Текст книги "Университет Трех Виселиц (СИ)"
Автор книги: Валерия Лис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Лорд-отец посмотрел своего отпрыска едва ли не с отвращением.
– Ты должен был...
– Вот уж нет, батюшка – резко и хлестко вновь оборвал Сантаррий -младший – Это вы в свое время должны были. Уследить, пресечь, и совладать со своей собственной чрезмерной самоуверенностью. А теперь простите, вынужден откланяться, долг зовет, только на сей раз – ректорский.
На лице лорда Сантаррия, прямо аккурат под глазами, вспухли и налились черным цветом тонкие выпуклые вены, а сами глаза словно быть чуть-чуть подернулись легкой дымкой.
Сын его светлости на эти необычные атрибуты гнева отреагировал все тем же постным выражением породистого лица.
– Вот и сейчас, мой лорд, вам лучше попытаться совладать с собой. Иначе – господин ректор, не меняя положения, сунул руку в нагрудный карман, и извлек на свет Божий узкий крохотный сосуд мутного стекла – мне, пользуясь вашим собственным выражением, просто ничего иного не останется, кроме как вас 'ментально оскопить'.
– Ты и спишь с ним? – недобро улыбнулся папенька, и в уголке губ у него неприятно заблестела пенистая слюна – Рохля и трус.
– Разумеется – холодно ответил ему сын, начисто игнорируя эти цветистые оскорбления – Вам бы тоже следовало, но не мне вас учить. Благодарю вас за визит, батюшка. Возвращайтесь в поместье, не вынуждайте меня водворять вас туда насильно.
– Ты слишком самоуверен, Лем – столь же нелюбезно поведал своему отпрыску его светлость – А я не так немощен и болен, как ты считаешь. Упустишь ее – пеняй на себя.
Господин ректор не счел необходимым как-то откомментировать последнее злобное заявление.
– Вы ее увидели. Я вас заверил в ее невинности, и не в моих интересах вас обманывать. Прошу настойчиво еще раз – возвращайтесь в поместье незамедлительно. В конце-концов, состояние ваше не столь безгранично, чтоб корона все так же продолжала закрывать глаза на все подряд.
– Я велела ожидать меня возле ректорского кабинета! – вопила госпожа Тьирра, потрясая мундштуком где-то над моей головой.
Я опустила глаза, и сложила перед собой руки еще смиреннее. Поскольку объяснять, что я как раз там-то и была, просто вышла некая заминка по вине папеньки, вот не сойти мне с этого места, папеньки господина ректора. И ежели б не он – мы бы с уважаемой госпожой профессором ни в жизнь бы не разминулись! Но какой толк в этом, коль любые объяснения в этих стенах, кроме как 'простите великодушно, я случайно умер' – это всего лишь жалкая попытка, загодя обреченная на провал?
Потому, сочтя за лучшее благоразумно хранить молчание и принять смиренно на себя удар профессорского гнева, я ковырнула для виду пол носком легкой туфли, выражая всем своим видом искреннее раскаяние. И вздохнула глубоко, тоже покаянно.
Госпожу Тьирру вздохами и фигурами танца сожалетельного было не пронять. Она взмахнула мундштуком у меня буквально перед носом, и сотрясла коридор очередной тирадой о наглой и преступной краже чужого драгоценного времени. Мною, разумеется.
Уже бы переходила сразу к наказаниям и штрафам, чего тянуть? Тем более, что мы вроде бы как должны быть уже на совете, дабы не тратить уже вместе сей бесценный ресурс.
Кто знает, как долго бы все это еще длилось, и до каких тяжких проступков моих, потенциально возможных в виду моего неуважения очевидного к профессорам и дисциплине, мы б добрались. Но тут, как водиться, совершенно неожиданно на сцене объявился новый персонаж.
Разумеется, он самый, Эльмар Роррей.
Я словно учуяла его издалека, хоть и смотрела понуро в пол, заверяя госпожу отравительницу безмолвно в своем глубочайшем раскаянии.
Будто чуть запульсировал воздух вокруг. И стало немного, совсем чуть-чуть, но теплее. И, клянусь, немножко запахло корицей. И апельсинами.
