Текст книги "Университет Трех Виселиц (СИ)"
Автор книги: Валерия Лис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)
В полумраке какой-то неизвестной комнаты тлел огонь в камине, и сонное тепло укутало меня с ног до головы, совсем.
Он опустился со мной на руках на что-то, наверное, диван, и уперся подбородком мне в макушку.
– Вы ведь меня звали – слабо и дремотно проговорила я, едва ворочая языком – долго звали. Вот я и пришла.
– Я знаю, бусинка – мягко ответил он мне, и его волосы коснулись моей голой руки – обещаю больше так не делать.
Его голос был где-то у меня под кожей, стелился плотным туманом горячим, ворочаясь внутри, словно огромный, добрый зверь.
– Скажите мне – я сомкнула совсем уже глаза, засыпая – я ведь вас знаю, правда?
Он повел подбородком по моим волосам.
– Ты меня знаешь, Ива. Конечно, знаешь. А теперь спи.
Утро наступило немилосердно и ошеломляюще. Потому что, стоило мне открыть глаза, как я тут же твердо уверилась, что сплю не в своей родной комнате, и никакая Анри сейчас не начнет греметь чашками и ложками прямо у меня над ухом.
Высокий потолок цвета свежих сливок. Гладкие спокойные стены, оттенка темнее, почти в беж, теплые на вид, деревянные панели, тяжелые матовые шторы. Ну уж никак не наше обиталище терпеливых.
Я зажмурилась, сосчитала до десяти, и опять открыла глаза.
Потолок и стены с панелями никуда не делись. Что навело меня на ряд вопросов. С которыми я решила погодить ровно до того момента, пока отсюда не выберусь, хоть и обстановка тут прекрасная, что сказать.
Аккуратно спустила ноги на дивной красоты и нежности ковер. Ноги мои скрылись в ворсе.
– Проснулись, Монгрен? – вежливо спросили где-то позади меня, и я тут же поспешно упала обратно, не совсем, правда, понимая, с чего вдруг. Вряд ли мне удастся теперь убедительно изобразить глубокий сон.
– Господин ректор? – не менее вежливо спросила я в ответ из подушек, которые тут имелись в количестве куда больше одной. Ничего нелепее и вообразить себе нельзя было, однако же голос ректорский я узнала мгновенно.
– Господин ректор – согласился он – а вы, Монгрен, осведомлены о том, что склонность к сомнамбулизму имеете?
–К чему, простите? – как и прежде, не вставая, спросила я с интересом.
– К бессознательным блужданиям во сне – пояснил он мне деловым тоном – Вставайте, рассвет уже миновал, у вас я не думаю, что есть отвод от занятий.
Я прекрасно помнила, что никаких отводов у нас вообще не бывает. А уж по четвергам – и подавно. Разве что только скоропостижная смерть.
И с огромной радостью встала бы сей же миг. Но была у меня на данный момент небольшая трудность.
– А...ээээм – или две сложности, вот я же не перестала при ректоре мычать, что за напасть?
– Запасной комплект форменной одежды ждет вас на том стуле, который ближе к постели – прохладно поведал мне глава нашего Университета.
– Господин ректор – спросила я, по всей видимости, не проснувшись еще окончательно. Ну, или все еще в приступе бессознательных блужданий, или как их там – А как вас зовут?
Он помолчал, не знаю уж, что он там делал, существует вероятность, что стоял и был потрясен моей наглостью и глупостью.
– Лем Клемор Сантаррий – голосом он удивления не выказала, но это было и неудивительно – вам нужно позавтракать перед выходом. Мне не улыбается вновь с вами возиться, при всем уважении, госпожа адептка. Вступление в должность – а я только и делаю, что поднимаю вас с пола, или с земли. Поэтому поешьте, завтрак в столовой. И прекрасного дня.
Ответов и оправданий моих господин Лем Клемор явственно не желал, поскольку тут же прекратил не только говорить, но и стоять в дверях. Я это проверила лично, вывернув голову, как могла, и проем дверной оказался пуст.
Вот не задалось знакомство наше, с первой минуты. Теперь можно только смириться – и топать на лекции.
