Текст книги "Чужая осень (сборник)"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 51 страниц)

– О, кум, – заорал мне с телеги мужик, и стало ясно, не такой он уже пьяный, просто весело человеку после набега, а я ни на бригадира, ни на мента при всем желании не похож даже в потемках. – Ты откуда такой красивый? Случилось что?

– Понимаешь, с городу приехал до соседнего села, – выламываю себе язык, чтобы мужик лучше меня понял, – баба у меня там, мать ее. А тут мужик ее откуда-то взялся, мать его. И пришлось в общем, это дело…

Мужик сразу почувствовал ко мне симпатию. Такой метод общения я взял на вооружение давно. Как-то спешили мы с Сабиной в театр, а нас мент затормозил. Вспомнил я, что изо всех документов при себе у меня только верный нож с выкидным лезвием. Не станешь же объяснять постороннему человеку: документы остались дома, потому что Сабина постоянно норовит меня до склероза довести. Выскочил я тогда к менту и горячо зашептал на ухо: «Брат, тут такое дело. У меня баба в машине, а ее муж через два часа с работы придет. Мы ж еще с ней успеть должны». И все. Мент тут же толкнул меня в плечо и заметил: «Езжай скорее». Почему-то все мужчины страшно радуются, когда кто-то чужих жен употребляет. Из солидарности, наверное. Или чтобы убедиться – не у них одних рога выросли.

Как бы то ни было, пьяный мужик аж просиял после моих слов. Его улыбка и без очков видна была, до того это сияние выдавало высшую степень восхищения и одобрения моих действий по поводу чужой бабы.

– Молодец, кум, – заметил мужик и тут же полюбопытствовал: – а в каком селе эта баба?

– Ну тут, это, рядом…

– Петровка?

– Во. Петровка, мать ее.

– А… а улица какая?

– Э, не, кум. Это коммерческая, тьфу, любовная тайна, мать ее тоже.

Мужик громко заорал:

– Та сидай рядом. Давай выпьем.

Я с удовольствием запрыгнул в телегу и лошадь снова двинулась вперед неторопливым шагом. Мужик протягивал мне бутылку, заткнутую куском скрученной газеты. Вот где котина или моя бумага повышенным спросом пользуется. Я сделал добрый глоток жидкости, способной заставить свалиться с телеги одним только запахом, и вернул бутылку хозяину. Давно не приходилось видеть, чтобы даже к французскому коньяку припадали с таким удовольствием, которое удалось разглядеть на морщинистом лице попутчика.

– Тут я слышал, шо стреляли…

– Та тут, кум, кажную ночь палят, – не переводя дыхания, поведал колхозник, оторвавшись от самогона. – С города приезжают и на машинах за зайцами с фарами по полю гоняют. Пидарасы. Раньше хоть управа какая была. А счас… Бензина нема, соляры нема, так что нечем за ими гонять. А у них, кум, все есть. Ружье раньше восемьдесят рублей стоило и никому оно не надо. А теперь – миллион. И у кажной собаки есть. Кум, давай выпьем…

– Давай, кум. А чего это в поле, мать его, хата с железной дверью стоит?

– Так то ж магазин. Хотели мед на штаны с Америки менять. В поле строили, чтоб… Хотели меж двух сел… Все через жопу… А теперь, кум, ни штанов, ни меда. Даром Ройзман с тем магазином бегал. Ройзмана тоже нет… Хоть жид, а хороший человек был…

Я думал о том, что было бы неплохо доехать с мужиком до его хаты, умыться, по крайней мере. А потом решил: протрезвеет колхозник, и о таком свидетеле следствие только мечтать может. Тем более, есть вероятность, что поселковая милиция доберется сюда раньше, чем наши ребята.

– Ну, кум, – решительно спрыгнул я на ходу, – будь здоровый, пойду я, мать его. Шоше, – еле выговорил это традиционное для сельских мест слово, – рядом. Доберуся, как-нибудь.

– А баба хоть добрая? – полюбопытствовал на прощание попутчик.

– Капитальная баба, кум, – бросил я на прощание и побрел сквозь посадку через поле к трассе.

На трассе мелькали огоньки фар. Я прилег в кустиках, не торопясь выходить на дорогу. Через час, когда успел основательно продрогнуть, несмотря на то, что самогон давал о себе знать, в основном, вызывая голод, увидел, что по трассе движется машина на небольшой скорости. Мимо меня проехал «Ниссан» со знакомыми номерами, постоянно моргая фарами, хотя встречных машин не было.

