Текст книги "Университет Трех Виселиц (СИ)"

Автор книги: Валерия Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Дура ты – выдохнул Роррей судорожно, схватил на ощупь мою похлопывающую руку, и отбросил ее. И отошел от меня к столу – Он тебя, выходит, позвать сумел. Менталист нехилый, демоны б его побрали.

Я села напротив него, и молча ожидала продолжения. Эльмар угрюмо посмотрел на стоящий мирно чайник.

В чайнике внезапно необъяснимо буркнуло. И из носика прямо выстрелило паром.

Староста магов голыми руками за него взялся – и плеснул себе в чашку воды.

Я открыла рот – да так и осталась сидеть.

– Это ты нагреть его и сам прекрасно мог? А меня на кухню гонял? И ходишь тут, голый почти, высушить себе вещи не можешь? – и ткнула в него обвиняющее пальцем.

– Не могу – огрызнулся Роррей – Такие действия к магии не имеют отношения, если ты об этом.

– Как это – не имеют?

– Так это! Природа такая. Вода была горячая, я ее не разогревал от холодного – вот это была бы магия. Просто вытянул температуру, сущностью – и хмуро на меня глянул – Как ты там говорила – каждая собака знает? Вот именно каждая собака знает, что я – наполовину демон Хаоса, так что чего ты вопросы глупые-то задаешь?

– Ты там чего-то рассказывал про менталистов? Которые меня звать могут, и Университетом управлять? – поспешно испросила я, все-таки тема истинного отцовства и происхождения Эльмара была вообще не мое дело, поэтому в тонкости вдаваться не следует.

– Ничего не рассказывал – отрезал он, и прикрыл глаза устало – Менталист может установить связь с объектом. Это форма принуждения, Монгрен. Связь можно поддерживать очень и очень долго. Но это очень затратно в плане сил. Но если менталист сам по себе опытен и умен – он на это особенно тратиться не станет. И ты все время – как на ладони, только гляди.

– Это как это? – вытаращилась я на него потрясенно, потому что новость была ну уж не из приятных точно.

– А очень просто. Для толкового менталиста, конечно. Если был первоначальный контакт, проще всего – тактильный начать, и его просто нужно выдержать определенное время, чем дольше – тем лучше. Это тяжело – но возможно. И потом – накинуть крючок. Крючком может послужить любая мелочь личная. Локон, да даже волосок, хотя это и ненадежно. Пуговица, запонка... Что угодно, что сам менталист носил на собственном теле, и сумеет на длительное время всучить объекту незаметно. На крючке этом объект и будет висеть, покуда от него не избавиться.

– А...платок? – глухим шепотом спросила я, чувствуя буквально, как кровь отливает от лица, и отчего-то становится липковато-душно – Платок подойдет для крючка?

Роррей распахнул глаза, резко потемневшие сей же миг.

– Платок? – сипло спросил – Платок очень подойдет, Монгрен. Просто отменно.

Я сглотнула судорожно, сползла вновь с табурета, и поплелась на неверных ногах к вещам, которые разбросала на спинке кровати Анри, чтоб просохли. Закусила губу – и вытянула из кармана форменной куртки кусочек шелка, с вышитым вензелем. Который, я сейчас четко это осознала, сама не понимаю, зачем только таскала с собой все время.

– Знаешь, Роррей – все тем же задушенным голосом поведала я в пространство, на старосту не глядя – Вот никогда не могла вообразить, что скажу это. Но неправа я была, что сердилась на тебя за то, что ты меня тогда раздел. Спасибо тебе еще раз, и за это тоже.

Обожаемый адепт магистра ментальной магии, чтоб ей пусто было, как-то подобрался весь. Мне кажется, будь у него шерсть – она сейчас встала бы дыбом. Роррей протянул ко мне руку, но я как-то сразу уразумела, что не платок в нее должна вложить. Осторожно переступая, и держа ректорский презент на отлете, словно он имел склонность кусаться, я шагнула ближе к Роррею.

– Для проведения наглядного эксперимента – тихо и очень серьезно поведал мне Эльмар – и окончательного развеивания всех сомнений, нам с тобой нужны крайне сильные твои эмоции. Могу попытаться тебя удушить – или опять поцеловать. Что тебе предпочтительнее?

