Текст книги "Жертвы Северной войны (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Тед мотнул головой.

– Я только знаю, что его брат – начальник СД. И все. И что они крупно поссорились, и в основном поэтому отец не хочет возвращаться в Германию. Вот уж чего не понимаю! Ну ладно, пусть даже его брат какой-нибудь негодяй, обманом пролезший во власть, но разве можно всех мерить по одной мерке!

– Ох, Тед… – Эдвард грустно покачал головой. – Рейнхард Гайдрих не просто начальник СД. Он еще и изобретатель «лагерей смерти»… знаешь, что это такое?

– Слышал, – уклончиво сказал Тед. – Но неужели они действительно существуют?

– Дядя Рой говорил мне, что существуют, – жестко произнес Эдвард. – А ему я верю. Ну а еще… если ты где-нибудь разыщешь официальную биографию Рейнхарда Гайдриха, ты увидишь, что там ни слова не будет о его младшем брате. Но это-то еще ладно – биографии обычно и не упоминают о таких вещах. Ты там прочтешь, что Гайдрих был ребенком из богатой семьи, что его отец был директором консерватории… или дед?.. Ох, не помню уже. Что он сам в этой консерватории учился. Что служил в подводном флоте. В общем, много чего прочтешь.

– Но разве дедушка не был сапожником… – начал Тед.

– Да, вот именно, – кивнул Эдвард. – Биография Рейнхарда от начала до конца придуманная. Он сам ее и изобрел… или для него изобрели, не суть важно. Разумеется, не описывать же, как он довел бедняка-отца до инфаркта, сперев из дома большую для него сумму денег и свалив вину на младшего брата!.. И вот этот человек ведет на твоего отца охоту. По многим причинам. Тут и личная ненависть, и месть за кое-какие события в прошлом, и желание избавиться от нежелательного родственника, и зависть, вероятно… да бог его знает, что еще! А он действительно занимает очень высокое положение. Даже пусть все остальные в Рейхе – отличные ребята, которые просто время от времени вынуждены действовать жесткими методами, чтобы привести немецкий народ к процветанию… как ты думаешь, дорого ли будет цениться там жизнь личного врага такого могущественного человека?..

Тед нервно облизнул губы. Воображения ему было не занимать.

– Вот видишь, – кивнул Эдвард. – Так что… знаешь, Тед, я надеюсь, со временем ты переменишь свои взгляды, но, скажу тебе, сейчас у тебя нет иного выхода, как скрываться с вместе с нами, глупыми заблужденцами.

– Я вовсе не считаю вас глупыми! – запальчиво воскликнул Тед. – Просто… я хочу понять.

– Ну тем более, – улыбнулся Эдвард. – Ладно, по-моему, сейчас самое время пойти перекусить… склянки бьют, слышишь?

Он приобнял Теда за плечи, уводя его от бортика.

– Я уже поел, – сказал Тед. – Я же раньше проснулся… зашел на камбуз, и попросил Стефана чего-нибудь перекусить. Ну он и выдал мне завтрак раньше.

– Ясно, – кивнул Эдвард. – Ну ладно, а я пошел.

И направился к корме.

– Доброе утро, Англичанин! – проходящий мимо матрос Пит, один из пяти членов экипажа хлопнул Эдварда по плечу.

– Привет, Коротышка! – отозвался тот.

Тед хотел было снова повернуться к борту, как тут… палуба взорвалась. Прямо под ногами Эдварда. Клуб дыма смешался с туманом. А Эдвард и Коротышка пропали – упали, наверное. И все равно из-за дыма ничего не видать.

В первую секунду Тед замер, вцепившись в борт. Потом его словно сорвало с места. Он помнил, где ведерко с песком и багор… помнил… точно помнил…

Палубу моментально заволокло дымом. Ничего не разглядеть. «Ладно, за борт я выпаду, только если очень захочу…» – подумал Тед. И тут же согнулся от кашля: дым оказался чрезвычайно едким. «Но я все равно пойду ко дну. Мы все пойдем ко дну. Мы тонем. Что же взорвалось?.. Двигатель?..»

Черт, нашел, о чем последний раз в жизни с дядей поговорить! О политике! А если Эдвард погиб?! Нет, нет, не может быть!..

