Текст книги "Чужая осень (сборник)"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 51 страниц)

39

В отличие от Робинзона, мне совсем не улыбается ходить с бородой и отросшая щетина вызывает не только внутреннее раздражение. Вдобавок ночью, видимо, от холода страшно захотелось пить и со сна в страшной темноте я нащупал канистрочку, сделал глоток и только потом унюхал запах керосина. Это тоже не добавляло настроения, хотя керосин я все-таки запил водой. Вдобавок в моей сетке было уже столько рыбы, что мне стало непонятно, как до сих пор Министерство рыбного хозяйства не предложило мне заменить хотя бы один колхоз в своей системе.

Гул я услышал, когда вспарывал ножом консервную банку. Хотя главный инженер и доложил, что «Вискас» вкуснее советской тушенки, я не рискую питаться ни кошачьим, ни отечественным кормом. А незатейливо вскрывал банку с консервированными японскими сосисками, попутно замечая, как возрос мой аппетит благодаря свежему воздуху и беспробудному отдыху. Услышав уже знакомый вертолетный гул, я первым делом перестал испытывать чувство голода и послал патрон в патронник автомата. Хотя ножу всегда я доверял больше, из зарослей предварительно выпрямленного камыша выставил исключительно ствол, прикрыв автомат желтой тряпицей. А костюмчик мой в самый цвет для этих зарослей, в нем можно бурю в пустыне устраивать – и мало кто заметит.

Нож я рядом положил. Хороший нож, заказной, Рябов до него не добрался. Оружие на все случаи жизни. Скажу по секрету, что даже компас в полой рукоятке есть. А кроме компаса, рыболовная леска, грузильца, крючки, иголка и прочие мелочи, иногда дающие шансы на дальнейшее существование. К ножнам прикреплено подобие брусочка, но точить на нем – одно удовольствие. Да и сам ножик такой, что вполне может выполнять функции пилы, топора, консервного ножа. Так про то, что им можно пропороть любого ликвидатора, лучше не вспоминать.

Рев двигателя вертолета и шум его лопастей растворились в чистом осеннем воздухе; внезапно стало так тихо, что аж в ушах зазвенело. И ветерок с нужной стороны. Это же не ночь, когда керосин запаха не имеет, я шаги в тростнике, как Трэш унюхаю. Не люблю я эту псину; ребята стараются, чтобы она мне глаза не мозолила, постоянно за домом прячут. А самое приятное – звуков Трэш не издает, за это его терпеть можно. Даже когда бросается на условного противника, валит его на спину, только глухое рычание после команды «Фу»! Ну его к бесу этого Трэша, по моим следам, как говорит Рябов, тоже хорошего пса пустили. Он, в отличие от собаки, людям горло зубами не дерет, другие способы убеждения находит. Славно бы было, конечно, чтоб этот ликвидатор сюда с голыми руками сунулся, с ножом, в крайнем случае. Я б его достойно встретил. Может, в рукопашной он и посильнее, но если дело до ножей дошло бы… Напрасно, что ли я пять лет подряд, по две тысячи бросков в неделю, с любой руки. Так где эта гнида, из-за которой я в первобытного превратился?

Тишина казалась оглушающей. И тем неожиданней прозвучали автоматные очереди. Я инстинктивно выдвинул автомат вперед, а только потом до меня дошло, что вряд ли экипаж вертолета сюда на охоту забрался. Или этот специалист мокрых дел решил меня таким образом о своем прибытии известить.

– Ауч! – заорал кто-то вдалеке.

Если «Ауч!» – тогда порядок. Не «ой!» или «ай!», а именно «ауч!», как кричат американцы, когда, например, коснутся рукой раскаленного железа. Звук этот у них непроизвольно вырывается, и лучшего пароля Рябов придумать не мог. Хотя лично я настаивал: сигналом благополучия для меня могут служить слова «Да здравствует КПСС!»

