Текст книги "Чужая осень (сборник)"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 51 страниц)

Жила себе в столице-матушке некая бабушка с коллекцией, не уступающей этой, а может и лучше. Взял над ней шефство один профессор при условии, что бабушка ему все собрание завещает. Купил ей кооператив, тяжести деликатесов полки холодильника не выдерживали, лекарства – с доставкой на дом, курорт по первому требованию. Профессор пахал на перспективу: коллекция стоила миллионы. И вот померла старушка, о которой он заботился лучше родного сына. Полноправный наследник не успел вступить в свои права, как добрые люди-стукачи, которых у нас больше, чем грязи, тут же капнули куда следует. И возбудила родная власть против профессора судебное дело, и эксперты дали оценку скудоумию бабки, которая невменяемая черт-те какие бумаги подписала. Короче говоря, достался этому профессору вместо коллекции кукиш со шлейфом неприятностей, а власть родная, которая бабке за всю жизнь копейкой не помогла, с чувством глубокого удовлетворения ее коллекцию прикарманила.

И после этого кто посмеет бросить в меня камень, даже если купленные мною работы потом выплывают где-то за океаном? Говорят, что скоро примут закон о собственности, но я этому не верю и расцениваю заседания, усиленно транслирующиеся по всем программам телевидения, не более чем как очередную политическую клоунаду. Всего один вопрос: работа Рембрандта, венчающая собрание гравюр – это моя собственность или достояние всего нашего народа? Ни один народный избранник не ответит на него, ни один закон не позволит мне передать эту гравюру на какой-нибудь престижный аукцион. Это ж надо: столько суетиться, сил тратить, сколько законов насочинять – и хотя бы один работал! А уже другие планируют рассматривать. Посмотрим, чьей сейчас будет собственностью то, на что тратил все свое свободное время художник Будинецкий. Я ведь не тот ученый прыщ; когда товар будет в моих руках, вырвать его сможет только неземная сила. Да и то за наличный расчет, естественно, в свободно конвертируемой валюте. За нее, что хочешь купить можно, хоть одноразовые шприцы, хоть многоразовые презервативы. А вот за сокровища, плотно спрессованные в этой комнате, я расплачусь не имеющими цены даже туалетной бумаги рублями. Потому что на них бумагу для сортира приобрести – и то проблема.

Валентина Митрофановна, наконец-то, решилась перейти к главному, видя, что я никак не собираюсь проявлять инициативу.

– Молодой человек, мне, конечно, очень жаль, но я вынуждена проститься с некоторыми очень дорогими для меня вещами – уж слишком подорожала жизнь. Вот и решилась, прости меня, Господи, продать. Отец, царствие ему небесное, никогда бы не простил. Он ведь за всю свою жизнь при Советах ни одной картины не продал, хотя, порой, нам всем приходилось очень непросто.

Лирическое отступление перед началом сделки было завершено и теперь уже ничего не мешало бабушке перейти к конкретному делу. Да, в коллекции Будинецкого были собраны действительно уникальные вещи. Вот свиток «Встреча с отшельником», который станет собственностью Дюка, «Карпы – олицетворение активного, деятельного начала» – точная передача объекта, построенного по законам перспективы и трехмерной передачи объемов, еще один шелковый свиток «Тигр в зарослях», бронзовая курильница XIX века, «Бодисатва», очередная бронзовая курильница, на сей раз «Лу Син – даосский бог – покровитель чиновников», это уже начало нашего века, фарфоровый бокал XIX века, стеклянная табакерка XVIII века, вазочка с изображением летучей мыши – символом счастья, резьба по дереву прошлого столетия, богиня милосердия Гуань Инь, выполненная из слоновой кости, позолоченное буддийское божество, созданное искусными руками неизвестного мастера больше двухсот лет назад, фаянсовая ваза – мастерские Сацума – это XVIII век, нэцке «Мужчина с ребенком» – девятнадцатый, в крайнем случае – начало XX века, имитация кости, каменный Хотэй – бог довольства немногим, бронзовая чаша, чеканка – XIX век, сирийский поднос – медь, инкрустация серебром и красной медью… Конечно, понятно, что все это даже не десятая часть того, что могла бы предложить старушка, но жизнь давным-давно научила меня не торопить события.

Валентина Митрофановна никак не решалась приступить к окончательной части нашей встречи, поэтому задаю прямой вопрос:

– Какова же стоимость всех этих сокровищ?

Намеренно говорю «сокровищ», пусть старушка видит, что перед ней настоящий собиратель, изнывающий от зуда поскорее заполучить в свою коллекцию произведения искусства, а потому он не будет сопротивляться в споре о стоимости этих вещей.