Небо было необыкновенно красивым. Серо-голубым, жемчужным. Ветер пах солью и немножко снегом. Ветер прилетел с севера, с ледяных морей. Облака легкие, словно перья. Легкие складки на невесомой шелковой ткани. Моря складчатое, небо складчатое… Жизнь складчатая.

«Мари бы могла подойти сейчас, – подумал Альфонс. – Она подошла бы, коснулась моей руки своей и спросила бы с улыбкой в голосе: „О чем думаешь?“ Дурацкий вопрос, и она знала бы, что он дурацкий, поэтому ее тон был бы чуть-чуть извиняющимся. Самую капельку. А я открыл бы глаза и увидел бы ее… она стояла бы рядом, опершись о перила, ее волосы были бы распущены и их трепал бы ветер. И я сказал бы: „О тебе…“»

– О чем думаешь? – спросила Мари Виртиц с усмешкой в голосе.

Альфонс открыл глаза и обернулся. Он слышал, как она подошла, и теперь она стояла рядом, опершись локтем о перила и, чуть прищурившись, смотрела на него. Губы ее улыбались, как всегда иронично – кажется, эта Мари не умела улыбаться по-другому, – глаза были серьезными. Темные кудри – не темно-коричневые, а черные, – ветер швырял ей в лицо, но она не пыталась их прибрать.

– Ни о чем, – покачал головой Альфонс. – А Уэнди все еще спит?

– Да, так и не проснулась, с тех пор, как мы на борт поднялись, – пожала плечами Мари. – Завидую. У меня вот всегда бессонница, когда волнуюсь. Так что… – она вдруг зевнула, прикрыв рот рукой, и тут же хмыкнула. – Вот видишь.

– Знаю, – кивнул Альфонс совершенно машинально.

– Что знаешь? – удивилась Мари.

– Что у тебя бессонница.

– Ты наблюдательный… – кивнула она.

Альфонс не стал поправлять ее: бессонница от нервов была и у настоящей Мари. Собственно, если подумать, именно из-за этого их роман и начался…

– Послушай… двойник Эдварда в вашем мире – твой брат, да? – вдруг спросила Мари.

Альфонс кивнул.

– Ты не мог бы рассказать мне о нем?.. Мне интересно.

– Очень даже мог бы, – Альфонс кивнул и улыбнулся. – Тебя, наверное, интересуют отличия?.. Знаешь, я не слишком хорошо знаю вашего Эдварда, но могу точно сказать: мой брат гораздо более самоуверенный. И мрачный. И гораздо ниже ростом.

– Ниже ростом?! – Мари рассмеялась. – Не представляю Эдварда коротышкой!

– Да-да. Кстати, от слова «коротышка» он ужасно бесится. В юности даже накидывался на людей из-за этого. Теперь немного остыл. А может, это важный пост на него так повлиял.

– Какой пост? – с любопытством спросила Мари. – Эдварда на государственной службе я тоже не представляю!

– Мой брат тоже себя в таком качестве не видел. Но после войны у нас было тяжелые времена. Тогда фюрер решил организовать собственную спецслужбу… те, которые уже были, они… в общем, он не мог рассчитывать на их лояльность. А Эдвард, с одной стороны, обладал многими полезными навыками, с другой, был одним из немногих, кому Рой мог по-настоящему доверять…

– Рой? – переспросила Мари.

– Ну да, – Альфонс улыбнулся. – Я знаю, что в этом мире его двойник – дядя Эдварда. В нашем мире они просто большие друзья. Хотя постоянно грызутся, стоит им оказаться рядом в одном помещении.

– Ну да, здесь тоже, – кивнула головой Мари. – И очень друг друга любят. Так что, думаю, некоторые вещи никогда не меняются.

– Что-то вроде… наши миры вообще очень похожи. Ну так вот, собственно, тогда Эдвард и оказался частью Особого отдела МЧС… ну и я с ним за компанию. Особый отдел МЧС – это мы так до сих пор называемся для маскировки… – Альфонс хмыкнул.

– Что?..

– Да нет, просто забавно рассказывать такие жутко секретные вещи – пусть у нас это давно уже секрет полишинеля – вот так в открытую…

– Понимаю, – Мари улыбнулась. – А что Уэнди?.. Ты знаешь ее двойника в нашем мире?.. Может быть, там она как раз сестра Эдварда?

– Нет. Жена.