Но здравицы партии нашей могучей никто не орал среди этих тростников, хотя, понятно, они выросли такими длинными только благодаря ее неустанной заботе. Так что пришлось мне идти на звук, аж до самой полянки возле реки, где у невесть как взявшегося здесь срубленного дерева, стоял вертолет, откуда вытаскивали пилота. По тому, как болталась голова у вертолетчика, я понял, что он вряд ли сумеет сесть за штурвал своей машины, чтобы доставить меня в Южноморск. Лишний раз убедился в своей проницательности: тело вертолетчика, небрежно швырнули на землю, он перекатился на бок, а кровь продолжала струиться с груди, пропоротой короткой очередью.

Возле начинающейся стены камыша рябовские гвардейцы приводили в чувство какого-то человека. Судя по обмундированию, это был боец из их же команды.

Воха несильно хлопал его своими пальчиками-оглоблями по щекам до тех пор, пока боец не оттолкнул командира. Парень, пошатываясь, отошел в сторону, присел на корточки и попрыгал на месте.

– Прямо в сердце, – поздоровался со мной Воха, кивая на своего партнера, – он все-таки сумел выстрелить первым.

Теперь Воха кивнул куда-то в сторону. Я подошел поближе. Вот он, легендарный ликвидатор, лежит на спине, глаза бесцветные в небо выкатил. Господи, амеба какая-то, на килограммов шестьдесят вместе с обувью и замечательным вооружением, даже если учитывать, что покойники почему-то прибавляют в весе. Больше на балерину похож, чем на мужика. От такого не то, что неприятностей я бы не ждал, а, увидев его, тут же бы решил – этого в гроб одним щелчком положу.

Воха подошел ко мне и заметил:

– Утопить нужно. Обоих.

– Течение сильное, а вязать необходимо только проволокой. Канат перегниет.

Воха чуть ли не с уважением посмотрел на меня. Видимо, думал, в таких вопросах я плохо разбираюсь. Наверное, когда я подобрал оба пистолета ликвидатора, он точно меня зауважал. Тем более, что один из них я по доброте душевной подарил Вохе.

– Как здесь оказались? – спросил я, пряча пистолет.

– Вы бы об этом спросили лучше…

– Я тебя спрашиваю, – не терплю возражений даже в вежливой форме, – Рябов, между прочим, мне подчиняется.

В это время камыши раздвинулись, как раз в том месте, откуда я выбрался на поляну. Двое парней тащили палатку и остальные причиндалы, сзади кряхтел еще один, волоча сетку с рыбой.

– Хорошо, ребята, – крикнул им Воха и тут же добавил: – Сматываемся!

– Стоять! – заорал я, видя, что парни рванули к вертолету. Они замерли в нерешительности, но почему-то смотрели на своего командира. Воха благоразумно решил не затягивать наше свидание на фоне ленивой осенней природы.

– Они, – командир телохранителей кивнул на только что подошедших ребят, – еще до вас сплавились вниз по течению. На байдарках. А мы были здесь. Словом, блокировка объекта со всех сторон. По системе «Президент».

– Кто сядет за штурвал? Зачем было убивать вертолетчика? В крайнем случае, потом бы успели…

– У нас каждый случай – крайний, – заметил Воха. – Ну что, домой?

Мне до того хотелось поскорее принять ванну и побриться, что я не стал тянуть с ответом.

Воха уверенно управлял машиной; ребята дурачились, тыкая пальцами в щучьи морды, проверяя остроту зубов прожорливых хищниц. А на полу, неподалеку от сетки, лежали тела вертолетчика и ликвидатора. Когда вертолет немного бросало, казалось, они шевелятся.

Охрана по системе «Президент», думал я, не злясь, а восхищаясь Рябовым. Два раза подряд повторить один и тот же ход может только идиот. Или великий игрок. То, что устроил Рябов, мне показалось гениальным, как все простое. Я оказался второй раз приманкой, надежно прикрытой и позволяющей выигрывать время его партнерам. Кроме того, я отвлек на себя внимание Петра Петровича вовсе не дурацкой телевизионной строкой, а непосредственно своей скромной персоной. Вдобавок и ликвидатор нашего ветерана-гэбиста лежит холодный, что тоже было одной из рябовских задач. Сколько времени потратил Петр Петрович, пока нашел вертолетчика, доставившего меня в джунгли местного пошиба. Что и требовалось Сереже. И меня Петр Петрович вычислил, и коллеги его по работе даром времени не теряли. Представляю себе, как они его прихватят за горло.

