Текст книги "Чужая осень (сборник)"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 51 страниц)

30

Игорь Бойко примчался на мой призыв еще раньше, чем я мог ожидать. Вот что значит привычка освещать своим «Факелом» дорогу к царству справедливости необоснованно репрессированным покойникам.

– Кино твои орлы сфотографировали? – проявляю заботу об отечественной кинематографии.

– Архивные материалы подобраны. Кое-какие свидетели тоже есть. Правда, о самом Велигурове они не говорят, но взвод его припоминают.

– А где же художественный вымысел, творческий поиск? Стремление к обобщениям у настоящего художника обязано сводиться к конкретным деталям.

– Я это понимаю, – замялся Игорь, – но реальна только одна удача. Хроника, которая никогда нигде не демонстрировалась. В Киеве в сорок четвертом вешали военных преступников. Там есть кадры – приговоренные стоят на табуретках. Именно на табуретках, видимо, в ближайших домах взяли. А табуретки на грузовике. Потом машина медленно отъезжает и офицеры эти табуретки забирают из кузова. А среди них Велигуров. Это все. До того еще были кадры: осужденным набрасывают петли на шеи, но его среди… ну нет его там, в общем.

– Характерно ты запнулся, Игорек. Слово палач выговорить не смог. Напрасно. Это прежде на Руси палача для казни по всей стране искали, а советская власть с таким предрассудком в два счета справилась. Палач – так палач. Тоже профессия, причем не менее древняя, чем твоя бывшая. Вот ты дернулся недовольно по поводу банального сравнения. Но я так тебе скажу – на правду не обижаются. А ребята эти, которые военных преступников вздернули, коллег своих неудачливых, на следующий день, быть может, и безвинных вешали. Отсюда, судя по твоей реакции, можно вывод сделать – не всегда твоя общественная работа на пользу дела идет. Трудновато, Игорь? Жертвы ты реабилитируешь, а палачей тронуть – не замай! А ведь есть они, ветераны мокрых дел, наверняка еще не все передохли. И не прячутся, как проигравшие немцы в каких-то джунглях, а среди людей живут. Спецмагазинами пользуются, госпиталями для престарелых защитников родины. Вот Велигуров наш замечательный, генерал доблестный. Старичок крепкий, здоровьем не обиженный, на пяток лет моложе, чем был Леонид Ильич, когда последнюю цацку на грудь себе впаял. И дорвись Велигуров до власти, он табуретки как прежде собирать не будет. Или в затылок из пистолета палить. Он так жахнет, что ты со своим «Факелом» многорегиональным от Москвы до самых до окраин за одну ночь к своим пациентам отправитесь. Так, для начала. И для порядка.

– Хорошо. Есть спорные вопросы и я их задаю. Но только по работе над фильмом. Подобрана пленка, возможно тебя это заинтересует. Стоит человек у кустов в кепочке, спиной к камере. Обычный ракурс пятидесятилетней давности, ничего интересного с профессиональной точки зрения… кинематографистов, – снова начал подбирать слова Игорь. – А потом подходит к нему подтянутый старший лейтенант. Одет с иголочки, сапоги начищены, хотя грязь кругом отчетливо видна, судя по одежде – или весна или осень. В шинели, как влитая сидит, фуражка по всем правилам надета – готовился, видимо, к съемке. Тщательно готовился. Вот этот бравый парень человеку, стоящему спиной к камере, демонстративно пускает пулю в затылок. И тот валится в кусты.

– И ты хочешь сказать, что в то время Велигуров был тоже старшим лейтенантом?

– Больше того. Этот… палач, как ты выразился…

– А ты его палачом не считаешь?

– Исполняющим приговор, – хотя Игорь давно ушел из журналистики, он предпочитает нейтральные формулировки. Не знает Бойко, кто этот человек в кепке. Если какой-то переодевшийся зондеркомандовец, тогда старший лейтенант мстит за муки нашего народа. А если один из тех, кого «Факел» хочет реабилитировать, понятное дело, этот старлей-палач, душегуб, сталинский охвостень, бериевский прихвостень. Даже если он сейчас жив и спокойно нянчит внуков.

– Ну так что, этот исполняющий приговор…

– Очень похож на Велигурова. Но не больше того.

– Этого, думаю, достаточно. Главное удачно подобрать изобразительный ряд, создать нужное настроение. И чтоб не было затрепанных кадров массовых убийств. Словом, ты не хуже меня знаешь, что нужно объяснить нашим выдающимся художникам от кинокамеры.

