Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ван Мэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 51 страниц)

Увы, меж ними поднялась стена: огромная, холодная как лед, которую невозможно преодолеть. Однако тайная связь с Шаохуа по-прежнему существует. Ты видишься мне мальчиком – моим сыночком – или чиновником, приезжающим ко мне в паланкине… После кончины мужа Цзинчжэнь видела сон. Ее муж – важный чиновник – приехал к ней в паланкине, который несли восемь носильщиков. Проснувшись, она тут же разбудила мать, которая почему-то на ее рассказ никак не отреагировала и промолчала, хотя Цзинчжэнь была уверена, что в сне таится глубокий смысл. Ясно, что этот сон непременно что-то означает. А может быть, этот сон загадал ей сам Шаохуа? Наверное, ей, как Ван Баочуань, еще придется долго и мучительно ждать в своей холодной норе, когда к ней с почетом пожалует муж. Пускай он привезет с собой и принцессу, добытую на поле боя. Какое это имеет значение? Ясно, что это выдумка, изобретенная сказителями. Она не верит, что какой-нибудь женщине может подвернуться счастье, которое выпало на долю Ван Баочуань. Но что, собственно, особенного в том, что Ван Баочуань ждала восемнадцать лет? Цзинчжэнь с радостью прождала бы все это время, лишь бы только вернулся домой ее любимый супруг! Ах, какое это было бы счастье! Она готова ждать двадцать, тридцать, сорок лет. Она бы ждала всю жизнь – до самого последнего своего вздоха. А чего она может ждать сейчас?

Воздвижения арки в честь верности мужу и своего целомудрия? Действительно, такая арка очень почетна, только Цзинчжэнь никогда о ней не думала. Уж слишком она высокая, величественная и яркая. К тому же это что-то слишком далекое.

Нет, вместо пустой славы пусть будет нечто полезное и земное. Кончина мужа предопределила ее вдовство. Выбирать иной образ жизни – об этом и думать бесполезно. Поэтому мать и сестра никогда не спрашивали ее, как она будет жить дальше. Для них ее дальнейшая жизнь совершенно ясна. Тем более об этом никогда не спрашивали родственники мужа. После смерти свекра и свекрови о существовании Цзинчжэнь в той семье все будто забыли. А когда умер Шаохуа, она и сама забыла о себе. Ее родичи в деревне относились к ней с большим сочувствием и уважением, поощряя ее хранить память о муже, но для этого она не нуждалась ни в сочувствии, ни в особом уважении, ни в каком-либо прощении.

Лишь один человек допускал возможность того, что Цзинчжэнь может вторично выйти замуж, и говорил об этом вполне открыто. Это Ни Учэн, который считал, что Цзинчжэнь надо иметь свою семью, о чем он сказал, конечно же, не ей, а своей жене Цзинъи, когда Цзинчжэнь с матерью в первый раз приехали в Пекин.

Сестра передала эти слова Цзинчжэнь, причем, произнося все это, она странно заикалась, а могла бы и не заикаться, потому что Цзинчжэнь все равно пропустила бы эти слова мимо ушей, будто и вовсе их не слышала. Она просто не воспринимала их всерьез, не обратила на них никакого внимания, поэтому даже не задумалась над ними. Ее душа ни на миг не заколебалась, в ней не родилось ни малейшего волнения. Она соблюдала верность покойному мужу, потому что родилась женщиной и родилась в семье Цзян, после чего пришла в семью Чжоу; потому что она дочь своих родителей и сестра Цзинъи, которая носит фамилию Ни и Цзян, хотя и редко их употребляет; потому что ее отец и муж умерли почти одновременно – жизнь их, как говорится, ушла на запад. Поэтому здесь ничего не надо обсуждать и никого не надо убеждать, как не следует и никому мешать. Вот почему нет вопроса в том, хотела она или не хотела, согласилась или нет. Это ее судьба. В глубине души она очень довольна своим решением, как и своим поведением.

Когда сестра сказала ей о соображениях Ни Учэна, Цзинчжэнь не зарделась, не вспылила, не заплакала, не усмехнулась, лишь презрительно хмыкнула носом, как она это часто делала, когда была чем-то недовольна. Однако с тех пор она еще больше возненавидела Ни Учэна, стала презирать его еще сильнее, видя в нем существо, ей непонятное, с вывихнутыми мозгами. Иначе как бы он осмелился выступить с подобным пустым, бессмысленным и нечеловеческим предложением.

