Текст книги "Жертвы Северной войны (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

– Заговор, опыты над людьми, взрыв неизвестной субстанции. Думаю, в результате этого взрыва выделилось огромное количество естественной энергии трансмутации, с помощью которой я сумел оказаться здесь. Как на гребне волны.

– Замечательно. Ребята, вы всегда так развлекаетесь?.. А теперь, может быть, придумаешь, как нормально объяснить это фрау Хайдерих?

Пришелец остановился как вкопанный.

– Это мисс Уэнди Честертон? – спросил он почти с ужасом.

– Она самая. Кстати, она в машине. И она нас увидела.

Уэнди не просто их увидела – она даже что-то (или все) поняла. Потому что она выскочила из машины – хлопнула дверца – и с совершенно безумными глазами бросилась к ним навстречу.

– Куда ты дел моего мужа?! – закричала она на Альфонса.

Криком она, впрочем, не ограничилась: заехала ему в челюсть кулаком. Никто никогда не учил Уэнди драться, однако рука, закаленная упорным трудом на ниве приборостроения, у нее была тяжелая, а удар она нанесла от души. Альфонс Элрик покачнулся и сел прямо на брусчатый тротуар, держась за лицо рукой.

– Простите меня, Уэнди, – тихо сказал он. – Честное слово, я не хотел.

* * *

Поезд волочился нестерпимо медленно. Впрочем, по мнению Эдварда, абсолютно все виды транспорта ездили недостаточно быстро. С другой стороны, может быть, это и к лучшему… можно, например, выспаться, или почитать какие-нибудь отчеты… в общем, делать то, на что обычно не хватает времени.

Первый пункт этой насыщенной программы Эдвард уже реализовал. Сказать честно, он нормально спал первый раз за много… много недель. Последнее время ему удавалось заснуть только со снотворным, или уже когда он уставал настолько, что просто валился с ног. А сегодня сон пришел сам. Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки. Наконец-то появится возможность что-то узнать об убийцах Ала.

..Вот уже месяц Эдвард плотно занимался делом эсеров, вбухивая в него почти всю свою энергию (всю не получалось: руководство отделом тоже отнимало очень много сил, хотя Эдвард и перевалил на своего заместителя все, что только можно). И никакой отдачи. Правда, он потерял непозволительно много времени, когда валялся в госпитале, выздоравливая после ранений. С левой руки лубок сняли только недавно… ну, слава богу, хоть хорошо срослась и больше его не беспокоила. Правая нога, хоть и была повреждена меньше, срослась хуже, и теперь после долгой ходьбы начинала противно ныть. Равно как и по другим случаям. «Теперь у меня не две конечности, предсказывающие погоду, а три, – мрачно шутил Эдвард. – Было бы четыре, был бы ходячим барометром».

В общем, какие-то остатки той, внешней организации, в которую Эдвард пытался войти, отловить удалось. Но настоящее, тщательно законспирированное и профессионально организованное, подполье просочилось водой в песок. Жозефину Варди и вовсе обнаружить не удалось. Как выяснилось, жители многих деревень видели «странную штуку в небе», однако особого значения не придали – решили, что вечер пятницы дает о себе знать. Кроме того, «штуку» эту описывали по-разному. Нашлись те, кто говорил, что она летела на запад, однако объявилось двое или более свидетелей, которые сказали, что штука упала в озеро Медвежье к востоку от Маринбурга, где и затонула – только круги по воде и дохлая рыба.

Специальная лаборатория в Столице, главой которой по настоянию Эдварда поставили Флетчера Трингама, занималась исследованием проблем телепатии в срочном порядке, но значительных успехов пока тоже не видно. Впрочем, не далее, как сегодня вечером Флетчер звонил, договорился о встрече на завтра… мол, есть предварительные результаты. Встречу придется отменить… некстати, совершенно некстати.