– Что?.. – Мари выглядела явно сбитой с толку. Потом она снова улыбнулась, но уже как будто через силу. – Ну да… может быть, и у нас все могло бы так повернуться, если бы он не пропал тогда… и эта их разница в возрасте…

– Не расстраивайся, – мягко сказал Альфонс. – Ясно же, что в этом мире он любит только тебя. Я вас достаточно наблюдал, чтобы это с уверенностью сказать. Как ты заметила, некоторые вещи никогда не меняются. Я достаточно знаю своего брата, чтобы худо-бедно понимать его двойника. К тому же, в нашем мире у них нет никакой разницы в возрасте. Там Эдвард меня старше. Они с Уэнди ровесники. А с твоим двойником он даже не знаком.

– То есть моего двойника ты у себя не встречал? – спросила Мари.

Альфонс промолчал. Он догадывался, что сейчас чувствовала Мари: выяснить, что люди, которые близки здесь, оказывается, близки и в параллельном мире… все, кроме нее. Она-то оказывается словно бы исключенной из тесного круга. Но сказать, что «да, встречал»… и что потом?.. Объявить все, как есть?.. Как-то оно будет странно… Очень странно. Да и сам Альфонс чувствовал себя ни лучшим образом. Он четко видел, что это не та Мари, что она очень похожа, почти, но все же отличается, самую чуточку… Разница почти мучительная: все так и кажется, что вот со следующим словом пелена слетит, что-то изменится, миры со щелчком встанут на место, и здешняя Мари станет его Мари…

Нет, не станет.

И здешний Эдвард никогда не станет вести себя как его брат.

И здешняя Уэнди никогда не станет вести себя как Уинри… и чем дольше он здесь задержится, тем чаще будет ловить в ее глазах то же самое мучительно выражение: ищущие… кто знает, может быть, он сам именно так сейчас смотрит на Мари?!

Альфонс полуприкрыл глаза.

– Может быть, еще встречу, – сказал он мягко.

Полуправда не прямая ложь.

– Может, оно и к лучшему, – Мари беззаботно пожала плечами. – А то еще выяснилось бы, что я какая-нибудь жуткая злодейка! У меня с детства были асоциальные наклонности. Если захочешь послушать баечки, как-нибудь расскажу, как я познакомилась с плохим мальчиком Китом. Послушай… выходит, двойник Уэнди тебе не жена?..

– Именно, – Альфонс кивнул, не открывая глаз.

– А я-то все дивилась, что ты так совершенно спокойно с ней общаешься! Мне вот было бы не по себе общаться с двойником Эдварда, например, особенно если бы с ним самим я бы оказалась в разлуке… – она снова пожала плечами. Помолчала. Потом спросила. – А у тебя кто-нибудь остался там?..

– Я холостяк, – Альфонс снова посмотрел на нее. – И детей у меня нет. Тед в нашем мире никогда не рождался. Или родился в другой семье. Во всяком случае, его двойника я никогда не встречал. Может быть, тоже еще встречу.

– Да, – Мари широко улыбнулась. – Теперь, если в один прекрасный день в ваш Особый отдел придет на работу устраиваться парень с его лицом, у тебя будет повод за ним приглядывать. Как-никак, двойник сына двойника, не чужой!

– Совершенно верно, – усмехнулся Альфонс.

Пароход «Жемчужина Уэльса» уверенно шлепал по воде в Англию. Облака в небе уверенно плыли по своим делам. Мари Виртиц уверенно шутила, скрывая страх. А у Альфонса Элрика сердце сжималось от тоскливой неуверенности. Теперь, когда билеты были куплены и Копенгаген остался позади, у него наконец-то появилась передышка, чтобы подумать о том, что же с ним случилось, и как ему вернуться домой.

А что если… никакого способа нет?..

Бонусы:

Тед: Здравствуйте, меня зовут Теодор Хайдерих. Мне 15 лет. В 15 лет в жизни каждого японского школьника начинается пора приключений… Остальным очень не повезло, что они со мной связались.

Эдвард Мэтьюз (ощупывая раскроенный доской затылок): А мне – больше всех.

* * *

Мадоши: Та-ак… как же мне вывести вас из дома, окруженного гестаповцами?.. Может быть, у вас на чердаке припрятан еще один самодельный самолет?.. (Уэнди Хайдерих отрицательно мотает головой) Нет?.. Точно нет?.. Ладно, что у нас не такое заезженное?.. А! Подземный ход!