Некоторое время назад она снова видела во сне Шаохуа. Он сидел скрестив ноги на атласном матраце, расстеленном на кане, и тихо смеялся. Ее сердце тревожно забилось. Она испытала радость, смешанную со страхом и печалью. «Шаохуа!» – позвала она его. Ее голос показался ей хриплым, будто в горле появилась трещина. «Шаохуа, разве ты не умер?» Она произнесла отчетливо каждое слово, хотя ясно представляла, что муж умер. В ее вопросе, как и в памяти о муже, таились печаль и растерянность. «Сестрица, я не умер!» Его губы дрогнули, будто он и в самом деле произнес эти слова, но звуков Цзинчжэнь все равно не расслышала. От его лица, отмеченного печатью торжественности, исходило теплое свечение, как от лика бодисатвы. «Ты, правда, не умер?» – хотела она снова спросить его, но звуки замерли на устах. Она вся дрожала от необыкновенной радости, которая ее охватила, или то была дрожь от страха. Это сон, конечно же, всего лишь сон… Сон! Ей хотелось воззвать к небесам, хотелось плакать, но у нее слез не было. Неужели сон? Но почему человеку, который умер, по-прежнему снятся страшные сны? И вдруг Шаохуа засмеялся. Он коснулся ее лица – она даже почувствовала прикосновение его руки. Нет, это вовсе не сон. Шаохуа ясно сказал, что он не умер, сказал вполне отчетливо, хотя почему-то тоже хриплым голосом, как и она. Ну конечно, он не умер! Его кончина – это всего лишь сон! Он сидит с ней, улыбается, гладит ее лицо. Какой же это сон?

Она пришла в себя. Ее лицо – все в слезах, от которых неприятно, до боли, стянуло кожу. Наверное, оттого, что ее слезы более соленые и горькие, чем у других людей. Слезы высохли, а она так толком и не знает, что ей пригрезилось. Сон? Все, что она только что увидела сейчас, не такое, как в жизни – гораздо реальнее, определеннее.

Она выкурила две трубки и снова достала ту диковинную сигарету, которую она погасила, оставив недокуренной из-за возникшего спора. Вонючий дым рассеялся. Цзинчжэнь вспомнила танский стих. Почти беззвучно она его прочла:

 
Дальний путь будто сон.
Скорбный стон вместо звука призыва.
Тороплюсь письмо написать,
Тушь для этого слишком жидка…
Так и так… Тра-та-та.
 

Опять забыла. В памяти только это дурацкое восклицание: «Так и так!»

Мать, которая никогда не знала грамоту, вдруг тоже начинает декламировать стих из собрания «Тысяча поэтов». Читая, она растягивает каждое слово.

 
Светлое облачко, легкий ветер.
Время приблизилось к полдню.
Прислонившись к иве, я стою у цветов.
Я иду через водный поток…
 

За этим стихом следует новый:

 
Канун Нового года,
Треск хлопушек повсюду.
Ветер весенний приносит тепло
И пьянит, как вино «Гусу»[104]104
  Название вина, изготовляющегося в Сучжоу (Гусу – одно из названий этого города).


[Закрыть].
 

Цзинчжэнь декламирует стихи одновременно с матерью, или одна из них произносит строку, а вторая ее продолжает. Стихи из антологии «Тысяча поэтов» они выучили с голоса и знают их почти наизусть, хотя до сих пор точно не выяснили, как должны звучать некоторые слова, поэтому, наверное, не вполне правильно произносят отдельные звуки. Но зато, декламируя стихи (пусть даже с ошибками), они вкладывают в них всю свою душу, что видно по их непрерывному покачиванию головой, изменению тембра голоса. А когда встречается в стихе складная рифма, они намеренно растягивают строку, сопровождая чтение вздохами, стараясь подчеркнуть его древний колорит, отчего получают большое удовольствие. Стихи, которые напевают обе женщины, глубоко трогают даже Ни Цзао, который в этот момент уже почти спит.

