Текст книги "Университет Трех Виселиц (СИ)"
Автор книги: Валерия Лис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
– Все будет хорошо – прошептал мне едва слышно, и я только затрясла в истерическом согласии головой, стискивая руки у него на боках.
– Пойдёмте, господа – без всякого выражения сказал Повелитель дроу – Юношу нужно согреть, осмотреть, и вернуть в сознание. Не будем терять времени.
Огонь мирно колыхался в жерле огромного элегантного камина. Едва слышно вздыхая, я старалась рассмотреть в лице Эльмара все, вот все абсолютно, что могла когда-то пропустить или не запомнить, хотя это ж навряд ли, но на всякий случай?
Веснушки. Родинка, крохотная, в уголке губ. Неожиданно беззащитные, тонкие венки, едва проступающие на висках. У него всегда были растрёпанные или всклокоченные волосы, и висков за ними никогда было не разглядеть.
Минуты громко текли в голове, встав в обратный отсчёт. Полукружия черных -черных ресниц неподвижно лежали едва ли не на щеках. Чуть приоткрыты губы. Бесшумное дыхание.
– В мире нет никого прекраснее тебя – прошептала я тихонько его закрытым глазам – Я тебя люблю, Эльмар Роррей.
Цвета лаванды, громадное тёплое покрывало, в которое его буквально закутали, кажется, и пахло лавандой. Я склонилась к нему ниже, и осторожно коснулась губами чуточку приоткрытого рта.
– Спи крепко – крохотная морщинка прорезала его лоб, будто он собрался что-то ворчливо заметить на счёт того, чтоб ему как раз-то и не мешали спать, но глаза так и остались закрытыми.
Подоткнув ещё раз тёплый ворох одеяла, я на цыпочках дошла до дверей. И обернулась к нему ещё раз.
Добрых снов, Роррей. И помни меня, даже если больше никогда не увидишь.
Хмуро уставившись в стену кабинета Его Величества, милорд Сантаррий бессмысленно ерошил небрежно прихваченные волосы, и не желал, судя по всему, говорить.
Я мрачно сверлила негодующим взором спину его милости, справедливо негодуя. Ну что за сухарь?! Хоть бы слово сказал, так нет, молчит и молчит. А вдруг помру, и побеседовать более нам не доведётся?!
Вот тебе и опекун!
Покашляв громко, в тщетной попытке привлечь-таки внимание господина ректора, я как-то даже и не терзалась особенно размышлениями уместными о том, с чего это, собственно, я так жажду высокого внимания этой личности?
– Монгрен – тяжело произнёс ректорский тыл, не подумав даже из любезности ко мне повергнуться лицом – Суть ритуала тебе понятна?
Ну, собственно... Как деликатно, со всем вероятным в данной ситуации нетривиальной тактом, почтенный архимаг-Менталист поведал мне, что поперед того, как отправить меня к Диану Лиотанскому, мне дадут испить кровушки. К
Серьёзно, вот прям так и сказали – крови дадут. Чтоб я её прямо...выпила. И, обозрев моё позеленевшее изрядно лицо, пообещали, что количество сего питья будет не чрезмерно. В точности столько, чтоб меня с непривычки не стошнило черноту некроманту на ноги, скажем.
Основания для этой дикости были веские, ибо о магистре некромантии я знала лишь то, что можно было прочитать, или услышать в сказаниях. Что для миссии светлой, имеющей целью своей непременное возвращение магистра в мир особ вменяемых, было прискорбно мало. Чтоб не сказать больше – совершенно ничто.
–Если не совсем – я могу повторно разъяснить – нудно прогудел на периферии моих слегка тошнотных рассуждений о кровавых напитках господин ректор.
Я смерила его задумчивым взором, с головы до ног.
– Вы на меня злитесь, что я не очистила вас от падучей и чернокнижнечиства, а теперь помереть бесславно собираюсь? – это, клянусь, получилось само, вот просто ляпнула бездумно.
Он повернулся ко мне, обманчиво медленно, настораживающе благодушно улыбаясь. Но даже со своего места пребывания мне стало очень отчётливо видно, как у его милости задергался зелёный глаз.