(Все в большой и жирной капле)

* * *

Альфонс: Уэнди так странно на меня смотрит… Наверное, она хочет затащить меня в постель. Но я не дамся. Я храню верность моей Мари.

Уэнди: Нет, я хочу тебя убить, потому что это может вернуть моего мужа.

Альфонс:…

* * *

Мари: Альфонс-двойник так странно на меня смотрит… Наверное, он не может мне доверять, потому что он не знаком с моим двойником.

Альфонс: Нет, я хочу затащить тебя в постель.

Мари:…

Глава 16. Звонок от мисс Хьюз

– Как ты можешь не кричать… – вдруг сказала Уинри.

– Что? – Мари подняла глаза от шитья. Они обе, сидя за обеденным столом в гостиной, шили. Уинри перешивала свой старый рабочий комбинезон для Нины, не забывая поворчать, что «большая уже, могла бы и сама заняться». Вообще-то, Нина сперва попробовала сделать это самостоятельно, и кончилось это тем, что вещь оказалась изрядно порезанной. Теперь Уинри приходилось возиться, помимо всего прочего, и с плодами ее незавершенных усилий.

Мари шила распашонку.

– Я просто подумала… – тихо сказала Уинри, – что если бы я потеряла Эдварда, я бы вопила без передышки, а потом бы, наверное, потеряла сознание или еще что. И просто не знаю, как бы я дальше жила.

Мари хмыкнула.

– Счастливо.

– То есть?

– А как бы ты жила, если бы ты потеряла его семнадцать или двадцать лет назад, ты можешь себе представить?..

– Могу, – кивнула Уинри. – Да и представлять ничего не надо: я действительно его теряла. И пыталась убедить себя, что это навсегда, чтобы не ждать и не надеяться попусту…

– Ну вот, – пожала плечами Мари. – Все ты понимаешь. Просто ты с Эдвардом очень долго прожила. Он не только твоя любовь – он твоя привычка. Можно сказать, воздух, которым ты дышишь. Пусть он все время в отъезде…

– И хорошо! – воскликнула Уинри с неожиданной горячностью. – Когда он был еще мальчишкой, весь Ризенбург от его проделок стонал. Если бы он оставался здесь дольше, от этого городка вообще камня на камне не осталось. Да такого как Эдвард и не удержишь на одном месте. Хорошо хоть, это место остается тем, куда он всегда хочет вернуться.

– Ну вот видишь, – последний слог прозвучал невнятно, потому что Мари как раз откусила нитку. – Уверена, исчезни Эдвард навсегда или погибни много лет назад, ты бы только погоревала немного, потом взяла бы себя в руки и просто стала бы работать больше. Или вступила бы в армию. Или взяла бы на воспитание троих детишек. Или отправилась бы путешествовать. В общем, придумала бы что-нибудь. И кто знает, – Мари подняла голову от шитья и подмигнула, – может быть, была бы сейчас счастливее.

– Это уж точно. По крайней мере, не надо было бы все время за него беспокоиться, – сердито сказала Уинри, встряхивая комбинезончиком. – Готово!

– Посидишь еще, пока я не закончу? – спросила Мари. – Тут уже совсем немного осталось.

– Конечно, – Уинри кивнула. – Схожу сделаю чай.

На кухни, разливая заварку по кружкам, Уинри подумала, что все-таки Мари не права. Лукавит она. Сколько бы лет ни было любви, даже пусть потом ее место займет новая, все равно боль от гибели любимого существа так просто не забудешь. Она все равно остается с тобой – глубоко спрятанная на дне сердца, запертая на тысячи ключей. И тоска по несбывшемуся, пусть и замещенная важными делами сегодняшнего дня, все равно есть. Не может не быть. Просто сильный человек тем и отличается от слабого, что несбывшееся толкает его вперед, а не тянет назад.

Уинри вернулась с кружками в гостиную, поставила их на стол.

– Вот держу пари, – Эдвард не смог бы без тебя обойтись, – вдруг сказала Мари.

– Смог бы, – решительно возразила Уинри. – Не знаю только, в какое чудовище он бы тогда превратился, но – смог бы. Я – только кусок его сердца, и отнюдь не самый главный.

– А кто главный? – Мари удивленно вскинула на Уинри глаза. – Неужели… Ал?