«Какие хорошие у меня бабушка и тетя!» – думает мальчик. А как красиво сказано в стихах: «Светлое облачко, легкий ветер…»

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Посреди ночи в северо-западной части неба послышались глухие и унылые раскаты грома, но, словно не найдя себе поддержки, они сами собой прекратились, после чего минут двадцать стояла тишина, которую вскоре нарушил мерный шум дождя. Порывы ветра бросали дождевые капли в заклеенное бумагой окно, отчего бумага издавала шуршанье, и в нем слышалось что-то древнее и скорбное. Дождь зачастил, и сейчас из дворика доносился шум, который прерывался унылым завыванием ветра. Такой дождь способен разрушить жилище. Если он продлится хотя бы час, непременно протечет крыша. Куда лучше ливень, который, обрушившись на дом, превращается в поток, скатывающийся к карнизу и с ревом устремляющийся вниз. Сегодняшний дождь повисает сплошной пеленой, будто сотканной из тонких нитей воды. Он не обрушивается сразу, а как бы зависает, чтобы потом просочиться внутрь.

Цзинчжэнь проснулась посреди ночи. В шуме дождя и мрачном вое ветра она уловила знак беды. Она со страхом подумала, что, если протечет крыша, может обвалиться стена или произойдет что-то другое, еще более ужасное – настоящая катастрофа. Сегодня она слишком устала. Повернувшись на другой бок, она закашлялась и сплюнула мокроту на пол. И заснула с трудом.

Бабушка, Цзинъи и Ни Цзао спали крепко. Под шум непогоды спится так хорошо, так сладко. К тому же нынешний день был слишком насыщен событиями, и все они очень устали.

В западном флигельке, состоящем из двух комнатушек, не спала одна лишь Ни Пин, которая то и дело ворочалась с боку на бок. Ни Пин старше Ни Цзао всего на год, но кажется значительно более взрослой. Она больше его знает и понимает – может быть, потому, что она постарше, а может, оттого, что она девочка, а скорее всего, потому, что с раннего детства гораздо чаще слышала разные истории о круговерти человеческой жизни и о воздаянии, о наказании за зло и о поощрении за добродетель. Например, она прекрасно понимает, как серьезен конфликт между отцом и матерью и какие беды он может принести. Так же ясно она сознает, как страшно жить в ее родной семье, благодаря которой, впрочем, она сама существует на этом свете. Иногда она начинает думать о чем-то более значительном. Например, она задумывается о бесчисленных противоречиях, которые пронизывают жизнь человека и наполняют все общество. Повсюду кризисы – во всех четырех сторонах света судьбы людей тревожны! Мрачная тень беды и зла, наказания за грехи и воздаяния нависла над ее маленькой душой. Часто слышит она излюбленное проклятие бабушки: «Небо поразит тебя пятью громами!» Эта угроза имеет особую и вполне конкретную силу воздействия на ее юную душу. Это не просто слова. Ни Пин почти прямо перед глазами видит людей, которые мечутся, испуганные раскатами грома, падают, корчатся, а гром обрушивается на них со всех сторон света и, конечно же, сверху, перемалывает в порошок их кости, превращает людей в мясное крошево. Среди жертв самые разные люди: одни творят зло; другие наперекор всему упиваются радостями жизни, забывая обо всем на свете; третьи презрели страх и почтение. Ни Пин слышит оглушительные, величественные раскаты. В голубых всполохах молний она видит перед собой искаженные ужасом и страданием лица людей.