Точнее, не лекции. Совсем...не лекции.
Слава богам, опоздание меня миновало. На ходу жуя огромный бутерброд, я внеслась в пыточную, но магистра Катия на месте не было – значит, можно было прекратить мандражировать, и не откусывать более от бутерброда огромные куски в спешке.
С тоской и смирением, как должно, я посмотрела на дыбу в центре залы. Вздохнула – и побрела переодеваться.
Магистр Катия, руководитель отделения телесных практик. Едва ли не единственный наш преподаватель, направленный по распределению, и горячему личному желанию.
В чем была суть этих самых телесных практик, и мудрости, которую нам надлежало постичь под чутким руководством магистра?
Боль – она одинакова для всех.
Это если кратко.
А если вспоминать долгие, обстоятельные лекции магистра Катия, которые он со вкусом проводил, покуда мы, стиснув коллективно зубы, висели на растяжках и дыбах, нам жизненно необходимо было запомнить раз и навсегда – никакое происхождение, никакие регалии и состоятельные родители-покровители, не спасут, если вдруг в один не очень счастливый день тебя поймают при исполнении – и поволокут в настоящую пыточную. Что со шпионами и пройдохами проворачивают во все времена. Тьфу-тьфу-тьфу, три раза по дереву, разумеется, но все же, если вдруг что – именно там и наступит момент, когда его, магистра Катия, мы вспомним с нежностью и уважением.
Уж не знаю, что там и как с пыточными настоящими, и чем они отличатся от нашей. И проверять не желаю совершенно. Но вообразить, как с нежностью размышляю я о магистре – это было что-то из области невероятного.
Исполинского роста, лысый, как колено, но с невероятной лины и густоты ресницами, магистр был чуть ли не самым известным имперским палачом в бытность свою 'в миру', как он любил говаривать нам доверительно, оттягивая ноги к голове через спину очередному страдальцу адепту.
Потому, наверное, и знал предмет свой настолько идеально, что после его практик телесных у нас не было больше ни одной лекции в Университете, и ни одной связной мысли – в голове. Ни один из профессоров наших, ни одной кафедры, не тешил себя надеждами добиться чего-то от адептов после мастерских классов магистра Катия.
– Монгрен – пророкотал магистерский бас – пять кругов в разминку, и на седьмую растяжку!
Я, показательно сложив руки, кивнула – и потрусила бодро по залу, пристроившись в хвост уже бегущих.
– Немощные мои – громогласно прогудел мэтр Катия – сегодня у нас высокие гости. Открытое занятие, еж мне в печень, так что кто посмеет ныть – впоследствии крупно пожалеет. На снаряды!!
Все угрюмо молчали, ибо мало кого миновала в то или иное время стезя магистерского воспитательного гнева. Я, к примеру, была окунаема зимой в прорубь, с головой, которую, самолично магистр, мирно удерживал в ледяной воде, отсчитывая громко время. Помнится, рекордов новых я в тот раз не установила – не осилила, но очень ясно запомнила, каково это – почти что помереть от отсутствия воздуха, почти что во льдах. Ну и провалялась после в горячке, прекрасные дни, наверное, были, не помню ничего о них связного. Только бредовые сладостные видения Анри на белогривом скакуне неземной красоты, и как подъезжает она галопом к ложу моему, и почему-то именно скакун этот молвит мне голосом человечьим: 'Если ты сейчас зубы не разожмешь, я тебе их выбью, ровно под ложку!'. И еще, неясно, с какого перепугу – Роррей, с крыльями и мрачными глазами, сидит в темноте на подоконнике нашем, и глядит на меня тяжело, но хоть без коней, и ничего выбить не грозиться.
Горячечное безумие.
Мечтательно прикинув, что тогда, выходит, я почти две недели металась в бреду, отчего не посещала лекций и практик, и оббежав положенный пятый круг, я полезла привычно в растяжку.
Магистр бодро закрепил мои ноги-руки в браслетах – и закрутил задорно ручку катушки, понимая меня в воздух повыше, лицом вниз.
– Все? – зычный глас бывшего палача заставил меня вздрогнуть, от чего конструкция растяжки тоже чутко сотряслась.
