Текст книги "Университет Трех Виселиц (СИ)"
Автор книги: Валерия Лис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)
Но правильные вопросы – они всегда приходят в голову слишком поздно.
– Спи, Ива Монгрен. Спи спокойно – торжественно молвила Умолкни, и ее рука почти коснулась моего лба. И вдруг, наверное, предсмертным видением, прямо за спиной ее я увидела...Эльмара. Спокойного и прекрасного.
Мадам странно вытаращилась, и вроде бы как....булькнула?
Я растерянно на нее уставилась. Она приоткрыла рот – и оттуда полилась тонкой струйкой кровь. Мадам пьяно покачнулась, и начала заваливаться неловко на бок, медленно-медленно, а потом вдруг резко рухнула на пол, судя по звуку. Посмотреть я не могла, потому что даже повернуть головы нет возможности.
А еще – потому что смотрела на Эльмара Роррея. Который стоял ровно, и без единого движения. А чуть приподнятая рука его была покрыта кровью и какими-то...склизкими хлопьями, красными до черноты. По самое запястье покрыта, или нет, даже... выше.
На мгновение я ощутила почти больное, судорожное облегчение. Она меня не убьет. Она сама умерла. Умолкни...умолкла. Навсегда.
И только когда над головами нашими завыли контуры, облегчение это, мимолетное, пьянящее, замерзло и рассыпалось.
Убийство преподавателя. Убийство преподавателя Университета адептом Университета Трех Виселиц. Прямо в стенах Университета. Все равно, что прилюдно, на глазах всей Империи.
Проступок, карающийся смертью. Без права на помилование. Без оглядки на имена, заслуги, и финансовое состояние ближайших родственников.
Я судорожно выдохнула, и подумала почему-то, что глохну. Его губы шевельнулись беззвучно. Он улыбнулся мне нежно, приложил палец к губам, и прикрыл на миг глаза.
– Спи, Монгрен.
И я уснула. Уснула. Я уснула, когда он уходил от меня навечно.
Будь проклята ментальная магия.
– Решением Высшего Совета Университета, за преднамеренное убийство, приговорить адепта Эльмара Роррея к несению повинности в Цитадели Хладного Тлена. Срок отбывания назначен быть не может, и истекает лишь с наступлением естественной смерти обвиняемого. Приговор обжалованию не подлежит. Все адепты Университета должны неустанно помнить о том, что милость, оказанная им однажды, не имеет повторений. Будьте мудры и смиренны. И да пребудут с вами знания.
Мадам Лесли убрала слипшиеся волосы со лба адептки Монгрен, и вздохнула тяжело. За окнами царила дождливая мгла, вот уже третий день.
Лекарь Университета осторожно сняла с теплой горелки небольшой сосуд. Этим настоем, по личному распоряжению главы Университета, следовало поить, насильно, если понадобиться, Иву Монгрен, покуда Эльмара Роррея не заберет конвой Темного двора.
Мадам прекрасно знала, что конвой вот-вот прибудет. Боги, какая потеря! Этот мальчик...
Монгрен тяжело подняла веки. Синюшная бледность лица этой малохольной девицы могла соперничать с цветом лица недельных утопленников.
Мадам нахмурилась с силой. И подняла чашу.
– Прошу вас, мадам – просипела Монгрен, и глаза ее наполнились самыми настоящими слезами – Пожалуйста...
Лекарь Виселиц поджала губы. Поставила чашу резко на стол, задумчиво на нее поглядела, что-то словно бы прикидывая – и одним рывком смахнула на пол.
– Какая неприятность, не успела напоить эту девку, она и убежала, я ж не конвоир – медленно и громко молвила мадам – Злыдня костлявая, лично потребую для нее отработки.
Монгрен шевельнула белыми почти губами. Неловко сползла с кушетки, и поковыляла, шатаясь, к выходу.
– Центральный вход – холодно проговорила мадам в сгорбленную худую спину.
И утерла поспешно глаза.
У входа стояли двое дроу. Бесстрастные, невозмутимые, высокие и одинаковые. Форменные мундиры их были, в своем роде, произведением искусства.