Мальчиков Михаэля и Петера удалось таки привести в порядок – во всяком случае, идиотами они не стали. Однако о том, что с ними происходило на базе эсеров, они не могли вспомнить ничего значительного. Препарат, который им вкололи, оказался из секретных военных разработок – чего и стоило ожидать. Эдвард вспомнил, как Мустанга всего перекосило, когда Эдвард в своем докладе дошел до этого пункта, и фюрер коротко бросил: «Интересно, чего эти эсеры НЕ знали? На каком я боку ночью сплю?!» «Где ты хранишь стратегическую банку с растворимым кофе», – зло ответил Эдвард. «А откуда ты знаешь, что она у меня есть?» – насторожился Мустанг. «Мозгами пользуюсь».

На самом деле, про «стратегическую банку с кофе» Эдварду когда-то рассказал Ал, а Алу, в свою очередь, поведал о ней секретарь фюрера Филипс. Филипс тоже не знал, где она хранится, знал только, что она есть, и что будто бы это «счастливая» банка, сохранившаяся у Мустанга с академических времен, и подсыпает он туда традиционно только самый дешевый кофе.

Эдвард устало потер лоб, посмотрел за окно, где садилось рыжее солнце. Поскорее бы уже приехать. Майерс, министр, конечно, будет рычать и топать ногами, что Эдвард сорвался с места… ну и хрен. Все равно все знают, что МЧС – особое министерство, а Особый отдел, который возглавляет Эдвард – особый в квадрате. Подчинен лично фюреру.

– Скажите, что за город этот Нэшвил? – вдруг подала голос помощница Эдварда.

До сих пор она сидела молча, не желая, видимо, мешать его размышлениям, но, очевидно, два часа в полной тишине – для нее стало многовато.

– Я там давно не был, – пожал плечами Эдвард. – Раньше был – дыра дырой. Но с тех пор почти двадцать лет прошло.

– А…

– Кстати, Элисия, ты успела хоть матери позвонить до отъезда?

– Конечно. Спасибо, Эдвард, – девушка улыбнулась. Улыбка у нее была материнская, а глаза, умные, проницательные – отцовские. Эдвард изрядно колебался, когда три года назад миссис Хьюз попросила взять ее дочь в свою «команду». Просьба к нему была своеобразным внутрисемейным компромиссом: Элисия настаивала на том, что непременно хочет в действующую армию, а мать, естественно, об этом не желала и слышать. Ну и в результате – Академия Внутренней Службы и назначение в МЧС. Эдвард слегка опасался, не будет ли обвинений в кумовстве, но по зрелому размышлению решил плюнуть – и не прогадал. Адъютантом Элисия оказалась незаменимым: спокойная, цепкая, надежная. К тому же с совершенно лучезарным характером. Все работники Особого отдела на нее буквально молились.

Вот, скажем, был случай…

Так… Надо заняться делом. Эдвард уже знал за собой появившуюся последние два месяца страсть к воспоминаниям – и знал, что их надо опасаться, как огня. Потом. В другой раз. Позже.

– Элисия, ты с собой захватила отчеты Кингсли и Паоло?

– Захватила, – она кивнула. – Так и думала, что вы захотите их просмотреть. Только здесь свет плохой.

– На зрение я пока не жалуюсь. Давай-ка их сюда.

На зрение он действительно не жаловался: даже удивительно, если учесть, что всю молодость только и делал, что читал книги при первой же удобной (и неудобной) возможности.

Элисия достала из-под скамейки объемистую сумку и вытащила оттуда две картонные папки. Одну толстую – педанта Кингсли; другую, еще толще, Кармен Паоло. Последняя, лучшая Эдвардова оперативница, терпеть не могла и не любила писать отчеты, а посему ее доклад всегда изобиловал необработанными статистическими данными, кучей неразобранных фотографий и тому подобным. Можно было ругать ее и делать хоть по три выговора в квартал – как об стенку горох. Впрочем, результат всегда выдавала стопроцентный.

..Когда-то лучшими в отделе считались они с Алом. И втыки за неаккуратность получали по полной программе (особенно Эдвард). Потом Эдвард стал замначальника, и настрадаться от недовведенных до ума отчетов пришлось уже ему (не в последнюю очередь из-за этого он и напросился в свое время на эту миссию с эсерами). А теперь, вот уже три недели, Эдвард был начальником отдела (хотя, по всей логике, его после такого потрясающего провала полагалось бы разжаловать в рядовые… а с другой стороны – документы достал? Организацию прижал?.. Ну, национальный герой, как всегда… выть хочется от такого героизма). И о самостоятельных эскападах ему, видимо, предстояло забыть. Уволиться, что ли, и заняться свободным художеством? Вот хоть детективное агентство открыть…

Только зачем?.. Какой смысл, на самом-то деле?