Если для брата Ни Цзао лучшим другом детства и домашним учителем была его тетя Цзинчжэнь, то для Ни Пин таким учителем и другом была бабушка из семьи Чжао. С раннего детства слово «бабушка» вызывало у нее особое чувство чего-то очень близкого и доступного, родного. Бабушка водила ее на празднества и ярмарки, которые устраивались возле Белой ступы Байтасы и храма Хугосы – Защиты Отечества. Возле Байтасы такие празднества случались каждый месяц: четвертого и пятого, четырнадцатого и пятнадцатого, двадцать четвертого и двадцать пятого числа. Ярмарки у храма Хугосы – тоже ежемесячно, но проходили и в другие дни: шестого и седьмого, шестнадцатого и семнадцатого, двадцать шестого и двадцать седьмого. Ни Пин с бабушкой, как никто другой в семье, любили ходить смотреть на храмовые представления. Чего тут только не увидишь! Здесь продают крысиный яд, там – ткани в мерных кусках; вот черные шапочки, которые носят пожилые женщины, а вот красный шнур и цветы из бархата, которыми они украшают волосы; а там различные вышивки и узоры. Отовсюду слышится гомон и людская разноголосица – словно конкурс, грандиозное соревнование голосов и выкриков. Бабушка и внучка смотрят выступление лицедея, артиста из народа, по прозванию Большой Бес; они наблюдают за фантастическими трюками некоего Чжана по прозвищу Кувырок, торгующего пилюлями, которые укрепляют жизненную силу. Наглядевшись на все эти фокусы, бабушка начинает рассказывать внучке историю про «брата-наставника» из отряда ихэтуаней [105]105
  Повстанцы из отрядов «Кулак во имя справедливости», действовавших в начале XX в.


[Закрыть]. В детстве она собственными глазами видела, как этому «наставнику» ставили на живот пику и он, напрягши мышцы живота, орал: «Начали!» Стальное острие оружия мигом сгибалось, не оставляя ни малейшего следа на его коже. «Вот мастак!» – восхищенно вздыхала бабушка и хвалила его на местном наречии. Главным и, пожалуй, единственным слушателем всех удивительных историй была ее внучка, Ни Пин.

Бабушка любила рассказывать, как она в детстве бинтовала ноги, прокалывала мочки ушей, вспоминала, как меняла прическу и «очищала лицо», выщипывая волоски перед тем, как сесть в паланкин и ехать в дом жениха. Ни Пин (только одна Ни Пин) внимательно слушала эти рассказы, казавшиеся ей очень интересными, при этом она думала о том, что так, наверное, происходит и на самом деле, потому что в жизни все бывает; в ней может случиться все что угодно, может произойти любое событие или, наоборот, ничего не произойдет и все останется по-прежнему, а может быть, и вовсе исчезнет, и человеку останется лишь то, что он успел догнать и схватить.

На ярмарке бабушка непременно покупала внучке чашку чая, настоянного на цветах корицы, или миску жирного бульона, сваренного из говяжьей мозговой кости, или черные пастилки из сушеного абрикоса, или коричнево-желтые кисловатые финиковые конфеты самых удивительных форм. Девочке особенно нравились именно эти два вида сладостей, впрочем, она радовалась и другим, например тонюсеньким палочкам сластей, правда немного кисловатым и вяжущим рот. Иногда бабушка покупала сплетенный из разноцветных шнуров шарик, или пирожок-цзунцзы, или какое-нибудь украшение для волос. Ни Пин, конечно, никогда не забыть, как бабушка однажды повела ее к торговцу, который промышлял продажей зелья для выведения родимых пятен. Жил он позади Байтасы. Девочка увидела белый кусок холстины с нарисованным на нем лицом, сплошь усыпанным родимыми пятнами. Оказывается, пятна не только способны обезобразить наружность человека, они также являются дурным знаком, потому что плохо влияют на судьбу человека. Различные родимые пятна назывались по-разному: «пятно слез» говорило о злосчастной доле; «пятно еды» предопределяло склонность человека к гурманству; «пятно богатства» – способность к обогащению. Были родимые пятна других названий. На личике Ни Пин, которое можно назвать скорее кругленьким, чем продолговатым, над правой бровью – родимое пятнышко. Как считает бабушка, это знак несчастья, а потому пятно надо непременно вывести. И вот Ни Пин вместе с бабушкой идет к лекарю. Специалист по выведению родимых пятен открывает небольшой флакон и зубочисткой достает из него розовый шарик, который он тут же и прикладывает к родимому пятну. Спустя несколько секунд девочка чувствует жжение, словно надбровье вдруг опалило огнем. От боли она кривит рот и скрипит зубами, все тело покрывается потом, но она старается не плакать, так как уважает бабушку. Через три дня родинка исчезает, а на ее месте остается лишь небольшая ямка, похожая она оспину. Даже через неделю ранка, если ее потрогать пальцем, болит. Вдруг спустя месяц под носом возле губы появляется еще одна родинка, которая начинает стремительно расти и наконец становится гораздо больше первой. На этот раз девочка отказывается идти к лекарю, и тогда бабушка заявляет, что эта родинка должна принести счастье. Человек, который имеет такую родинку, будет всю жизнь хорошо питаться. Но девочка не очень верит бабушкиным словам. Она не рада этой родинке, она ее боится. Ни Пин считает, что родинка появилась из-за того, что лекарь не так, как следует, выводил первую. Вот она и перескочила на новое место и стала там расти. Девочке кажется, что у человека ничего не надо трогать без причины, все должно оставаться таким, каким создано Небом. Поэтому пускай остаются прежними нос и родимое пятно. Однако своими взглядами Ни Пин поделилась лишь с братом, а взрослым никому не сказала.