Я ответила ему не менее серьезным взглядом.

– Души. Только ж ты не до смерти, а то тебя исключат, знаешь ли.

Роррей опять прикрыл глаза утомленно, и потер переносицу.

– Мог бы и не спрашивать.

И тут же, без предупреждений, схватил меня за руку – и втащил к себе на колени молниеносно.

– Ничего личного, Монгрен, и держи платок крепко – его глаза вблизи стали почти черными, и он...опять!

Опять меня поцеловал! Уже в который раз!!! Что ж это твориться в последнее время?!

Только если все прошлые разы были то следствием наваждения приворотного зелья, то моего длинного языка и глупого упрямства – то уж в этот поцелуй староста магов явно вложил душу.

Мне стало вмиг невыносимо, жарко, сладостно, безвольно и слабо. И рот его, и, простят мне светлые боги, язык, и руки – все сразу, у меня прям ноги отнялись.

Это же надо так страстно и пытливо желать господина ректора на чистую воду вывести!

Я попыталась что-то сказать ему – но только невнятно что-то промычала, вцепившись в его руки, где попало, а он наваливался на меня сильнее, наклоняя ниже, и в таком положении, упираясь лопатками в край стола, свисать было неудобно – но на это было как-то в высшей степени наплевать лично мне сейчас.

Как...эмммм....убедительно.

Проявляя невиданные чудеса ловкости, Роррей чуть изменил положение, я ощутила смутно под спиной его руку, он меня поддержал и одновременно сильнее к себе прижал.

Его сердце застучало мне в грудь тяжело и часто, гул в голове моей усилился во стократ, а кожа его начала наливаться кипучим огнем.

Я слабо мотнула головой – но ото рта его оторваться не смогла.

Батюшки, да я неделю назад ни о чем таком толком и не знала! Кроме как туманных намеков Анри, сопровождающихся всегда не менее туманными и порой пугающими гримасами.

Роррей очень явственно застонал, ни с чем спутать нельзя было, и во всем этом, с позволения сказать, наглядном эксперименте, появилась какая-то поспешная лихорадочность. Причем мне она тоже передалась – заразно, точно. Я завозила как-то судорожно и беспомощно ладонями по его плечам, выронив платок, который мне положено было крепко держать, у меня непроизвольно дернулись ноги, Эльмар, дыша, как загнанный скакун, опять непонятно поменял положение, куснул меня за губу неожиданно, и необъяснимо, но отчего-то очень ясно мне сказал:

– Все, Монгрен.

Я кивнула, ничего не соображая толком, и то ли соглашаясь, то ли подтверждая, что точно все, он наклонился ко мне опять...

В дверь заколотили так, словно собирались ее выносить.

– Проверка комендантская!! Монгрен, Велиорская, открыть двери!

Эльмар зашипел, прижимая меня к себе с силой, закрыл глаза – и резко вскочил, ссадив меня немыслимо на табурет, одним рывком поднял с пола злосчастный платок. Попятился к постели, где лежали его мокрые еще вещи – и сгреб их, не глядя, в охапку.

Я, утратив на время возможность ориентироваться в пространстве, задышала сквозь приоткрытый рот, и прижала руку к горлу.

Эльмар развернулся к окну, глянул на меня через плечо, и всегда зеленые глаза старосты шестого курса показались мне сейчас почти жуткими в своей чуть ли не черноте.

– Увидимся, Монгрен – хрипло прошептал он, и в мгновение ока вспрыгнул на подоконник. Стукнули створки слабо.

– Монгрен, Велиорская! – зычно заорали вновь, и я обалдело уставилась на сотрясающуюся дверь. Сонно, на дрожащих все еще ногах встала – и поплелась открывать.

За дверями обнаружился ночной комендант, господин Фиркль, с видом зверским, как и всегда, и красными от усилий щеками.

– Оглохла,Монгрен?? – без всяких церемоний почтенный орк отодвинул меня в сторону, и с подозрением осмотрел комнату. Я посмотрела послушно вместе с ним, и на пустом подоконнике не обнаружила и следа Эльмара Роррея.