– Легко сказать. Они же из себя гениев корчат. Можно, конечно, воздействовать под коньячок, причем так, чтобы наутро они были уверены – придумали такой ход вполне самостоятельно.

– Сроку у тебя недели две, не больше, – ограничиваю творческий процесс жесткими рамками.

По-видимому работа над архивными документальными кадрами уже подошла к концу, потому что Игорь не высказал по поводу срока никаких возражений.

– А как насчет похода по местам боевой славы товарища Велигурова в собственном тылу?

Игорь явно мялся, не решаясь по-видимому рассказать, как расстреливал вхолостую мои субсидии на зауральских собратьев.

– Смелее, Игорек, – мягко замечаю я. – Если ничего не вышло – так и скажи.

Похоже, я перегнул палку. Чтобы у руководителя моей пресс-группы что-то когда-то не вышло, такого я не припомню. Игорь сразу перестал гужеваться, как только речь зашла о его профессиональной репутации.

– Свидетелей, конечно, мы не нашли. Документов тоже. Но есть одна зацепочка. В Омске живет очень интересный человек. До недавнего времени работал в местном драмтеатре. И представь себе, сидел в том же самом лагере, где убивал заключенных Велигуров.

– Приводил приговор в исполнение, – специально поправляю Игоря, – согласно приговору, именем народа.

– Все жертвы велигуровского взвода реабилитированы, – заметил Игорь.

– Я счастлив за них. А артиста твоего Велигуров часом не расстреливал?

Игорь уловил иронию в моем голосе и заметил:

– Ты страшно шутишь. Даже там, где должен быть какой-то предел…

По-моему, цинизм Бойко уже достиг этого самого предела. Но излишне возбуждать его пока не стоит.

– Да перестань, я буду шутить, даже если меня самого поставят у стены. Так что твой артист?

– Почему ты решил, что этот человек артист? Может он был осветителем или рабочим сцены.

– Потому, Игорь, что умею делать выводы, несмотря на то, что меня в последнее время бьют по голове все, кому ни лень. Ты сказал, что свидетелей нет. И документов тоже. В этом же контексте прозвучало слово «драмтеатр». И вдобавок человек сидел в том же лагере, где выполнял свой священный долг Велигуров. Значит, он вполне может правдоподобно сыграть воспоминания о зверствах этого приводящего в исполнение, даже если не знает его фамилии, не помнит в лицо. Больше того, даже если никогда не видел Велигурова.

– Он действительно его никогда не видел. Артиста перевели в этот лагерь через полгода после того, как в нем… как Велигуров…

– Игорь, ты не на пресс-конференции, перестань подбирать слова. Я понимаю, общественная работа в «Факеле» давит на твой мочевой пузырь, но не до такой же степени. Скажи просто – как в нем отстрелялся Велигуров.

Игорь покорно кивнул головой и посмотрел на меня с таким печальным видом, будто сам является жертвой необоснованных репрессий.

– Я понимаю, отчего ты так нервничаешь, Игорек. Артист перед камерой слезу уже пускал, о злодее-Велигурове распылялся?

– Да, – односложно ответил Бойко.

– Ты ему заплатил?

– А сейчас бесплатно никто не работает. Нет, денег ему не давали. Просто я набросал текст, а ему сказали, что это фотопроба. Вот артист и надеется получить эпизодическую роль в фильме о пережитом.

– Оказывается, надежды питают не только юношей. И что дальше?

– Все, – простодушно сказал Игорь.

– Да? – удивился я. – А завтра дедушка начнет выяснять, на какой студии ему выдадут лагерную робу. Или вдруг каким-то образом узнает о нашем замечательном фильме. Я не говорю о том, что свидетель тут же превращается в липу. Это просто сведет на нет даже документальные кадры фильма. Как его спонсор, я просто обязан предусмотреть все мелочи. А ты, как руководитель пресс-группы, не должен ждать, пока я тебе о них напомню.

– Он старенький совсем. Больной, – пытался оправдаться скорее всего перед самим собой Бойко.