Медленно пересекаю трассу, присаживаюсь на обочину и терпеливо жду, когда патрулирующая дорогу машина будет возвращаться назад. Моргающие в темноте фары приблизились после того, как я выкурил две сломанные сигареты. Поплотнее запахиваю плащ, держа на всякий случай палец на курке пистолета, направленного в кармане стволом вперед, выхожу на обочину и поднимаю руку.

47

Несмотря на небольшие проблемы, возникшие по дороге в авторемонтную мастерскую, я все равно до нее добрался. Пусть не на своей машине, которая теперь уже нуждалась в более серьезном ремонте, но как-то неудобно было перед механиком – я не привык заставлять людей ждать понапрасну.

Этот пункт обслуживания автотранспорта был открыт год назад. Принадлежит он лично моему коммерческому директору, и я, нагло используя свое руководящее положение в «Козероге», намекнул Рябову, чтобы служебный транспорт фирмы обслуживался там вне очереди. Мой подчиненный был вынужден согласиться, тем более, что на оплату его работников моя просьба сказывалась в одностороннем порядке. Исключительно в сторону увеличения гонорара механиков и слесарей за качество ремонта в сжатые сроки.

И хотя рабочий день тружеников авторемонтной мастерской завершился два часа назад, некоторые не уехали домой, а продолжали халтурить. В частности, автослесарь Воха, возившийся у подъемника с газосварочным аппаратом. К подъемнику был прикован худощавый человек, лет сорока пяти и, судя по его виду, он давно потерял дар речи, зачарованный работой рябовского коллектива. Во всяком случае, сознание он точно потерял.

– Володя, подойди ко мне, – попросил я, стоя на пороге, потому что не собирался показываться в таком импозантном виде всем специалистам по ремонту автомобилей, которые спокойно играли в карты в углу мастерской.

Воха даже не пошевелился.

– Воха, ты что, оглох, – несколько перенервничал я. – Зову тебя, а ты – ноль эмоций.

Ребята в углу тут же оторвались от игры, но Воха махнул им рукой – все в порядке – и подошел к двери.

– Вы почему-то назвали меня Владимиром, – заметил он, вытирая тряпкой окровавленные костяшки пальцев правой руки, – мое имя Андрей.

– А чего же тебя Вохой кличут?

– Фамилия у меня такая – Воха. Так что с детства все только и зовут – Воха да Воха. Даже клички, в отличие от других пацанов, не получил.

– Не печалься, Андрей, это не самое страшное в жизни. Кто там у нас такой красивый? Неужели сам товарищ Баранаускас пожаловал.

– Он самый. Из-за таких козлов…

– Продолжай.

– Честно?

– Честно.

– Если бы не такие, как он, я бы никогда не связался с вами.

– Спасибо за откровенность, Андрей. Только, думаю, ты себя обманываешь. Каждый, кто работает у меня, сперва тешит таким образом свое самолюбие. А потом привыкает. Понимаешь, я же двадцать лет назад сам был в твоем положении. Так что не ври себе – в твоей конторе, в основном, козлы и собрались.

– Я для другого шел. И причем сознательно. Думал, буду там, где нужнее.

– А ты и был там, где нужнее партии. Верный меченосец ордена воров и убийц. Можешь дуться на меня сколько влезет, но твои трудовые навыки о чем-то говорят. Вот ты оттуда ушел, а к нам пришел. И правильно сделал. Мы в борьбе за звания коллегам подножки не ставим и не считаем своим долгом гадить друг другу в тарелку. А ведь у тебя там карьера была бы невозможна без этого. Я так считаю. Наверное, друг от друга хоронились еще с большей опаской, чем от вражеской разведки. А как рухнула твоя контора, сколько же этих меченосцев по свету разбежалось. Секретами торгуют, в Турции рэкетом заправляют, словом, я тебе не священник. Отпускать грехи – не моя обязанность, Андрей. Ты получаешь столько, что даже подрабатывать не нужно, мой единственный долг перед своими людьми, чтобы они ни в чем нужды не испытывали. А теперь скажи ребятам, пусть прогуляются немного. И заодно необходима одежда, чуть чище, чем та, что на мне.

Воха подкатился к столику, за которым продолжали резаться в карты его подчиненные, что-то вполголоса скомандовал и, не закончив партии, ребята побросали карты, вышли на воздух через запасной выход. Вот это дисциплина. Мне бы так научиться Рябовым руководить.

Воха подошел ко мне; после лекции лицо рябовского подчиненного стало еще более хмурым. Ничего страшного, сейчас ты, паренек, о душевных терзаниях навек позабудешь.