Вертолет тряхнуло так, что трупы подскочили. Все-таки покойный вертолетчик, повезший ликвидатора по мою жизнь, садил машину мягче. Откуда-то из камышей к нам выскочил пионер и стал громко заливаться лаем, доказывая, что для него эта встреча – большая радость.

Сезон охоты. Местные собаки привыкли к деревенскому раздолью, шляются, где хотят. А охотники палят по камышам; если нет волков, так шкура дикой собаки тоже трофей. Потому что волков здесь давным-давно выбили, а собачья шкура на шапку в самый раз. Чтобы домашние собаки не подвергались обстрелу, местные жители повязывают на их шеи пионерские галстуки. И охотники их с дикими не путают. В школе пионеров теперь не увидишь, но кто сказал, что дело Ленина умерло? Вот он сидит, розовый язык показывает, галстук на шее цвета пролетарского знамени, того глядишь – салют отдаст. К борьбе за дело… Будь готов! Всегда готов! Или «Гав! Гав!», что тоже неплохо.

– Пшел вон! – вызверился на пионера Воха и пес с комсомольским задором бросился улепетывать. Ревя моторами, к нам подъехали два мощных «Ниссана»; перед тем, как захлопнуть за собой дверь задней машины, Воха еще раз обернулся, посмотрел на вертолет, а затем быстро выдвинув антенну, отдал безмолвную команду пластиковой мине.

Мы уже были довольно далеко, а за спиной поднимался густой черный дым, полыхали камыши.

Один из парней постоянно оглядывался назад.

– Ничего страшного, – успокоил его другой, с пулевой дыркой против сердца, – местные постоянно камыши палят. Привыкли все к этому.

40

Кажется, со щетиной я сбросил десять лет жизни, но стоило увидеть Сабину, свой возраст снова чувствую с особой остротой. Чтобы показать ей, как я занят, включаю мой личный телефон.

Сабина и Гарик к нему не подходят, у них свой номер. Вообще, телефон штука дешевая, еще год назад я десять номеров за три штуки баксов купил, хотя Рябов говорил, что можно было бы взять и подешевле.

Я включил автоответчик, услышал собственный голос: «Меня нет, иди к черту!» После длинного гудка раздались рябовские интонации, чуть приглушенные мембраной «Панасоника»: «На завтра встреча с Карпиным – обязательно. К этому вопросу больше не возвращаемся». И все. По инерции Сережа, что ли, мной командует? Зачем мне встречаться с Карпиным? Бухгалтер на его нужды отстегивает регулярно, свет на улицах есть, газеты выходят, телевизор работает, «Содействие» лупит несознательный элемент.

– Дорогой, – прильнула ко мне Сабина, – нам необходимо поговорить.

Всю жизнь мечтал жениться на глухонемой, а тут такая незадача.

– Сабина, – имитирую ее интонацию, – мне сейчас нужно очень серьезно подумать. Ты же слышала… – и киваю в сторону телефона.

Пока она не передумала, быстренько влетаю в свой кабинет и закрываюсь на задвижку. Мне действительно нужно что-то делать. Хотя бы с пистолетиком ликвидатора поиграться, до того он интересный. Наверняка, таких в городе и десятка нет. Хотя, какое там десяток. Рябов в свое время доставал любую стрельбу, даже подводную, но этот отечественный пистолет так и не сумел раздобыть. Нужно будет его куда-то подальше заныкать, не то Серега будто бы для нужд фирмы его отвернет. И самостоятельно с ним играться будет.

Сведений об этом пистолетике нет ни в Джейне, ни в других всемирно известных каталогах. Тем не менее, он существует, немного похожий на пистолет Макарова. Только калибр у него побольше, как у автомата Калашникова, хотя размеры и вес точно как у пистолета Макарова, но патронов в обойме всего шесть. Если одного из моих телохранителей что-то и спасло, то только расстояние от ликвидатора. Дальность стрельбы этого бесшумного пистолета, который в отличие от всех прочих, глушителем не снабжен, всего пятьдесят метров. Но на более близком расстоянии он способен пробить стальную каску и несколько листов кевлара на бронежилете для пули тоже не преграда.