– Где Велиорская? – сурово спросил, смерив меня угрожающе взором.

– В купальне – слабо прошептала я.

– Ты спала, что ли? – буркнул комендант – Ладно, спи дальше. Ректорская проверка, по распоряжению. Отмечу, что вы без нарушений. Велиорской своей передай, что купальня и в женском общежитии есть, ясно? Если я, конечно, раньше тебя ей это не скажу. Сейчас ректор с проверкой в мужское пойдет – я кивнула, как болванчик деревянный, продолжая слышать голос Роррея в голове, с этим его: 'Все, Монгрен'.

Госпоин Фиркль еще раз на меня грозно глянул, что-то буркнул про 'осоловелые глазюки', и велел запереть за ним дверь.

Мигнув глазюками, я заперлась, добрела до постели – и упала на нее, не переодеваясь, не убрав чашек со стола, не расчесавшись, и не умывшись на ночь.

Сил не было даже на то, чтоб натянуть на себя простыню.

Я прижалась горящим лицом к прохладной подушке. И упала с тяжелый сон почти мгновенно.

Эльмар закрыл глаза, сидя прямо на выстланном тонкими каменными пластинами полу мужской купальни.

Обход в мужском блоке шел полным ходом. То тут, то там из комнат спешно и оперативно выносили какие-то баулы самодельные, бренчящие стеклом очень красноречиво, то, воровато оглядываясь, выводили всяческими хитрыми путями наспех одетых обитательниц женского блока, которым в мужском, в столь поздний час, находиться не положено было.

В Трех Виселицах не было поборников морали в чрезмерно строгих ипостасях. Не потому, что тут желали устроить рассадник порока Империи, коль уж адепты и так были не без греха, нет.

Просто все, и даже сам Король, прекрасно знали – жизнь очень многих выпускников Университета оборвется очень рано. Некоторые не проживут и года, едва только выйдут со столь трудно заработанным дипломом из этих ворот. Смертники Империи, черновой материал, приготовленный для исполнения той работы, на которую жаль отправить верных воинов, проверенных помощников, и успешных шпионов и дипломатов.

Самые изворотливые, отработав положенный год, вновь станут своими для мира, имперцами и всемирцами. И вновь смогут сами для себя выбирать, как им жить дальше.

Но таких в результате оказывается не так уж и много.

Разумеется, титулованные выпускники Университета, осознавшие свои ошибки и проступки, по умолчанию получат государственную поддержку и теплые места на работе весьма непыльной. Сам Эльмар, по окончанию Виселиц, заранее определен в помощники имперского придворного мага, что считается невероятной удачей. Порой Эльмару казалось, что даже как-то уж чрезмерной, но сейчас не о том речь.

Вот такие безродные сироты, без роду, без племени, и уж явно без титулов-наследств, как, например, Ива Монгрен – те будут выцарапывать свое место под солнцем до последней капли крови и вздоха.

В общем, никто в Виселицах не мешал юным подопечным познать жизнь во всех ее прекрасных проявлениях – ибо у многих это недолгое обучение в Университете, возможно, и есть вся оставшаяся жизнь.

Но проверка в общежитии – это проверка, извольте соблюдать видимость приличий, господа адепты.

Роррей стиснул зубы и сильнее прижал голову к стене, вспоминая, как она ахнула, и ее руки на себе, и как пахла ее кожа под его ртом, как она согласилась, согласилась по доброй воле!

Но тут, разумеется, господин ректор изволил оперативно вмешаться, послав со срочной внеплановой проверкой сразу троих ночных комендантов по каждому общежитию, одним рейдом, чтоб уж точно успеть. И как только успел так срочно? Услышал их, услышал, как она почти ему отдалась, о да, именно так, она ему отдалась! Почти. И господин Сантаррий мгновенно отреагировал, пусть даже и не лично – но вломился к ним.

Что за этим стоит? Ревность? Или непременное требование ритуала? Потому что есть ведь немало ритуалов, требующих всенепременно невинности. Особенно черных, запрещенных и жертвенных.