– Два вопроса к тебе будет, Андрей. Баранаускас поведал, зачем он появился в нашем городе?

– Сказал, что руководство в командировку послало. Хотя у него документы на имя какого-то Братейко. Из секретного ящика.

– И все?

– Пока все, – подчеркнул Воха.

– Второй вопрос. Ты согласен стать заместителем Рябова, скажем, по коммерческой части?

Воха молчал. А потом ответил вопросом на вопрос:

– А почему об этом говорите вы?

– Решение кадровых вопросов – исключительно в моей компетенции, – подчеркнул я.

– Согласен, – односложно ответил Воха. И правильно сделал. Я принял бы предложение Рябова насчет его кандидатуры, в последнее время Сережа стал работать несколько медленнее. И не потому, что стареет, просто объем работы в фирме возрастает с каждым годом. Но я предпочел сказать о повышении Вохе совсем по другой причине. Теперь своим выдвижением он будет обязан исключительно мне.

– Ладно, Воха. Сейчас я умоюсь, а ты пока подготовь нашего пациента к беседе. Я сам с ним разберусь.

Пока я мылся под колонкой, Андрей приводил Баранаускаса в чувство. Вода на него почему-то плохо действовала, а нашатырь быстро заставил прийти в себя.

– Здравствуйте; Баранаускас, – тихо сказал я; он даже попытался подтянуться на связанных руках. Видимо, тревожится по поводу того, что за него Воха примется. Тем более, что горелку Андрей почему-то не выключил.

Баранаускас глухо застонал, и мне показалось – Воха немного переусердствовал. Но исправление ошибок подчиненных всегда входило в функции руководства.

– Какое зверство, – с печальным видом покачал я головой. – Товарищ Воха, вы будете наказаны в административном порядке.

Воха невольно прыснул коротким смешком, до того я правдиво разыграл сценку из его бывшей жизни. Один следователь – зверь, а другой – очень хороший. И хотя заключенный знает, что это все – игра, что завтра хороший может превратиться еще в большего зверя, он инстинктивно тянется к нему. Но Баранаускаса на такой дешевке не проведешь. Хотя он явно не понимает, в чьи руки попал. И Вохе хоть немного, но удалось сломать его. Иначе бы Баранаускас не прошептал:

– Кто вы такой?

Выдержка уже отказывает ему. Я прикурил сигарету, стянутую из пачки, лежащей на краю смотровой ямы, и ответил:

– Меня прислал Серов. Приснился ночью, весь в крови. И орал при этом громко – отбери у Баранаускаса мои пальцы. Или вы предпочитаете оставаться Братейко из секретного ящика? Так для Братейко есть только одна дорога – в этот самый ящик. С Баранаускасом я буду говорить по-другому. Вы меня понимаете?

Баранаускас молчал, видимо, пытался сообразить, кто послал меня. Он был в таком положении, что скажи что-то лишнее – и тут же сыграешь в ящик, даже если твоя фамилия вовсе не Братейко.

– Для того, чтобы вы кое-что поняли, – отбрасываю в сторону чересчур пахучую для меня сигарету, – скажу так. Я не контроль со стороны Игнатенко, ему сейчас не до жира. И не человек Городецкого. Вы ведь допускаете, что Городецкому ни о чем бы не сказала фамилия Серов. И больше того, я не из группы Управления Министерства безопасности по борьбе с терроризмом. Я – частное лицо. И прекрасно понимаю, зачем вы приехали в Южноморск. Цель командировки – убрать Городецкого. Только вот ваш приятель тоже не сидит на месте – он попытался сделать то же самое с Велигуровым. Принцип домино у вашей компании работает не в одностороннем порядке, что путает игру. Возможно допустить такое: несмотря на приказ хозяина, вы спелись с Городецким и вместе уходите за кордон. Но, признаюсь откровенно, это не больше, чем предположение. Догадываетесь о своей судьбе, когда вернетесь в Москву? Если только вернетесь, конечно.

Мне не удалось расшевелить Баранаускаса. Он по-прежнему молчал, лицо его, превращенное в кровавую маску, оставалось на удивление спокойным, только зрачки чересчур расширились. Возможно от боли.