Бабушка часто рассказывала Ни Пин разные истории, из которых больше всего внучка любила слушать две. Одна называлась «Плеть сбивает цветок камыша», а вторая – «Черный таз». Что до Ни Цзао, то ему больше нравились другие рассказы: «Сыма Гуан разбивает чан с водой», «Кун Жун уступает грушу» и «Цао Чун взвешивает слона». Бабушка умела также весьма живо и в красках рассказывать историю о Цао Чжи[106]106
  Цао Чун – один из семьи Цао эпохи Троецарствия; в детские годы удивлял всех своей сметливостью; Цао Чжи (192–232) – известный поэт. Его брат Цао Пи, унаследовавший трон царства Вэй, опасаясь конкуренции, всячески вредил своему брату, что нашло отражение в стихах о сожженных стеблях бобов, которые в аллегорической форме выражают идею родства.


[Закрыть] и о том, как ему велено было пройти семь шагов: «Корень – один! Зачем же терзать родню и так торопиться злому предать огню?» Этот рассказ любили слушать оба – и брат и сестра. Дети относили смысл услышанного к самим себе и клялись друг другу, что когда вырастут, то непременно, как и в детстве, останутся друзьями, они будут всегда вместе и всю жизнь будут любить друг друга. С ними никогда не произойдет той мерзкой истории, которая случается в стихе о братьях Цао и о сгоревших стеблях бобов.

Как-то бабушка привела внучку на представление пьесы-банцзы, которую актеры играли под стук деревянных колотушек. Пьеса называлась «Плеть сбила цветок камыша». Смотря эту довольно грустную пьесу, Ни Пин разревелась. Ей было очень жалко почтительного сына, которому пришлось испытать столько мучений; жалела она и старых, беспомощных родителей… Ни Пин плакала, слыша горькие раскаяния мачехи: «Мать рядом, но дитя ее одиноко; мать ушла, а дитя в хладе живет». Почему же эти хорошие люди так страдают, почему они ссорятся и поступают так несправедливо? Ни Пин плакала над судьбой героев пьески, размазывая по лицу слезы.

Такая уж она есть, эта Ни Пин. Она сочувствует каждому смертному, проявляет заботу и внимание к каждому человеку и за всех болеет душой. Она часто спрашивает у бабушки, которую очень любит: «Бабушка, а сколько ты еще проживешь? Скажи, а когда ты умрешь?» Когда уставшая бабушка дремлет, Ни Пин толкает ее и просит проснуться: «Бабушка, почему ты молчишь? Я с тобой разговариваю, а ты мне не отвечаешь! У тебя раскрылся рот, и из него течет слюна. Я боюсь, мне кажется, что ты умерла».

Бабушка, не выдержав, взрывается: «Что ты несешь, несносная девчонка?! Зачем накликаешь на меня беду? Чем я перед тобой провинилась? Ты хочешь, чтобы я поскорее умерла? Ищешь моей погибели?»

От этих слов глаза девочки широко раскрываются, в них испуг, растерянность, боль. Ведь она всей душой хочет, чтобы бабушка никогда не умирала, она молит, чтобы бабушка всегда жила. Но это искреннее чувство почему-то часто вызывает в ее сознании картину бабушкиной смерти, а когда бабушка начинает сердиться, Ни Пин кажется, что бог смерти угрожает ей самой.