Для кого, или для чего, господин Лем Клемор бережет так по– отечески строго его маленькую Монгрен?

По сути, конечно, разузнать это необходимо, но в любом случае, как бы ни было... Эльмар, конечно, не опытный маг-менталист, и не ректор Университета. Но и у него есть немало, чтоб защитить ее. Если понадобиться – от всего мира.

Но с такими вот никуда не ведущими поцелуями нужно завязывать. Эдак и свихнуться можно. Роррей тихонько, сквозь зубы, мученически простонал, и постучал затылком в стену.

Что-то загромыхало и покатилось по полу в коридоре, и кто-то принялся там же шепотом виртуозно ругаться, поминая всех родственников всего преподавательского и воспитательного состава с их ночными визитами. Зычно проорали что-то про открытие срочное дверей, потом кто-то постучал невежливо – и опять что-то стеклянно упало и покатилось поблизости.

У нее такой...рот.

Эльмар распахнул глаза, и чуть не ущипнул себя зло за щеку. Двадцать четыре года стукнет, а размечтался тут, как какой-то озабоченный подросток!

В купальню вкрадчиво постучали.

– Есть кто?

– Занято – буркнул Эльмар, поднимаясь с полу, и стягивая какое-то ближайшее полотенце с протянутой через всю купальню веревки. Повесил себе его на плечи, намочил лицо и слегка – волосы, и протопал нарочито громко к выходу.

Прямо навстречу ночному коменданту, торчащему в шпионской позе красноречивой под дверями.

– Роррей? – сказал с каким-то необъяснимо вопросительными интонациями строгий воспитатель якобы распущенной местной молодежи, одновременно при этом стараясь ненавязчиво заглянуть в купальную.

Роррей показательно-вежливо посторонился, оглядев коменданта сверху -вниз.

Поскольку помещение было пустынно, только на веревке прилежно висели эльмаровы куртка и рубаха, предъявить было нечего, и задерживать адепта оснований тоже как бы и не было.

'Ночник' помялся – и кивнул Роррею, терпеливо стоящему около него.

Глава всея шестого курса кивнул в ответ вежливо – и пошел неспешно по коридору к своей комнате.

Как шестикурсник, староста, отличник, и сын весьма обеспеченного семейства, Эльмар жил в комнате сам, без соседа. И сегодня радовался этому просто безмерно.

Отшвырнув это неизвестное чье-то полотенце, и стараясь не задумываться теперь о том, свежее ли оно вообще было, Роррей стянул с себя полусухие штаны – и плюхнулся расслабленно в постель, состоящую из двух сдвинутых кроватей.

Запах коричных сашеток, которые мама постоянно собственноручно напихивала во все его белье, привозя и отправляя сыну посылки, казался сейчас очень знакомым – и в то же время непривычным.

Постель Монгрен пахла чуть-чуть ванилью и какой-то сорванной полевой травой, свежей, нетерпкой. За время, что Ива сражалась с ним и 'Шпанской Мушкой' в своей крови, он успел этот запах прочно запомнить.

Она сама так пахла, вся, у него прямо сейчас на языке вкус этой ванили был – так яростно он распробовал Монгрен.

Роррей закатил глаза, и опять себя одернул.

У нее метка раба, господин ректор подсунул ей крючок, вряд ли ну просто так, из чистой симпатии, а перед этим – умудрился выманить ночью из постели, и довести аж до собственного крыльца. Вот об этом стоит подумать, а не о том, что они чуть было не сделали.

Эльмах хлопнул себя по лбу, зарычал, схватил одну из подушек, и накрыл ею собственную голову.

И все равно – она согласилась. Она согласилась, они почти...

К демонам все, нужно поспать! Завтра же это треклятое заседание совета!

Поразительным было то, что за всеми этими потрясшими меня до основания событиями, я как-то совершенно позабыла о том, что на уходящей неделе у нас не было телесных практик!

Вроде бы такое событие! За все три года моего обучения в Виселицах, магистр Катия не пропустил ни одного дня! А тут – ну просто аттракцион неслыханной щедрости!