– Роррей!! – изрекла госпожа профессор таким замогильным тоном, что я даже не успела передумать все эти лихорадочные мысли о том, как же умудриться посмотреть на Роррея непринужденно, с таким видом, как вроде бы и ничего из ряда вон выходящего я не припоминаю.
Особенно про поцелуи.
Эльмаровы легкие, и в некой степени изысканные, сапоги остановились в видимости моих все так же опущенных стыдливо в пол очей.
– Вы что тут делаете, адепт?! – отчеканила уже несколько истерически госпожа Тьирра
– Господин ректор всего лишь задерживается, это не повод для вас опаздывать на совет!
Роррей мрачно откашлялся. Я, почуяв неладное, стрельнула в него взглядом украдкой.
– Грималь пропала. Совет отложен, госпожа профессор.
Мадам уморительница, только-только набравшая полнехоньку грудь воздуха, аж поперхнулась.
В Виселицах никто не пропадает. Если кого-то не могут найти – это значит, на этом свете искать означенную особу уже бесполезно. Иначе бы обладатели вторых шансов через одного пытались бы отсюда сделать ноги ну хоть как-нибудь.
– Магистр Флинмейрер велел передать вам, что ваша помощь может понадобиться...в ближайшее время – все так же мрачно проговорил Эльмар, и покосился на меня.
Я, временно позабыв свои девичьи метания, невидяще пялилась ему за плечо, в конец коридора.
Смерть в Виселицах – это не то, чтоб событие. И я бы покривила душой, если бы сейчас сказала, что потрясена до полной немоты. Но смерть смерти рознь, и вот это здесь ощущается остро.
Мы проживаем тут маленькую жизнь, в постоянном ощущении близости бесславной кончины. И оттого, наверное, большинство из нас все-таки получают этот треклятый висельный диплом, хотя на первом курсе казалось – легче свихнуться.
Но, возможно, из-за того, что я соображала сейчас несколько однобоко, все еще под впечатлением от встречи с семейством Сантарриев в полном составе...
Почему именно сегодня, именно в этот день, а не раньше, Рорра пропала? Ведь о том, что совет непременно грянет и протянет свою карающую длань к ее шее, она знала даже раньше меня?
Но именно сегодня исчезла бесследно.
В наших общежитиях без выходных и профилактических перерывов действует охранный контур. И если в корпусах могут появляться гости – то в общежития безнаказанно могут перемещаться исключительно адепты и персонал Университета. Из соображений безопасности, ну и во избежание появления каких-нибудь разгневанных мстителей за обесчещенных родственников, или украденное добро.
Я растерянно посмотрела на Эльмара. А он как раз весьма не растерянно глядел на меня, прямо-таки сверлил меня взором очень сосредоточенным.
– Господин ректор...– несколько задумчиво начала госпожа специалист по отравам.
– Да, мадам Тьирра? – неожиданно благозвучно откликнулся упомянутый господин, присоединяясь неслышно к нашему миленькому междусобойчику, с видом все так же совершенно невозмутимым.
Мы уставились на него все втроем, от чего, очевидно, он пришел во вполне понятное легкое недоумение.
– Прошу меня извинить, мадам, господа адепты – вежливо сообщил он, без тени вообще какой-либо насмешки – Мне не пришло в голову, что вы соберетесь ожидать меня возле приемной, поскольку, как мне казалось, я ясно дал адептке Монгрен понять, что несколько задерживаюсь. И начинать можно без меня.
Вот что характерно, опять адептка Монгрен виновата!
Я хмуро посмотрела на носки ректорских сапог, вроде бы даже те самые, что мне не так давно довелось лицезреть очень близко.
Госпожа Тьирра покосилась на меня, прикидывая, наверное, стоит ли говорить слово в мое оправдание.
– Рорра Грималь исчезла, господин ректор – вежливо, но очень твердо и неожиданно для профессорско-ректорского состава сказал Эльмар, и у меня сразу потеплело где-то в районе ребер
– Я, сообщая эту новость, попрепятствовал Монгрен высказаться.
Ректор как вроде бы и не поменялся в лице. Поглядел задумчиво на Роррея, и заложил руки за спину непринужденно. Но мне почему-то стало очень неуютно. Очень и очень.