Я почему-то выбрала того, который стоял слева. Почему?
Они оба поглядели на меня одинаково вежливо, но выбрала я почему-то левого.
И упала перед ним на колени, ухватившись за сильную ногу.
– Прошу вас, прошу... – слова не слушались меня, и я силилась рассказать им сразу все, чтоб они поняла, что он ни в чем не виноват. Что он – самый лучший в мире, что ему нет равных, и он спас меня, хотя цена за это непомерно высока. Они должны понять, должны – Прошу вас, господин, пожалуйста.
Над моей головой царило все такое же невозмутимое молчание. И я умела лишь тихо выть, обнимая ногу неизвестного темного эльфа, умоляя его не отнимать у меня Роррея, не забирать его.
Моего плеча коснулись теплые сильные пальцы.
– Не нужно – мягко, почти нежно, но грустно проговорил неизвестный прекрасный эльф, и даже чуть погладил меня по голове – Мы всего лишь конвой. Прости, мы не в силах поделать ничего.
Я давилась слезами, не размыкая рук, и все болело, болело, и плыло.
– Не забирайте его, пожалуйста, не забирайте...
– Закрывайте – прокричал кто-то за дверями, и я словно очнулась, отпустила, наконец, многострадальную ногу избранного стража. Но голова так сильно кружилась, что встать сразу не получилось. И я поползла на четвереньках, задыхаясь в мутных слезах.
Мне нужно его увидеть. Еще хотя бы раз. Один раз.
– Тшшшшш – все так же мягко молвили надо мной, а потом аккуратно подняли.
Двери раскрылись, и я увидела всего лишь глухой короб, в котором перевозили обычно опасных животных. Дождь не лил – он стоял сплошной стеной.
– Эльмар! – закричала я, отрываясь от рук кого-то сильного, кто держал меня так осторожно – Эльмар!
Грязь чавкнула под ногами, и я почти увязла. Холодная небесная вода заливала глаза, оглушала, и я вытянула руки в попытке ухватиться за что-нибудь.
Тишина. Только стучат по крыше тюрьмы обезумевшие капли.
Увязая в мокрой грязи, я подбежала, шатаясь, к этому коробу. И прижалась щекой к ледяному металлу.
– Эльмар – мой голос тонул в этом ливне, увязал, как ноги – в грязи – Эльмар...
Он молчал. Молчал и уходил от меня. Уходил совсем, ведь из Цитадели никогда никто не возвращался.
– Я тебя люблю – прорыдала я, скользя в грязной воде – Я тебя люблю!!!!
Экипаж вздрогнул, качнувшись. Они забирали его, забирали. Отнимали у меня половину жизни, и все целиком сердце. Его зеленые глаза, его насмешки, его руки... Всего его.
Страж Темного двора мягко, но твердо отодвинул меня в сторону.
– Иди под крышу, малышка – его печальная улыбка была словно то самое желанное сострадание, в котором все мы нуждаемся – Мне жаль.
Я затрясла головой, скользя в грязи. Они медленно обошли меня, и скрылись в крытой части упряжки.
– Я тебя люблю – прошептала я, чувствуя, как мертвеет все, все внутри.
– Я тоже тебя люблю – сказал он внезапно так отчетливо, словно нас не разделяли листы металла, и стена гудящей пронзительно, ледяной злой воды.
Экипаж чуть присел – и двинулся с места, качнувшись из стороны в сторону.
Я подняла лицо к черному от тяжелых туч небу. И закричала в голос, зарыдала, как, наверное, не могла рыдать никогда.
Но боги не слушали. И он ушел.
Обновление 15.01
Лем Клемор Сантаррий, все еще относительно новый ректор Университета Трех Виселиц, проклял свою должность в, наверное, уже тысячный раз. Его адептка и подопечная, Ива Монгрен, лежала на голой земле, в грязи, и ее поливал самый свирепый на памяти милорда дождь.
Морщась от капризов погоды и отвращения к себе самому почему-то, глава Университета поднял адептку, словно неодушевленную игрушку, сломанного детского пупса.