И только сегодня утром, утром пятницы, которая для нас всегда омрачена воспоминаниями о прошедшем четверге и ломотой во всем теле после дыб и растяжек, я в полной мере вкусила прелесть мысли и ощущения того, что телесные практики накануне не состоялись.

У меня даже закралась невольно крамольная мысль, что неспроста занятия магистра Катия назначены именно на четверг. В обычных учебных заведениях пятницы – это ведь уже почти что начало суббот, начало отдыха и безделья. Мы же, вплоть до пятого курса, все пятницы посвящаем не радостному предвкушению неги выходных дней, а проклятиям минувшего четверга. Ну и магистра телесных практик, его энтузиазма и преданности делу закаливания наших тел и воли.

Официальных объявлений нам, разумеется, никто не делал – не в практике Университета сообщать о болезнях, немощах, или скоропалительных кончинах своих сотрудников. Как-то мы, адепты, всегда все узнаем так...непринужденно и естественно, наткнувшись, к примеру, на хладный труп очередного выбывшего из дружного коллектива воспитателей в храме, или посреди университетского парка.

Накануне госпожа Тьирра просто буркнула, что всем ученикам надлежит посвятить день подготовке к неумолимо приближающимся экзаменам – и все. Но у меня имелись некоторые подозрения насчет того, какая хворь подкосила нашего палача.

Размышления мои были прерваны почти-мавкой, которая распахнула жизнерадостно дверь в комнату, бухнув ею об стенку. На голове у Анри было элегантно накручено полотенце, халат утренний местами был в мокрых пятнах, а лицо – сияло умытостью и, как я подозреваю сильно, счастьем минувшего свидания.

– Даже не спрашиваю, кто он был – мрачно сообщила я раскрытому рту и набранному в грудь воздуху подруги – Тебя не поймали вчера?

– Нет, не поймали – выдохнула Анри – У нас вчера тут был мужчина!!!!

Я задумчиво поглядела на собственную ступню, приподняв вверх ногу.

– Был. Господин Фиркль, все о тебе справлялся.

Мавка сощурилась грозно.

– И это его ты чаем поила? И он так дивно корицей и апельсинами пахнет? А ну, признавайся!

Я незаметно потянула носом воздух. Как только она это учуяла? Я вот не слышу ничего такого.

– Молчишь? А я могу начать отвечать, например, так – Анри откинула артистично назад голову в тюрбане, прижала к груди руку и прикрыла томно веки – Эльмар Роррей..

– Заткнись, Анри – посоветовала я мрачно, и села на постели.

Анри посмотрела на меня крайне пристально, захлопнула таким совсем не девичьим рывком дверь, и подбежала к моему ложу почему-то на цыпочках. И захлопала в ладоши.

– Ой, светлые боги, Ива!!! Эльмар! Эльмар Роррей!! Это же...

– Дырка у тебя в голове – закончила я, сбрасывая ноги с постели, и проходя мимо мавки независимо.

Но Анри моим неромантичным настроем совершенно не озаботилась. Она закатила восторженно глаза, вызывая у меня огромное желание дать ей плюху. Хотя это было в наших с Анри отношениях отнюдь не ново.

– Ты, Ива, блаженная просто. Он такой.....

– Какой? – буркнула я, сразу же очень хорошо вспомнив, какой именно 'такой' Эльмар Роррей.

Горячая кожа, губы, изумрудные глаза, черные ресницы, сила, он всюду, кругом, и я согласна на что угодно, мне совсем не страшно и жарко, о да, пожалуйста...

–... вообще лорд!

Я крупно вздрогнула, и заморгала от словесных восторгов Анри. Казалось, даже воздух задрожал немного вокруг.

– Ты меня вообще слушаешь? – взвизгнула Анри, и тут же, не дождавшись ответа, внезапно открыла рот, округлив губы буквой 'О', да так и уставилась куда-то мне в район лба молча, только распахивая немыслимо все больше глаза.

– Анри – осторожно спросила я, когда молчание мавки стало уже в высшей степени тревожным – Ты....чего?

Мавка отмерла и всплеснула горестно руками.

– Вы с ним..??