– Все – нестройно и без задора ответили висящие там и сям мы. Мэтр Катий обозрел картину телесных практик в исполнении, и цокнул языком неопределенно.
– Втянули животы! Я к фаворитам. Вернусь, вероятнее всего, уже с надзирательной делегацией. Не ржать, как кони! В особенности ты, Венлей – магистр угрожающе насупил брови, глядя на праздного, как всегда, Венлея.
Тот умудрялся даже в полном продольном шпагате висеть – и с глумливым лицом.
Но на магистерские насупленные брови кивнул тут же и с достоинством.
Магистр ее раз осмотрел нас, кивнул сам себе – и отправился в зал фаворитов. Я мысленно пожелала Анри успехов, и всего наилучшего. Мавок магистр не жаловал особенно, пусть даже неполнокровно это были мавки. Имелось на сей счет предположение, что неспроста он к ним так неприязненно, однако просветить нас в этих мыслительных блужданиях мэтр Катия не спешил.
Седьмая растяжка, пользуясь оборотом бывшего палача, учила нас правильно вести себя, если вдруг над головой нависла перспектива быть привязанным за руки-ноги к седлам двух горячих скакунов, настроенных нестись в стороны противоположные друг от друга. Мне всегда казалось, что в таких пикантных ситуациях отменная растяжка и гибкость могут пригодиться, конечно, но вряд ли надолго. И ситуации вполне могут не спасти в конечном итоге.
Но магистру, разумеется, было виднее, опыт колоссальный его с моим был не сравним никак.
Я поглядела со скуки вниз. И нового ничего не увидела, что тоже было вполне предсказуемо. С каких радостей магистр опасался непрестанно, что мы примемся ржать, как кони? Веселье сомнительное, в растяжках висеть, кто в какие стороны. Палачи эти, и мор их странный...
Протяжно и длительно заскрипела дверь, и пред наши утомленные очи явился наш наставник, и не один, а в компании.
В компании господина ректора, надо же, какая приятность неожиданная.
Я покраснела мгновенно и вплоть до пяток, кажется, припомнив тут же все глупости, которые плела Анри про всяких там чувственных ведьмаков. Ну и то, что совсем недавно продрала глаза прямо в ректорском доме, умудрившись явиться туа в бессознательности. И бутерброд его изготовления съела, не поморщилась. Хоть он и намекал мне тонко, что утомился уже от моего присутствия, а я все маячу перед глазами господина Лема Клемора, или как там правильно?
Вот сейчас не моя вина абсолютно, что я буквально болтаюсь у него над головой, но глядит он на меня очень злобно. Ну как с ректором можно спорить? Не станешь же сейчас объяснять ему, что это ж он сам пришел, а у меня тут занятие, по расписанию утвержденному.
Поэтому я постаралась застыть, как только способна была, и уставится бездумно в пол.
Семенящая вслед за господином главой всея нас секретарь ректората поправила свои букли, и наморила нос.
К какой расе принадлежала госпожа Матильда – не знал никто. Была ли магиней? Кто ее разберет. Что получалось у нее отменно – так это частить нас, нерадивых и неблагодарных, на все корки, стоило только ступить на порог ректорской. Причин особенных мадам, или мадемуазель, неизвестно, не искала. Пришел – получи нагоняй.
Вот и сейчас, осмотрев наши конструкции и вывернутые во все стороны Всемирья ноги, госпожа секретарь пришла в негодование.
– Мэтр Катия, и это третий курс? Почти что четвертый?! Вы по особенной какой-то причине их жалеете? – голос госпожи Матильды заплясал под потолком, и мы, не сговариваясь, поморщились слаженно, всем курсом. Венлей, не попадающий под обстрел прямого обзора секретарских крошечных глазок, собрал губы уточкой, и сощурил немыслимо глаза, мгновенно напомнив мне секретарские коронные гримасы. Я постаралась сохранить серьезность, но все ж дрогнула чуть губами.
– Монгрен, вам чрезмерно весело? – проверещала, мгновенно заводясь, госпожа секретарь, и засверлила меня глазами, напомнив мне чем-то свирепого поросенка.