Я молчал. Игорь слишком много времени со мной, чтобы не уяснить главного принципа нашей работы – в ней не бывает мелочей, все крутые проколы начинаются именно из-за, казалось бы, пустяков. Но видимо общественная работа Бойко сделала его таким сентиментальным, что, того глядишь, он начнет умывать руки чаще Пилата. Вот почему он мялся, слова подбирал. Напрасно Игорек ждет, чтобы я скомандовал по поводу дальнейших действий. Это его операция, и он прекрасно понимал, что все должно быть без зацепок. Может и жалел Бойко старика, но догадывался, что после киносъемки его судьба должна измениться. Я не собираюсь приказывать ставить точку в нелегкой биографии артиста и брать грех надушу. Потому что давным-давно взял за правило: крайние меры необходимы только при защите, когда тебя загоняют в угол. Поэтому я никогда не считал себя убийцей и сплю даже очень спокойно. Так что, Игорек, свои переживания при себе держи, а тебе я плачу за конечный результат работы. Снимай натянутую год назад маску «факельщика», мне, откровенно говоря, уже становится тошно, когда ты мнешься по поводу формулировок. Видимо, до того привык корчить из себя защитника неправедно загубленных, что временами сам в это веришь. А врать самому себе – опаснее занятия нет.

– Если цель оправдывает средства… – продолжал искать поддержку Игорь.

– Значит, средства стоят цели, – невольно вырвалось у меня, так что пришлось добавить к сказанному: – Пять тысяч долларов, Игорь. Но я готов к тому, что расходы увеличатся. А соответственно и твоя доля. Говорят, «Кодак» снова подорожал. И напрасно ты утомляешь меня деталями. Давай договоримся, сценарий я в общем и целом одобрил, через две недели кассета должна быть здесь.

– Значит, ты хочешь… – не сдавался Игорь.

– Ничего я не хочу, – чуть повышаю тон, – твои затеи меня не касаются. Раньше нужно было советоваться. И не строй из себя целку – решение ты принял самостоятельно, еще до того, как появился здесь. Я скажу тебе честно, мне не нравится твое, подчеркиваю, твое решение, от него воняет сильно. Мы никогда так не работали. Это все равно, что взять у человека товар и вместо того, чтобы расплатиться с ним, причем по расценкам куда выше государственных, проломить ему голову. Можешь только утешаться тем, что люди, против которых мы играем, столько сограждан нагробили – ты их пожизненно не реабилитируешь. Но все-таки я предпочитаю работать без применения их методов.

– Ты тоже себя успокаиваешь, – выдал мне Бойко.

Так он еще и наглеет, хочет доказать, что я куда хуже его, вынужденного считаться с моими требованиями по соблюдению максимальной безопасности операции. Сейчас я тебе покажу, борец за справедливость, реабилитатор поганый.

– Хорошо, – говорю Игорю нарочито спокойным голосом. – Старичка придется убрать. На карту поставлено слишком многое. Ты это хотел услышать? Я сказал свое слово.

По лицу Игоря не было видно, что он испытывает хоть какое-то облегчение.

– Иди, Игорек, – ласково сказал я и чуть тише добавил: – Приводи приговор в исполнение.

Когда Бойко был уже возле двери, я медленно достал сигарету, ожидая, обернется он или нет. Игорь взялся за ручку, потянул ее на себя, я прикурил белую стомиллиметровку «Пэлл-Мэлла», а затем тихо сказал:

– Игорь, постой.

Бойко недоуменно посмотрел в мою сторону, но тем не менее снова уселся в кресло у журнального столика.

– Значит, говоришь, артист старенький, больной? Жалко тебе его. Хорошо, давай попробуем его пожалеть сообща.

– А как? – спросил Игорь, явно не видящий выхода из создавшегося положения.

– По-видимому, я набрался от тебя приступов сентиментальности, значит, оба мы стареем, как артист. Сколько этому пенсионеру?

– Под восемьдесят..

– И живет, ясное дело, шикарно.

Игорь криво усмехнулся. Ну, конечно, типичная для советских пенсионеров картина, независимые государства в меру сил подгоняют их к могиле, а нам совесть не моги позволить ускорить этот процесс. Да я б на месте пенсионера этого, артиста драматического, счастлив был, если б кто-то пресек мои страдания. Зря что ли в наши интересные дни многие пенсионеры начинают увлекаться спортом, а именно – прыжками вниз головой из окон на асфальт.

– Старик одинок? – серьезным тоном спросил я.

– Сын есть. Лет десять назад в гости приезжал.