– Не думаю, – Уинри покачала головой, садясь на стул. – Ты не поверишь, но Эд – неисправимый романтик. Ему все время нужно кого-то спасать и что-то защищать. Когда-то основным предметом его устремлений было спасти Ала и исправить собственную ужасную ошибку. Думаю, его вел в основном страх. Но еще где-то на середине пути это заменилось… не знаю… добиться справедливости?.. Спасти страну?.. Наказать зло?.. Звучит по-детски, но очень многие мужчины в глубине души остаются детьми. Сам Эдвард только посмеется, если ты скажешь ему, что это и есть его идеалы. Знаешь, я так поняла, что он и в другом мире пытался брать ответственность за судьбы мироздания! А когда они вернулись сюда, Эдвард вбил себе в голову, что он обязательно должен помочь Рою. Мол, «этот парень, конечно, полный придурок, но остальные еще хуже, так что, похоже, выбора у нас нет», – последней фразой Уинри очень похоже скопировала недовольные интонации Эдварда. – Не спорю, Рою тогда действительно надежные люди были нужны как воздух, но Эд всегда склонен все преувеличивать…

– Рой – это фюрер Мустанг? – уточнила Мари.

Уинри кивнула.

– Разве тебе никто не говорил, что мы, так сказать, дружим семьями? По крайней мере, мы с Лизой и Алом. Рой и Эд постоянно орут друг на друга… то есть Эд орет, Рой шипит, и оба получают массу удовольствия. Думаю, они очень друг к другу привязаны… в конце концов, их дружбе больше двадцати лет. Но ни за что не признаются, даже самим себе, – Уинри улыбнулась с неожиданной нежностью. – Знаешь, когда-то я Роя ненавидела. Потом поняла, что так нельзя. Просто нельзя. Наверное, нас с ним даже можно назвать друзьями теперь. Мне его очень жалко.

Уинри говорила еще, а Мари, низко склоняясь к шитью, думала, что она сказала Уинри не всю правду. Чтобы построить любовь, действительно требуется время. Она же, пожалуй, не успела влюбиться в Ала, просто успела понять, что могла бы… и что эта любовь в ее жизни стала бы главной. По-настоящему влюбляться она начала теперь, когда она дышала тем же самым воздухом. И странно, любовь не приносила боли. Только печаль без пустоты. Как будто они должны были встретиться снова… обязательно. Скоро.

Но страха смерти не было. Смерть не могла ее найти здесь, в Ризенбурге. Ни ее, ни ребенка.

– Готова! – Мари критически рассматривала распашонку, выставив ее вперед на вытянутых руках. – По-моему, вполне пристойно.

– А ты не хочешь ее украсить чем-нибудь? – спросила Уинри.

– Я не очень люблю кружева и оборочки, – ответила Мари извиняющимся тоном. – Если вдруг выяснится, что ребенок их любит, тогда и будем думать.

– Как же ты поймешь, что он их любит?.. У новорожденных даже глаза не фокусируются!

– Уж как-нибудь пойму.

Вообще, Уинри не то чтобы часто снились плохие сны – психическое здоровье у нее было отменное. Но той ночью она все же проснулась именно от кошмара, и долго лежала, глядя на светлый прямоугольник окна, слушая стук крови в висках. Пульс постепенно успокаивался, но все еще оставался слишком быстрым.

Ей приснилось, что Альфонс вернулся с того света и позвал Эдварда за собой. Сказал «Пойдем, брат, там тоже дела… без тебя не обойтись», потянул за рукав. А Эдвард виновато улыбнулся ей… и пошел, конечно. Куда бы он делся?..

Эта улыбка напугала Уинри до безъязычия.

Потом Уинри не могла припомнить, о чем же она думала тогда. Наверное, о всяких глупостях. Были мысли вскочить, куда-то пойти, что-то начать делать… но она не вскочила и никуда не пошла. Просто лежала и смотрела то в потолок, то на окно. Потом сообразила, что окно стало слишком белым, хотя луна уже зашла.

Уже, засыпая, Уинри подумала: «Это снег выпал. Конечно же, снег. Декабрь…»

А проснулась она с другой мыслью… точнее, с двумя совершенно разными мыслями, которые каким-то образом слились в одну.

«Скоро Рождество. С Эдвардом что-то случится».

Мысль была настолько сильной, что у Уинри похолодели кончики пальцев. Она села на постели, прижала пальцы к вискам, пытаясь успокоиться, но успокоиться не получалось – сердце билось быстро и неровно. «Прекратить истерику! – мысленно прикрикнула она на себя. – Немедленно!»