– Никак нет, госпожа Матильда – утробно ответила я, поскольку сдерживать веселье с прилившей от висений в таком положении кровью к лицу было не так-то и просто.
– На всякий случай посетите меня после практик, я найду вам достойное занятие – взвизгнула госпожа, свирепея отчего-то ее сильнее.
Магистр Катия явственно наморил все лицо, и даже лысину. Не любил наш палач, когда в ведомстве его распоряжались его собственными пыточниками, ох, не любил. А тем более – какая-то тут пришлая мадам секретарских мастей.
Зуб даю, никакая она не мадам. Точно мадемуазель. Оттого так быстро в бешенство приходит. Пользуясь рецептом Анри от всех хворей – мужика бы нашей госпоже -властительнице приемной.
Я только было открыла рот, чтоб отрапортовать, не про мужика, разумеется, а про то, что прибуду, едва только довишу тут положенное время, как господин ректор, прекратив сумрачно рассматривать нас всех поочередно, внезапно повернулся к своему секретарю.
– Прошу простить меня, госпожа Матильда. Напомните мне, будьте добры, какие именно обязанности вы исполняете при вверенном мне заведении?
Наступила такая оглушительная тишина, что можно было услышать, как скрипят тихонько наши растягивающиеся связки.
Мадемуазель контужено поморгала, и с ответом замешкалась.
– Прошу вас, на будущее – господин глава вверенного ему заведения посмотрел в сторону ухмыляющегося не совсем украдкой мэтра Катия – предоставьте воспитание воспитателям, им именно за это назначено жалование. И к завтрашнему утру я ожидаю от вас отчет по дисциплинарным взысканиям по курсам от первого по третий. За последний год, будьте добры.
Венлей прикрыл глаза со счастливым видом. Поскольку, если господин ректор не шутит, работы мадемуазель Матильде только что прибавилось так ощутимо, что впору просить об увольнении.
Госпожа потрясенно кивнула, и никаких ремарок себе более не позволила, молча притулившись у одной из дыб.
Необъяснимо раздражающийся все более, господин ректор проследил за тем, как раскачивается мерно над его головой толпа адептов в диковинных положениях, и лицо его очень явственно потемнело. Он бросил на меня снова злобный взгляд, словно повинна во всем этом была именно я – и кивнул мэтру Кати отрывисто.
Ничего не провозгласив в духе 'Трудитесь, и воздастся вам!', как это всегда делал покойный мэтр Мариус, он грозно глянул на госпожу Матильду, и развернулся к дверям. Госпожа поспешно посеменила за ним.
– Всем доброго дня, господа адепты. Магистр, мое почтение.
Мы обалдело и, снова весьма слаженно, уставились в спину главы Университета.
– И вам доброго дня, господин ректор – робко и очень тихо пробормотал один из наших редких вампиров, Эллий, висяий едва ли не вниз головой возле онемевшего на редкость Венлея.
За ректором закрылась дверь, едва не хлопнув игриво мадемуазель секретаря по неким местам, поскольку госпожа Матильда рванула за начальством буквально по пятам, наверняка задышав ему преданно в спину. Вывод об окончании открытости текущего занятия напрашивался сам собой.
Магистр Катия задумчиво на дверь поглядел. И потер бровь.
– Еж мне в печень! – провозгласил басом Венлей.
– Венлей! – мэтр тут же насупился лысиной, и сощурился угрожающе – На дыбу!
Магистр менталист, лорд Флинмейрер, едва переступив порог ректорского кабинета, тут же проклял этот день. Поскольку, лишь взглянув на диковатое лицо нового начальства, сразу обрел понимание – аудиенция затянется надолго.
Господин новоприбывший ректор шагал нервно по кабинету взад-вперед, и волосы его были изрядно всклокочены. Магистр, присмотревшись внимательнее, подумал, что в не столь отдаленной юности этот ныне глава учебного заведения выглядел в точности так же, когда не умел совладать со своим горячим оборотневым темпераментом.
Завидев подчиненного, господин ректор встал резко посреди кабинета, и поглядел на лорда диким взглядом.