– Значит, так. Грех на душу не возьмем. Ты со своим «Факелом» помогаешь необоснованно репрессированным? Словом, выдернешь дедушку из его квартиры на природу. В санаторий круглогодичный. Отвезешь в лес, туда, куда мы ездим на охоту. Скажешь леснику, что это твой двоюродный дядя – пусть старичок коротает с этим природоохранителем зимние вечера и дышит летним воздухом еще хоть двести лет. Скажешь, я просил, лесник не откажет. И конечно, эквивалент в местной валюте, на пансион – двести баксов в месяц. За эти деньги лесник будет молиться, чтобы дед его пережил.

Игорь изумленно смотрит на меня. Ну что, Бойко, куда девалась твоя наглость, смотришь на меня еще преданней, чем Джульбарс на родную заставу. Так кто из нас лучше, Игорек? Ты же за такие деньги всех своих необоснованно репрессированных по второму разу бы перестрелял.

– Мне кажется, Игорь, ты куда-то спешил, – замечаю я, пока Бойко не начал распространяться вслух. – Не забудь артиста успокоить, мол, кино не будет, денег на съемку нет, потому что в нем секс отсутствует.

На лице Игоря теперь уже проявилось полное облегчение и он решительным шагом двинулся к двери.

– Да, прибавил я тебе забот, Игорек, – спокойно замечаю вслед открывающему дверь Игорю, – зато совесть чиста.

И после того, как Бойко плотно прикрыл за собой дверь, тихо добавляю всего одно слово:

– Палач!

31

Легкий октябрьский холодок не пробирается под плотно подогнанную ветровку и я чувствую, как медленно выступают из-под кожи первые капельки пота. Хотя доктора, приглашенные Сабиной, в один голос выли, что мне нужно, минимум, неделю не подниматься, уже второе утро начинается с легкой пробежки. Когда кошка заболеет, она к ветеринару не бежит, а, повинуясь древним инстинктам, ищет на остатках зеленых городских островков какую-то травку. У меня отношения к докторам не хуже, чем у этой кошечки, хотя «Вискасом» не питаюсь. Зато инстинктивно догадываюсь, что таблетки в сочетании с продолжением привычного ритма жизни принесут гораздо больше пользы, чем припрессовка собственным задом накрахмаленной простыни. А насчет «Вискаса» пресловутого, так мне уже известно, какие страшные последствия могут дать эти консервы, даже если срок их употребления не просрочен.

Несмотря на то, что из-за тяжелой болезни в «Козероге» я не бываю, трудовые ритмы фирмы не сбиваются. На прошедшей неделе мы заработали аж восемьдесят тысяч и мое сердце переполняет гордость за сотрудников, умеющих так хорошо вкалывать без руководства. Они, наверное, этим тоже гордятся. Иначе почему начальник отдела снабжения и главный инженер устроили несанкционированную попойку во время обеденного перерыва непосредственно в офисе? Только по этому поводу. То, что последствия пьянства могут сказаться самым страшным образом, почему-то перестали широко пропагандировать. И совершенно напрасно. Иди знай, если бы мои сотрудники вместо своих «Плейбоев» листали журнал «Трезвость и культура», все бы могло быть иначе.

Но теперь купить «Плейбой» гораздо легче, чем «Трезвость и культуру», а поэтому Константин с главным инженером, не дожидаясь вечера, пользуясь отсутствием в офисе генерального и коммерческого директоров, стали дегустировать «Распутина» под закуски, привезенные начальником отдела снабжения из Германии в багажнике собственного автомобиля. После «Pacпутина» наступила очередь «Смирновской», которую заедали сперва отечественной икрой, потом дорогим экзотическим блюдом филе носорога. Его Константин контрабандно вывез из Германии, за что сам себя расхваливал перед единственным зрителем. Затем Костя выскочил освежиться, а главный инженер самостоятельно питался носорогом, который был явно ему по вкусу.