– Когда это обнаружилось? – спокойно, но как-то гулко спросил, и я своими глазами увидела, как под тканью камзола словно пробежала волна напряженных мышц, словно господина ректора прямо посреди университетского коридора тряхнуло оборотом.
Надеясь на то, что никто на это внимание не обратит, я чуть-чуть отступила, на какой-то крохотный шажок.
Эльмар впился взглядом в нашего главу, и мне почудилось, что у него чуть посветлели глаза.
– Буквально только что – спокойно ответил староста магов, умудряясь выглядеть столь достойно, неотрывно пялясь на высшее руководство, что я невольно позавидовала. Вот оно, благородное воспитание! И никому в голову не приходит поинтересоваться, чего это адепт шестого курса так нагло рассматривает вышестоящее лицо руководящее!
– Ясно – абсолютно неясно сказал господин ректор – Магистр Флинмейрер?...
– Ожидает ваших распоряжений – все тем же спокойным голосом ответствовал Роррей, на которого теперь в открытую смотрела я, гадая, начнет ли ректор поучать старосту шестого курса на счет уместности пристальных взоров.
– Возвращайтесь к магистру, насколько я помню, вы уже немало времени успешно принимаете участие в подобного рода заданиях – отчеканил господин ректор, скользнув взглядом по всем собравшимся – Мадам, полагаю, ваше присутствие так же необходимо. А вы, адептка, немедленно в общежитие.
Признаться откровенно, я почти ожидала, что мне будет предложено что-то вроде: ' А вы, Монгрен – к ноге!'. А в пролившемся на происходящее свете контраста воображаемого и реального, приказ топать в места постоянного квартирования ободрили меня несказанно.
– Да, господин ректор. Позвольте идти – У Роррея на лице так красноречиво проступило облегчение, что даже госпожа Тьирра приподняла чуть брови в легком недоумении, но Эльмар тут же справился со своей мимикой.
– Позволяю. Всем – прозрачно намекнул глава Виселиц, при этом вовсе не будучи при этом нелюбезном 'всем' похожим на хама, обличенного немалой властью.
Все мы, разумеется, намек поняли прекрасно, и пошли тоже – разом все, каждый по своим сторонам и разнарядкам. Но по факту – дружно к выходу, и в мрачном молчании.
Роррей выразительно осмотрел меня, не проронив и слова – и свернул к малому залу, пропустив обходительно вперед мадам отравительницу. А я, вздохнув то ли в облегчении, то ли в непонятном разочаровании, побрела на первый этаж, к выходу из корпуса.
Кто мог...умыкнуть Грималь? Мне страшно было думать в голове даже это слово – 'убить', тут, невзирая на некую будничность уже нечаянных или опрометчиво глупых смертей, именно о насильственных убийствах говорить было непривычно. Потому что обычно смерть висельников – это дело рук самих висельников. Кто от отчаяния, а кто и от чрезмерной веры в собственную изобретательность или умение высоко прыгать через ограду, погибал в стенах Университета, но убийств было очень мало.
Ну, по вполне понятным причинам. Кому же хочется все ж таки попасть на виселицу, самую заурядную и в самом прямом значении? Уж лучше лелеять надежду робкую в Трех, покуда есть такая возможность.
Итак, до сегодняшнего дня Рорра была-была себе, а потом вышла из общежития – и нет ее. Вот так легко и просто, словно какой-то мифический огромный волк съел в темном лесу заблудившуюся девочку.
Я запнулась и едва не растянулась прямо посреди входы в парк.
Огромный волк.
Не сходи с ума, Монгрен!
То, что семейство Сантарриев так плохо, судя по всяким косвенным знакам, вроде рабской метки, обошлось со мной, вовсе не означает, что в точности так же плохо им свойственно поступать со всеми девицами. За уши как-то прям притянуто то, что подозрительным является это странное совпадение: явился папаша таинственного господина ректора – пропала девица.
Конечно, никто и нигде не заявлял, что точно известно, вот прямо без всяких сомнений, что Грималь именно...убита. А не сама наложила на себя руки, в преддверии судилища, исход которого, вполне возможно, мог не сулить ей ничего хорошего.