– Разумеется, Монгрен – проговорил он очень спокойно, даже как-то уж чересчур – Ты совершенно права. Так с ритуалом все ясно?
Не то, что бы я оскорбилась, нет. Всем этим ужимкам показной вежливости я просто не придала никакого значения.
– А что вы так прямо в позу встали, господин Сантаррий? – настырно прогундосила в ответ, предпочитая уж если гнуть свою линию, то уж до последнего – Вы ж сами говорили, не скрываю, мол, что из корысти об Монгрен пекусь!
Милорд ректор так оглушительно скрипнул зубами, что мне прям померещились победные фанфары, в собственных ушах прямо зазвучали, клянусь.
– Мне воспринимать это как выражение абсолютного понимания? Никаких разъяснений более не требуется? – утробным голосом пророкотал милорд Сантаррий, и его личные стражи багряного гнева поползли куда-то едва ли не под своды королевских покоев.
Жизнь определенно становится не в пример легче, когда понимаешь, о чем молчат мужчины.
– Вы, господин ректор, никудышний лицедей – мстительно протянула я, победно ухмыляясь – Ну, по крайней мере, теперь я это очень ясно вижу.
И подошла к нему, вот прямо совсем близко. Храбрость эта меня саму несколько удивляла, признаюсь откровенно, но когда под ногами ты твёрдо ощущаешь землю и собственную правоту, невольно осмелеешь, да.
Он видимо напрягся, и посуровел ещё пуще, хоть и казалось это пару мгновений назад совершенно невероятным. И вблизи я рассмотрела на его лице все бессонные ночи и дни, всю его тайную печаль, и затаенный страх. Страх. Его милость боялся, да так, что я на миг сама прониклась этим страхом, ощутив его терпко-горький привкус на языке – больше никогда не увидеть его лица, не слушать всех этих нудных наставлений, и не жить в ощущении, что во всем мире один лишь он – моя странная, непонятная, но семья.
– Я скажу сама – прошептала я тихонько, глядя прямо в эти удивительные разноцветные глаза – Останься жива, проклятая мерзавка, потому что ты вся моя родня. Не зря же я из-за тебя столько перенёс, злыдня костлявая. Вернись и уйми своего опрометчивого юношу, потому что иначе прийдется его усыпить. Вернись, Монгрен, потому что я буду очень разочарован, если ты умудришься протянуть ноги. Да?
Он посмотрел на меня из-под вечно спутанных ресниц, и лишь несколько вздохов я видела в его глазах самое настоящее, беспомощное и живое, отчаяние. Скорбно опущенные губы его дрогнули, он расправил сгорбленные чуть было плечи, и отшвырнул на спину и без того уже изрядно потрепанные волосы, чудом державшиеся в пучке.
– Нет, не все – легко, даже чуть раздраженно, проговорил, но в глазах все ещё плескалась тоска – Поговори с вампиром. И послушай его, по возможности, внимательно, без обескураживающих неуместных вопросов, Монгрен.
Что тут сказать? Ну сухарь – он и есть сухарь. Я кивнула прилежно, и развернулась было к выходу.
Но его милость отчего-то оне отпустил меня – схватил со спины крепко, и прижал к себе. Его сердце судорожно заколотило мне в плечо.
– Посмей только умереть – прошептал он так отчаянно, что у меня защипало в носу, и обстановка окружающая чуть исказилась от набежавших мгновенно слез – Посмей только, Монгрен.
Несмело положив свободную руку на его стиснутые на мне пальцы, я тихонько вздохнула.
– Как скажете, милорд ректор.
Легкий, явственно лишь отдающий дань вежливости, стук в дверь разомкнул руки милорда Сантаррия вокруг меня, и мне осталось лишь, по возможности точнее, изобразить точно такое же выражение лица – серьёзное, сосредоточенное, и без всяких там сантиментов.
Как и всякий приличный демон, рыжеволосый подданный вампирского двора изволил явиться, стоило лишь его помянуть всуе. Именно его огненные волосы и невозможную, абсолютно неприличную в своей прелести, физиономию, и явила нам открывшаяся дверь. Которую, кстати, никто из нас не открывал – вампир запросто проделал это сам, не дожидаясь вежливого вопроса "кто там?", или чего-то в таком духе.