И с таким усердием припал этот специалист к деликатесу, что оторвал его от банки только дружный хохот всех сотрудников, бывших в то время в офисе. А впереди них на нетвердых ногах, стоял Константин, размахивал этикеткой и громко вещал: «Наша кошечка любит „Вискас“!», тыкая пальцем на главного инженера. Самое главное, я сомневаюсь, что фирма по производству кошачьих консервов заплатила Косте за рекламу своей продукции. Зато ему заплатил главный инженер. Он, конечно, еще волосатее, чем горилла, но почему-то посчитал, что пища животных не для него. И Константин это быстро почувствовал, потому что Костю увезли домой с точно такими симптомами болезни, как у меня, хотя, думаю, утренней пробежкой этот парень не лечится. Что касается возбуждений главного инженера, я объявил ему устный выговор по телефону, хотя он честно признался мне, мол, виноват, сказалось напряжение последних недель работы, и «Вискас» ему в общем-то понравился, во всяком случае он лучше нашей тушенки. А перенервничал главный инженер только из-за нетактичного поведения начальника отдела снабжения. При этом главный инженер ни разу не мяукнул, а значит от «Вискаса», носорога липового, ему вреда точно нет, потому как дополнительная волосатость этому специалисту тоже не грозит – дальше просто уже некуда.

Я бегу по направлению к дому, а за мной на небольшом расстоянии держится группа легкоатлетов в одинаковых спортивных костюмах. После того, как я схлопотал удар по голове из-за погрешности Рябова, он продолжает действовать на мои нервы повышенной заботой.

Лучше бы пистолет мой принес. Хотя, думаю, пистолет этот уже тю-тю. С приветом. Или люди Петра Петровича его помыли, а может кто-то из соколов доблестных на карман кинул. Хотя я всегда старался лишний раз не надевать плечевую кобуру, Рябов постоянно навязывал мне свою точку зрения на правила личной безопасности. И в конце концов я смирился с его требованиями. Тем более, что до того, как Серега начал наводить в Южноморске порядок, в городе творилось такое – без кочерги на улицу вечером не выходи.

Изучению материалов и разработке собственной линии поведения по отношению к «Аргусу» я посвятил два дня. Только потом позвонил Марине и дал ей ответственное задание – связаться с директором «Аргуса», договориться о встрече в его офисе с генеральным директором «Козерога» по поводу совместной сделки.

Прослушавший запись этой беседы Рябов примчался ко мне и заметил, чтобы я не позволял себе ничего лишнего, потому что Марина говорила с руководителем «Аргуса» несколько фривольно. И в конце беседы позволила себе заметить: если в назначенное время его не будет на месте, так попасть в морг ему явно не грозит из-за повышенного спроса, каким пользуются поля орошения. Рябов стал выговаривать мне, что такие разговоры по телефону не ведут, а директора «Аргуса» можно пристукнуть и без предварительных звонков.

Эти соображения я с негодованием отверг, потому что ненужными фразами сорит в телефонных разговорах Марина, а для руководителя «Аргуса» еще не наступил тот знаменательный день, когда о человеке говорят исключительно хорошие слова. И потребовал, чтобы Рябов забыл о существовании этого фирмача, попутно обеспечив меня хорошим эскортом для нашей встречи.

Несмотря на все сказанное, пистолет нужен. Хотя бы потому, что у разных людей появилась манера хватать меня и куда-то тащить без предварительного согласия. И то, что при этом еще и на голову сыпятся удары – тоже не добавляет хорошего настроения. Так что все неожиданные визиты мне порядком надоели. Теперь я сам буду командовать встречами. Тем более, завтра выхожу на работу.

Не знаю, где вы будете брать новый пистолет взамен утерянного, но у меня для такого случая есть собственный подвал. И как я ни вздыхал по поводу «ЗИГ-Зауэра», к которому привык за все эти годы, пришлось идти в оружейную комнату, попутно выдав Гарику затрещину. Ребенка почему-то больше интересовало совершить со мной экскурсию в подвал, чем собираться в школу. А я как образцовый отец слежу за тем, чтобы Гарик хорошо учился, хотя как это может быть при качестве нашего среднего, а вернее, усредненного образования, не догадываюсь.

К голливудской продукции я всегда относился с уважением, но сейчас она меня мало устраивала. Потому что громадный штурмовой пистолет фирмы Генца превышает своими параметрами автомат, который я всунул в кобуру перед тем, как отправиться на прогулку к «Баркасу». Калибр, правда, у этой длинноствольной дрымбалки, как у «ЗИГ-Зауэра», зато магазин повнушительнее, на двадцать патронов. Так что с таким пистолетиком можно только разгуливать, повесив его поперек груди, напрасно, что ли, его затвор сильно напоминает пулеметный, а неподалеку от казенника есть специальное кольцо для ремня. Покажи такую штуковину директору «Аргуса», так он еще от перепуга разрыв сердца схватит. Хотя я ему ничего показывать вообще не собираюсь. Потому что при большом желании могу задавить эту гниду собственными руками. Он ведь привык вести боевые действия, не выходя из кабинета, сам, наверняка, никогда не чувствовал, как действует на нервы свист пули, к счастью, пролетающей мимо. И хоть знаешь, что она не твоя, все равно как будто какая-то горячая волна захватывает тебя изнутри.