– Они висят на дыбах!
Профессор ментальных наук мрачно посмотрел в стену, на которой торжественно изволил висеть портрет первого ректора и основателя Университета, лорда Конна Виселия, которому сие учебное заведение было обязано и своим существованием, и, неким косвенным образом, аналогиями с виселицами.
– Висят – ответил маг как можно более спокойно – и не первый год. А что тебя удивляет? Это ведь не пансион благородных девиц. И, уж прости за прямоту, тебя смущает, что они все висят? Или кто-то конкретно?
Оборотень тяжело поглядел на мэтра.
– Я, лорд, теперь ваш начальник – лорд ухмыльнулся в ответ – и, хоть вы некогда и изволили меня розгами лупить, злопамятным не буду, но вот за такие уточнения...
И тоже ухмыльнулся.
– Клемор – маг расположился с удобствами на посетительской аттаманке – поясни мне, ради всех богов, как тебя угораздило?
Оборотень даже и не стал уточнять, о чем магу желалось вести речь, потому как понятно было и так.
– Решением Его Величества мне милостиво разрешено было вернуться из ссылки. При условии, что я возглавлю Университет на определенный промежуток времени. В связи со скоропостижной смертью лорда Мариуса.
– И о каком же промежутке речь? – Флинмейрер заиграл бровями и, кажется, даже ушами пошевелил.
– Пока не будет найдена достойная во всех отношениях кандидатура – оборотень насмешливо поиграл бровями в ответ.
– То есть, пока кто-то достаточно знатный или богатый не слетит внезапно с катушек, и не укокошит в тронном зале, на глазах Его Величества, какую-нибудь слишком настырную фрейлину, например?
Господин ректор хмыкнул непочтительно и пожал плечами.
– Мой опыт в прохождении собеседований на должность, подобную этой, не так обширен. Потому тенденции уловить не успел.
Лорд менталист как можно деликатнее покашлял, и очень внимательно посмотрел в лицо своего некогда столь норовистого воспитанника.
Лем Клемор Сантаррий, один из двух обожаемых сыновей лорда Сантаррия. Талантливый некогда мальчик, продвинувшийся по стезе ментальной магии на редкость далеко, как для оборотня. В свое время именно о нем подумывали при имперском дворе, когда речь заходила о достойном преемнике магистра.
До поры, до времени.
– Просить тебя оставить истории эту былую в прошлом, как я понимаю, не имеет смысла?
Оборотень, перестав ухмыляться, посмотрел зачем-то на входные двери.
– Расскажите мне о ней – твердо попросил, и уселся тотчас же за стол. Магистр утомленно вздохнул.
– Ну а что рассказать? Не магичка. Милая девочка, но учиться лишь тому, что ей кажется интересным. За что неоднократно была наказана, в преимуществе своем теми преподавателями, чьи предметы интересными Ива не считает. Заранее тебе скажу, и попрошу вести себя подобает твоей должности, магистром Катием была почти утоплена – маг выставил перед собой растопыренные ладони, углядев нечто угрожающее в облике своего собеседника – сейчас, как видишь, жива-здорова. Меня лично порой ставит в тупик то, что Ива все больше тихая, порой даже чрезмерно робкая, до раздражения. И вдруг может явить себя со стороны столь...неожиданной, что не знаешь, что и подумать.
– Например? – оборотень, продолжая хмуриться, подпер подбородок кулаком.
– Ну, скажем... – менталист потер бровь мизинцем, и ухмыльнулся – как сопроводитель-сыскарь, она допущена к реагентам в лаборатории веществ. Понятия не имею, как она это делает, и за руку поймать никому ее не удается, но, гм... ты же знаком уже с магистром Витторио, с кафедры фаворитов?
Ректор только кивнул, сморившись чуть брезгливо.