Страшно было то, что она продолжала смотреть прямо в разверзнутые небесные хляби, не моргая. На миг ректор на самом деле ужаснулся, потому что ведь только мертвецы могут раскрытыми глазами так пристально и неподвижно глядеть прямо в гущу льющейся острой воды.
Двор был пустынен, но сейчас это было, пожалуй, не так уж и важно уже.
Милорд ректор принес Иву в свое оборотнево логово, уложил осторожно на широкий диван, поближе к очагу, и слегка суматошно принялся искать, во что можно переодеть свою безучастную воспитанницу.
Та не отреагировала никак. Продолжала бездумно глядеть куда-то, и в синих глазах маленькой меерция не отражалось, кажется, даже пламени горящего весело камина.
Оборотень опять невольно припомнил матовую пелену на зрачках умерших. И суеверно вздрогнул, чуть поежившись.
Поиски чего-то сухого в пожитках Монгрен заняло, на самом деле, совсем немного времени. Но, едва милорд глава Виселиц изволил вернуться к оставленной адептке, ему довелось испытать сильное удивление. Потому как адептки на месте не оказалось – только мокрое грязное пятно на диване.
Лорд Сантаррий только было хотел, наконец, с полным на то основанием, разразиться цветистыми проклятиями, как позади, со стороны кухни, что-то едва слышно, по – мышиному, шелохнулось.
Господин ректор едва сумел собраться с мыслями и инстинктами. И совершил грациозный и очень эффектный маневр чуть в сторону, почти бездумно, даже не успев его внятно осмыслить. А адептка Монгрен, с самым натуральным кухонным ножом, из тех, которыми господин ректор нарезал порой буженину, пронеслась мимо, не сумев вовремя затормозить. И, соответственно, воткнуть в него его же собственный столовый прибор – не сумела так же.
Милорд глава Виселиц решил, что изумляться, сокрушаться и гневаться он будет после.
А покамест запросто выбил из трясущихся рук бледной, как смерть, Монгрен, нож, а саму ее швырнул легко на диван.
Та упала – да так и осталась лежать, исчерпав, очевидно, на этот глупый и храбрый бросок последние чахлые силы. Откуда только они вообще у нее сейчас были? И как отличница по предмету рас Всемирья намеревалась причинить вред оборотню простым ножом, даже умудрись она его ранить?
Совершенно без опаски оборотень подошел к ней, и присел рядом.
Она плакала беззвучно, и от зрелища бесшумно струящихся по жутковато-восковому лицу слез, милорд ректор ощутил склизкую, беспомощную жалость к этому созданию.
– Ты в самом деле так его любишь? – грустно спросил, особенно не рассчитывая на ответ. Тем более, что все ясно было и так.
– Я вас ненавижу – промолвила она отрешенно, сорванным низким голосом, и не удостоив его даже взглядом – Уйдите.
– Это мой дом – холодно ответил оборотень, пытаясь не поддаться желанию тут же попытаться утешить ее, пожалеть, взять на руки и пообещать, что он непременно все исправит.
– Тогда вышвырните меня с крыльца – хохотнула она истерически, и зарыдала с новой силой, ее довольно ощутимо затрясло – Вы...вы ведь были во главе Совета, да? Вынесли ему обвинение самолично?
Отрицать это не имело смысла, потому что..., ну, в самом деле, потому что он был ректором этого проклятого трижды Университета.
Монгрен попыталась подняться, но куда там? Сотрясаясь и изредка скуля, она обхватила руками плечи, и начала качаться на месте, как маятник.
– Вы ведь узнали, зачем он это сделал. Умолкни была меерцием, она хотела меня убить. А он ей не позволил. Вы умрете чернокнижником. От вашей падучей! – она закричала, вперемешку со всхлипами и истеричными смешками – Или можете принести меня в жертву!! Вместе с вашим чокнутым папочкой!
Он хотел бы разозлиться на нее. Но не мог. Не мог, как бы ни хотелось, не мог наскрести в себе злости, хоть и знал распрекрасно, что она несправедлива в своей слепой ярости и скорби.