Давно знаю о существовании такого оружия, а держать в руках не доводилось. Так что пора его где-то прятать. Не станет же Воха докладывать о такой мелочи Рябову, тем более, что я ему нарочно второй пистолет всучил, чтобы рот на замке держал. Иначе Рябов у него длинноствольную пушку с глушителем, аргентинца этого, точно заберет, а вот со мной ему будет гораздо проблематичнее. Тем более, что пистолет я на себе припрячу. Для этих целей у меня одна кобура интересная без дела лежит.

Интересно, чем меня рябовские корешки могут порадовать, даром, что ли, я столько в камышах сидел, Петра Петровича на себя оттягивал? Чего там в мире в восьмидесятых годах творилось?

Данные по европейским музеям, это уже интереснее. Откуда памятники так называемою Древнего мира в обмен на оружие выцарапывались? Вот гады, до братской Польши добрались. С Федеративной Республикой Германией все ясно – налетели, по-терроризировали, грабанули, а потом десяток-другой километров – и у «штази» под крылом. А другие немцы их по всему миру ищут, пока террористы у них под боком сидят, прикидывают, чем бы еще своих советских друзей обрадовать. И радуют. Конечно, о грабителях здесь и слова нет, но нераскрытые преступления ненавязчиво подводят меня к вопросу: отчего волна налетов на музеи и частные коллекции прекратилась так же внезапно, как и началась? Сведение самые поверхностные, но с уже имеющимися данными они подходят под цвет осколков пока еще несобранной мозаики. Во всяком случае, если в Москве обнаружится хотя бы одна вещь из всех перечисленных музеев и коллекций, это уже петля. Да и документы сами многого стоят. Улики можно сжечь, даже в золотых рамах, а автографы, подтверждающие все эти делишки? Бедный Луиджи, за такую малость в тюрьму пошел, а тут накрали в сто раз больше и все при погонах, чинах, званиях. В крайнем случае, при хорошем постаменте над могилой. А кто-то до сих пор при бартере стреляющем. Чего там еще? А, пломбы, но это я еще раньше их знал. Если пломба пластмассовая, дайте только спичку с зеркалом и ни одна экспертиза не определит, что я ее нарушил.

Адреса пошли, половину сам знаю. Впрочем, с хозяевами магазинов «Иконен антиквит», «Искусство из России», «Русский антиквариат» отношений из принципа не поддерживаю. Потому что этим моим бывшим соотечественникам плевать, какой товар им предлагают. Я человек честный, ворованную вещь в руки не возьму. И у меня немало партнеров точно с такими же жизненными принципами.

А вот и господин Маков легендарный, уже в Москве заловленный с контрабандой. Наш пострел везде поспел. Две птички-невелички, Воробьев и Синицын, ишь в стайку подобрались, архивариусы. Им родина архивы доверила, а они их на внешний рынок поволокли. Не все, конечно, но на срок хватило.

Сведения, конечно, не ахти какие. Есть пару фактов, но не больше. То ли корешки Рябова решили просто всучить ему эти материалы, чтобы он отстал. То ли не желают делиться с партнерами всей информацией. Интересно, чем это их прижимал наш замечательный Петр Петрович? Это я тоже без внимания не оставлю. Чего только не приходится учитывать, торгуя антиквариатом.

41

Рябов молча вез меня по притихшему после бурной ночи городу мимо открывшегося казино, фасад которого украшал герб уже несуществующего государства. Срубить не догадались или специально оставили, с намеком. Хотя Советского Союза уже нет, но почти каждая возникшая на его обломках страна представляет собой СССР в миниатюре. Советская власть осталась, вполне официально заправляет, структуры управления – почти те же самые, разве что раздулись. А все остальное – словеса невежд, остающихся при власти и мало в чем уступающих им деятелям из оппозиции, рвущихся к ней. И если они до этой власти доберутся, сходу забудут свои клятвы и обещания – до того реальная обстановка поможет им в этом.