Ни Пин вспоминает и тетю: как она причесывается, как странно вращает глазами, когда пьет вино; как курит трубку и сплевывает на пол; как сама с собой разговаривает и вздыхает. Ни Пин испытывает тревогу, потому что тетя в один прекрасный день вдруг может свихнуться и тогда ее отправят в сумасшедший дом, где прикуют железными цепями к кровати. А как страшно тетя закатывает глаза, порой видишь вместо глаз белые пятна, и кажется, что глаза вот-вот вывалятся из глазниц. А сколько она пьет вина! Ведь она может сжечь все внутренности! А ее куренье? Наверное, прокоптилась изнутри до черноты. Ни Пин рассказывает об этом брату. Она и сама не знает, откуда ей все это известно, почему она именно так думает.

Как-то полгода назад Цзинчжэнь принесла домой вино, но вместо того, чтобы выпить, опрокинула чарку вверх дном, поставила ее на стол, налила несколько капель на дно перевернутой чарки и чиркнула спичкой. Жидкость вспыхнула, по донышку заметались голубые огоньки пламени. Цзинчжэнь не любила холодное вино, она сначала наливала его в чайничек и подогревала – такая уж у нее была привычка. Но на этот раз неожиданно подбежали дети, схватили чайничек и вылили содержимое на землю. «Тетя! – заплакали они. – Не пей больше вина!» Цзинчжэнь рванула чайник к себе, стараясь отнять его у детей. Ни Пин упала на пол и громко заплакала. Цзинчжэнь, распалившись, осыпала девочку проклятиями: «Ах ты сучка! Как ты смеешь, негодная, мне мешать! Ах ты подлая!..» Цзинъи, не разобравшись, что к чему, бросилась на помощь дочери, которую «избивала» тетя, и обрушилась на сестру с упреками, но, когда узнала причину гнева сестры, принялась ругать дочь. Ни Пин недоумевала: она же хотела сделать добро, проявила к тете внимание, а вместо благодарности заслужила ругань. Отчего за добрые помыслы платят злом?

Большую любовь и заботу проявляла Ни Пин и к брату, однако эти чувства имели свою особенность. Всякий раз, когда Ни Цзао приносил домой табель с отличными отметками за экзамены или «Памятку для родителей», Ни Пин охватывали беспокойство и страх: он сдал все на «отлично», а как же другие, которые сдали плохо? Наверное, они его теперь ненавидят! Разве они смирятся с тем, что он сдал лучше всех? А ведь он такой маленький и щуплый! Когда начнется новая четверть, они непременно заведут его в глухой переулок и изобьют. Неужели он не боится? «Брось читать книгу, не читай больше их! – советовала она брату. – У того, кто хорошо учится, сохнут мозги… Но почему все-таки ты так здорово сдаешь экзамены? Наверняка к тебе расположен учитель! А что скажут о тебе твои товарищи и их родители? Что хорошего в том, что ты сдал лучше всех? Какой от этого прок? Человек может очень хорошо учиться, а жандармы все равно его арестуют и поведут на расстрел».

Какое в ее словах беспокойство, какая тревога за брата! Но Ни Цзао, слушая рассуждения сестры о «расстрелах», несмотря на свою незлобивость, сдержаться больше не может. Особенно когда сестра намекает Ни Цзао на расположение к нему учителей. Такое сомнение в его успехах в учебе кажется ему оскорбительным и позорным. Между братом и сестрой вспыхивает ссора. Противная! Тебе что, завидно, что я так здорово сдал? А я все равно так буду сдавать экзамены… буду, буду! Назло тебе! Во время детских ссор мать стоит на стороне Ни Цзао. Она делает дочери замечание, и от этих несправедливых слов девочка испытывает боль.

Еще Ни Пин очень волнуется из-за того, что папа однажды поколотит маму и та умрет. Она не очень хорошо себе представляет, что будет хуже: если папа бросит маму или если он ее убьет. Коли они такие заклятые враги, значит, отец может однажды ударить маму кулаком в грудь, она упадет на пол, голова ее расколется, и, может быть, из нее вытекут мозги или хлынет кровь из раны, и она тут же умрет. Представление о смерти и слова, относящиеся к этому понятию, девочка почерпнула из тех проклятий, которые часто слышала дома. Она запомнила все проклятья и поверила в их силу.