Магистр Витторио был почти почтенным преподавателем этнических этикетов при кафедре фаворитов, и совершенно горячим породистым жеребцом – в собственных лихих фантазиях. Глаза его горели неутихающим огнем, стоило ему только ступить под сень прибежища юных соблазнителей и соблазнительниц Университета. Но, увы, к огромному сожалению магистра, приставать к адептам не позволял ни статут Университета, ни почтенный возраст самого образованного сластолюбца. Что не мешало ему изводить втихую воспитанников своими томными вздохами, намеками и, порой, даже попытками урвать один-другой поцелуй в качестве аванса за благосклонно проставленный зачет.
Это, разумеется, было омерзительно. Однако же, вполне терпимо – терпимо для Трех Виселиц.
Само собой, магистр всегда помнил, по какой скользкой дорожке бредет – потому через край не перехватывал. А то, что позволял себе – то оправдывалось неординарностью заведения учебного.
– Так вот, она регулярно, уже в течении года, наливает магистру какой-то реагент собственного изготовления. И в результате, каждый понедельник, на ректорской летучке, магистр Витторио падает ниц, стучит несколько раз красочно лбом в пол, и стенает слово в слово следующее – маг откашлялся, вытаращил скорбно глаза, и пробасил гулко – 'И да простят меня светлые боги, ибо грешен я, и грехом вожделения чресла мои опалены непозволительно и преступно!'. Очень собрание оживляет, я тебе доложу.
Оценив на ходу перспективы грядущей оживленной летучки, оборотень беззвучно шевельнул губами и недоверчиво качнул головой, несколько давясь смехом.
– И ни разу не поймали? За год?
– Ни разу – усмехнулся маг – и я совру, если скажу, что пытались поймать плохо. Ни схватить за руку не удалось, ни собрать антидот.
– А с чего вдруг такая уверенность, что это именно она?
Менталист немного нахмурился наново.
– В прошлом году магистр Витторио позволил себе некие вольности в отношении ее подруги и соседки.
– Какого рода вольности? – холодно поднял брови новый господин ректор.
– Исключительно словесные. Высказывания на тему причины, по которой эта барышня попала в нашу скромную обитель – сухо пояснил маг – причем в форме крайне...неприятной.
– Отказала, очевидно?
– Отказала, да. И мэтр повел себя, как и положено всякой истинной... скотине. Барышня выбежала, вся в слезах, и это была пятница. Твоя милая прелестница, по слухам, обнаружила подругу в истерике, утешила, как могла, а в понедельник, прямо посреди горячего обсуждения семестрового плана, магистр Витторио залился неожиданно слезами, и выдал нам покаянную о чреслах своих обожженных.
– Опаленных. И это все? Иву сразу сочли виноватой?
– Нет, ее не сочли. Я просто ну...менталист, знаешь ли... и совершенно случайно, клянусь, случайно...
Оборотень мрачно улыбнулся.
– И не сдал?
– Упаси, Светлая – лорд маг мечтательно и простодушно улыбнулся – с чего бы? Ментальные колебания не есть прямое доказательство вины. И она прокололась только единожды, к слову сказать. А уважаемый мой коллега там пылко кается, что я не в силах ему мешать продолжать эти начинания высокие. Не все ж ему запросто адепток в коридорах щипать, пусть хоть сожалеет.
– А этот твой...талантливый и многообещающий любимчик?
– Роррей? – с вялым удивлением переспросил маг.
– Роррей – оборотень задумчиво кивнул, припоминая подробности одного громкого скандала, связанного с некими чинами, оставшимися нынче при одной всего лишь руке.
– А что Роррей?
– Мне показалось, что...
Маг закатил глаза.
– Ты прямо как наседка, Клемор. Умерь свой пыл, она адептка, и многое еще ожидает барышню в этих стенах. Вплоть до назначения, сам знаешь.
Отвечать на это справедливое замечание оборотень не счел необходимым. А магистр, говоря откровенно, ответа этого особенно и не ожидал.
– Ива!!
– Отстань, Анри.
– Вставай, Ива!
– Не встану.
– Я тебя водой сейчас окачу!
Я потерла мученически глаза, и кое-как, кажется, даже их разлепила.
– Анри – мавка в сумраке выглядела на редкость бледной, но решительной – Ты ополоумела? Который час?
– Почти четыре утра – речная дева коварно хмыкнула – А чего ты недовольная такая? Ты же вчера, ежели словам твоим верить, точно в такое время встала – и отправилась на прогулку раннюю, рассветы встречать!