Не помогло.

Более того, ей немедленно начало казаться, что надо подойти к окну. Кто-то идет к дому. Прямо сейчас. Кто-то ужасный. Его приближение изменит все, обрушит… все.

«А вот не пойду», – подумала Уинри с испугом, как дети думают в кошмарах.

Но, конечно, встала и подошла. Остановилась у окна, почему-то держась за занавеску. Светло-желтый газ с зелеными квадратами – еще бабушка выбирала. Несвоевременная мысль скользнула по краю сознания: странно. Бабушки давно нет, а шторка есть.

Луг перед крыльцом действительно выстилал выпавший ночью снег, тут Уинри угадала правильно. Снег припорошил и ветки деревьев на берегу реки, оттенил темную воду светлой каймой. Окрестности Ризенбурга, еще вчера в скучной осенней грязи, вдруг в одночасье стали куда жизнерадостнее.

Никакой беды по лугу к дому не приближалось. К дому шла Мари, стараясь держаться дорожки из следов, видимо проложенной ею раньше. Впереди нее чинно выхаживал Дэн, гордо поднимая большие лапы, вокруг нарезал круги и весело тявкал, видимо, не в состоянии остановиться от радости, Квач. На руках Мари держала одного из котят. Уинри решила, что это Слоненок – во-первых, она была единственной чисто серенькой, во-вторых, только Слоненок пока продемонстрировала все задатки гулящей кошки, прочие были смирными домоседками.

Утро было совсем еще раннее, только-только рассвело, а солнце еще не встало. Небо на востоке шептало что-то самому себе скромными красками зимнего утра. Со стороны Ризенбурга доносились первые ноты ежеутренней переклички собак: деревня просыпалась. Крыши выглядели сейчас все до одной совершенно одинаковые: ровненькие, беленькие. Уинри подумала, что, еще когда она была маленькой, уже через несколько часов эта белизна оказалась бы изрядно испятнаной копотью из труб. Теперь по всех домах и отопление, и плиты были газовыми, и ни одного дымка не поднималось над крышами.

Квач вдруг выскочил вперед Мари и начал рыться в снегу. Что-то его там заинтересовало. Потом вырыл, вдруг перевернулся на спину и задергал лапами.

«Отрава?! – ахнул внутренний голос Уинри. – Ловушка?! Но зачем?! И кто?! Нет!»

– Квач! – обеспокоенный крик Мари был слышен даже сквозь стекло.

Уинри быстро рванула шпингалет… раму вверх… Время изменяется. Время становится совсем другим. За несколько секунд Уинри успевает продумать множество сценариев. Дом окружен… да, конечно, они уже тут, в деревне. Агенты внешней охраны выведены из строя. Девочки еще спят, не знают… или… нет, они же не выходили еще из дому! Звонить немедленно Эдварду, в Столицу… А если провод перерезан?.. А если до Эдварда уже тоже… добрались?.. Что тогда?.. Два пистолета лежат в секретном ящике за картиной… Мари умеет стрелять? Хотя бы чуть-чуть?

– Квач, дурилка такая, что ты делаешь?! – это тоже Мари. Она подбегает к Квачу, падает на колени… пес вскакивает, отряхивается и с довольным лаем начинает лизать ей лицо. Ну конечно, пытается лаять и лизать одновременно, отчего ни то, ни другое как следует не выходит.

– Придурок, – сердито говорит Мари, вскакивает, неловко отряхивает штаны от снега. Квач жалобно скулит, пытается заглянуть ей в лицо, тыкается носом в ноги… не может понять, в чем дело. Ведь он всего только унюхал что-то интересное… ну, может, замерзшую улитку под снегом, или еще что. Съел – штука оказалась вкусная – а потом решил немного поваляться. Снег ведь такой смешной, отчего не поваляться? Хозяйка, ну за что ты сердишься, а, хозяйка?..

Уинри закрывает окно и идет чистить зубы. Все. Динамическая сцена окончена.

Тем не менее, тревога никак не давала ей покоя. Даже утренняя сцена не перевела ее в разряд обыкновенных дурацких предчувствий. Наоборот, усилила. Ладно, сегодня было дурацкое совпадение… а завтра?..

Причиной тревоги был, без сомнения, кошмар. А причиной кошмара были впечатления предыдущего дня. Они с Мари наконец-то принялись разбирать вещи Альфонса. Точнее, решилась Уинри. Мари с ней просто не спорила.