Ладно, отчет. Думай об отчете. Вот он, пожалуйста, черные буковки на белом фоне… «Протокол исследования места происшествия…» Епрст! Опять!

– Элисия, пометьте, пожалуйста, послать инспектора Кингсли на недельные языковые курсы. Если не пойдет – оштрафуйте.

– Хорошо, – Элисия послушно черкнула что-то в своем блокноте.

Эдвард углубился в работу. Он не обращал больше внимания не на закат за окнами, не на темноту, которая своевольно вошла в купе через квадратное окно и расположилась, как у себя дома… не отреагировал, даже когда Элисия включила свет, только промычал что-то одобрительно. Часа за два он продрался сквозь отчет Кингсли, еще часа два разбирался с отчетом Паоло. После чего пришел в хорошее расположение духа, даже начал насвистывать.

Элисия тем временем читала маленькую книжечку в газетной обложке. Книжка представляла из себя дамский роман на кретском, но, если бы Эдвард спросил, Элисия не моргнув глазом ответила бы, что знакомится с новыми положениями оформления документации. Она очень тщательно поддерживала свое реноме идеального работника, а кретского Эдвард все равно не знал.

– Лихо, – сказал он Элисии, когда закончил. – Девочка молодец. Если бы еще имела хоть минимальное уважение к начальству – цены бы ей не было.

Элисия улыбнулась, но улыбку спрятала за книжку. Ей прекрасно была известна цена этих слов из уст Эдварда.

– Надо будет рассказать Алу, когда вернемся, пусть посмеется… – так же весело продолжил Эдвард и осекся.

И улыбка Элисии погасла.

– Извините… – Эдвард положил бумаги на сиденье, встал, и вышел из купе в коридор.

– Я соберу листы? – спросила Элисия вдогонку. – Мы через двадцать минут прибываем.

– Конечно, – ответил Эдвард негромко. – Конечно, соберите.

Когда Элисия через пятнадцать минут вышла в коридор, Эдвард стоял у окна, руки в карманах, и мрачно глядел куда-то в темноту. Взгляд его был холоден. Она знала, что он так и простоял все это время, не меняя ни позы, ни выражения лица.

Элисия против воли вспомнила маленькую девочку, которая при каждом звонке бежала к входным дверям: «Это папа!» Ведь звонок звенел так знакомо, и так знакомо поскрипывало крыльцо под весом пришедшего… конечно, это должен был быть он, иначе просто не могло быть… те похороны – всего лишь недоразумение, ее отец ни за что не улегся бы спокойно в каком-то дурацком гробу!

Но двери открывались – а за ними каждый раз оказывались совсем не те люди. В конце концов, мама сменила дверной звонок.

Разумеется, в два часа ночи платформа станции Нэшвилла была тиха и пустынна. Поезд стоял здесь всего лишь несколько минут: достаточно, чтобы подхватить пару-тройку пассажиров, буде таковые случаться. Ну или позволить кому-нибудь сойти.

В этот раз новых пассажиров не было, а сходили только Эдвард с Элисией. Поезд начал двигаться едва ли не тут же, как они ступили на перрон, и, не успели они оглянуться, как остались на станции в полном одиночестве – только горело желтое окошко в домике сторожа. Перрон представлял собой просто бетонную площадку с маленьким зданием вокзала. По ту сторону рельсов темнела молчаливая стена леса. С запада синюю высь неба изломанной темной линией прорезали горы, на востоке местность понижалась, и видно было очень далеко – железная дорога поблескивала между холмов рукотворной змеей. Осенняя влажная прохлада унесла запах нагретых рельсов – и тишина. Даже сверчок не поет. Осень уже, все сверчки спрятались на зиму. Или передохли – черт знает, что с ними перед морозами случается.

– Нас должны были встретить? – спросила Элисия.

– По крайней мере, я давал такие инструкции, – сухо ответил Эдвард. – Если меня, конечно, поняли правильно.