Конечно, у девочки были и свои радости, у нее все больше появлялось своих интересов, правда незначительных. Но это был ее мир… Сегодня она вернулась домой из школы поздно. Не потому, что она была дежурная, а оттого, что просто она вместе с другими девочками, особенно близкими подружками, ходила в Цзиншань давать клятву верности. Если сравнивать годы и месяцы рождения пяти подружек, то для трех девочек Ни Пин – младшая сестренка, а для двух других – она старшая. Девочки дали клятву, что никогда не изменят друг другу, что и «сердцем они будут едины». «Не беда, что мы родились в разные годы, месяцы и дни, главное, что мы умрем в одно и то же время». Эти слова добавила Ни Пин, но другие девочки посмотрели на нее с удивлением, потому что такую клятву обычно давали мужчины. Например, в Персиковом саду такую клятву давали Лю Бэй, Гуань Юй и Чжан Фэй[107]107
  Герои эпоса «Троецарствие», верные друзья.


[Закрыть], после чего они обменялись памятными знаками. Поэтому Ни Пин подарила своим названым сестрам самые любимые свои орешки, которыми она играла в «камешки», взамен же она получила от новых сестер книжную закладку, баночку театрального грима, положенную в коробку из-под сигарет, плод дикой вишни, которая зовется «красной девицей», и фотографию самой любимой кинозвезды – Ласточки Чэнь. Карточка маленькая, величиной с ноготь большого пальца, совершенно потерявшая черты облика актрисы из-за того, что много раз переснималась и переводилась. Но Ни Пин все равно обрадовалась подарку, она была бесконечно счастлива. Ей особенно нравилась родинка на щеке киноактрисы, правда, бабушка говорила, что такая родинка называется «родинкой слез», поскольку сулит ее обладателю горькую долю и непрестанные слезы. По слухам, у ее любимой киноактрисы действительно очень печальная судьба, поэтому чувство любви к Ласточке Чэнь и преклонение перед нею у девочки все возрастают. Она умоляет Всемогущее Небо помочь Ласточке, избавить ее от несчастий.

Иногда Ни Пин делится своими мыслями о киноактерах с братом. Она сообщает, что больше всего любит Ласточку, и требует, чтобы брат назвал своего любимого киноактера. Ни Цзао, закатив глаза, отвечает, что ему больше всего нравится Чжоу Маньхуа, потому что ее личико похоже на тыквенное семечко и она ужасно симпатично смеется. Да, он больше любит Чжоу Маньхуа, а вовсе не Ласточку Чэнь. Ни Пин очень расстроена. Она долго молчит, и в ее глазах стоят слезы.

Разные молитвы девочка, конечно, узнала от своей бабушки. Иногда ей приходится быть невольной свидетельницей довольно странной картины: бабушка вдруг бухается на колени и, обратясь к северу[108]108
  В китайских верованиях с северной стороной связано представление о таинственных силах.


[Закрыть], начинает что-то бормотать себе под нос. Девочке любопытно, интересно, что означают бабушкины мольбы о защите, обращенные к Почтенному Небу, к святому Будде и ко всем бодисатвам. Бабушка произносит слова из какого-то буддийского канона или трактата: «Да явит силу свою великая искренность! Если мольба твоя искренна, тогда и камень с металлом пред тобою раскроются!» Молиться можно, конечно, и не вставая на колени, но главное – обращаясь с мольбой к Небу, святейшему Будде, к духам ворот и богу богатства, надо непременно иметь чистую душу.

Поэтому в день клятвы названых сестер мольба Ни Пин о заступничестве Ласточки Чэнь звучит с большой искренностью, впрочем, как и ее клятва о верности сердец, о единстве с новыми сестрицами. Она молит, чтобы «старшая сестрица» как можно лучше сдала арифметику, чтобы у второй сестры поскорее выздоровела мама, которая больна чахоткой, чтобы ее третья сестра чуть-чуть пополнела, потому что мальчишки в классе обзывают ее «мартышкой» и от этого девочка очень страдает. Понятно, что Ни Пин никогда так ее не называет. Может быть, Великое Небо явит ей свое расположение. Тщедушная девочка действительно очень похожа на обезьянку. Но почему тогда у нее фамилия Чжу? Ей больше подошла бы фамилия Хоу[109]109
  Здесь игра слов: «хоу» по-китайски означает «обезьяна».