Не утруждая себя вопросами на тему того, а уж не помешал ли он своим нелюбезным появлением какому разговору приватному, вампир оперся плечом о дверной косяк, и поднял высоко брови, мгновенно чем-то став напоминать Владыку. Я даже прямо сразу задумалась невольно о том, кто же у кого переснял манеру эту, изломления ироничного и высокого, бровей?
– Я стучал – насмешливо и мягко проговорил немертвый, и размышления мои плавно перетекли в плоскость философии. На предмет того, что есть бытие в мире, где существуют такие создания.
Роррей прекрасен. Он такой... Земной, пылкий, весь дышащий жизнью и огнём, яркими красками и светом. Господин ректор – красив строгой, правильной, сильной красотой. Как может быть красива только девственная природа. Владыка... О, Владыка прежде всего недоступен. Его красота неприступна, далека, и чуточку холодна – так сияют в небесах звезды и Луны, до них не дотянуться, можно лишь почтенно созерцать издалека. Потому, наверное, я ощущала в его присутствии это странное почтение, не в отношении даже несомненного осязания, совершенно точно видимого, огромной власти, что окружала прекрасного монарха дроу.
А вот Александр Ниррийский...
Истинные вампиры были созданы богами. Никакого рождения, младенцев, и взросления. Они были созданы вот такими, в своей самой совершенной форме, в расцвете нечеловеческих сил, и в неистребимой жажде истинной жизни.
Рыжеволосый наёмник был истинным вампиром. Цвета его чувств, воспоминаний и сил, цвели в моих глазах непривычно текуче, очень медленно, лениво. То вспыхивая неярко, то дрожа, краски изнанки прекрасного Александра Ниррийского словно исполняли некий сложный ритуальный танец. А сам он был...близок. Ослепителен – но всегда словно чуть-чуть ближе, чем допустимо этикетом и приличиями самыми элементарными, не придворными.
Однако же это не пугало, не отвращало, не вызывало протеста, нет. Его хотелось, пусть это и не очень допустимо, коснуться. Хотя бы кончиками пальцев, хотя бы на миг. Подарить ему частичку собственного живого тепла.
Да, виной всему была его природа – он ведь вампир. Это их страшная, смертельная сущность – притяжение вопреки всем инстинктам и пониманию, что лишь крохой тепла дело отнюдь не ограничится.
Но сиреневые глаза под завесой шоколадный ресниц, хрустальная тонкость черт, и развратный, именно вот так, развратный рисунок рта... В который раз я сумела лишь смущённо и слабо подивиться тому, что Повелительница прошла мимо него, не дрогнув. Молва, во всяком случае, утверждала именно так – Александр Ниррийский даже на свадьбе Владыки дроу не был.
И дело было вовсе не в том, что в моих собственных глазах Владыка уступал рыжеволосому кровопийце, нет. Но монарх дроу был словно где-то чуть выше, чем весь остальной мир. Неприступен. Величественен. Повелитель, один из великих сильных мира сего. На него, кажется, можно лишь глядеть. А вампир...
– Мадемуазель? – ворвался в мои измышления неуместные голос этого самого вампира, и я испуганно моргнула, возвращаясь поспешно к утерянным совершенно нитям предполагаемой беседы. Ну, то есть, очевидно, что беседа имела место быть, пока я тут устраивала мысленное состязание красот.
– Мгм? – только и ответила, поскольку такой ответ был в моем представлении наименее опасным.
– Уделите мне пару минут вашего драгоценного внимания, мадемуазель – все так же благодушное-весело ответил он моему мыгыканью, оставив его, к счастью, без язвительных комментариев.
Поскольку господин ректор давеча пожелал, чтоб я молча послушала рыжего кровопийцу, мне как-то и не пришло в голову отказать этому нелюдь в просьбе.
Господин ректор сверкнул глазами в сторону просителя, даже, кажется, чуточку оскалился. Вампир утомленно закатил глаза, но, поразив меня сдержанностью, никак не изволил отвечать на молчаливые, но грозные авансы милорда Сантаррия. Лишь вежливо посторонился, пропуская его милость в коридор.