– Может быть, опоздали?

– Может быть. Подождем немного.

Прошло минут пять, однако никто не появлялся. Эдвард почувствовал, что начинает ощутимо мерзнуть. Черт бы подрал этот северный климат! В Столице осень еще совсем не давала о себе знать… А тут – каких-то семь часов на поезде, и уже…

В конце концов из домика вышел дежурный по станции, подошел к ним, держа в руках фонарь, и подслеповато сощурился.

– В чем дело, господа? – спросил он. – Вас кто-то не встретил? Нужна помощь?

– Спасибо, мы сами, – ответил Эдвард. – Насколько я помню, отсюда до Нэшвилла километра два?

– Больше, километра три будет, – покачал головой старик. – Днем минут за двадцать дойти можно. Но ночью… тут и волки водятся, между прочим. И холодно. Вон, девушка-то только в пиджачке…

– Спасибо, дедушка, я закаленная, – улыбнулась Элисия.

– А вы к кому, если не секрет? – спросил дежурный. – А то я тут всех знаю…

Эдвард секунду поколебался, потом сказал несколько небрежно:

– Да я к родственнице. Она в Нэшвилле доктором работает, может, слышали?

– А, как же, знаю, знаю! – оживился старик. – Варди фамилия у нее. Она мне уколы от радикулита ставила. Конечно, докторше такого доверия нет, как доктору… вон, у нас раньше Смитсон работал, так вон то был мужик… Она, правда, тоже ничего. Тут у нас обвал был с месяц назад, так хорошо держалась… Раненых потом еще поездом отправляли, я помню.

– А в последнее время с ней ничего не случалось необычного, не знаете? – поинтересовался Эдвард. – Может быть, буквально сегодня?..

Старик поджал губы.

– Да нет вроде, – неуверенно сказал он. – С чего бы с ней что-то случалось?.. Ну, говорят, парнишку сегодня все искали какого-то, только это с докторшей вроде бы не связано. Нашли, не нашли – пока не знаю. А вы, собственно, ей кто будете?

– Да так, – Эдвард неопределенно махнул рукой. – Дальний родственник. Ладно, мы пойдем. Значит, хорошая дорога, говорите?

– Хорошая, хорошая! Грузовики спокойно едут. Только лес кругом, мало ли… Я бы вам не советовал. Места, конечно, не безлюдные, но всякое бывало.

Эдвард потер подбородок. Разумеется, весьма маловероятно, чтобы злоумышленник, нападавший на Мари Варди, разнюхал об их прибытии, и устроил засаду, предварительно устранив шерифа. Однако полностью сбрасывать такое положение дел со счета не стоило. Кто его знает, может быть, эти преступники сюда уже целой бандой понаехали? Так что, ночевать на станции, а идти в Нэшвилл утром? А вдруг за ночь что-то случится? Зря он, что ли, спешил?

Или все-таки идти через лес, рискуя нарваться на засаду?

С другой стороны… ну, засада. Вряд ли их тут десять человек с пулеметами. Если соблюсти определенную осторожность…

Но Элисию надо все-таки оставить на станции.

Вдруг в ночной тишине Эдвард явственно услышал шум мотора, и в сквозные окна станции они увидели желтый отблеск фар. Мотор стих, хлопнула дверца, послышался оглушительный топот шагов (тот, кто бежал, определенно носил тяжелые сапоги), и на перрон, придерживая рукой форменную кепку, выскочил двухметровый румяный детина. Он суматошно оглянулся, заметил Эдварда, подбежал к нему и встал навытяжку (Эдвард сразу же почувствовал крайнее раздражение):

– Подполковник Элрик?

– Он самый, – Эдвард не стал добавлять «в отставке». Его должность в МЧС соответствовала куда более высокому званию, чем подполковник.

– Старший сержант Гордон. Мне поручили вас встретить и в город отвезти, значит.

– Почему опоздали, сержант?

– Так это… – детина замялся. – Пацана ж нашли. Майкла. Которого искали. Вот недавно. В яме нашли, мозги сотрясенные. Докторша его сейчас откачивает. Так что это самое… вот.

– В машину, – распорядился Эдвард. – И побыстрее. Я сам поведу.