– Ты можешь думать что угодно. Но ведь с процедурами расследований в Университете ты знакома? – она молчала, но он и не ждал ответа, потому спокойно продолжил – Если адепт отрицает вину, устраивается полноценное дознание. Разумеется, ментальное. А если не отрицает – никто специально не пытается доказать, что адепт может быть невиновен. Это правило Виселиц. Так вот...Эльмар отказался от расследования.
Она замерла, подавившись слезами и очередным горестным всхлипом. Чувствуя на языке, наверное, схожую острую горечь, милорд ректор бессмысленно покрутил в руках край наброшенного на диван пледа.
– Я до последнего не понял, что это мадам Тьирра. Она вернулась на экзамен, и до этого напоила тебя противоядием, ты порозовела, начала дышать. Да и с чего бы?! А потом завыли контуры, и я нашел вас, когда было уже поздно. Эльмар не пожелал защищаться, или что-то отрицать. Он твердо заявил Совету, что убил профессора по причине того, что она – старая грымза, которая в пылу воспитательной беседы посмела назвать его 'шлюхиным отродьем'. Учитывая, что по схожей причине он и попал в Виселицы... В общем, более правдоподобно, особенно для лиц, близко с Эльмаром не знакомых, это прозвучало вполне себе логично и правдиво. Мы могли разорвать его на части, но он все равно бы твердил, что мадам умерла по причине несдержанного языка.
Монгрен закрыла глаза руками. И застыла.
– Он отказался от ментальной процедуры. Потому что в ходе дознаний выяснилось бы не только то, что он действовал в целях твоей защиты, но и то, что ты – меерций. Причем выяснилось бы прилюдно. С помпой. Это было бы почти как выйти на главную торговую площадь Империи, в разгар праздничной ярмарки, и прокричать об этом во все горло. И мне осталось только огласить высшую меру наказания. Потому что адепт Эльмар Роррей настаивал на том, что совершил преднамеренное хладнокровное убийство преподавателя Университета. По личному желанию, так сказать.
Она захихикала. Тихонько. Отняла руки от лица – и принялась хохотать.
Милорд ректор посмотрел на нее уже с нескрываемой жалостью.
А она хохотала, обливаясь слезами, и хохот постепенно, но неуклонно, сходил в отрывистые рыдания. Она попыталась сползти с дивана, но он не позволил. Поглядел на нее еще раз. И вздохнул, сдаваясь.
– Лить слезы – занятие бесполезное. Уж лучше попытаться все исправить.
Вмиг умолкнув, Ива уставилась на него едва ли не с ненавистью.
– Вы говорите это просто так? Просто ради слов? – глаза ее были немного... безумными.
Господин ректор опять тяжко вздохнул. И качнул головой.
– Боюсь, что нет. И даже не знаю, хорошо это, или нет.
– Говорите. Вы мне...должны! Иначе... – он не стал дослушивать эти неуклюжие попытки Монгрен сделать первые шаги на поприще шантажа. Тем более, что, судя по всему, выходило, что он и в самом деле должен. И ей, и ему.
– Вначале переоденься. Если ты умрешь от простуды, помогать ему станет некому.
Обновление 16.01
Великое Противостояние Признанных Рас принесло свободу от племени Пожирателей. Стерло с лица земли эту чуму, не оставив ничего от могущественного, но немногочисленного, слава богам, народа.
И унесло немало жизней простых солдат, полководцев, мирных жителей...
А у Владыки дроу отняло жену и доброго друга.
Убив сотню линнов, и вернув к жизни монарха дроу, черный некромант Диан Лиотанский нарушил баланс. В самом себе, и тонкой материи мировой магии. И, выпущенная на волю темная сила одного из самых сильных магов Всемирья ослепила его, захлестнув по самую макушку. Затмив тот свет, что уравновешивал силы мага, и берег его от безумия.
И, едва только это случилось, пред очи пораженных свидетелей этого безумия, среди которых был и Владыка, и его супруга, явился один из Кукловодов. Тот самый, белокурый, насмешливый, и бесстрастный.
Явился, дабы вернуть утраченное на миг магическое равновесие, нарушенное явившимся черным безумцем, преисполненным воистину страшных сил. И убить магистра, покуда тот не натворил дел, как, в общем-то, и обещал одной теплой ночью Велее Маре Лл'Аэлль.