Но Роррей сказал 'пропала'. Маловероятно, что адептка Университета тщательно пряталась, чтоб свести счеты со своей жизнью. И если 'пропала' – значит, обычный розыск в формате 'А где госпожа адептка задерживается, хотелось бы знать?' ничего не дал.
Как ищут запоздавшего адепта? И что делают, если не могут найти?
Раздираемая противоречиями, я добрела, спотыкаясь, до общежития. Особенной суеты у нас не наблюдалось, никто не бегал по этажам с таинственными лицами, и не пересказывал шепотом всяческие сплетни, которыми, я уверена, уже обросла история о том, что Грималь исчезла. Не зря нас воспитывают в такой...строгости.
Хотя не исключено, что дело тут вовсе не в воспитании. А в том лишь, что никто еще толком и не знает, что Рорра как в воду канула.
Повозившись с дверями рассеянно, я переступила порог комнаты, морально готовясь к словесному поединку с Анри. Где она будет тараторить вопросы, не дожидаясь ответов, сама на них отвечать, и оскорблять меня всячески, но неизменно цветисто, за то, что я отвратительная подруга, ничего ей не рассказываю. А вот она-то мне все тайны сердечные поверяет.
Но не так все сталось, как гадалось. Мавка, ну почти что мавка, невзирая на относительно ранний час, безмятежно спала, укрытая простыней едва ли не по самые глаза. Грудь ее мерно вздымалась, с подушки стекала аккуратная коса, доставая почти до полу кончиком, обвитым кокетливой кружевной лентой.
И, клянусь, картина эта не показалась бы мне столь....вопиюще-удивительной, если б только...
Если б только не стоял у нашего окна в позе одновременно расслабленной и строгой по-военному, сам господин Сантаррий, Лем Клемор.
Если бы даже попытаться сейчас побежать – я просто бы не смогла оторвать ноги от пола. Словно бы погрязла по колени в густую грязь тут же, и меня втянуло так, что и не шелохнуться.
Господин ректор обозрел меня бесстрастно. Чуть приподнялся на пятки, скатился на носки, и отошел от окна неспешно. Проследовал ко мне лениво. Остановиля аккурат возле. И защелкнул замок на дверях.
Оцепенело стоя, я сочла за лучшее смотреть на дорогую моему сердцу мавку. Однако положение невыгодное, и обстоятельства сложившиеся вопияли к хоть каким-то действиям. И я сочла за лучшее быть любезной при этом, как и положено всем адептам.
– А как вы, господин ректор, так добрались быстро?
Едва только я закончила говорить, как мне тут же почудилось, что это вообще и не я такое умудрилась ляпнуть. Потому что это же ни в какие ворота!
Господин ректор, прекратив угрожающе нагревать воздух совсем рядом от меня, вышел чуть вперед. И сложил на груди руки, напомнив мне жутко о том, как под этой прочной на вид тканью бегали ожившие звериные мышцы.
– Признаться откровенно, Ива, я не знаю больше никого, кто умел бы задавать такие неуместные вопросы.
Итак, Ива. Не 'адептка Монгрен', а Ива. Я молча уставилась на его скрещенные крепкие руки.
Не поворачиваясь, он странно кивнул головой куда-то в сторону стола.
– Готовишься к экзаменам?
Готовишься. Не 'готовитесь'. Светлые боги!
– Готовлюсь, господин ректор – пробулькала я, продолжая рассматривать правое запястье будущего лорда Сантаррия.
– И как? – светски вопросил он, и внезапно плавно развернулся, прямиком к столу, заваленному всякими книгами. Выудил сверху огромный потрепанный фолиант, и придирчиво его оглядел.
– 'Расы' – буднично огласил господин Лем Клемор, и без энтузиазма полистал учебник – Насколько я понимаю, один из любимых предметов.
Бездумно, механически кивнув, я лихорадочно пыталась уразуметь, ожидает ли он от меня....чего-то? Или это мне надлежит чего-то сейчас определенного ожидать? Что должно последовать за чтением моих учебников? Зловещий смех и требования пасть ниц? Или я должна сейчас ткнуть перстом в господина ректора и сообщить торжественно, что я-де про него все знаю?