– Шеф, вы не знаете дороги, – тихо сказала ему Элисия. – Может, лучше пусть поведет сержант?

Эдвард чуть поморщился.

– Да, пожалуй, вы правы.

Машина была старенькой, но ухоженной, и скорость сразу же набрала неплохую. В желтом свете фар мелькали стволы деревьев, как будто выныривающие из темноты, гравий бежал под колеса. Сержант, оказавшийся очевидцем событий (как раз он и нашел мальчика), рассказывал:

– Ну так, значит, это… мы ж его искали до темноты. И туда, и сюда… Я мимо того карьера, где щебень рыли года три назад, уже раз десять проходил, и тут что-то дернуло меня: ну-ка, дай спущусь, проверю… уже от отчаяния, наверное… Спускаюсь – а тропинка там крутая такая, вот-вот нае… простите, мисс…

– Ничего, – ответила Элисия.

– Продолжайте, – сказал Эдвард.

– Ну вот, тропинка там такая, что шею сломаешь, как нефиг делать. Я там это, значит, уже совсем почти спустился, и тут слышу, как вроде стонет кто-то. Ну я как ломанусь – и последние метра три на за… пятой точке, чуть штаны не порвал. А там под козырьком таким каменным, чтобы сверху, значит, не видно было, мальчонка лежит, Майкл, значит, вдовы Смит сынок, в крови весь… Я его вытащить хотел, а потом думаю: а ну как трогать нельзя? Кто там знает, что у него переломано? Я в деревню, за докторшей… Ну как еще мы второй раз шею не сломали, когда наново в этот карьер лезли: докторша, шериф, еще Кит, хозяин гостиницы… А мальчик в сознание пришел. Вроде того. Бредил, правда, больше. Докторша его так вроде поспрашивала, пощупала, потом голову его долго щупала, и велела Киту его нести. Ну, пока он нес, мы с шерифом там все осмотрели, что да как… короче, парня в карьер просто столкнули без затей, похоже… а потом, скорее всего, кто-то вот так же, как мы, по тропинке спустился, и его под козырек – того, запихал… может, решил, что дохлый уже, может просто убивать не хотел. Хотя как не хотел?.. По всему выходит, что паренек должен был знать, кто докторшу-то убить пытался…Ну, в общем, только мы с шерифом до участка добрались, он и вспомнил, что докторша ему говорила, что вы ж должны приехать! И послал меня, значит. Встречать. Еще машина, как на грех, заводиться не хотела… Мы тут подумали, уж не диверсия ли… а это просто еще бензина в баке не оказалось, пока заливали, то, се…

– Ясно, – прервал Эдвард его излияния, – спасибо, сержант. Мы, я так понимаю, уже приехали?

Свет фар как раз выхватил из темноты дощатые домики окраин.

– Да, типа того… сейчас как раз в участок…

– В участок меня не надо. Давайте к докторше. В поликлинику вашу. Она как раз там должна мальчика оперировать, если я правильно понял?

– Точно так. Только шериф велел…

– Мне не важно, что вам велел шериф. Я велел в поликлинику.

Сержант послушно завернул куда-то в проулок. Попетляв немного, он остановил машину около каменного – для разнообразия – двухэтажного дома. Во всех окнах первого этажа горел свет.

Эдвард буквально выскочил из машины, взлетел на крыльцо. Толкнув дверь, он оказался сразу в том помещении, что, по-видимому, служило приемной поликлиники. Здесь стоял маленький кожаный диванчик, а на стене висело три плаката: один о пользе чистки зубов (почти такой же украшал стену у врача в Ризенбурге во времена Эдвардова детства), другой – о прививках, третий – со стишком про гигиену. Вроде «Надо, надо умываться». Как раз под этим плакатом сидела на диванчике и плакала женщина лет сорока. «Вдова Смит», решил про себя Эдвард. Она не обратила на Эдварда никакого внимания, полностью поглощенная своим горем.

Сам же Эдвард через всю приемную рванул к белой двери, не помеченной никакими табличками (действительно, зачем таблички, если в Нэшвилле всего один врач?), распахнул ее…

– Стойте! – крикнула женщина позади него. – Там же операция!