– Мне кажется, девять тысяч не будет дороговато, я ведь все подсчитала, – словно извиняется Валентина Митрофановна. Ох уже эта интеллигенция, беда с ней. Прежде чем заняться финансовыми вопросами, она почему-то в обязательном порядке напустит тумана, за которым все равно просматриваются ее благие намерения. Ну да торговаться с бабушкой грешно, вон как дрожит, боится, что пару штук придется уступить.

– Валентина Митрофановна, если не секрет, какую сумму мог предложить вам музей? – специально задаю наивный вопрос, чтобы старушка до конца прониклась симпатией ко мне. Будто я не знаю, сколько имеет права заплатить наш музей? Помню, как мы несколько дней изнывали от смеха, когда Алик шутки ради предложил музею серебряный пояс XVIII века с изображением жития святых, так музей больше пятисот, хоть прыгай, выложить права не имеет, а если тот пояс в лом перемять – и то, минимум, три штуки, по старой цене, естественно. Ну, да мы не варвары, чтобы произведение искусства поганить, этот старинный ремешок Алик в конце-концов на трехкомнатную квартиру поменял с одним из тех, кто, стоя в овировской очереди, шептал молитву «Отечество славлю, которое есть, но трижды – которое будет».

Валентина Митрофановна горестно вздохнула, и я понял, что за прошедшие годы наши деятели культуры не поумнели ни на копейку. Молодцы, ребята, продолжайте в том же духе, я бы человеку, который инструкции сочиняет, большие деньги платил. Но и без наших поощрений он сотворяет такое нужное нам дело, так что на этой дури сэкономить, право же, не грех. Однако сейчас пора завершать образцово-показательное выступление на тему ангел во плоти спасает старушку.

– Так вот, Валентина Митрофановна, на самом деле ваши раритеты сегодня стоят значительно дороже, и мне просто неловко пользоваться вашей неосведомленностью. Поэтому о девяти тысячах не может быть даже речи, я оцениваю их не менее чем в двадцать тысяч, – и кладу перед изумленной таким бескорыстием старушкой две банковские упаковки сторублевок.

С одной стороны – риск, конечно, есть: с замашками Валентины Митрофановны такую сумму она не расстреляет даже за несколько лет. Но с другой стороны, я уверен на двести процентов, что кроме меня она уже ни с кем даже говорить не станет, если снова захочет расстаться с частью коллекции. И совесть чиста, потому что ни одна организация, пусть даже Министерство культуры, не даст Будинецкой за эти экспонаты и половины той суммы, которая лежит перед ней на столе. Мне, откровенно говоря, этот Восток тоже ни к чему, но сейчас появилось столько людей, готовых вложить деньги в произведения искусства, что рано или поздно кого-то из них я обязательно выручу. Естественно тем, что не подойдет моему компаньону Тенгизу из братской Грузии: ордена и Восток – это его специфика, и лежат пробитые им каналы через южные границы, незримыми нитями соединяя многие страны мира. Не зря в его записной книжке закодированы номера телефонов в Амстердаме, Бонне, Ванкувере, Мельбурне. Слава Богу, у нас дружба старая, и хотя Тенгиз производственными тайнами не делился, как-то во время отдыха с одной из моих фей он до того увлекся изучением ее анатомических особенностей, что Рябову не составило особого труда на свой страх и риск перефотографировать эту записную книжку. А когда через несколько дней Сережа положил передо мной расшифрованную клинопись Тэнго, я нисколько не рассердился за такое самоуправство. Пусть компьютер надежно хранит эти данные, вдруг когда-нибудь пригодятся.

– Вы уж простите за совет, Валентина Митрофановна, но раз у вас появились деньги, на которые вы не рассчитывали, купите себе квартиру с ванной. Я уже не говорю, извините, что здесь один туалет на два этажа, да и готовить в комнате не очень приятно.

Сегодня еще за двадцать тысяч можно купить скромную самостоятельную квартирку, но в ней же и ремонт делать нужно, и обставить, так что, если бабуся проникнется моим предложением, можно считать цель этого визита полностью достигнутой.

– Я вам оставлю на всякий случай номер телефона, своего-то у меня нет, это мой друг, он все передаст, – и на прощание с неподдельной искренностью произношу:

– Дай Вам Бог доброго здоровья.

Хорошо, что мое собственное здоровье пока еще не нуждается в аналогичных пожеланиях, но пришлось пропотеть на холодном осеннем ветру, пока в три приема я дотащил к машине купленый товар, попутно дважды споткнувшись об острый угол кладовой в темном коридоре и наступив в свежую кучку кошачьего дерьма.

Все эти огромной ценности бебехи я просто свалил в кучу по месту своей основной прописки, не очень-то переживая, что замок при желании можно открыть перочинным ножом. Пусть лежат до поры до времени, в целости и сохранности, здесь им будет надежнее, чем даже за металлической дверцей, оснащенной сигнализацией: не представляю, какому самоубийце взбредет в голову лезть в мою квартиру.