А что я про него знаю-то?? Кроме тех смутных и крайне непонятных фактов, которые следуют из метки и платка?? Ну есть у меня сильнейшие сомнения, что это прям 'все'!
– Скажи мне, Ива, вот что ты знаешь об оборотнях? – любезно испросил тем временем предположительно злобный представитель упомянутого племени, и ожидающе на меня уставился.
Я на мгновение зажмурилась, сама не понимаю, зачем, наверное – от страха.
– Оборотни – одна из первых Признанных рас. Две ипостаси. Отменное физическое здоровье. Обостренные инстинкты, не зависящие от конкретной ипостаси. Редко имеют склонность к магии, но если таковой обладают, как правило, проявляют себя, как сильные маги. Особенно в магии стихий.
– Все верно – перебил меня господин ректор все так же непринужденно – А что учебники говорят о нашем обонянии?
Я заморгала. Вопрос был весьма...странным. Если уместно вообще нынче употребить это слово.
– Сверхъестественное – господин ректор задумчиво кивнул.
– Совершенно верно, Ива. И вот в силу сверхъестественности нашего обоняния мы можем учуять запах даже спустя довольно продолжительное время. Например, на данный момент, я великолепно различаю на тебе запах, как бы это сказать педагогично...мужского вожделения. Ну и не только мужского, собственной благосклонностью ты тоже благоухаешь – он посмотрел на меня прямо, а я от ужаса этой прямолинейности, и от слов его, просто утратила дар речи совершенно – А если учесть, что совсем недавно мне довелось в точности тот же букет обонять вблизи господина Роррея, много ума не нужно, чтоб сделать соответствующие выводы.
Я попыталась что-то проклекотать горлом, но ничего толкового не вышло – голос мне изменил. Или разум, или все вместе.
То есть, господин ректор решил называть вещи прям вот...своими именами. Без церемоний и недомолвок.
– А вот платок ты выбросила зря, Ива – продолжил вещать господин Сантаррий, не ведя и бровью – Придется теперь жертвовать запонкой, и попробуй только ее куда-то выкинуть, Ива.
И эдак элегантно отстегнул в самом деле у себя запонку!
Я отступила к самым дверям.
Господин ректор, ни мало не смутившийся ни моими маршем к выходу, ни молчанием обалделым, прошагал ко мне вплотную. Навис надо мной. И в голове моей заметались сразу все мысли, какие там только когда-либо были на его счет.
Он уперся знакомо мне лбом в лоб, я дернулась, набрала воздуху в грудь, собираясь глупо, отчаянно, но все же кричать – и от тут же зажал мне рот рукой.
– Тссс, Ива – голос его не был злым, он был...усталым – Ничего нового, ничего ужасного.
И уложил мне другую ладонь под ключицы.
Онавсеголишьбезроднаядевкаиваиваиваиванебойсяидикомненебойсявсебудетхорошобусинкаспоймне....
Тихо-тихо поет что-то ветер за окном, в непроглядной темени зимней ночи...
– Не плачь, бусинка, шшшшшшшш, это всего лишь царапинка. Сейчас я подую – и боль пройдет, хорошо?
Я закатила глаза и начала съезжать по дверям вниз, на пол. Господин ректор бесцеремонно схватил меня, как куль, и поднял на руки. Причем мне тут же примерещилось, что это уже было, как-то уж очень знакомо все.
– Хватит все время валиться на землю, Ива – он усадил меня на стул, а сам присел на корточки около, и принялся пристегивать мне запонку изнутри ворота туники.
– Зачем вы...это делаете? – прошептала я, а в голове тихо качалась песня ночного морозного ветра, баюкая мой ужас в своей уютной колыбели, усыпляя его неуклонно – И почему...почему я ваша рабыня? И ваш папа – он болен, да? И почему вы не злой??? Зачем вы...я...
Полностью утратив связность мысли и слов, я неожиданно для самой себя вцепилась в его плечо, сразу двумя руками, и забормотала что-то уже совершенно непонятное даже самой себе.
– Шшшшшшш – пробормотал он, и улыбнулся вдруг, так по-настоящему, так тепло и красиво, что можно было даже позабыть о том, о том...обо всем совершенно, в общем, потому что пусть даже и мысленно припоминать и перечислять все странности будет долго – Странно, что большинство твоих профессоров считает, что ты ограниченная и посредственная. Мне кажется, у тебя на лбу написано, что ты себе на уме и весьма непроста.