Рассуждать в собственной голове о немыслимой красоте вампира – это одно. Внезапно оказаться с ним в приватной весьма обстановке, да за закрытыми дверями, вот прям наедине – это, доложу я вам, кое-что совсем иное.
Безудержно покраснев щеками, я помялась, задавшись неожиданно вопросом, куда бы деть руки?
– В Немертвой долине живут фейри – нарушил он гнетущее молчание, и я опять, чтоб его, изумилась выбранной темой – Довольно гнусные зачастую создания, доложу я тебе. Хотя, пожалуй, создания не такого отвратительного нрава рядом с нами бы не выжили. Их кровь на цвет – как твои волосы.
я молча захлопала глазами, а он медленно, текуче улыбнулся, и мне от этой улыбки даже несколько подурнело. Просто хоть требуй веер срочно, или ищи окно, чтоб его нараспашку открыть, остудить голову.
– Ну уж прости – протянул он в ответ на свекольные пятна у меня на скулах – пытаюсь хоть немного разрядить обстановку.
Я аж хмыкнула. Он сморщил нос, и тоже фыркнул.
– Это наше бремя, все вы к нам неравнодушны – его тон и голос были легки, и прозвучало это скорее неким самоироничный выпадом, мне в голову не пришло возмутиться. Да и что тут возмущаться, коль правда это, чистой воды?
– Эммм, господин Ниррийский, а что такого вы хотите мне сказать? – решилась наконец-то я вопросить, поскольку времени и в самом деле, как по мне, было не так уж и много.
– Скажи мне, Ива, ты знаешь, что может сотворить обмен кровью с истинным вампиром? – непринуждённо и с готовностью тут же начал он, а я открыла рот, да так и осталась стоять, таращась на него – О, я вижу, что знаешь. Послушай меня внимательно, малютка.
Прямо как отрепетировали загодя, все сватают мне предельно внимательно внимать вампиру, ну что ты скажешь?
– Мы, перворождённые, как бы старательно не распускали сельские бабы о нас все эти смехотворные слухи, не оборачиваем всех направо-налево. Потому что мы не божества. И для того, чтоб стать обращенным вампиром, мало просто сильного Сотворителя-вампира, нужна ещё и невероятная сила того, кого оборачивают. Тело после смерти, которая, как ты понимаешь, обязательна в меню, просто не способно вновь захотеть жить, чаще всего. Поэтому нас так мало, и мы так страшно сильны. Я имею в виду не перворождённых, а вампиров вообще. Обращаемые чаще просто не возрождаются, становясь....в общем, отличница по предмету рас, как я слышал, и так знает, кем становятся те, кто не прошёл оборот, но обменялся кровью с вампиром перед смертью.
Меня аж передернуло. Не мудрено знать, даже и не будучи отличницей в вопросах предмета рас. Упыри всем известны – движимые лишь жаждой, безумные и свирепые остовы былых людей. Их сами вампиры и истребляли.
– Ну вот, о чем это я. Мне без малости тысяча лет, малютка. Но я не то, что никого не обращал – до недавнего времени вообще кровь моя была неприкосновенна. Так что о силе её можно судить даже просто заочно, ничего не проверяя. И сейчас, внимание, самая главная часть этого долгого рассуждения о вампирах. Я предлагаю тебе свою кровь. После того, как ты дашь мне твоей. И, если ты умрешь в ритуале, я позову тебя назад. Это, разумеется, ничего не гарантирует. Я, увы, не могу убедить тебя в том, что ты полна неистовой силы, и пройдёшь оборот. Не станешь в результате упырем, которого я самолично обязан буду уничтожить, как его Сотворитель.
Мне на данный момент как-то и нечего было сказать, внятного, без мычания, так что я просто стала слушать дальше.
– Умненькая девочка – немного грустно улыбнулся он – Правильно, нужно выслушать все. Если ты умрешь, но обернёшься – ты станешь навеки моей. Ну, не нужно делать такие глаза, я совершенно не о том! Я имею в виду – я стану твоим Сотворителем. И ты будешь просто не в силах покинуть меня надолго, или отказать в какой бы то ни было просьбе. Подумай обо всем этом. Жаль, что я не могу предложить тебе что-то вроде "много времени на подумать".