Карпин встретил меня с открытой улыбкой, тут же сменившейся озабоченным видом. Поздно, раньше нужно было брови нахмуривать, суровый вид себе придавать. Улыбочка твоя добрая при рукопожатии о многом сказала – мол, все в порядке, но есть какие-то незначительные проблемы, из-за которых, впрочем, приходится отрываться столь занятому человеку, как Карпин для встречи со мной, ярко выраженным бездельником.

– Понимаете, – осторожно начал Карпин. – Порой методы ваших людей пересекают границу дозволенного.

– Неужели? – изумился я. – Мне казалось, они действуют строго по существующему законодательству. В нем, кстати, предусмотрена уголовная ответственность за организацию азартных игр. Я мимо казино проезжал, смотрю – точно закрыто. Хозяин его, надеюсь, под следствием?

– Оставим это, – сдался Карпин. – Существуют же какие-то нормы общечеловеческой морали. Методы, которые вы выбрали в самом начале, устраивали всех. Но потом начались инциденты.

– Что такое? Вместо притона, где торговали маковыми зернышками для рождественских пирогов, ребята разбомбили клуб ветеранов сцены?

– Ладно, давайте перестанем играть словами, – заметил мой собеседник. – Не спорю, в городе стало гораздо чище, но ведь это не означает, что «Содействие» имеет право превращаться в структуру, все более и более становящуюся криминальной.

– Николай Федорович, сейчас практически нет ни одной структуры, которой при желании нельзя инкриминировать какой-то уголовщины. Любовнице одного из ваших ближайших сподвижников, стоящего на страже закона, пятнадцать лет. Уже отменили статью за нежные отношения с несовершеннолетними? Или мы отказались от этого пережитка прошлого и теперь малолеткам большие права дали? Судя по тому, как омолодился состав местных сук, скоро в путаны начнут идти прямо из детских садов. Давайте так, Николай Федорович, если у вас есть какие-то конкретные претензии, я внимательно слушаю. В противном случае, ваше время наверное слишком дорого, чтобы вы его понапрасну тратили.

Карпин задумался. Вот как человек может испортиться за короткое время. Телевизор его постоянно показывает, газеты хвалят, другие, правда, грязь льют, но я же в этом не виновен. Зато какой правопорядок в городе наводится. И вместо спасибо необоснованные претензии. Вот обижусь, так завтра все фонари потухнут и на улицах начнется такое, что Карпин на полусогнутых стропилах приползет.

– Есть факты, конкретные. Я бы попросил вас разобраться, для того чтобы исключить это в дальнейшем, пресечь в корне. Мне известно, что «Содействие» проводит большой объем работы, правда, порой…

– Перестаньте, Николай Федорович, – мягко направляю разговор к его деловой части, эмоции порядком стали надоедать. – Какие могут быть проблемы после того, как вы выдали «Содействию», – я чуть было не сказал дословно – лицензии на убийства, но сдержался и добавил, – … определенные права. Допускаю, что в их работе могут быть шероховатости…

– Шероховатости? Задержали двух студенток, продававших наркотики. И вместо того, чтобы сдать их в милицию, завезли в какую-то квартиру и насиловали несколько суток. Подростки ночью пытались вынести из магазина продукты питания – им перебили руки. А убийство на автовокзале? На глазах у сотен людей.

– Что за убийство? – решил разобраться я с конкретным случаем.

Карпин ответил мне предельно ясно.

– Там убили двоих.

Теперь я взглянул в сторону молчащего Рябова.

– Пара джигитов в город приехала. Стали обходить точки, дань требовать. А сейчас все так запутано, лавки уже не знают, кому платить… За охрану. Короче, они избили хозяина одного из магазинов. А его, магазин, конечно, открывал банк «Надежда».

– Рябов, мне все ясно. Николай Федорович, другие претензии есть?

Сейчас Карпин или ответит отрицательно или еще что-нибудь расскажет. Его ведь не методы, а их последствия интересуют.

Если бы эту пару пристукнули не на автовокзале, а где-то в безлюдной лесополосе, вряд ли Карпин так нервничал.

– В основном, это все, – подтвердил мое предположение Карпин.