– Это потому, что вы меня, очевидно, дольше и лучше знаете – сурово поведала я, не выпуская его камзол и плечо из пальцев.
– Не исключено – он снова усмехнулся – Послушай меня, Ива. Я, конечно, тебе не отец, но в твоих романтичных приключениях не могу не выступить невольно в этой роли.
– Я уже так и поняла – не совсем ясно, откуда я вдруг набралась решительности, но, несомненно, сказала я это решительно. Наверное, расточаемые господином ректором улыбки и панибратские обороты меня расхрабрили.
– Прими добрый свет, Ива. Никаких амуров. И от своего прехорошенького вспыльчивого мальчика, будь добра, держись подальше.
Я скосила на него глаза внимательно. Он, прицепив ко мне запонку, тоже поглядел на меня хитро.
– Это еще почему? – осторожно, но все так же твердо, спросила я, потому что....ну, мне казалось, что мне можно. Можно спросить, что угодно. Но пока я решила все-таки следовать заданному предмету диалога.
– Потому что – глубокомысленно ответствовал господин Лем Клемор – Просто поверь мне.
Очень убедительный аргумент! Я наморщила задумчиво лоб, и выразила лицом сильнейшие сомнения в целесообразности такой слепой веры этому красивому, но, безусловно, крайне подозрительному мужчине. Оборотню!
– Ты так делала в детстве, морщила сосредоточенно и нос, и лоб, и при этом странно так взрослела на глазах.
Я отняла от него руки, и сложила их на коленях. Свет в комнате давно посерел, но все черты его чуть экзотичного лица были словно подсвечены изнутри.
– А что еще я делала в детстве? – тихо спросила я у его разноцветных глаз – Зачем...почему вы меня....купили?
Он не смутился, не посуровел, не разозлился – ничего. Никак не поменялся, только чуть дрогнули ресницы.
– Я не могу отдать тебе твои воспоминания, Ива. Не потому, что мне жаль или не хочется, а потому, что тебе они не нужны.
– Как вы можете так говорить? – мой шепот был почти ощутимо горьким – А если бы вы не помнили о себе почти ничего??
Он убрал мне за ухо тонкую выбившуюся прядку.
– Знаешь, иногда я думаю, что был бы безмерно счастлив.
Мы посидели в дремотном шелесте едва слышного сопения спящей волшебным сном Анри.
– Ваш отец болен?
Господин ректор мягко покашлял, и выгнул бровь.
– Ты набралась храбрости вплоть до наглости?
– Я умею выбирать время и момент – упрямо проговорила я, хотя страшно мне все равно было, просто не так сильно.
– Да. Он болен. Ты знаешь, оборотни не так уж и склонны болеть. Но уж если мы болеем... – он отвернулся на мгновение – У него падучая.
Я ахнула громко, и тут же зажала себе рот рукой.
– Но он ведь...– я запнулась, пытаясь подобрать верные слова, но они никак не шли мне с языка.
– Выглядит почти здоровым? – закончил господин ректор, рассматривая меня с каким-то непонятным интересом – И как это ему так удается, да?
По крайней мере, мне стало понятно, почему отец господина Сантаррия внушал мне такой необъяснимый, бессознательный ужас.
Он сдерживал падучую черной магией. Потому что никакая другая не могла ее сдержать, а излечить неспособно было вообще ничто.
Чернокнижник. Настоящий...чернокнижник. Это вам не мертвые гуси и дурацкие наряды. Запирать падучую можно только жертвами, и отнюдь не домашней птицы или скотины. Иных лекарств нет, и хвала богам, что оборотни болеют крайне редко. А еще реже – могут быть магами.
Я молча смотрела на него, и в голове моей кружили страшные хороводы соображения на тот счет, зачем же в семье чернокнижника появилась человеческая рабыня?
Но если лорд Сантаррий хотел принести меня в жертву – почему не принес?
– А в каком возрасте вы меня...купили?
Он сосредоточенно на меня глядел, не моргая.