Что я осознала первым делом, прослушав сей мирный спич о перспективы стать или обращенным вампиром, или почить упырем от рук рыжего вампира?
Что я не склонна от природы к длительным обдумываниям настолько тяжких решений, вот что.
Именно поэтому, без сомнений, я и кивнула несколько заторможенно.
Он распахнул глаза немного...удивленно? И я сочла за лучшее воспользоваться вероятным замешательством кровопийством.
– Почему? – прошептала едва слышно, но твёрдо.
Он слишком уж равнодушно пожал плечами.
– А с чего бы тебе не подумать, что мне просто по доброте душевной хочется тебе помочь? Я не кажусь тебе достаточно добрым?
– Нет – брякнула я, и тут же прикусила язык в ужасе. Однако же время подумать, перед тем, как что-то ляпнуть, благополучно прошло, и по назначению его я не использовала.
Он улыбнулся страшно, зубасто, вампирский. Красивая до слепоты смерть, в водопаде огненных волос.
Он не был добрым. Он был...всякий. Справедливый и вероломный, жестокий и сострадательный, кровожадный и великодушный... Он был немножечко безумен – и мудр невероятно.
– Ах, я польщен – его голос все так же шероховато царапал мои нервы и почему-то живот изнутри – – А впрочем, почему нет? В один прекрасный день я повздорил с Велеей, из мелкой ревности, недостойно. И в пылу этой ссоры оставил её на время, дабы дать возможность Её Величеству раскаяться. Тогда-то линны и забрали её, убив массу ни в чем не повинных охранников. Устроили во дворце бойню. А когда Его Величество, сломя голову, понёсся спасать жену – его на моих глазах убили. Прямо насмерть. После чего любезный мэтр Лиотанский изволил вернуть Владыку из небытия, за что и поплатился собственным разумом. Полагаю, дальнейшие события тебе более-менее известны, так?
Как заведённая, я способна была лишь глупо кивать, даже толком не шевеля онемевшими губами. Он так ровно держал спину, разворот его плеч был так лёгок и изыскан, что мне и во сне не приснилось бы, сколь тяжела ноша на этих плечах.
– Так что считай, что мне тошнит загубить ещё одну девицу просто так, от лени или собственного нежелания во что-то вмешиваться. В особенности, в свете того, что я на самом деле могу хоть что-то сделать.
Молча, в светлом осознании ненужности вообще каких-то ещё слов, я молча протянула ему запястье. Он сумрачно усмехнулся, оплетая его тонкими пальцами – и подтянул меня совсем близко. Под безвольными ногами пол словно стал вязким – и я почти прижалась к его жилистой тонкой фигуре.
– Не думай о том, что в этом будет твоя вина перед этим долговязым мальчиком – прошептал он так сладостно, что у меня отяжелели вмиг веки, а в груди словно расцвёл тёплый цветок – Вина будет лишь моя...
Его губы были холодны, но когда он резко вогнал зубы куда-то, словно бы не в руку, а в сердце – я будто вспыхнула изнутри и снаружи. И начала гореть вся, с головы и до пят.
Он неуловимо изменил положение, развернув меня танцевально-легко, спиной я уперлась в какую-то твердь – то ли стена, то ли двери. И мы начали неумолимо сползать вниз, прямо на пол.
Кровь пела, отчаянно кричала в голове, в венах, в самом воздухе, который я судорожно втягивала в легкие, задыхаясь от необъяснимого восторга. Его рот обвёл мне запястье – и отпустил, а я испуганно, просительно потянулась к нему, силясь удержать, силясь все ещё распробовать эту феерию на вкус, запечатлеть её в памяти.
Он покачал головой мягко, окровавленные губы его манили, все вокруг расплывалось, и я видела лишь рубиновый обод вокруг этого красивого, хищного рта.
– С каких пор я стал такой совестливый? – хрипло буркнул он, и в следующее мгновение его ресницы задели мои – и он поцеловал меня.
В чужеродной, необъяснимой жажде я раскрыла губы, а он резко ухватил меня за затылок – и стремительно вздернул лицо выше, впечатывании меня ртом в собственную шею.
