вы…

– Меня зовут Мари Элрик, – перебила женщина. – Пожалуйста…скажите еще… что такое, по-вашему, Шамбала?!

– Шамбала – это… – он запнулся. После вопроса о Мэтьюзе этому уже можно было не удивляться. – Это не слишком приятное местечко. Там можно, например, получить власть. Можно воплотить свои мечты в жизнь. Только мне бы такой жизнью жить не хотелось.

Пальцы женщины сжали подлокотники так, что края ногтей побелели, а лунки, напротив, сделались едва ли не фиолетовыми.

– Это он! – воскликнула Мари Элрик. – Уинри, мисс Хьюз, капитан Филлипс, это точно он! Он отвечает так же, как было в дневнике!

– Так значит… – двойник Уэнди, которую назвали Уинри, опустила руки и бросила радостный взгляд – почему-то не на самого Хайдериха, как он в глубине души ожидал, а на Мари. – Значит, есть надежда…

– Постойте, дамы, – девушка – мисс Хьюз? – выступила вперед. – Доктор Хайнгис, поскольку наши выводы подтвердились, полагаю, мы можем забрать этого пациента?

Врач скосил глаза на официального вида бумажку, которая лежала перед ним на столе.

– Полагаю, у меня нет другого выбора, – сухо сказал он. – Но я этого так не оставлю. Я буду жаловаться министру.

– Вы всерьез думаете, что министр не в курсе? – спросил вдруг незаметный человек. Без малейшего следа иронии.

Главврач тяжело промолчал.

– Министр в курсе, – продолжил тот, кого звали капитан Филлипс. – Это был приказ фюрера. Кроме того, пациенту ничего не угрожает.

– Я не могу отпустить без медицинского надзора…

– Поверьте, надзор мы обеспечим.

Выражение лица главврача стало еще кислее.

«Ничего не угрожает?.. Фюрер?» – по спине у Хайдериха пробежал озноб. От одного этого слова во рту появлялся неприятный железный привкус, а воздухе начинало ощутимо пахнуть гарью.

Если наши миры действительно так похожи… Может ли быть, что на самом деле ему очень даже угрожают?.. Но ведь эти женщины, они и в самом деле двойники его жены и жены… ну ладно, пусть не жены… его друга… вероятно, им-то доверять можно?

– Так значит, мы пойдем, – произнесла девушка с косами неожиданно властно. – С вашего позволения…

Она направилась к выходу. Поравнявшись с Хайдерихом, слегка коснулась его рукава самыми кончиками пальцев.

– Пойдемте, господин Хайдерих. Мы вас забираем.

– Кто «мы»? – спросил он с необычной для себя резкостью.

– Особый отдел, если угодно. Я – Элисия Хьюз, личный секретарь господина Эдварда Элрика. Капитан Филлипс – старший секретарь фюрера. Обе миссис Элрик («Обе?.. Ну правильно… здешние Эдвард и Альфонс – братья…») – важные свидетельницы по вашему делу. Еще вопросы… – она перебила сама себя. – Нет, даже если у вас есть еще вопросы, все равно сначала пойдемте. Деваться вам сейчас некуда.

– Мы не желаем вам плохого… господин Хайдерих, – произнесла Уинри Элрик, двойник Уэнди Хайдерих. В ее голосе звучало участие и что-то еще – он мог понять, что.

Хайдерих пожал плечами и вышел из кабинета следом за симпатичной секретаршей. Ему действительно было некуда деваться. К тому же, он был почти уверен, что эти люди не желают ему зла. Почти. Слабый привкус сомнения оставался.

Каким-то образом этот привкус напоминал о днях одинокой жизни в Мюнхене – давным-давно, на заре юности, тысячу лет назад. Это и нервировало, и будоражило одновременно.

Капитан Филлипс задержался в кабинете, чтобы помочь Мари подняться с кресла.

Хайдериху не предложили зайти в палату, взять вещи или что-то еще в том же духе – просто вывели с заднего входа. Он не покидал помещение больницы последние несколько месяцев, и даже удивился, до чего терпким, почти острым показался ему холод. Воздух почему-то пах гвоздикой и имбирем, а почти настоящая метель хватала лицо мокрыми ладонями.

Шагать по снегу в казенных тапочках было, мягко говоря, неприятно, однако идти пришлось недолго: машина, куда Хайдериха запихнули, стояла вплотную к крыльцу. Его усадили на заднее сиденье, между Мари Элрик и Элисией Хьюз. Уинри Элрик села на переднее сиденье, рядом с водителем, и Хайдерих от души этому порадовался. Умом он прекрасно понимал, что общего у этой женщины и Уэнди не больше, чем у двух сестер-близняшек, разлученных во младенчестве… но только умом. Ее присутствие рядом вызывало в нем странное, нервное чувство – будто она была манекеном, искусной подделкой, замаскированной под оригинал неведомым гением обмана. Нехорошо и нечестно по отношению к ней. Может, пройдет, когда он привыкнет?.. Интересно, Эдвард Элрик, когда жил у них в Мюнхене, чувствовал примерно то же самое?.. Как же он умудрялся этого не показывать – с его-то темпераментом?

Едва дверцы машины захлопнулись, атмосфера в их маленькой группе совершенно изменилась. Лица женщин стали если не радостными, то радостно взволнованными, сбросив маски деловой напряженности.