– С ума сошла! – завопила я тонким голосом, чувствуя, как запылали уши – Нет!

Потому что нагрянул неожиданно господин Фиркль, чуть не выломал двери к нам, и едва не надорвался орать под этими дверями. Иначе бы да, мы бы с ним да... А так – ему пришлось в окно прыгать. Светлые боги, что ж на меня нашло????

Эльмар Роррей на меня нашел, вот что.

Всего этого, конечно, я малодушно не стала говорить Анри, поскольку мне было неловко, ну и еще потому, что, скажи я мавке что-то такое, она бы стенала весь день напролет, пытая меня в подробностях на тему того, что и как. В деталях и подробностях тончайших. А я к таким беседам была непривычна и, откровенно говоря, морально не готова.

А силы духа мне сейчас ох, как нужны. Пятница, день заседания совета университетского. С самим господином ректором в составе.

Мало того, что нужно будет пережить сам процесс этого заседания с дознаниями и тщательным разбором всех деталей. Так нужно же еще и сделать это в присутствии мужчины, оборотня, мага-менталиста, который, если верить метке на моем теле, является моим владельцем. И подсунул мне коварно крючок, на котором я у него так успешно болталась.

Ну и...да. Там еще будет Роррей. Который вчера, в этой самой комнате, в двух шагах от того места, где я сейчас стою столбом, целовал меня так, что я забыла самое себя.

Лучше б я на телесные практики пошла, ей-Богу.

Лекции миновали с поразительной быстротой. Имею подозрения, что это все потому, что мне страшно не хотелось, чтоб в столь скором времени состоялся этот самый...совет.

Но деться -то некуда. Потому, промямлив Анри, чтоб отправлялась в наши пенаты без меня, я со всемирской тоской в глазах поплелась в сторону ректорской приемной, куда госпожа Тьирра строго-настрого велела явиться, едва только занятия будут окончены.

Каким образом мы распознаем чужаков? Ну, окромя того, самого простого 'О, а вот его я тут не видел что-то раньше?'

Они выглядят...свободными. Что-то есть такое во всех пришлых гостях и визитерах официальных, которые точно знают, что не задержатся в наших гостеприимных стенах дольше положенного.

Вот и этот господин выглядел в точности так, как выглядят все те, кому не наказано обществом искупать свою вину в Виселицах.

Но странным было не это.

В нем было что-то столь...настырно-знакомое, уже прямо издалека различимое, что я невольно сбилась с шага.

А он – прямо на меня поглядел.

Признаться, все эти невольные узнавания меня уже порядком утомили и растревожили, что уж скрывать? Последний такой незнакомый знакомец за мной, как выяснилось, совершенно нагло наблюдал, посредством использования всяких там штучек ментальных, даром, что ректор – а не постеснялся! И потому я сразу насторожилась.

Он подошел, чуть прихрамывая, и я вновь ну вот сразу поняла – оборотень. И тут же в голове сложилась ясная картинка, словно всегда там была.

Лорд Сантаррий, Клемор Войльд.

Еще один почти что законный владелец.

Он был, как ни странно, не убеленный почтенными сединами старец, а вполне такой себе бодрый мужчина, хоть и в летах.

Благородные морщины – это, наверное, правильнее всего. Каштановые, чуть прихваченные серебром у виском, кудри, уложенные элегантно и просто. Золотисто-карие выразительные глаза, орлиный нос, и все та же легкая вытянутость всех правильных, симметричных черт.

Его хромота была чуть заметной – но все равно тяжелой. Было понятно, что она его тяготит, но плечи и осанка была гордой. Совсем как у его сына.

Само собой, по коридорам у нас носиться по причине окончания занятий, или перерывов между лекциями, было запрещено. Беготня – это прерогатива положений чрезвычайных, чтоб всем было ясно: бегите срочно тоже, что-то стряслось!

И вокруг было не так уж и мало адептов, спокойно идущих в стороны самые разнообразные. Но он увидел меня – и безошибочно ко мне свои стопы направил, тотчас же, только разглядев меня среди всех.

Дура б я в самом деле была бы, если бы решила, что это совпадение простое.