Ледяная шелковая кровь, совсем не моя, я точно это знаю, вскипела на языке так, что я испугалась не на шутку. А потом пол под коленями зашатался, накреняясь, и я стала падать, а рыжеволосый прекрасный убийца, свирепый и совершенный, подхватил меня руками и шепотом, шшшшшшшшшш, закрой глаза и плыви....
И я поплыла.
Обновление 14.03
Он погладил мои волосы. Я распахнула глаза в ужасе – и тут же зажмурилась, потому что голова закружилась так сильно, почти до тошноты...
Свет сотен факелов ослепил, время, я никогда не умру без своей на то воли, беги, ну же, беги!! Солнечный свет, тёмная ночь, сотни, тысячи ночей, тепло и холод, а если маяки и в самом деле существуют, что тогда?...
Мягкий женский смех, длинные белокурые волосы, венец, охватывающий бледный лоб. Несметные полчища странно одетых воинов, верхом на огромных, зловещих от причудливых то ли украшений, то ли защиты, конях...
Кровавый дождь, падающий с небес... Мы всесильны – и нет никого, ничтожнее нас? Жизнь? А разве я не живу?
Сама ты упырь! Выпивон!!! Тонкие щиколотки и почему у неё такой...желанный рот, он же кривой? Раскалённым железом, боги, раскалённым...
Подумать только, боится собак!!! И как, интересно, с такими усами можно нормально пить пусть даже и просто воду?!
Бледный рот, зашитый наглухо, крупные стежки заскорузлой местами от крови нитки... Я заберу тебя от них – но лишь для себя одного.
Прикоснись ко мне, прикоснись... Желай меня вечно.
Ну почему ты не можешь выбрать меня? У меня нет народа, который нужно нянчить. Или он лучше, потому что он жив?
Живи, живи, демоны бы тебя побрали, живи!!! Дыши, заклинаю тебя, только вернись, треклятый ты выскочка...
– Вы больше не любите её – бессмысленно пробормотала я, уставившись в никуда – И что такое "Маяк"?
Александр Ниррийский слабо вздохнул. И легко поднялся, словно бы на руках у него не было никакой взрослой девицы.
– Люблю, просто иначе. Она теперь – часть моего дома. Вместе с этим истуканом, что изволит величать себя Повелителем Темного двора. Пожалуй, ему нужно было просто умереть на моих глазах, чтоб я осознал, как он, на самом деле, вовсе и неплох, этот демонов дроу. Маяк? -он искоса поглядел на меня сверху, а перед моими глазами плыла его слишком долгая жизнь, возгораясь короткими вспышками яркого пламени боли, гнева, ярости....страсти.
– Нас ждут, но ты так внимательно слушаешь, что я буду тебя нести, и рассказывать. Это легенда только наша, в иных народах её нет. Мы ведь всегда, знаешь ли, тайно вожделеем жизнь. Поскольку сами не живы, в чистом понимании. Мы не рождаемся, и не умираем – возникаем и исчезаем. Оттого, наверное, и есть миф, повествующий, что справедливые боги, сотворив вампиров, сотворили и маяки. Маяк – это душа. Душа для вампира, бродящая где-то далеко или близко. Никто никогда не ищет свой маяк, но при этом – ищет его всегда. Повстречав свой маяк, вампир получает возможность ощутить вкус истинной жизни, вдохнуть воздух, ощутить биение сердца... Наверное, отсюда пошли все эти пошлые присказки о назначенной каждому немертвому Невесте, при виде которой у вампира застучит сердце. Маяк – это вовсе не обязательно пара, все эти романтические бредни. Маяк – это та твоя половинка, которой ты был лишён лишь потому, что не был рождён. И он может как подарить тебе желание жить дольше и дольше, так и жажду скорейшей кончины.
– Вы думали, что Её Величество – Ваш маяк?
В молчании он коснулся какого-то выступа на гладкой панели стены. Что-то мягко щелкнуло – и панель отскочила гибко в сторону.