– У меня мало времени, – высказал я свое основное жизненное огорчение. Сколько себя помню, столько выдаю эту фразу, причем без какой-либо натяжки. Время у меня всегда было на вес денег. – Так что правдивость вашего ответа – это путевка в жизнь. Я не говорю, что отпущу вас, это было бы наивным. Но ничего, и в зоне люди живут. Тем более в таких, которые вы понаделали для собственных сотрудников. А потом… Зятя Брежнева посадили, тоже мне, козла отпущения нашли, ничего – год-другой и выйдет. За ним еще побегают, чтоб товарищ Чурбанов работать в какой-то престижной фирме согласился. Так что, думаю, лет пять, вам больше не грозит. А если правильно себя поведете, иди знай… Все зависит от уровня «пения». В конце концов вы человек военный, а приказы не обсуждаются. Игнатенко все равно конец. Ему осталось только пулю в лоб пустить, если узнает, что вас взяли. Как Велигурова. Как Городецкого. Не переживайте, его тоже прихватят. Не сегодня-завтра. А вам что останется – только на Игнатенко все валить.

Взять того же Серова. Всем ясно, что вопрос его освобождения не в вашей компетенции. Так что решайте, времени действительно мало. Даю одну минуту. Если будете молчать, ровно через минуту вам отрежут палец. А потом, по очереди, остальные девять. Как Серову. Только пустой банки из-под пива здесь нет, так что пальцы зароют вместе с вами. К радости Игнатенко. Как-никак вы – свидетель. Воха, чем вы тут жесть режете? Время пошло. Осталось пятьдесят секунд.

Воха аккуратно поставил табуреточку возле подъемника, встал на нее, раскрыл резак по металлу так, что мизинец Баранаускаса очутился между ножей.

– Пальцы у него побелели, – человеколюбиво доложил Воха, – наверное, сильно больно не будет.

– Осталось десять секунд… пять… три… – честно отсчитываю время. Баранаускас по-видимому понял, что я блефую, не знает, всегда стараюсь говорить людям правду, какой бы она ни была.

– Ваше время истекло, – заметил я, и в это же время раздался дикий крик. По-видимому, Воха не совсем прав: когда у человека один палец отлетает в сторону, он все-таки чувствует страшную боль.

– Еще девять минут и можно приниматься за пальцы на ногах, – сухо заметил я. Не люблю этого, но страшные правила игры не мной придуманы и не мне их нарушать. Дай Баранаускасу волю, он бы людям не пальцы, а головы стриг. Как в былые годы.

– Кровь почти не идет, – доложил сверху Воха.

– Засекаем время, у товарища Баранаускаса не появилось желание ответить на мой вопрос?

Баранаускас с ненавистью посмотрел на меня, это и было его ответом. Я понял: обстриги ему Воха все пальцы – Баранаускас уже сумел убедить себя, что они ему даром не нужны.

– Знаешь, Воха, давай его пальцы оставим в покое, – заметил я. – Слазь. Если и сейчас промолчит – режь его яйца и все остальное хозяйство к чертовой матери.

Психологически ни один мужчина не может подготовить себя к такому повороту в жизни. Я не сильно удивился, когда несгибаемый Баранаускас заорал: «Стой!», как только Воха начал стаскивать с него брюки.

– Это уже лучше, хотя бы потому, что яйца подорожали в последнее время, – искренне обрадовался я тому, что Баранаускас избавил меня от той роли, за которую он получал хорошую зарплату. – Меня интересует, где и когда вы должны встретиться с Городецким.

– Гостиница «Море»… полдень… номер 202, – тяжко выдохнул Баранаускас.

– По-моему, вы что-то путаете, – мягко сказал я, – в этой гостинице Городецкий по нашим сведениям не бывает.

– Это его… место встречи… с информаторами, – неохотно выдавил Баранаускас, – законсервированное.

– Когда там Городецкий бывал в последний раз?

– Не знаю…

– А по предположениям?

– Активная работа с агентами… уже не ведется года три, – хрипло выдал Баранаускас.

– Значит ли это, что вы прекратили контакты с информаторами? – улыбнулся я, заранее зная ответ. Стукачи будут существовать, даже если на земле останется одно государство. – Другими словами, этот номер резервируется Городецким для экстренной связи?

– Да, – выдохнул Баранаускас и потерял сознание.

– Воха, привяжи его, сделай укол против столбняка, обязательно, и – в наш зоопарк. Велигуров уже там?

– Не знаю, – сказал Воха. – Моей задачей был Баранаускас.

Воха вышел из мастерской, вернулся через минуту и протянул мне костюм и рубаху явно с плеча одного из своих подчиненных:

– Переодевайтесь.