Эдвард и сам уже понял, что там операция, и, пораженный, замер на пороге. Уж на что он повидал в жизни самых страшный картин, – и во время войны, и до нее, – но, то что он увидел теперь, пробудило в нем ужаснейшие детские кошмары и комплексы. Воистину, от такого зрелища только и могла замереть кровь в жилах. Захотелось заскулить и спрятать голову под одеяло.

«И вот эту… эту… я ехал спасать… – мелькнула у него в голове паническая мысль. – Это всех остальных надо спасать! От нее! Достойная родственница Жозефины Варди!»

Чуть в стороне от входа – но, тем не менее, с порога открывался прекрасный обзор, – стояло зубоврачебное кресло. Ужасный, ужасный агрегат, сам по себе не могущий вызывать ничего кроме дрожи в коленках. Сейчас с креслом были проделаны какие-то модификации, в результате чего оно приняло горизонтальное положение. На кресле лицом вниз лежал человек. Вместо головы у него была гора окровавленных салфеток… Нет. Просто голова его была покрыта окровавленными салфетками. Они оставляли открытыми только небольшое пространство на макушке, где что-то сахарно белело… «Череп!» – понял Эдвард. Кусок скальпа был отогнут и закреплен ланцетом, который торчал из раны неуместно бодро, словно кошачий хвост. Возле этой импровизированной койки стоял, согнувшись, еще один двухметровый здоровяк, вроде сержанта Гордона (да что их, специально, что ли, здесь выращивают на потребу некоторым комплексам?!) и блевал в тазик. И понятно, от такого заблюешь, хоть ты трижды косая сажень в плечах… Потому что самая страшная часть этой живой картины – это две женщины в белых халатах, которые стояли с той стороны от кресла, где располагалась подставка с осветителем и шунты. Эдвард скорее догадался, чем узнал, что одна из них Мари (они обе были в масках и хирургических шапочках). И Мари держала в руках сверло от зубоврачебной машины. Сверло работало! Оно жужжало!

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить – Мари собирается сверлить голову несчастного. Ну и дела здесь творятся!

Эдварду захотелось испустить дикий вопль и бежать отсюда за тридевять земель. Он всегда, всегда знал, что люди, который сверлят людям зубы, – настоящие психи! Да! Они все монстры, ужасные монстры, и от них нет спасения!

– Что вы делаете?! – Эдвард умудрился выговорить это почти спокойно, командирским тоном, с минимальными нотками истерии. – Немедленно остановитесь!

– Естественно, остановлюсь! – недовольно сказала Мари. Голос ее был приглушен марлевой повязкой, но интонация была вполне различима. – Потому что мне нужно, чтобы кто-то держал голову! Ну-ка, вот вы и подержите. Идите сюда, – последнее было произнесено таким повелительным тоном, что Эдвард против воли чуть было не сделал шаг вперед. Надо же, какие талантики! В прошлый раз он за Мари подобного не заметил.

– Какого черта?!

– Такого! – резко ответила женщина. – Быстро сюда, ассистируйте! Что он, три часа с открытым черепом должен валяться?! Давайте быстро! Держите его голову крепко, чтобы он не ей дернул, ясно вам?! И дверь за собой закройте.

Эдвард коротко, но емко ругнулся, однако послушно подошел, куда сказали, отпихнув плечом совершенно зеленого здоровяка. Ему уже стало ясно, что здесь происходит не нашествие инопланетян («Им нужен наш мозг!»), а действительно всего-навсего хирургическая операция. Хотя, признаться, такое применение и без того жуткого зубоврачебного инструмента вгоняло в дрожь. «Что б я! Еще раз! Пошел! К зубному!», подумал Эдвард, опускаясь на колени у изголовья кресла.

– Берите голову под салфетками, – сказала Мари, – у меня тут стерильность.

Эдвард кивнул и сделал, как велено. Он встретился глазами с глазами мальчика… рыжий такой малец, наверное, веснушчатый по весне… взгляд у того был мутный, остановившийся, хотя он явно был в сознании. Типичный взгляд не жильца… Эдвард их достаточно повидал.

– Мари, что с ним?