– Да, было дело. Не посчитай мои откровенности чем-то особенным – ты скоро сама все это будешь просто знать. Так, поддерживаю беседу, чтоб ты не терзалась всякими глупыми мыслями. Хотя не удержусь спросить – а что же ты думаешь по поводу твоего опекуна, малютка?
Недоуменно сведя брови, отчасти от того, что мы явственно стали куда-то спускаться, а отчасти от вопроса этого, я хмуро на него поглядела.
– Ой, да ладно уж. В вас есть такая странная взаимная...нежность, что я невольно обескураживаюсь. Милорд Сантаррий останется у разбитого корыта, и с разбитым же сердцем, когда, запомни твёрдо, именно когда, а не если, ты возвратишь нам мэтра, Велею, праздники, а себе – личное счастие, в лице этого твоего очаровательного демона, неприлично высокого?
– Почему это неприлично? – протянула я, в попытке и время потянуть, чтоб не отвечать толком , однако ж фокус не прошёл, рыжий кровопийца ухмыльнулся только моим неумелым попыткам изменить направление беседы – Господин ректор для меня – это тепло, огонь в камине, яблочный пирог, забота и вечный вопрос. Он мне...он мои воспоминания. Он знает и помнит обо мне то, чего не знаю и не помню я сама.
– Все, хватит. Все вы, женщины, одинаковы – он явно дразнил меня, возмущённо кривя губы – Я не знаю, кто мы друг другу, рядом с тобой мне спокойно, но целоваться я предпочту вооооон с тем черноволосым сопляком, упирающимся в потолок во всех приличных тавернах, да?
– Складывается впечатление, что вы просто как по писанному говорите – осторожно косясь на гордый профиль вампира, решила сумничать я, хоть и мудрым такое решение не выглядело отнюдь – Это цитата, что ли?
Вампир хохотнул, с видимым удовольствием, и мы вступили в невысокий зал, заставленный сплошь какими-то шкафчиками.
– Больно умная, я гляжу – от тепла его голоса мне стало немножечко жарко – И прям слышу себя. Возвращайся, малютка. Уши надеру.
Эльмар Роррей никогда не ощущал какого-то особенного отвращения к воде, потому как ну с какой бы стати, собственно? Вода же и есть вода, её ...пьют, в конце-концов. Как без неё?
Однако же нынче днём, или ночью, или демоны его разберут, что за время вообще было, трезвые размышления о необходимости пить, или, скажем, принимать всяческие водные процедуры, тоже крайне полезные, не сильно занимали голову бывшего старосты, который поразительным образом так и не получил свой заслуженный диплом с отличием.
Странным образом, весьма отвратительным, Эльмар словно бы...затухал. Он не помнил, сколько это длилось, в том смысле, что сознание его словно сильно развели чем-то тягучим, едва тёплым, тошнотворно сладковатым. И от этого оно было мутной жижей, в которой все связные мысли и счёт времени просто потонули.
Он словно бы вдыхал что-то вязкое, не задыхаясь, но и не имея сил вдохнуть полной грудью – внутри чавкало это мертвые гнилое болото, струясь в нем вместо крови.
В какой-то миг слабая, вялая мысль о том, что особенно долго так точно не протянуть, Роррея даже несколько порадовала.
И вот в тот самый бренный час, как несостоявшийся менталист уже только было безразлично покивал собственным смертным прогнозам, ему вдруг стало легче.
А через мгновение – прямо почти совсем хорошо, ну, если, конечно, сравнивать с парой минут назад состоянием.
Эльмар даже подумал было прямо вот открыть глаза и оглядеть, в чем же это вдруг дело, и отчего внезапно так полегчало.
Но веки словно бы приколотили – их было ну никак не поднять.
Покуда он лениво рассуждал внутри себя на тему вероятных развитий событий, и так же вероятного исхода этих самых событий, при таком-то их развитии крайне неожиданном, вокруг сильно потеплело.
Демон Хаоса внутри него заворочался и заухмылялся радостно, почуяв столь вожделенное тепло.
Но почти тут же Эльмар уразумел, что все стало лучше только временно, и просто очевиден факт, что в весьма и весьма обозримом будущем ему станет в разы хуже, совершенно точно по задумке тех садистов и изуверов, что правили бал в Цитадели.