– Тебе был почти год. Ты была такой тихой малюткой, я, помню, часто ловил себя на мысли, что мне страшно – до того ты была бесшумной.
То есть, в их доме я прожила....большую часть своей жизни? И лорд не принес меня в жертву, хотя времени у него было более, чем достаточно.
Я открыла было рот, но господин глава Виселиц поднял руку предостерегающе.
– Хватит на сегодня вопросов, Ива. Носи запонку, будь осторожна, и держись подальше от Эльмара. Это ради его же благополучия, клянусь тебе.
– Вы...скажете мне, зачем это все? – мне самой вопрос этот казался глупым и наивным, но как я могла не задать его ему сейчас?
Он помолчал.
– Я хотел бы избежать всех этих откровений и раскрытия горькой правды. Но вряд ли это теперь возможно. Поэтому я расскажу тебе все. Но не сейчас.
Я кивнула, а он поднялся гибко, и оглянулся на Анри.
– Не рассказывай ничего своей жизнерадостной подруге. Я знаю, тебе вряд ли пришло бы такое в голову, но лишний раз напомнить необходимо. Дай мне немного времени, Ива. Договорились?
Он протянул мне раскрытую ладонь.
Я поразмыслила чуть-чуть. Какой, в сущности, у меня был выбор, в стенах Трех Виселиц, когда ректор Университета говорит, что ему от меня нужно немного времени? Кому я могу пожаловаться или у кого попросить защиты?
Эльмар... Почему-то мне страшно было даже помыслить о том, что его помощь мне может обернуться для него какими угодно неприятностями, поэтому спорить не приходилось.
Я вложила несмело свои пальцы в эту ладонь. Он улыбнулся задумчиво – и пожал их мягко, но крепко.
– Поговорим, когда тебе исполниться восемнадцать, адептка Монгрен – чуть поклонившись, господин ректор плавно проследовал к дверям – Отдыхайте. И не высовывайтесь на улицу после комендантского часа.
Чуть слышно скрипнула дверь – и его больше не было в комнате и в моей голове.
Я шумно выдохнула.
Роррей вытрясет из меня всю душу, если узнает!
В темноте остывшей весенней ночи университетский парк мирно спал. Только изредка где-то вскрикивала нервно растревоженная чем-то птица, и ее вскрик таял в кронах высоких деревьев быстро, словно бы тонул в глубокой воде.
Бесшумно ступая, Лем Клемор Сантаррий, ректор Университета Трех Виселиц, прошел прямо по траве, минуя аккуратные дорожки – и свернул в густую чащу, подальше от проторенных путей.
Вопреки обычаю, наряд главы Университета сейчас был далек от привычной тщательной элегантности.
Будущий лорд был облачен в какие-то свободные штаны и узкий тонкий гольф вроде тех, что носят под плетеные кольчуги дриады, и весь наряд его– черный, как окружающая ночь, мешался с ночным мраком отменно. Вокруг талии была обвязана зачем-то крепкая веревка, и к ней был приторочен то ли кусок мешковины, то ли мешок – неясно.
Сердито треснула в кронах опять эта настырная пичуга – и тут же смолкла. Ректор внимательно осмотрел купол из густых ветвей и листьев над своей головой, но ничего там подозрительного не обнаружил. И продолжил красться в темноту парка.
Остановился возле каких-то особенно разросшихся кустов, и рассеянно огляделся вокруг. Оттянул плотный высокий воротник – и выудил из-под него тонкую цепочку.
На цепочке странно неподвижно висел довольно крупный и плоский осколок грязновато-бурого камня. Без оправы, но края его даже на беглый взгляд были тщательно отшлифованы.
Господин ректор стянул цепочку, путаясь в ней волосами. Нацепил ее на запястье – и вытянул руку вперед.
– Imanima-tu – негромко прошептал, и висящий в грузной неподвижности камень внезапно....вздрогнул, как живой, и зазвенел, мелко дрожа.
Цепочка чуть натянулась, ее потянуло в сторону, будто кто-то невидимый тащил ее вперед. Сантаррий шагнул за ней – и цепочка натянулась сильнее.
Ректор пошел медленно, вслед за своим звенящим тихо проводником, минуя заросли спящих азалий, свернул за какие-то неведомые ему кустарники – и камень зазвенел громче.