– Внутричерепное кровоизлияние! Не отвлекайте меня, – Мари наклонилась к уху пациента – Так, Майкл, скажи, что ты видишь?

– Свет…. Тень и свет… – Нижнее веко правого глаза затрепетало, но зрачки остались неподвижны —.. почему тут так мало места…ветер… перед глазами…

– Сейчас все будет в порядке, – пообещала Мари, но мальчик, казалось, не среагировал.

Она поднесла вращающееся сверло к голове парня. Эдвард зажмурился, чувствуя, что если этого не сделает, его тоже стошнит. Мозг – это святое. Пересадка автопротезов выглядела детскими игрушками… Потом, оказывается, гораздо легче – если тут применимо это слово – мучиться самому, чем смотреть, как мучаются другие. Мальчик мелко дрожал – Эдвард это чувствовал, поэтому приходилось очень крепко держать его голову. «Спокойно, парень», – процедил он сквозь зубы, обращаясь то ли к нему, то ли к самому себе. Амплуа ассистента при операции было для Эдварда совершенно внове.

«Балда, – успело еще подуматься за какую-то секунду, – надо было просто алхимией опоры из пола вырастить!» Он хотел было уже сообщить Мари эту идею, как тут жужжание моторчика смолкло, и Эдвард услышал радостный, даже какой-то девчоночий возглас Мари:

– О-па! Как хорошо попала! Прямо с первого раза!

«Что, уже все?! Она что, еще сверлила бы, если б не попала?!» – в ужасе подумал Эдвард.

– Ну вот и все! – почти проворковала Мари. – Сейчас еще секундочку, и будем зашивать… Насос, сестра!

«Какой насос?!» – в панике подумал Эдвард, и против воли распахнул глаза.

И увидел, что Мари держит в руках резиновую «грушу» с длинным носиком, из которого торчал шланг и игла, и собирается засунуть эту иглу куда-то в череп… ну, туда, где она просверлила… а маска у нее заляпана кровью! Ни черта себе! Откуда взялась кровь?! Из черепа хлынула?! По всему видать, что так…

Мари действовала насосом очень быстро, буквально несколько секунд. Потом передала грушу медсестре.

– Майкл! – Мари быстро обошла стол, встала на колени перед изголовьем кресла – Майкл, ты узнаешь меня?

– Тетя… Мари…

Взгляд перестал быть неживым, мальчик смотрел на врача, потом медленно перевел взгляд на Эдварда.

– А вы… кто?..

– Отлично! – Мари одним движением подхватилась с пола, держа руки на весу. – Сестра! Иглу и нить!..

– А вы… дырку заделывать не будете? – сглотнув, спросил Эдвард. Он почувствовал, что сам бы не прочь воспользоваться тазиком.

– Почему не буду? – удивилась Мари. – Вот же, зашиваю…

– То есть в черепе…

– А зачем ее заделывать?.. – Мари произнесла совсем радостно, как будто даже навеселе. – Ничего страшного, ну будет ма-аленькая дырочка… Зато отмазка! Мать ругает, что плохо учишься – голова мол, дырявая, – а ты ей: а и вправду дырявая!

«Не фига себе шуточки у врачей! – подумал Эдвард. – Тест на черноту юмора входит в госэкзамен?!»

– Ну вот и все, – удовлетворенно сказала Мари через несколько секунд. – Финита ля комедия. До свадьбы заживет, как говорится.

– Что, я могу идти домой? – робко подал голос Майкл.

– Ты можешь лежать, – сурово сказала Мари. – И приходить в себя. А потом можешь еще лежать. И спать. И так дня три, как минимум. И не надейся, что я выпущу тебя раньше… Кстати, Эдвард, а вы можете уже Майкла отпустить…

Мари сидела в кабинете шерифа и наблюдала, как инспектор Элрик ходит из угла в угол, аки тигр в клетке. Маленький такой тигр, но оттого не менее опасный. Глаза у девушки слипались, и больше всего на свете она хотела упасть прямо на пол, свернуться калачиком, и, не обращая внимания на условности и всякие мелочи вроде грязных половиц, придавить часиков двадцать. И когда она успела так устать?.. Вроде бы этой ночью выспалась…

Да… как говаривал их физик, «давайте посчитаем вместе». Сначала на нее напал убийца. Потом она оказывала первую помощь Кайялу. Потом она давала показания шерифу. Потом весь Нэшвилл разыскивал Майкла.