– Спасибо, Андрей. Не забудь предупредить Рябова о своем повышении. Я думаю, он будет рад переложить на твои плечи определенный объем работы. Кстати, ты не знаешь, где и когда Городецкий должен встретиться с Баранаускасом.

Маленькая проверка. Если Андрей ее пройдет, он станет заместителем Рябова. Для того, чтобы я сохранял свой стиль работы, Сережа не всегда должен знать о моих действиях.

Лицо Вохи было непроницаемым. Я быстро переоделся, бросил прощальный взгляд на все еще не приходящего в себя Баранаускаса и вышел на улицу. Если этот тип соврал мне, пусть молит судьбу, чтобы ему отрезали только главное хозяйство.

Марина сидела рядом с водителем «Ниссана» и он оживленно ей что-то рассказывал. Стоило подойти поближе, как парень словно в рот воды набрал. Наверное, думает, что приревную. Пусть думает.

– Мариночка, как тебе мой костюмчик? – спросил я у секретарши и водитель наверняка уверовал в свои соображения о наших более чем служебных отношениях, потому что Марина вдобавок насмешливо спросила:

– На «Волгу» поменялся?

– Пришлось, дорогая, разве хочешь?

– С каким счетом закончилась ваша встреча? – полюбопытствовала Марина.

– С традиционным. Четыре-ноль в нашу пользу, – намекнул я своей секретарше о ее былом подвиге на «точке» противника. – Поехали.

Когда машина выскочила на трассу, я задал невинный вопрос:

– Мариночка, ты не хотела бы сегодня отдохнуть не в домашней, но более спокойной обстановке?

Рябовский водитель делал вид, что его ничего на свете не интересует, хотя напрягал уши, как луноход локаторы.

– Припоминаю, – насмешливо заявила Марина, – ты начал меня заводить еще в машине.

– Давай в гостиницу «Море».

Водитель понял, что это не предложение Марине, а приказ ему и погнал к гостинице.

Мы остались одни на пустынной улице, «Ниссан» развернулся и уехал, хотя водитель пытался промурлыкать, что он, в принципе, может обождать, я цыкнул на него зубом и растаяла машина в ночи, мелькнув напоследок яркими огнями габаритов.

Я решительно забарабанил в дверь. Через минуту – еще сильнее. К двери подскочила заспанная вахтерша и с такой злостью посмотрела на меня, будто работала стражем ворот у средневековой крепости, осажденной врагом, а не при заведении, которое создано для ночлега уставших людей. Я безрезультатно шарил по чужим карманам одежды. Пока вахтерша не успела раскрыть рот, Марина вытащила из сумочки пятидесятидолларовую купюру, хотя, понимаю, она бы с большим удовольствием показала этой ведьме свой «Колибри». Бабка открыла дверь с такой скоростью, будто к ней лично заявился директор гостинично-коммунального хозяйства города.

– Местов есть? – спросил я, входя в вестибюль. Вот это сервис, стоило бабке незаметно только для самой себя подмигнуть, как ко мне уже твердо печатала шаг дежурный администратор.

– Вам до утра номер, товарищи? Тут у нас ремонт идет, но мы что-нибудь придумаем. Вам «люкс», конечно? На третьем этаже сейчас развалка. Пятый устроит?

– Высоты боюсь, – закапризничал я, – дальше второго этажа не подымаюсь, голова кружится.

– Можно и второй, – заметила администратор.

– Мы документы дома забыли, – откровенно призналась Марина.

Администратор посмотрела на нее с материнской заботой и сказала:

– Не страшно. Вы ведь до утра. И теперь не всегда документы нужны. Не при проклятом тоталитаризме жить стали…

– Двести второй номер свободен?

Хотя администратор утверждала, что по части свобод нам сильно полегчало, она ответила отрицательно:

– Двести второй забронирован…

Вот дает, чуть было не добавила «постоянно». Но вместо этого она продолжила:

– Вижу, вы у нас бываете, лицо ваше мне знакомо.

Ну конечно, за пятьдесят баксов она назовет знакомым лицом любую харю, даже из подворотни, несмотря на то, что вахтерше доллар-другой придется откинуть.

– Двести восемнадцатый номер гораздо лучше. Он в вашем распоряжении.

Я не включал свет в номере, и может быть поэтому Марина плотно прижалась ко мне. Мягко отстраняюсь и замечаю:

– У нас был нелегкий день, Марина. Ложись лучше спать.

– Ты отказываешься от своих слов? – то ли в шутку, а может и всерьез полуспросила-полуобиделась девушка.

– Я никогда не отказываюсь от своих слов, но ты еще не переродилась в блондинку.