– Я понимаю, не ошибается тот, кто ничего не делает. Но тем не менее, это с меня ответственности не снимает. Рябов, я даю Николаю Федоровичу слово, что такие инциденты больше не повторятся.

Рябов с озабоченным видом тряхнул головой, а Карпин тут же натянул на лицо выражение его доброй открытости.

Рябов гнал машину в город, впрочем, не превышая положенной скорости, а я решил наказать его тем, что прикурил сигарету. Как настоящий совковый руководитель я не снял с себя ответственности? Не снял. А поэтому тут же стал воспитывать своего подчиненного.

– Чего это Карпина такие мелочи интересуют, Сережа?

Рябов тактично промолчал.

– Молчи, молчи. Думаешь, я вчерашний. Это его твой приятель Вершигора науськал. Его же менты постоянно с твоим «Содействием». Наверняка, они вместе со спортсменами тех студенток трахали, а потом докладывать об этом побежали. О себе, конечно, упомянуть забыли. И еще. Ответь мне на другой вопрос: твои конторские кореша такую полную информацию выдали или ты по дороге ко мне отчекрыжил кусочек?

– Тебе нужно встретиться с Вершигорой, – ответил Сережа.

– Столько свиданий организовываешь за последнее время. Ты с ним работаешь – ты и встречайся.

Рябов перестроился в правый ряд, остановил машину и достал из бардачка генеральский погон.

– Вершигора об этом еще не знает. Приказ будет подписан завтра. Думаю, будет правильным, если ты первым поздравишь его. Пойми, у ментов свои правила игры и нарушать их он не может. Кроме того… Словом, Вершигора сам тебе все скажет. Мы с ним работали плотно. Так что – информация из первых рук. Что бы ты не говорил потом – я себе что-то, как это, отчекрыжил.

– Почему ты сам не доводишь дело до конца?

– Эта линия, считай, закрыта. А ее результат больше нужен тебе.

– Чего это ты такой щедрый, Рябов? Хорошо, когда мы встречаемся с Вершигорой?

– Я тебя к нему уже везу, – пробормотал Рябов, заранее рассчитавший все мелочи, вплоть до моего поведения, так что, хотя мне очень хотелось закурить, я выбросил незажженную сигарету в чуть приоткрытый ветрячок.

Сейчас Вершигора меньше всего походил на генерала. Он открыл дверь, стройный, подтянутый, мускулистый – это хорошо подчеркивала свежевыстиранная футболка и плотно облегающие, немного замызганные, спортивные брюки. Несмотря на то, то Вершигора устроил мне спектакль в райотделе, я рад за него. Потому что на генералов не похож. И вовсе не тем, что звезды к погонам он добирал не в кабинете, а оттого, что находится в форме. Это пентагоновские генералы обязаны наравне с солдатами сдавать спортивные нормативы. Не пробежишь стометровку за положенное генералу время – иди в отставку. А наши генералы почему-то такие пузатые, что заставь их стометровку бежать, где потом на всех лафетов напасешься и гробов по спецзаказу?

В доме у Вершигоры я впервые. Знаю, что еще до нашей подвальной встречи он успел обзавестись женой, воспитывает ее сына и, судя по обстановке, не слишком использует свое служебное положение. Скромно, как у Коти Гершковича. Неужели вправду противоположности сходятся, хотя бы в привычках?

Я достал из бокового кармана плаща плоскую бутылку «Смирновской» и спросил у Вершигоры:

– Стакан граненый есть?

– Ты пить сюда пришел? – негостеприимно бросил Вершигора.

– Пойдем на кухню, люблю дать банку в домашней обстановке, – выразительно смотрю на Вершигору.

Откручиваю пробку, рванулась в стакан водка, наполняя его до краев. Я достал из кармана погон и всунул его в стакан так, что водка стала выплескиваться на до синевы накрахмаленную скатерть.

– У вас так обмывают очередное звание, генерал?

– Нет. У нас только звездочки в стакан положено…

– Извини, не все мне в этом мире известно. Одно прощает, несмотря на всеобщую воинскую повинность…

– Обязанность… – поправил, меня генерал Вершигора. – Откуда знаешь?