– Господи, Альфонс! – воскликнула Уинри Элрик. – Это все-таки вы! Все-таки именно вы! И именно из параллельного мира!.. Это ничего, что я к вам так запросто, по имени?

– Какие церемонии, Уинри? – в тон ей ответил Альфонс. У него упал с души камень, и слегка кружилась голова: от предвкушения свободы, пусть и слегка подпорченного присутствием людей в форме, и от того, что нашлись люди, которые ему поверили! Неужели можно говорить правду без потаенной ироничной улыбки, можно говорить правду, и не казаться самому себе плохим игроком, неумелым пересмешником, получающим от судьбы одни пинки да зуботычины? Можно говорить правду – и не сомневаться в своем рассудке? Ведь одолевали, одолевали его иногда мысли – а что, если он на самом деле псих, если правы люди, держащие его взаперти?

А вдруг он и впрямь сходит с ума?.. Именно поэтому окружающие женщины так похожи на дорогих ему людей…

– Сейчас едем в одну из специальных резиденций фюрера, – заговорила Уинри, когда машина под руководством умелого шофера в той же синей форме выруливала со двора. Краем глаза Хайдерих заметил, что, едва они вывернули за ворота, за ними двинулись еще две поджидавшие там машины, – факт, который снова заставил его нервничать. – Насчет вас уже отдали распоряжения. Альфонс, вы… – она на мгновение задохнулась от волнения. – Вы хоть представляете, как много значит то, что вы… Да нет, откуда вам знать! Понимаете, Альфонс, мы же думали, что наш Альфонс мертв, а теперь, когда вы здесь… ну почему-то же вы здесь оказались! А тела так и не нашли! Я, конечно, не алхимик, но Рой тоже считает, что мог каким-то образом произойти обмен! Вы здесь, а он – там! Живой и здоровый! Вы представить себе не можете, как много это значит для нас! Для Эдварда!

– Отчего же, думаю, немного понимаю, – мягко сказал Хайдерих. – Я… тоже думал над этим, но так и не придумал ничего путного. В моем мире наука такими вещами не занимается. Единственное, памятуя об истории семнадцатилетней давности, я только мог надеяться, что мой двойник оказался в моем мире, а не застрял где-нибудь у врат. Хотя… наш мир не самое приятное место.

– Наш тоже, – сказала Уинри. Сказала таким тоном, что Альфонс машинально оглянулся на Мари: в его мире эта фраза, окрашенная столь знакомым безысходным юмором, могла принадлежать только подруге Эдварда. Однако та молчала, печально улыбаясь краешками губ, и Хайдерих понял, что это произнесла старшая миссис Элрик.

– Наверное, так говорят все, – кивнул Альфонс. – А насчет обменов… это у вас алхимия и все прочее, полагаю, вы сможете ответить лучше.

– Полагаю, – кивнула мисс Хьюз. – И фюрер тоже так полагает. Филлипс как раз занимается этим. Надо создать группу алхимиков, возможно, целую лабораторию.

Хайдерих сразу почувствовал себя неуютно. Оправдывались его худшие подозрения.

– Мне не хотелось бы становиться подопытным кроликом, – осторожно начал он.

– Не бойтесь, – сказала Уинри. – Ничего с вами плохого не случится. Рой вас в обиду не даст, в любом случае.

– Рой? – уж не имеет ли он что-то общее с Роем Мэтьюзом?.. Да нет, чепуха, просо имя совпало…

– Фюрер Мустанг, – это сказала уже Мари, и Хайдерих сразу же отбросил всякую мысль о сходстве этих двух Роев: он не мог представить дядю Эдварда, бунтаря и правдолюбца, официальным властителем. – Возможно, когда вы с ним встретитесь, он тоже покажется вам знакомым… так же, как показалась знакомой Уинри.

– Да? – удивленно спросила Уинри. – Я показалась вам знакомой, Альфонс? Вы знали моего двойника в своем мире?

– А Эдвард вам не рассказывал? – тихо спросил Альфонс. – Да, знаком. С двойником миссис Элрик – Мари – я тоже знаком.

– Вот как? – Мари выглядела удивленной не на шутку. – Как странно… – она потерла виски.

Уинри усмехнулась.

– Похоже, наша причудливая компания в любом из миров собирается вместе. И мы с вами там так же друзья?

Альфонс подумал и решил сказать.

– Вообще-то, вы – двойник моей жены, Уэнди Хайдерих. А вы, Мари, – он обернулся к своей соседке, – двойник жены моего друга Эдварда Мэтьюза, – он решил не вдаваться в сложную схему взаимоотношений этой пары, тем более, что слово «невеста» не отражало истины, а слово «любовница» звучало фальшиво.

Обе женщины удивленно моргнули – почти синхронно. И уже совершенно синхронно сказали:

– Ничего себе!

– Простите, что в этом такого удивительного? – после короткой паузы спросил Альфонс. – Насколько я понял, раз вы обе «миссис Элрик», то и в этом мире…

– Потому что здесь, у нас, все обстоит с точностью до наоборот, – со смешком ответила Уинри. – Будете смеяться, но жена Эдварда Элрика – я. А Мари – жена Альфонса. Которого мы до сегодняшнего дня считали погибшим. Так что, можно сказать, ваше появление для нее значит больше, чем для меня – хотя я и люблю Ала. Но… но больше всего, мы надеемся, хорошие новости пойдут на пользу Эду.