Повелительница дроу сторговала жизнь друга и наставника. Сторговала на саму себя, поскольку никакие иные обещание или мольбы Кукловода не тронули.
Уговор был прост. Велея Мара Лл'Аэлль добровольно будет жить в обители Кукловодов, покуда магистр Лиотанский или не вернется к собственному равновесию света и тьмы, или не умрет.
Покуда магистр жив и безумен – Повелительница дроу не имеет права покидать белокурого Иэма. И видеть мужа может только раз в год, на его День рождения, к которому приурочен великий ежегодный бал Белой ночи.
Если Повелительница забудет о дате встречи – видеть мужа более она не сможет.
Как уже было сказано, уговор был прост. И практически безнадежен, ибо вернуться к равновесию сам магистр уже не мог. И умереть – тоже не мог, ведь Смерть не забирает своих названных сыновей без их горячей мольбы.
И Владыка дроу остался у тела погруженного в летаргический сон некроманта, остался один на один со страшным выбором: хранить жизнь в этом теле, бывшем некогда другом, спасшим ему жизнь ценой собственного разума и жизни же, или убить его – и вернуть себе возлюбленную супругу.
Ни один меерций, дитя равновесия, не посмел нарушить инкогнито своего народа ради призрачной возможности заслужить благодарность Темного двора, и вернуть миру Диана Лиотанского, а мужу – его жену.
И вот теперь, Ива Монгрен, когда ты знаешь, что Хранитель Цитадели, единственное существо, что в силах вернуть тебе твоего зеленоглазого полудемона, нуждается в твоей помощи, и ты можешь обменять Эльмара на жизнь великого некроманта, и возвращение Повелительницы дроу домой – что ты выберешь?
Что ты выберешь, если цена – это, возможно, твоя собственная жизнь, ибо безумный черный маг может раздавить тебя, как букашку? А даже если ты выживешь – сущность твоя перестанет быть тайной, пусть не для всей Империи, но... Что известно более, чем одному – известно многим, а твой народ вряд ли одобрит раскрытие своей тайны.
Так что ты выберешь, Ива Монгрен?
Обновление 20.01
В теории все звучало... вероятным.
Ну, то есть, я могу попытаться. Это глупо, это почти невозможно, но всегда же есть какая-то вероятность благополучного исхода?
Хотя бы мизерная.
Господин ректор – оборотень, да не просто, а оборотень из 'Фамилий'. Пусть и отлученный от имперского двора, но высокородный – а это значит, к Темному двору прорваться есть нехилый такой шанс. Ну, в моих соображениях.
Про некроманта и возвращение его к балансу света и тьмы, или как там его, бишь – это я после обдумаю. Потому что сейчас просто не знаю, в которую сторону думать! Меерций, баланс, стань, кем только возжелаешь...
А как?! Как это происходить должно?! Что такого делать нужно меерцию, что б вернуть все к истокам золотых средин?! Кто бы объяснил?
Умолкни, гадюка, ни слова не сказала по делу. А господин ректор – не меерций.
Только туманно поведал, что совершенно необходимо дождаться своих трепетных восемнадцати годов.
Ждать тут осталось недолго, так что поглядим. И вот тогда будем думать про некромантов, и про их счастливое возвращение в ряды вменяемых всемирцев, в обмен на Роррея.
Но было одно весьма веское, тяжелое и увесистое 'но'.
Адептка Виселиц не может покинуть Университет. Не имеет физической возможности, пусть даже и в сопровождении всего состава руководящего. Только с дипломом в руках, и направлением на распределение.
Или... мертвой.
– Ты курс 'Вещества' знаешь не хуже почившей мадам – сухо проговорил господин ректор, смерив меня высокомерным взором – Вот и приготовь снадобье, которое сделает тебя на время мертвой. А я завешу тебя ментальным 'белым пятном', чтоб любой комиссии, которая пожелает удостовериться в твоей смерти при помощи менталиста, было ясно, что ты мертва и физически, и ментально. Оставишь записку, в которой твердо потребуешь никого в твоей смерти не винить, ибо повинно во всем твое разбитое сердце. Добавь чего-то терзательного, душераздирающего, чтоб убедительно было. И тогда оснований для проведения вскрытия не будет. И ты покинешь стены Университета. Я лично за этим прослежу. Тем более, что поступила ты в Виселицы формально из того края, где расположено мое родовое поместье. А мне туда как раз нужно, болезного батюшку навестить срочно. Об этом мне вот -вот сообщат письмом, с фамильной печатью.