Револьверчик, что ли, взять, «Кобру» эту небольшую? А ведь «Кобра» – подарок. В качестве признания моих заслуг по снабжению зарубежных партнеров антиквариатом. Приплыла «Кобра» из Италии на греческом судне под панамским флагом, которым рулили югославы. На том судне, где югославская команда, легко можно разжиться даже пулеметом. Но меня это не волнует. Потому что создание оружейных складов, в том числе и моего, забота Рябова. И заслуга тоже. А вот «Кобра» к рябовским достижениям по части оснащения синдиката жизненно необходимой стрельбой отношения не имеет.

Конечно, у револьвера есть свои достоинства. Случись осечка и барабан услужливо предоставляет к выстрелу следующий патрон. К тому же, когда собеседник видит пули, торчащие из гнезд барабана, он почему-то сходу становится посговорчивее. Но есть у револьвера и минус. Пока его перезарядишь, тебя сто раз ухлопать могут. То ли дело пистолет, особенно «ЗИГ-Зауэр», от которого приходится отвыкать; легкое прикосновение пальца к кнопочке у рукоятки и опустившая обойма вылетает, освобождая место для запасной. Доля секунды и вот уже очередные девять патронов готовы радовать кого хочешь, а в первую очередь – хозяина этого замечательного совместного изделия немецких и чилийских оружейников. Да, привык я к этому пистолету, нужно взять что-то похожее. Так что меня вполне устроит «маузер». Не тот, конечно, с деревянной кобурой-прикладом, с которым любили щеголять чекисты, а другой, гораздо меньших размеров. Зато он легко входит в плечевую кобуру от «ЗИГ-Зауэра», хотя вес его позначительнее. Ничего страшного, привыкнем, кобура сейчас для меня основное. Пистолетов еще несколько штук есть, а попробуй достать плечевую кобуру для левши – вот это настоящий дефицит. Так что придется носить дополнительную нагрузку, куда деваться. Зато в крайнем случае не нужно быстро менять обойму. Двадцати патронов может надолго хватить, если не вести огонь очередями, в отличие от «ЗИГ-Зауэра» «маузер» на это способен. Пристрелять бы его не помешало, но это потом, на досуге. Если, конечно, не начну приноравливаться к «маузеру» еще до того, как попаду в тир. Ну, и еще раз спасибо покойникам Петра Петровича за то, что ограничились пистолетом без кобуры.

Пистолет у меня уже есть, но десантный костюм одевать не собираюсь. Сегодня больше подойдет стандартная тройка, легкий плащик от Декардье и недорогие башмаки из крокодиловой кожи. Я пошел в ванную, гаркнув по дороге фельдфебельским тоном:

– Сабина!

Несмотря на свое пристрастие к наведению красоты, жена мгновенно оторвалась от этого занятия и выскочила в коридор с одной накрашенной ресницей.

– Завтракать будешь? – с любовью прошептала супруга, разомлевшая от того, что благодаря удару по затылку я на несколько дней стал образцовым семьянином.

– Нет, – отрывисто бросил я. – Сегодня дома не ночую. Быть может и завтра.

И, предвидя возможные последствия этих нескольких дней, приучивших ее к моему постоянному присутствию в доме, скороговоркой добавляю:

– Не дай Боже, ты сейчас что-то скажешь. Приготовь мне белую сорочку.

Выйдя из дома, я понял, что Рябов немного перестарался. Двенадцать машин – это чересчур. Вполне хватило бы и пяти. Рябов по-прежнему стремится сгладить впечатление от подставки, доказывая – драгоценнее моей жизни для него ничего нет.

Пятьдесят человек охраны, не пацаны, прикрывающие «Надежду», а отборная гвардия Рябова. Каждый из них проработал в нашем синдикате не менее десятка лет. Ветераны труда, словом. Настоящие профессионалы. С этими ребятами я могу расчехвостить даже пресловутый «Сокол», а тем более спокойно встретиться с директором фирмы «Аргус».