Вещей у Альфонса было не слишком много – и он, и Эдвард выработали привычку обходиться минимумом, – а вот бумаг… полная картонная коробка под кроватью и три ящика стола. На дне одной из коробок Уинри с удивлением обнаружила пыльную, пожелтевшую от времени тетрадь. На простой серой обложке был нарисован шариковой ручкой знакомый рисунок: стрекоза, порхающая над кувшинками.

– Красиво, – сказала Мари, осторожно погладив обложку. – Неужели Ал это сам нарисовал?

– Нет, конечно, – сухо ответила Уинри. – Это моя тетрадка. Стрекозу моя подруга Милли нарисовала, у нее здорово получалось… Во время Северной войны она умерла в эвакуации от болезни. Интересно, что эта тетрадка здесь делает?.. – Уинри открыла тетрадь, и испустила возмущенный вопль. – Нет, ну конечно же!

– Что? – испуганно спросила Мари.

– Нет, ты только погляди, – Уинри явно сердилась. – Это же то самое упражнение по английскому на четыре страницы! Я все выходные за ним просидела, а в понедельник не смогла найти и не сдала! И мне поставили двойку, а меня поставили в угол… бабушка поставила! Неужели Ал его утащил?.. Зачем?! Я бы еще могла понять, если бы Эдвард напакостил… Да и то, он бы обязательно сознался, когда меня наказали!

Разъяренная, Уинри торопливо пролистала тетрадку… Вчиталась. Выражение ее лица вдруг изменилось. Какое-то время она помолчала, шелестя пожелтевшими страницами.

– А, – сказала она. – Понятно. На, – она сунула тетрадку Мари. – Думаю, из здесь присутствующих только тебе можно это читать. Нам с Эдвардом Ал никогда не позволял.

Мари только непонимающе смотрела на подругу.

– Это его дневник, – пояснила Уинри. – Он время от времени начинал его вести. Нам с Эдвардом никогда не показывал, пару раз они даже из-за этого дрались. Но, думаю, тебе можно.

– Не думаю, – решительно возразила Мари. – Он ведь не разрешал.

– Не дури. Твоему ребенку обязательно нужно будет это прочесть, когда немного подрастет.

– Вот пусть он и прочтет, – Мари отложила тетрадку в сторону. – Или она. А я не буду. Мало ли, что Ал там писал?..

– Вот именно, – с нажимом произнесла Уинри. – Поэтому мне кажется, что тебе стоит хотя бы проглядеть.

Мари задумалась. Потом приподняла бровь.

– Надеешься, что я тебе расскажу?.. А вот ни за что!

Уинри состроила гордое и обиженное выражение лица:

– А вот и не хотелось! – сказала она самым «детским» голосом, на который была способна.

Обе улыбнулись.

– Знаешь, – произнесла Уинри серьезным тоном, – я даже не уверена, что теперь нам с Эдом нельзя их смотреть. Мне кажется, теперь Ал бы разрешил… но… – она пожала плечами. – В общем, решай сама. Если надумаешь – остальные тетрадки в нижнем ящике стола. По-моему, их там довольно много… ну, штуки четыре точно есть. И толстые, в отличие от этой. А я пойду, доделаю протез для сына Одри Бентон.

– Это над которым ты ругалась?..

– Сама подумай, как я могу не ругаться?.. протез двух пальцев, безымянного и мизинца – у них же связанная мускулатура! Да еще с таким строением ладони, как у него… я вообще не могу понять, как его натуральные пальцы там помещались!

Уже выходя из комнаты, Уинри добавила:

– Но все-таки расскажи мне, если он написал, где он нашел мою тетрадку!

Наверное, Мари все-таки стала читать… по крайней мере, Уинри так решила, потому что в ту ночь, засидевшись допоздна над протезом для Майкла Бентона (вот еще одна причина для кошмаров: спать надо нормально!), Мари, поднимаясь из мастерской в спальню, заметила полоску света, проступающую из-под дверей комнаты Альфонса. Дверь была приоткрыта, и Уинри заглянула в щель. Она увидела Мари, которая слегка покачивалась на стуле, стоящим за письменным столом. Ее руки безвольно свисали по обеим сторонам спинки. Бумаги и тетрадки, которые женщины так и не разобрали, были разбросаны по ковру, на них лежало пятно света от настольной лампы. Вдруг Мари, видно, спохватившись, перестала качаться, взяла со стола лежащую перед ней тетрадку и начала ее медленно перелистывать.