Здорово, конечно. Осталось только приготовить такое снадобье, чтоб я умерла от него, но так, чтоб не насовсем.
Раз плюнуть, конечно, а то как же?!
– Не сопи – посоветовал этот проклятый оборотень, и широким взмахом описал полукруг по кухне – Составь список, все, что понадобиться. Я добуду, в строгой секретности. В конце – концов, иных вариантов у нас просто нет.
О смерти Ивы Монгрен заговорили хмурым утром, шепотом, украдкой. Она не была самой милой особой Университета. И самой популярной – тоже не была. Но в свете того, что Эльмар Роррей, как раз накануне совершенно нелепого удавления Умолкни, целовал красноволосую сопроводительницу, не таясь, сделало эту барышню почти знаменитой в одночасье.
А вот теперь она ушла, вслед за красавчиком-старостой магов. Ушла, просто и без затей выпив яду, отчего разгорелся нешуточный скандал на обездоленной временно кафедре, где правила ранее злыдня Умолкни, мир ее праху.
В Университет не хоронят своих мертвецов. Последний путь адептам Виселиц дозволено посмертно совершить за пределами этого прибежища искупаемой вечно вины. За очень и очень редким исключением, коим Ива не являлась.
И адептку Монгрен отправляли в этот путь тихо, без огласки. Тем более, что осунувшемуся главе Виселиц было по пути с этим несчастным хладным телом, невесомым и простоволосым – внезапно занемог батюшка господина ректора.
Хмурый заправитель Виселиц отнял рыдающую горестно и навзрыд полумавку, кажется, соседку покойной, от ее неподвижного тела. Погладил ее рассеянно по льняной голове, и передал растерянному высокому крепкому блондину, стоящему тут же. Тот вроде был шестикурсников, и состоял в амурных отношениях с барышней.
И велел им обоим тихо, чтоб через пять минут они покинули помещение, потому как экипаж уже прибыл, вот-вот уезжать.
У дверей покойницкой, к огромному удивлению милорда ректора, обнаружился бледный и серьезный вампир, однокурсник Ивы. А с ним, привалившись тяжело к стене, караулил выход тот вездесущий оборотень, что так удачно всегда изображал голосом мэтра Катия, рассуждая о ежах, Венлей, точно, Венлей.
При появлении руководства столь высокого, оборотень поднялся, и в руках у него милорд узрел худенький букет белесых, тонких цветов.
– Мы.... – начал вампир, Эллий, кажется, но голос ему изменил, и он, прикрыв на миг раскосые глаза, толкнул легко Венлея чуть вперед – Мы ей принесли, она их любила.
Его милость ощутил себя мерзавцем и подлецом, причем совершенно необоснованно – это все было исключительно решением и волей самой Монгрен. И кивнул отрывисто.
– Только быстро. Экипаж уже прибыл.
Венлей шевельнул губами, но ничего говорить не стал – шагнул широко в приоткрытые двери.
– Ну-ну, она бы тебя не одобрила – донеслось смущенное и чуть свистящее из мертвецкой, а потом – опять смутные и горькие рыдания.
Милорд ректор прислонил руку ко лбу на миг.
Треклятая должность!
Обновление 22.01
Интерлюдия
Владыка Темного двора, монарх дроу, Его Величество, Веллиаэлий Александр Л'Лаэлль, проснулся чрезмерно ранним утром.
Или это все еще вполне могла быть ночь, поскольку в небе еще явственно присутствовала парочка тусклых звезд.
Сиятельный Повелитель темных эльфов уставился в полог собственной кровати, размышляя о том, чем ознаменуется сегодняшний день?
Или вечер, если быть точным. Бал Белой ночи. Его собственный День рождения. Единственное празднество, которое сейчас отмечается при Темном дворе.