– Откуда знаю, что повинность? А вы сделайте эксперимент. Пусть один из райвоенкоматов вывесит объявление: дорогие призывники, пусть кто хочет служить – служит, а кто не хочет…

Вершигора поморщился. Он по прежнему не понимает иезуитской разницы между формулировками и уверен: если ему хочется носить погоны, так это желание обязаны испытывать другие.

– Впрочем, товарищ генерал, тебе виднее. Потому что я человек сугубо штатский, у меня даже, несмотря на всеобщую воинскую обязанность-повинность, военного билета нет.

Вершигора уже не интересовался, откуда я узнал о его повышении. Он молча смотался в комнату и водрузил на стол бутылку «Камю».

– Я еще тогда купил, после подвала. За двадцать рублей. Чувствовал, когда-то разопьем.

– Часом не тогда, когда твои орлы на меня наручники цепляли? Ладно, что было, то… Не хочу с одним глазом ходить. Знаешь, генерал, я рад за тебя. Я думал, ты о том подвале давно забыл, – почему-то расстрогался я. – Давай, выпьем.

– Давай, – сказал генерал Вершигора, – нервы у тебя на пределе. Ты когда-то закусывал коньяк селедкой?

– Не положено, товарищ генерал.

– Я тоже не закусывал. Давай попробуем? Селедку я сам солил. А лимончик к коньячку при селедке найдется.

Мы быстро приговорили эту двадцатирублевую бутылку и селедка под коньяк оказалась довольно приятной закуской. До того приятной, что я даже не спросил Вершигору, зачем ему нужно было сообщать Карпину о некоторых шероховатостях в работе «Содействия».

– Я тебе тоже подарок приготовил, – заявил генерал после того, как селедка и коньяк были доблестно уничтожены. – Пошли мыть руки.

– Ты всегда рисковал, но не до такой степени, – заметил Вершигора, когда я уселся на скрипнувший подо мной диван в его крохотном домашнем кабинете.

– Ты тоже, вроде бы часто свою голову ставил, – отвечаю, прикуривая сигарету. – А сейчас такой бардак, что он наш риск до минимума сам собой сводит. Это хорошо…

Я глубоко затянулся и перестал распространяться. Вершигора, конечно, неплохой парень, но он мент. И этим все сказано. Несмотря на точки соприкосновения, у нас разные взгляды на жизнь. И бутылка уже распита, теперь мы просто партнеры. Не более.

Вершигора достал из допотопного ящика с грампластинками старую папку, тесемки на ней уже уверенно превратились в растрепанную совокупность ниток, соединяющихся в одном-единственном месте. Точь-в-точь, как у людей, подумал я, и внимательно посмотрел на фотографию, которую протянул мне Вершигора.

– Я не знаю этого человека.

– Как не знаешь? – удивился генерал. – Это фото мне дал Сережа.

– Рябов, конечно, великий фотограф, – пробормотал я, чуть ли не краснея по поводу своей неосведомленности, – но мне некогда смотреть на каждого, кого он снимает.

– Да, фотографий много было, – по ответу Вершигоры я понял, что попал в цвет. Еще бы не попасть, зная Сережу. Тем более, что незнакомого мне субъекта щелкнули возле дома, где коротает дни в ожидании лучшей доли еще один генерал. Отставной, правда, но не теряющий надежды вернутся к активным действиям. Напрасно, что ли, Рябов пасет его, используя последние достижения фирмы «Минолта».

– Бывший старший оперуполномоченный областного отделения КГБ СССР Баранаускас, – глухо выдал Вершигора. – Работает в Москве. В свое время Велигуров вытащил его из Каунаса. Велигуров любил находить свежих людей из провинции. Чтобы они всем ему обязаны были. Потом, как правило, они возвращались на места с повышением. Но Баранаускас не вернулся…

– Постой, Вершигора, – я почувствовал что-то важное, но не мог понять что. – Извини, не говори пока ничего.

Еще совсем недавно у меня было такое же предчувствие. С чем оно связывалось? Люди на местах… Люди на местах… Сто тридцать второй номер… Джафаров… А что если?

– Вершигора, «семерка» твой телефон слушает?