Уинри отошла от двери и направилась в свою спальню. Думала, что долго будет лежать без сна, но заснула сразу. Зато приснилась всякая дрянь.

Все-таки рано она взялась вспоминать Ала. Рано. Еще слишком больно.

Так вот, тем утром за завтраком Уинри поняла, что была права. Мари действительно читала всю ночь: выглядела она, несмотря на раннюю освежающую прогулку, не слишком выспавшейся. И дело не в волнениях из-за Квача: девушка явственно позевывала и терла слипающиеся глаза. Уинри не стала спрашивать ее, что она вычитала, хотя язык чесался. Сама Мари разговор тоже не поддерживала, слушая веселую болтовню девочек. Сара и Триша взахлеб рассказывали, как продвигается их подготовка к рождественскому вечеру в школе. Триша размахивала руками, яростно жестикулировала и расписывала, как хороша Сара в костюме принцессы и как она здорово сыграет. Сара время от времени, когда ей удавалось вклиниться в поток речи Триши, вставляла что-нибудь о процессе изготовления декораций или о том, как всем классом уговаривали Пита, что ничего страшного, если он на сцене признается Трише в любви и даже поцелует ей руку – мол, все понимают, что это не по-настоящему.

– Мальчишки такие глупые, – сказала Триша, сморщив носик.

Мари не смогла удержаться от улыбки.

– Не говори так, – укорила Сара сестру. – Они не глупые. Они просто другие.

– Действительно, – согласилась Уинри. – Это очень некрасиво, когда женщина говорит так. Это сразу показывает ее ограниченность и неспособность достичь взаимопонимания.

– Но Уинри, я помню, что ты тоже говорила так, – заметила Мари шепотом, наклонившись к Уинри.

– Когда? – удивилась та.

– Ну, или не совсем так… возможно, вместо «мальчишки» ты сказала «мужчины»…

– Не помню, – смущенно буркнула ее собеседница и уткнулась в газету, которая до этого просто лежала на углу стола рядом с ней: газету принес почтальон, Мари забрала ее с крыльца, когда гуляла, и положила на угол стола.

– Кстати, тетя Мари, как тебе снег? – спросила Нина. – Нравится?.. Здесь горы рядом, поэтому снег иногда держится долго, и выпадает часто. Один раз целую неделю пролежал, а потом, когда растаял, через два дня, опять выпал! Представляешь?

– Здорово, – согласилась Мари. – В Столице снег тоже редко выпадает. А когда я жила в Кото-Вер, там и вовсе снега зимой почти не было. Но в Нэшвилле, где я раньше работала, там, говорят, снег почти всю зиму лежит не сходя.

– Ух, наверное, это классно! – воскликнула Нина. – Каждый день можно в снежки играть.

– Мне кажется, от теплой одежды быстро устанешь… – задумчиво произнесла Сара. – Кстати, тетя Мари, как вы себя чувствуете?..

– Спасибо, хорошо, – улыбнулась Мари.

Девочки считали своим долгом обязательно каждый день осведомляться, как она себя чувствует. Это началось с месяц назад, когда они выяснили, что Мари беременна. Мари ничего им не говорила: ей почему-то казалось, что Эдвард и Уинри им сказали. Однако, как выяснилось, нет, потому что однажды днем к Уинри подошла Нина и спросила: «Тетя Мари, Сара и Триша считают, что у вас будет ребенок. А мне кажется, что вы просто растолстели. Потому что откуда бы взялся ребенок, если дяди Альфонса здесь не было?.. Кто прав?» Пришлось объяснять. Нина наморщила лоб, как всегда делала, когда задумывалась – Эдвардовская привычка – и сказала: «Так выходит, сестры правы, и у нас будет брат или еще одна сестра?» Мари кивнула. «Это выходит, я перестану быть самой младшей в семье?» Мари снова кивнула. «Гип-гип ура! – воскликнула Нина и подпрыгнула. Потом схватила Мари за руки и проговорила, радостно глядя на нее. – Тетя Мари, я даю честное-пречестное слово, что буду самой лучшей старшей сестрой!» Мари захотелось рассмеяться, но она даже не улыбнулась, а серьезно кивнула – в третий раз.