Единственный день в году, когда он может лицезреть собственную законную жену.
Или тот самый день, когда она не появиться.
Александр верил своей жене. Верил в ее любовь и верность. Верил в ее силу.
Или нет?
Какой должна быть женщина, чтоб устоять перед тем созданием, что звало себя Иэмом? Чтоб не видеть не только его нелюдского совершенства, но и не замечать того, как бесконечно страстно он желал именно ее взаимности?
Александр это видел. Видел, и с ужасом понимал, что не может не видеть этого и она.
Она, добровольная пленница своего влюбленного тюремщика, могущественного полубожества, которому до нее, очевидно, ничего никогда особенно не желалось... желать.
И вообще т теперь он возжелал. Жену монарха дроу, что с высоты божественности происхождения казалось просто сущим пустяком для столь сильного мира сего.
Насколько сильно должна любить женщина, чтоб сердце ее не дрогнуло при виде такого почитателя?
В самых темных глубинах своей, в общем-то, благородной души, на самом дне ее, монарх дроу видел, и стыдился этого безмерно, собственные неблагородные сомнения. Никто во всем Темном дворе никогда не осудил бы Повелительницу, случись ей преступить супружеские клятвы именно в объятиях великого Кукловода. Просто потому, что он почти владел миром, и силе его разумно было просто подчиниться.
Никто. Кроме ее мужа.
Она ушла с ним, улыбающимся, высокомерным, и недосягаемым, как уходит неизменно день с наступлением ночи. Иными словами, потому что это было почти как закон мироздания, и отказать наместнику богов просто нельзя. И оставила Александра один на один с жизнью магистра Лиотанского в руках.
Он помнил, как сейчас, помнил все, что вело их к этому исходу. Помнил себя, облитого чужой кровью, помнил ее, на том треклятом алтаре, и линнского наследника рядом ней. Помнил укусы сотни ядовитых дротиков – и собственную смерть. Безумные пустые провалы глаз некроманта, забравшего его обратно в мир живых, и захлестнутого собственным могуществом. И белокурые волосы бесстрастного Кукловода, что явился отнять одну жизнь, а вместо этого милостиво согласился сменять ее на другую.
И отнял у Владыки дроу единственную женщину, которую он за всю свою уже довольно долгую жизнь не сумел просто...миновать.
Вожделенная Велея Мара Л'Лаэлль. Объект сердечных, и не очень, притязаний великого Кукловода, последнего линнского принца, и монарха дроу.
По крайней мере, жаловаться на то, что компания ему подобралась недостойная, Владыке не приходилось.
В Обители Кукловодов время течет иначе. Потому что над Хранителями Равновесия оно власти не имеет. И Велея, живя в Обители, окруженная паутиной Иэмовых поползновений, однажды тоже может утратить счет минутам и часам.
И дням.
Повелитель дроу вздохнул глубоко.
Бал Белой ночи.
День, когда он увидит свою жену.
Или когда не увидит ее больше никогда.
– Ты уверен, что тебя заплетала не Велеина камеристка? – насмешливо протянул рыжеволосый вампирский наемник, сощурив на Владыку дроу свои бесстыжие сиреневые глаза. Повелитель утомленно закатил к потолку свои собственные глаза, синие.
– Шутка, повторенная дважды, становится откровенной пошлостью. Или все дело в том, что ты стареешь, Ниррийский? Забывать стал, на какие темы уже изволил якобы искрометно высказываться?
Для всякой церемонии, будь то бал, или ну что угодно, у эльфов имелся свод правил и требований. Разумеется, к внешнему виду правящих особ, намеревающихся присутствовать на пышном праздновании собственного Дня рождения, эти правила были чрезвычайно строги. Волосы Повелителя были тщательно заплетены в строгую хитрую косу. Но у висков плетения были в разы заковыристее, прихотливее, словно там кто-то намеревался накрутить кружев. Или заманивать мух и бабочек для пропитания – настолько сложна была эта паутина. Повелителю на косы в принципе было глубоко плевать, ибо волосы его никогда не доставляли ему неудобств. Но церемониал есть церемониал.