Потом его нашли, и Мари лезла в этот дурацкий карьер… Да, хорошо, что у мальчика, и в самом деле, позвоночник был не сломан. Но, когда с трудом удалось привести его в себя (на нашатырь он не реагировал, что сразу же Мари насторожило), то он даже не смог встать: руки и ноги мальчика, казалось, действовали совершенно отдельно от него. Голова была разбита, но череп не поврежден (насколько Мари смогла проверить). Мари почувствовала легкую панику: она была не в состоянии поставить диагноз! Ясно только, что не простое сотрясение мозга. Ребенок бредил, время уходило… Мальчик провалялся в таком состоянии на дне ямы несколько часов… Еще полтора, а то и два часа по ухабам до районной больницы – могли не довезти. Пришлось Мари, обмирая со страху, лезть аж в целых три своих неврологических справочника (молодец, не поддалась искушению бросить их еще в Столице, хоть и крайне сомневалась, что они ей понадобятся!), а потом надеяться, что она все правильно нашла, и это действительно внутричерепное кровоизлияние, а не какая-нибудь хрень, которую она в спешке просмотрела… и думать, чем заменить хирургическую фрезу, которой в комплекте, разумеется, не нашлось (хотя должна была быть! О, эти деревенские клиники!), и регулировать зубоврачебное кресло, и искать второго ассистента, и стерилизовать сверло, и успокаивать мать Майкла («Я буду делать операцию под местным наркозом… это просто и совсем почти не больно, потому что в мозгу нет нервных окончаний, и на черепе почти нет…»), и молиться богу, в которого Мари не верила, потому что стоило ей попасть иглой не туда… А тут еще этому бугаю-шахтеру, который бил себя в грудь и орал, что справится, стало худо, и Мари не знала, что делать, и ворвался инспектор Элрик… что он, наверное, о ней подумал, увидев то, что увидел! А когда игла вошла верно, и из маленького отверстия хлынула струя темной крови, Мари испытала такую дикую радость, которую не чувствовала… да, пожалуй, никогда не чувствовала. Как смертник, которого на эшафоте помиловали.

Трепанация черепа – не шутки, господа мои. Совсем не шутки. А Мари проводила ее первый раз в жизни…

Короче говоря, желание заснуть (а лучше сначала напиться, а потом заснуть), было вполне объяснимым. Но Мари держалась. Сон она еще могла себе позволить, а пьянку – ни в коем случае.

– Так значит, этот господин Штауманн, который чуть не убил Майкла… – резко произнес Эдвард.

– Господин Штауманн – приезжий журналист из Столицы, – кивнул Джефферсон. Они с Эдвардом только что закончили расспрашивать Майкла, и теперь обсуждали результаты. – Он не далее как два дня назад брал у меня интервью. Однако он должен был уехать – и уехал – еще вчера. То есть уже позавчера. Я сам провожал его на перрон. Приехал он 15-го, то есть, прожил три дня. Жил не в гостинице Дереков, а снимал комнату у Флитчей. Он со многими встречался, его многие знали, поэтому Майкл сразу поверил ему, когда он постучал к ним в окно и сказал, что в шахте завал.

– Значит, никуда он позавчера не уезжал, – подвел итог Эдвард.

– Нет, – согласно кивнул шериф. – Очевидно, сошел с поезда через станцию и вернулся назад пешком или на приготовленном транспорте. После убийства здесь он задерживаться не собирался. Одного я не возьму в толк, – шериф проницательно посмотрел на Мари, – чем доктор Варди могла так ему насолить? Такая тщательная подготовка, пусть и немного любительская…

– Понятия не имею, – устало сказала Мари. – Я его никогда не встречала. Я вообще за последние две недели никого нового в Нэшвилле не встречала.

– Это не в вашей компетенции, – отрезал Эдвард. – Тут дело государственной важности, лейтенант. В любом случае, доктора Варди я завтра же забираю с собой в Столицу, где она будет находиться под охраной МЧС.