Потому что она заговорила с ним. Её голос, близкий и горький, просыпался солью на те раны, что так беспомощно и больно ныли, с того самого момента, как он услышал её сорванные, безутешные рыдания за стенкой того походного каземата, в котором Эльмара увезли из Виселиц.
– Ива – сухо, морщась от кислой горечи в горле, просипел Роррей, печально понимая, что это лишь иллюзия, и её, слава всем богам, тут быть просто не может – Монгрен...
– Не могу понять, мне лестно, или я оскорблён – как-то уж совершенно нежданно ответил ему ещё один голос, который Эльмар признавал безошибочно и мгновенно – Монгрен эээээ....скоро вернётся. Она сидела возле тебя, но вынуждена была временно отлучится.
– Ну что за ненормальные выродки – мысленно подивился вредительской изощренности местных карателей Эльмар, морщась от голоса самого господина ректора, чтоб ему пусто было!
И не то, чтоб Роррей таил зло на его милость за то, что тот, с каменным лицом и изловленными бровями, зачитал в недавнем прошлом Эльмару смертный приговор, нет. Коль уж на то пошло, и справедливости ради, стоит отметить, что милорд Сантаррий долго тряс своего адепта за шкирку в попытке уговорить его посодействовать следствию.
Больше других воспоминаний о своём не столь продолжительном, но точно весьма бурном и полнокровном знакомстве с его милостью, Роррея терзало воспоминание необъяснимой, осторожной нежности, с которой коварный оборотень касался волос спящей дамы сердца самого Эльмара.
И вот теперь, когда бывший отличник магического курса эммммм, ну, больше никакой и не отличник, и все в том же духе, его крохотная синеглазая заноза осталась на попечении этого непонятного типа героической наружности. Да, именно так, милорд Сантаррий, треклятый оборотень сероволосый, импозантен и заботлив. И богат, и вообще!
Его Монгерн совершенно точно должна жить счастлива. Но никто не совершенен, в самом деле, и Эльмар Роррей предпочёл бы не иметь перед собственной смертью ни единого соображение о том, кто впоследствии её счастье составит.
Светлые боги, ну да хоть бы не знать, как этот осчастливливатель одиноких девиц будет выглядеть!
Не совсем ясно, в какие страшные дебри завели бы Роррея эти несколько неуместные на пороге смерти размышления, если б его в этот миг не потрясли крепко за плечо.
– Роррей, ты не смей мне тут преставиться, мы тебя не в этих целях спасали! Сейчас залеплю по уху, и считай, что о намерениях я заявил!
Это прозвучало так идиотски -недостаточно – кроваво и жестоко для пыточных приёмов, что Эльмар даже разлепил-таки веки во вполне понятном недоумении.
И уставился на милорда Сантаррия, во плоти.
Роррей не поручился бы за трезвость своих выводов относительно реальности присутствия господина ректора тут, в этот самый миг. Но давешние ревностные размышления о том, какого рода поползновения может его милость предпринять по отношению к Монгрен, распалили полудемонического отпрыска весьма страстной от рождения мадам Роррей до определённого предела. Поэтому он счёл уместным посчитать милорда настоящим, чтоб хотя бы так получить возможность высказать, наконец, свои подозрения самые нехорошие. Напоследок уж высказать, все совершенно!
– Она вам в дочери годится! – зашёл опальный староста магов с самого очевидного, и даже вознамерился вскочить с чего-то тёплого и гладкого, на чем, как оказалось, он возлежал.
– Да неужели? – сухо ответил фантом, продолжая выглядеть все так же правдоподобно, хотя и несколько непривычно в силу расхристанности костюма и потрепанности всего внешнего вида в целом – А я-то и не знал, милорд Роррей. Желаете памятный штамп за невиданную смекалку? Или покамест обойдёмся печеньем?
Эльмару почудилось, что где-то грянул гром и сверкнула молния, потому что невероятно, чтоб пыточных дел мастера додумались показать ему, в измывательских целях, подобную ахинею. Абсолютно невозможно, хотя и в меньшей степени невозможно, нежели всамделишное присутствие тут его милости, лорда Сантаррия.