В листве заверещала птица, кажется, даже та же самая. Господин Лем Клемор даже и оглядываться не стал.
Сделал еще несколько шагов – и цепочка внезапно ровно упала, а камень закачался, практически затанцевав в воздухе.
Сантаррий закрыл плотно глаза.
– Imanima-tu-a – прошептал едва слышно. Воздух затрещал громко, резко запахло чем-то железным, хлопнуло – и к ногам ректора упало просто из ночного темного воздуха что-то темное и неподвижное.
И с рыжими волосами.
Камень дрогнул как-то....сыто – и стих, повиснув вновь мертвым осколком на длинной гибкой цепочке.
Господин ректор прикрыл на миг глаза. Повесил странный свой кулон на шею, затолкал его за ворот – и снял с пояса и кусок мешковины, на поверку оказавшийся на самом деле большим мешком, и опоясывавшую его веревку.
Птица заверещала истерически прямо над его головой. Он устало поднял лицо к черным кронам – и застыл хищно, напружинившись вмиг всем телом.
На одной из весьма крупных нижних веток непринужденно сидел адепт шестого курса, староста и отличник, Эльмар Роррей.
Правда, с непривычки сразу можно было и не признать в обнаружившемся соглядатае этом всегда столь эффектного мальчика.
Темные кожистые крылья, немыслимым образом сложенные за голой спиной. Заметно потемневшая кожа, словно сильнее облепившая острые мышцы. И светящиеся в темноте хрустальные глаза, без намека даже на обычную зелень.
Любимчик магистра Флинмейрера улыбнулся сдержанно, блеснув в темноте узкими острыми зубами.
– Доброй ночи, господин ректор.
– Доброй, господин Роррей – вежливо ответствовал господин ректор – Вас нынче не узнать. Да и отбой уже, если мне не изменяет память, давно был. Или для выпускников правила теперь не имеют значения?
Роррей, поведя аккуратно крыльями за спиной, чуть шевельнул босыми ступнями.
– Мы, господин ректор, можем иногда добровольно дежурить. В особенности, если ЧП на территории Университета.
– И вы, значит, вызвались? Похвально – непринужденно ответил глава Виселиц, и выпустил из пальцев мешок и веревку.
Эльмар даже не покосился в сторону упавшего инвентаря – смотрел на начальство спокойно и неотрывно. Мешок упал на неподвижное тело, накрыв его неровно и до половины только.
– Так что? – Сантаррий внимательно рассматривал собеседника – Желаете освобождение от экзаменов и красный диплом?
Роррей склонил голову к плечу. Его глаза в темноте переливались и искрились, словно вместо зрачков в них были тонкой огранки брильянты.
– Мне, господин ректор, при всем уважении, для этого вовсе не обязательно следить за главой Университета ночами, продираясь сквозь ветки и листву.
– Ага, значит, все-таки следить... – мягко посетовал ректор, и поцокал укоризненно языком.
– Грешен, каюсь – серьезно ответил Эльмар – Даже невзирая на то, что вы тут с трупом адептки и куском, если глаза меня не обманули, всамделишного жертвенного алтаря, моя вина все ж неоспорима.
В наступившем молчании прямо возле Эльмаровой руки на ветку спрыгнула из густой листвы взъерошенная крупная птица непонятного в темноте цвета. Бочком переступила на крепких лапах поближе к пальцам старосты шестого курса – и снова возмущенно что-то проверещала.
Эльмар покосился на нее без выражения – и смахнул легко. Пичуга отлетела в сторону, расправила крылья, и на бреющем полете пронеслась едва ли не возле носа магического отличника, стрекоча что-то ругательно.
– Нужно было послушать мне эти крики – задумчиво поведал пространству оборотень – Господин Эльмар, оставим уже любезности, ваша взяла. Итак, вы за мной следили. Я, каюсь, совершенно упустил непростительно из виду, что в стенах этого заведения не два, а три неплохих менталиста. То есть, признаю, что недооценил вас по причине вашей молодости – а зря. Но это, я подчеркиваю, единственная моя вина. Пусть даже картина, которую вы сейчас наблюдаете, подвергает это утверждение очень серьезным сомнениям.