Генерал на всякий случай промолчал. Потому сегодня – веселое время, а связь работает так здорово, что ваш разговор может слушать кто угодно, даже сосед по блокиратору.

– Ничего, у нас своя связь, – успокаиваю генерала, бегу в переднюю и достаю из бокового кармана плаща телефонную трубку. А потом я передумал звонить. Потому что, если коньяк и действует на меня, но не до такой степени, чтобы я полностью доверял бесконтрольности этого известного многим номера.

– Товарищ генерал, на секундочку, выскочу освежиться, – бормочу я, быстро скатываюсь вниз по лестнице и выхожу на свежую прохладу воздуха. Самое приятное, меня никто не сбивает с ног и не волочит, куда кому вздумается. Зато тут же тормозит рядом машина, а вторая, на противоположной стороне улицы, моргает фарами.

– Найдите Рябова, – командую в окошко, – если он в офисе, пусть оттуда не выходит.

Машина сорвалась с места только после того, как я вернулся на лестничную клетку, где продолжал стоять парень со странным отсутствующим взглядом. Это, наверняка, на него выстрел в сердце действует, решил я, присаживаясь на диванчик в кабинете Вершигоры.

– Так что же Баранаускас? – возвращаю Вершигору к началу бестактно прерванной беседы.

– Он сейчас выполняет особые поручения.

– Связь между Москвой и Южноморском?

– Это тоже. Но согласно оперативно-розыскным данным…

– Извините, товарищ генерал, мы не на планерке у председателя горсовета. Давай проще, Вершигора, а то я в вашей терминологии путаюсь.

Проще, конечно, было бы, если Вершигора вместо этой формулировки заявил: «Согласно стуку моих осведомителей». Я не переживаю по поводу стукачей, у меня самого их, думаю, не меньше, чем у генерала. Разве что их положение в обществе покруче, а, генерал? Тьфу ты, видно, коньяк действует, «Камю» этот многолетней выдержки в баре Вершигоры. Я уже его, партнера, за стукача поиметь решил. Извиняюсь, генерал, даже мысленно, но все равно, пардон.

– Ладно. Баранаускас вместо родного Каунаса почему-то отправился в Питер. Четыре года назад. А там происходили некоторые события, привлекшие внимание нашего руководства. Только не перебивай, а то что-то непонятное. Ведь всего одну бутылку трахнули. Давай я кофе заварю – и тогда порядок будет.

Кофе Вершигора заварил отвратительно, но тем не менее я его кулинарные способности вслух не оценивал. А даже такой пережженный допинг благотворно сказывался на ясности мыслей. В том числе и собеседника. Вершигора рылся в ящике стола.

– Вчерашний день ищешь? – спросил я.

– Папиросы где-то еще были, – продолжал свои поиски генерал.

– Возьми мои, – протягиваю Вершигоре пачку стомиллиметрового «Пэлл-Мэлла».

– Ну их, – отмахнулся генерал, – они вонючие.

Наконец, Вершигора выудил из ящика стола россыпь папирос и с наслаждением затянулся «Беломор-каналом».

– Так что там в Питере случилось, генерал?

Вершигора положил свою громадную ладонь на старенькую папку, из которой предварительно извлек несколько бумажек и безо всяких шпаргалок начал рассказывать:

– В Питере жил один парень, так себе, ничего особенного, фарца мелкая, схлопотал три года условно. Но не за фарцовку, а за грабеж. С отсрочкой приговора на два года. Потом опять этот самый, Серов его фамилия, за старое взялся. И залетел на десять лет с конфискацией. За гоп-стоп. Было это в восемьдесят шестом. А через три года Серов оказался в Америке. Видишь, какие перестройка сюрпризы преподносила. Нравится?

– Вполне обычная ситуация, – сотворяю безразличный вид. – Мало ли что бывает? Например, человек выходит из зоны, мочит кого-то и опять на нары. А Вершигора по всей стране ищет убийцу проклятого. Не знает генерал, что его алиби официально подкреплено документами: в день совершения убийства подозреваемый отбывал наказание в колонии строгого режима согласно приговору суда. Больше того, он до сих пор там сидит… Кто догадается, каким святым духом…