– Барышня – его голос был...богатым. Бархатистым, полным неких прям таки вкусных обертонов – Не соблаговолите ли помочь престарелому горемыке?

И улыбнулся так, словно я была самой распрекрасной и сострадательной барышней в Империи, а он и в самом деле – и престарелым, и горемыкой.

– Конечно, господин – я едва не ляпнула 'лорд', но очень своевременно прикусила язык – А куда вы эммм...хотели бы попасть?

Очень здорово сказала, лучше не придумать просто!

Предполагаемый родитель господина ректора и глазом не моргнул на этот вопрос.

– Где у вас тут можно найти высшее руководство? А именно – господина ректора вашего?

В яблочко, ну в самом же деле.

Я оглянулась с какой-то тоскливой надеждой, нелогичной ну совершенно – мне все равно именно туда и идти. Но никаких инструкций по вопросу избавления меня от компании этого крайне сомнительного субъекта благородной внешности нигде не обнаружилось.

– Тогда позвольте вас проводить – вежливо, как и положено, ответствовала я, стараясь не заикаться.

Он шутливо чуть поклонился – и двинулся за мной, на церемонном расстоянии положенном.

Просто замечательно. Топаю я, значит, к магу– менталисту, в компании его батюшки, от которого у меня ну просто мороз по коже. И оба они – законные носители того родового знака, которым я отмечена, как рабыня.

Отменный день, что и говорить.

Может, закатить сейчас же глаза , да и рухнуть на пол? Все ж здоровье мое вполне может быть подорвано недавними событиями, почему бы и нет?

Но как-то никак не могла я на это решиться, ну вот просто никак не могла. Наверное, все больше потому, что оборотни чуют буквально все. И что-то подсказывает мне настойчиво, что этот оборотень балаган мой распознает с полувздоха. И ничего хорошего мне потом ждать не придется, в виду адептско-висельного положения моего.

В степенном молчании и гуськом, мы дошли до ректорской приемной, где я, к огромному своему разочарованию, не обнаружила и следа госпожи Тьирры. А ведь Умолкни божилась минута в минуту меня ожидать, чтоб я, не приведут светлые боги, не вздумала опоздать на столь серьезное мероприятие!

Вот она, профессорская пунктуальность! А адепты при всем при этом – лоботрясы и расхитители времени, ну-ну.

В приемной было непривычно мирно, невзирая на присутствие нашей некогда всем недовольной госпожи секретаря, которая при покойном господине Мариусе разорялась ежеминутно, стоило только кому-то из адептов просто пройти мимо.

– Доброго дня, госпожа Матильда – с максимальным доступным мне почтением к этой неприятной особе, проговорила я – Визитер к господину ректору.

Букли госпожи Матильды даже не шелохнулись, когда она обратила на нас свой внимательный взор.

– Доброго дня – чрезвычайно смиренно ответствовала секретарь, чем я была просто потрясена, едва ли не больше, чем встречей с этим господином крайне подозрительным и неприятным – Как вас представить?

Предполагаемый родитель главы Университета только было собрался подтвердить или опровергнуть все мои мучительные догадки насчет степени своего родства с нашим заправителем всея и всех, как дверь кабинета ректора весьма вольно распахнулась, и обитатель этого помещения явился пред наши очи, собственной персоной.

Мне почудилось на миг, что температура в приемной резко упала.

– Лем – совершенно почему-то без ожидаемого мною отеческого тепла провозгласил упомянутый визитер, не дождавшийся таким образом официального доклада о своем визите.

– Мой лорд – столь же прохладно ответствовал господин ректор, и перевел свой разноцветный взор на меня, от чего мне сразу показалось, что я куда-то сильнейшим образом опаздываю, и нужно срочно бежать.

– Адептка Монгрен, а вы что тут делаете? Мне казалось, вас давно уже ожидает госпожа Тьирра.

– Это прелестное дитя – прервал мою попытку спешно извиниться и ретироваться гость – была так любезна, и согласилась провести меня. Не ругай девочку, Лем.