Он окинул огненноволосого вампира ироничным взором. Тот, одетый с ног до головы в черное, все равно полыхал – белоснежной кожей, глазами, волосами.
Еще один неравнодушный. С другой стороны, отцом Велеи был первородный инкуб. Чего удивляться? Видели глаза, что руки покупали, и нечего теперь сокрушаться.
– Ты прекратил тайно вздыхать по моей жене? – легко вопросил Владыка, глядя невозмутимо на столь же невозмутимого вампира – Если да – представлю тебе парочку милых высокородных дам, которые давно томно взирают на твои морковные космы.
Тот и не подумал смутиться или замяться.
– Ты все только обещаешь. И чего там кто-то упоминал насчет шуток, которые в пошлость превращаются?
– Ну так это справедливо только в отношении шуток, а я, как видишь, совершенно серьезен.
Едва заметно усмехнувшись друг другу, некогда не переносившие один другого на дух, два Александра задумчиво помолчали.
–Ее Величество, несомненно, явятся – проговорил Ниррийский равнодушно и легко, откинув за плечо волосы – Так что будь готов к тоскливой роли мужа.
Повелитель лишь вскинул бровь.
– Ну, знаешь, она предпочла мне тебя! Так что куда она теперь от тебя денется? – все тем же легким тоном молвил наемник, и лишь в самой глубине его фиалковых глаз Владыка увидел тень собственных мрачных мыслей. А значит – и сомнений.
– В самом деле, куда? Ладно, время. Не прощаюсь, Ниррийский. И веди себя в моем доме, по возможности, прилично.
Вампир ухмыльнулся неподобающе, потому что иначе он и не умел вовсе, и отвесил дроу шутовской поклон.
– Как изволит желать Его Величество.
У входа на одну из двух имеющихся лестниц Александр замер – но лишь на минуту.
Она появится.
Свет сотен светильников ударил в глаза, ослепив Владыку на мгновение. Он помедлил – и положил церемонно руку на одно из широких полированных перил.
Живое море молчащих почтительно гостей внизу, сколько хватало взгляда, в почтительной тишине, ожидали.
Александр ступил на первую ступень. Вдохнул глубоко – и посмотрел в сторону второй лестницы.
Она стояла прямо, и рука ее точно так же лежала на перилах.
Глубоко-синее платье лилось в пол, а волосы – в еще более хитроумной короне сложных кос. Она держала голову гордо, но без того пошлого высокомерия, которым так стремились блистать многие придворные дамы.
Пленница прекрасного Кукловода. Повелительница дроу. Его жена. Она не утратила этот день в медленной и ленивой реке иного, не столь непреклонного, времени – и вот она здесь. И у них есть одна лишь ночь в этом бесконечном году.
– Приветствую вас, господа – спокойно проговорил Повелитель своим гостям. И ступил на следующую ступень.
Конец второй части.
Часть третья. Скоро сказка сказывается?
План вывоза адептки Монгрен из Университета трех Виселиц, что и сказать, удался. Просто без сучка, без задоринки все прошло, комар носа не подточил, и что там еще принято говорить в случаях, когда коварный заговор имел оглушительный успех?
Сказать, наверняка, можно еще много красочных и метких слов, если б только не одно маленькое 'но'.
Крохотное, сущая безделица, да.
Адептка не оживала. Не воскресала чудесно и волшебно, как изначально тщательно планировалось, не открывала глаз, не начинала слабо, но явственно подавать признаки жизни.
Оборотень, отлученный от двора высокородный милорд, чернокнижник и ментальный маг за пять дней путешествия и квартирования в неком сомнительном притоне, гордо и самонадеянно именующим себя постоялым двором, в компании с хладным телом своей воспитанницы и сообщницы, уже практически утратил разум.
Ему начало казаться, что у нее явственно синеют губы. Все сильнее, он проверял каждые..., ну, ладно, он проверял часто. Силился услышать стук сердца. Силился тщетно – Ива Монгрен прилежно изображала мертвеца.
И Лем Клемор Сантаррий с ужасом глядел на нее, почти неотрывно, и этот театр все сильнее напоминал ему картину истинной безвременной кончины.