Набраться духу для правдивого рассказа о том, как разлепила глаза в ректорской опочивальне, я так и не смогла. А злопамятная Анри моему невнятному мямленью о красоте просыпающейся природы ранним утром не поверила, судя по тому, что не поленилась в такую рань безбожную подняться.
– Ну так я не упомню, чтоб говорила, что нынче это станет традицией моей любимой – огрызнулась я вяло, потому что голова моя упорно липла к подушке и сны все пытались мне сниться.
– Чего ты там бубонишь? – прошипела мавка угрожающе – Ты послушай лучше, вон!..
Я открыла один глаз, чтоб пронаблюдать, про какие 'вон' речь ведется. Анри с дурацки-таинственным видом махала одновременно и головой, и рукой в сторону окна.
Кое-как поелозив головой по подушке, я обратила один глаз в окно послушно. Ну и отчасти потому, что она же все равно не отцепится.
Там была серая темень, уже не ночная, но и совершенно точно не утренняя.
– И чего я там не видела? – тяжело спросила я, собираясь мавке насыпать угроз сейчас же, но та сделала глаза блюдцами, и зашипела почище змеи.
Я запнулась словами, и умолкла на минутку, а за окном что-то очень нехорошо заскрипело. Затихло – и опять заскрипело.
Словно кто-то скреб когтями каменную кладку стены.
Мавка, неистово кривясь, начала мне без слов что-то там артикулировать, тыкая азартно пальцами в окно, словно я и без ее водевилей этих не поняла, что там точно кто-то есть. Махнув на Анри рукой, я сползла с постели. И аккуратно, самую только малость, выглянула в окно.
Картина, представшая моим сонным глазам, лишила эти самые глаза остатков сна тотчас, и я свесилась с подоконника уже в открытую, едва не вывалившись от изумления вниз.
На стене, аки живучая ящерица, висел...Роррей.
И если само по себе, учитывая опыт моего с Эльмаром общения, это было еще куда ни шло, не так уж и странно, то компания, в которой он тут висел, изумила меня до самых глубин души.
Рядом со мной ахнула потрясенно истомившаяся жаждой подробностей мавка. Распластавшись по стене, Роррей буравил меня глазами, цепляясь немыслимо за выступы каменной кладки. А в ногу ему намертво вцепился небольшой, но очень основательный и солидный на вид голем. Половина голема, примерно эдак по пояс, скрывалась в раскрытом окне, что располагалось прямехонько под нами. Если память мне не изменяет, там проживали шестикурсницы, натуральная мавка и две магички, одна из который, кажется, была какой-то родственницей орочьего племени в пятом колене.
Голем стискивал ногу будущего дипломированного мага зубами, потрясая изредка лобастой головой, и тащил его настойчиво в окно. Роррей, весь запыхавшийся и взмокший, отчаянно сопротивлялся этому недвузначному приглашению, и тряс в ответ захваченной ногой, царапая камни, и скрипя громко зубами.
Пытаясь удавить гомерический хохот где-то в глубине собственного горла, я вывесилась еще ниже, едва не валясь с подоконника прямо на голову големовскому пленнику.
– Утро доброе, господин Эльмар – Роррей мрачно засопел – А вы почему в женском общежитии в неурочный час?
Мавка возле меня, вся сияя, как начищенный новый таз, умудрилась свеситься еще ниже, поражая меня такими умениями.
– Не мог отказать такому настойчивому приглашению – прошипел староста магов, шкребя когтями оглушительно – Руку дай, Монгрен.
Не могу сказать, что мне очень уж хотелось.
– Это еще на кой? Лезь в окно вон, гляди, как ждут!
Роррей аж лицом потемнел.
– Монгрен, дай руку.
– И не подумаю – я пихнула предостерегающе мавку в бок – И она тоже не подумает, не надейся! Что, и этих девиц в бане запер, да?
– Никого я не запирал в банях, кроме тебя, дурр-р-ры.