[Закрыть]! А еще Ни Пин просит, чтобы другая ее сестрица не заикалась и чтобы пятая сестренка наконец-то нашла красно-лиловый ластик, который когда-то потеряла.

А она сама? О чем ей помолиться, что просит она у Неба? Ей хочется упасть на колени и, обратившись лицом к северу, плакать, кричать и молить, чтобы в доме было бы все хорошо, чтобы родные жили в согласии. Она хочет, чтобы ее папа переменился, а мама и все остальные относились бы к папе хоть немного получше. Святой Будда, Великое Небо, яви силы свои. Искренность, и ты прояви силу свою! Разве я, Ни Пин, не искренна в своей мольбе? Так явите же духи могущество свое! Сделайте так, чтобы в моей семье, среди моих родных воцарились мир и спокойствие. Если вы проявите свое всемогущество, я всю жизнь буду делать только добро, есть все постное, а возможно даже – остригу волосы и стану монашкой. Неужели вы не внемлете моим крохотным просьбам?

Покинув Цзиншань, они разошлись по домам. После взаимных клятв и «чистой молитвы», обращенной к духам и небесам, она почувствовала себя увереннее. Она думала о том, что, может быть, теперь ее семью и всех родных защитит дух императора Чунчжэня, повесившегося некогда на горе Цзиншань. Она хорошо знала историю государя, нашедшего здесь свою смерть. Эту историю поведала ей бабушка, когда вспоминала о «Целомудренной прелестнице Фэй, которая пронзила тигра». В тот день, когда Ли Возмутитель[110]110
  Ли Цзычэн – предводитель повстанцев, захвативших Пекин в 1644 г., в результате чего династия Мин пала, последний ее император Чунчжэнь повесился на шелковом шнуре.


[Закрыть], захватив столицу, ворвался в императорский дворец, дворцовая девушка по прозванию Целомудренная прелестница попала в плен к одному из полководцев Ли Цзычэна по прозвищу Тигр. Она ножницами проткнула насильнику горло, после чего покончила с собой. Тетя Цзинчжэнь по этому поводу тотчас прочитала стих: «Песнь об убиении Тигра». Ни Цзао пропустил рассказ мимо ушей – еще одна забавная история, и только, но Ни Пин отнеслась к повествованию с большой серьезностью. Прослушав историю до конца, она задумалась: а что, если бы она оказалась на месте этой Фэй, хватило бы у нее мужества заколоть страшного Тигра, а потом покончить с собой? Этот вопрос очень занимал ее воображение. Ей казалось, быть настоящим человеком слишком трудно. Иногда она ненавидела свою судьбу за то, что она родилась девчонкой. Вот если бы она была мальчишкой, как ее брат!

Так она узнала про императора Чунчжэня. Она верила, что человек после смерти приобретает какую-то особую мрачную силу, тем более умерший император. Она всегда ощущала благоговейный трепет, оказавшись у той дряхлой акации, на которой повесился император.

По дороге домой она напевала популярную песенку: «Красивый цветочек, круглая луна», которую услышала от второй сестрицы. Но, переступив порог дома, она сразу же стала свидетельницей жуткой сцены, когда тетя швырнула в отца плошкой с бобовой похлебкой. Ни Пин взглянула на отца, напоминавшего в тот момент затравленного зверя, лицо его было искажено страхом и злобой. А тетя, преисполненная отваги и решимости, рвалась в бой, готовая вступить в последнюю смертельную схватку с заклятым врагом. Она увидела маму, охваченную радостным безумием, но в ее лице, искаженном ненавистью, девочка заметила выражение какой-то отрешенности и пустоты. Даже бабушка и та кипела желанием сразиться с супостатом и показать свою былую удаль. Ни Пин, полумертвая от ужаса, остановилась как вкопанная. Сердце ее бешено колотилось в груди, ее била дрожь, зубы тоже выбивали дробь, кончики пальцев на руках и ногах похолодели. Как страшен человек, когда он опален огнем злобы и ненависти. Этот огонь может пожрать любого. Сколько жестокости и злобы таится в сердцах каждого из этих людей, которых она считает самыми любимыми из всех живущих. Но когда они схватываются друг с другом, они уже ничего не замечают, ни на что не обращают внимания, они становятся похожими на пьяных, они теряют рассудок и ничего не соображают.