Бежать срочно куда глаза глядят мне тут же захотелось во стократ сильнее, прямо пальцы на ногах зазудели. Я опасливо скосила глаза на господина главу, но лицо его было совершенно бесстрастно.

– Вы свободны, Монгрен. Передайте госпоже Тьирре, что совет может начать без меня. Я присоединюсь чуть позже.

Глупо присев в подобии реверанса, я попятилась несколько слишком спешно к дверям.

– Благодарю вас сердечно, маленькая госпожа Монгрен – мягко, на мой взгляд как-то даже чрезмерно уж, сказал лорд, и улыбнулся мне ласково.

Я неловко кивнула, выдавив из себя подобие робкой улыбки в ответ, и пулей вылетела за двери.

С ним...что-то не так. Словно бы он очень, очень серьезно болен. Но оборотни почти ничем и никогда не болеют. Из живых они едва ли не самые стойкие.

Я мысленно увидела, как он тяжело припадает на ногу, и одернула свои домыслы, покуда они не завели меня в дебри неизведанные.

Госпожа секретарь поджала узенькие губки, смерив меня презрительным взором, но обещать кар небесных за неподобающий топот или выражение лица, как ни странно, не стала.

– Госпожа Тьирра ожидает вас в малом зале, Монгрен – голосом этим можно было бы тушить самое свирепое пламя, но мне, откровенно говоря, было совершенно не до того сейчас.

Оглянувшись украдкой на закрытые двери ректорского кабинета, я тоскливо подумала, что вот ведь не так давно самым сложным в жизни для меня было купание зимой в проруби, под чутким руководством магистра палача, тьфу, Катия.

А теперь, поди ж ты... и вот что прикажете делать дальше?

– Монгрен! – пророкотал, не иначе, как в ответ на мой мысленный вопрос, из коридора глас госпожи отравительницы. Которая, судя по этому воплю, ни в каком малом зале меня не ожидала, а была чрезвычайно близка к приемной.

Я вздрогнула, едва не подпрыгнув на месте, и припустила рысцой на зов.

– Как выросла девочка – лорд Сантаррий посмотрел пристально на сына – И даже не дурнушка, хотя обещала ею быть. Эдакая синеглазая мышка. Или как ты там ее звал? Бусинка?

Ректор Виселиц ответил отцу вежливым взглядом, ничего толком не выражающим.

– Зачем вы покинули поместье, ваша светлость? – голос главы Университета был совершенно ничуть не хуже этого взора.

Сиятельный родитель никоим образом не дал понять, что отсутствие энтузиазма со стороны единственного сына его хоть сколько – нибудь волнует. Осмотрев бегло, но величественно кабинет, куда он с элегантной непринужденностью вошел поперед его законного обитателя, лорд уселся за стол главы с таким видом, словно всегда тут сидел. Очевидно, у Сантарриев это вообще фамильная черта.

– Я даже не буду спрашивать, почему ты не соизволил сообщить мне, что теперь ты тут всем заправляешь.

Господин Сантаррий младший прохладно улыбнулся.

– Имей я хоть сотую долю сомнений о вашей осведомленности в этом вопросе – я бы непременно озаботился официальным извещением, батюшка.

Батюшка внезапно, без всяких переходов и причин явных, нахмурился, причем весьма сильно. И разом прекратил выглядеть снисходительным и благодушным.

– Не заговаривай мне зубы! Твой долг священен! Ты, разумеется, размазня, но в память о твоей матери...

Глава Университета пожал равнодушно плечами, не изволив дослушать до конца сей пламенный спич, и официоз также отринув.

– Мне кажется, вам пора уже оставить в покое этого конька, на которого вы столь часто взбираетесь. Память матери и долг мой – это для меня незыблемо, без ваших постоянных напоминаний.

– От нее разит мужиком! Как же твои рассказы о том, что она всенепременно будет тут неприкосновенна и цела??

– В том смысле, о котором вам угодно вопить, она все так же неприкосновенна. А этот, как вы изволили выразиться, мужик – сын демон и мавки. Такие молодые люди и мертвых разбудить могут. Однако юноша пылко влюблен и благороден, и дева все так же чиста. Поверьте, я блюду эту чистоту всеми доступными способами.