– А ты больно умный – пропыхтела я оскорблено, и хотела было уже руки торжествующе на груди сложить, но вспомнила, что с подоконника вишу, и не стала – Вот и вырывайся из тенет любви этой сам!
– Монгрен – проскрипел Эльмар – Они мне налили 'Тишины', и я вот зуб да, что это был покамест только аперитив.
'Тишину' у нас использовать строго запрещено было, поскольку, если маг был не та уж и силен, реагент мог остановить запросто сердце вместо временного ослабления магических способностей. В особенности, если не угадать с пропорциями, к примеру.
– Светлые боги – охнула мавка. А я, сама не знаю, отчего, поверила ему как-то сразу, и руку протянула.
Но не тут-то было. Едва только голем усмотрел, что жертве нагрянула хилая подмога в моем лице – заупирался и головой замотал с новой силой, а лицо Эльмара на мгновение перекосило. Батюшки, это ж он его зубами же за ногу! И, коль Роррей под 'Тишиной'...
– Анри – проскрежетала я – нужна помощь! Тащи срочно простынь! И воду в тазу! Заводи свои мавьи песни!
Анри замешкалась на мгновение, поглядев на меня с недоумением, а потом яростно закивала, и соскочила с подоконника резво, толкнув меня весьма оутимо при этом. За спиной загремел очень звонко тазик, а немного погодя пред очи мне явился край простыни.
Свою ведь не взяла, мавка, мою подсовывает!
Я кое-как извернулась, обмотала руку Эльмара наглухо, и вцепилась в запястье поверх узлов.
– Анри, тащите!
Мавка где-то там, за мной, затихла на пару секунд – и запела тихо, протяжно, ласково, волнительно... Взывая своей тягучей песней к силам великой Матери Воды, прибежиа и родительницы всех речных дев.
Раздался какой-то плеск, и простынь, дрогнув, как натянувшийся канат, медленно поползла назад, волоча с собой Роррея по стене, как куль с мукой.
А за ним – цепкого голема, который никак не желала расстаться с собственным трофеем.
Я, пыхтя, сползла с подоконника, слепо шаря ногами по полу, и подумалось мне внезапно, что вот оно, вот. Падение последних редутов перед злобным ликом врага. Своими же руками Эльмара в комнату свою тащу, кошмар.
Лик врага как раз показался уже очень отчетливо, и даже лбом в подоконник уперся. И раз – ухватился за него рукой. И сразу же почти – второй.
Я разжала пальцы, и покачнулась на пятках. И тут же рванула опять к окну, потому что голем же никуда подеваться не изволил, так и висел на рорреевой ноге.
– Кыш! – никакой реакции, только головой опять потрясает, как злобная псина, вцепившись в кость – Кыш, кому сказала!
– Он классический голем, а ну погляди? – официальным голосом вопросила мавка из глубин нашей не столь обширной комнаты.
– Чего? – я повернулась – Классификация? Самое время!
– Ну вот дура! Если классический – то он же глиняный! – мавка постучала себя по лбу кулаком, намекая на мои весьма прискорбные пробелы в образовании.
– Я давно это говорю – счастливо поведал нам пленник классического голема, подтягиваясь на подоконнике повыше, и приживая одновременно простыню под рукой сильнее.
Анри заглянула в свой тазик. Небольшой, но очень действенный водоворот крутился в нем, наматывая простыню с приколотым к ней вместо якоря Эльмаром, как лебедка. Мавка прикинула на глаз, сколько старостиной стати мы уже высвободили и втянули таким макаром на подоконник.
Увиденное деву удовлетворила, потому что она очень неожиданно сунула в водоворот разжатую ладонь.
Тот мгновенно стих, и простынь тут же обвисла.
Роррей дрыгнулся резко, и вцепился в дерево подоконника, и забарахтался с новой силой, утратив внезапно поддержку водоворотную.
Мавка схватила таз, оббежала меня – и выплеснула воду, без всяких там песен и пассов, на голема. Ну и на Роррея, получается, тоже ее выплеснула.
Я чуть не растянулась на полу – так спешила поглядеть, чем же все это обливание обернется. Но зрелище одержания победы над глиняным противником оказалось вовсе не зрелищным.