Когда я поменял «Жигули» на «Волгу», в первую же ночь с нее сняли лобовое стекло. Может кто и стал бы переживать, бежать в ближайший опорный пункт правопорядка, но я просто позвонил куда следует и уже через час мое лобовое стекло стояло на месте, а в салоне в качестве извинения за допущенную оплошность лежала бутылка коньяка «Десна», которую я с отвращением выбросил на дорогу. Ребята с нашего хутора, раздевающие машины, не врубились, что я сменил марку автомобиля, вот и обрадовались. Они-то прекрасно знают, чью машину можно безбоязненно курочить, а чью – извините, пожалуйста. Вон через дорогу мент-наивняк на ночь клал на сидение полосатый жезл и форменную фуражку, так они нарочно приемник у него выцарапали и в фуражку помочились, чтоб слишком хитрым не был.

Двадцатиминутной скуки ради врубаю телевизор и дикторша прекрасно поставленным бодрым голосом поведала:

– … в честь высокого гостя в Кремле был дан обед. Полностью текст выступления будет опубликован.

Вы бы, ребята, лучше меню этого обеда опубликовали, это гораздо интереснее. А так сиди, догадывайся: небось, в связи с поголовным наступлением на алкоголизм высокого гостя поили исключительно минеральной водой, а закусывал он талоном на сахар.

Ровно в полночь выглядываю в окно, перед домом стоят два «Жигуленка», пора снова работать. Быстро допиваю кофе, слетаю вниз по металлической лестнице и прыгаю на переднее сидение. Удобно расположившись рядом с экс-борцом, коротко командую:

– К девочкам.

Конечно совсем не помешало бы съездить к каким-нибудь девочкам не по делу, а для отдыха, но это пока не более чем наивное желание: время, время, когда-то не знал как тебя убить, а вот сейчас его катастрофически не хватает.

Девочек я подбирал лично, не доверяя вкусу Рябова; он как-то не более чем в шутку высказался, что ему любые бабы нравятся, лишь бы давали. Мне любые не подходили; только очень красивые, прекрасно сложенные, на все вкусы. И не те девчушки, участвующие в конкурсе всяческих мисс, при росте под сто восемьдесят, весящие чуть за пятьдесят, а с такими фигурами, чтобы, глядя на них, у каждого мужика зарождалась не потуга разгадать извечную тайну женской красоты, а совсем другое желание.

В конце концов из множества ни о чем не подозревающих претенденток был подобран десяток. Из них остались четыре – блондинка, брюнетка, шатенка, рыжая. Четыре из сотен девочек, штурмовавших высшие учебные заведения Южноморска, были безо всяких проблем устроены в интересующие их институты. Наш контракт заключался на время их учебы, после моей помощи с распределением деловые отношения завершались. Я уже полностью сменил один женский отряд, второй трудился по давно налаженной схеме. Девушки зарабатывали очень хорошо, позволяя фамильярности только тем мужчинам, которые представляли для меня интерес. Кроме того, если у них не было дел, я никогда не возражал против того, чтобы они подрабатывали. За примерным поведением своих подопечных приходилось постоянно следить, и варианты временных работ подсказывать самому.

Этим летом девочки хорошо наварили, отдыхая на пляже. Я подсказал Мельникову, чтобы он брал их с собой. Летом Григорий Мельников буквально горел на работе под жарким южным солнцем, с утра до вечера щелкая морды отдыхающих. Но после того, как в дело включились мои девочки, темп его трудовых будней стал таким, что из объектива «Никона» дым повалил: ну, какой мужик не захочет сфотографироваться в обнимку или по крайней мере держа под локоток женщину, красоту которой не передадут никакие слова. А здесь, пожалуйста, цветное фото: вот какую кралю на юге подцепил, все приятели от зависти перекривятся. А в углу надпись «Привет из Южноморска», за которую Гриша лупил со счастливого клиента дополнительный рубчик. Это вам не с облезшей обезьянкой сниматься под пластмассовой пальмой, так что сколько дополнительного дохода дали Мельникову мои девочки – один он знает. Но и их он не обидел, во всяком случае за лето Рябову ни разу не пришлось принимать коллективные заявки на духи, косметику, нижнюю спецодежду моих подчиненных.

Благодаря работе этих незаменимых специалисток в свое время мне удалось заполучить отличную бухгалтерию. Конечно, у великого Пурица, который основал Южноморское пароходство, вся бухгалтерия помещалась в записной книжке, но мне бы его заботы. Одно дело гонять корабли с товарами в те времена, когда для того, чтобы получить заграничный паспорт нужно было ждать целый день, совсем другое – сегодня. Сегодня приходится выкручивать такие торговые операции, которые великому Пурицу могли присниться только в кровавом угаре. Попробовал бы он превращать деревянный рубль в твердую валюту, используя товары, производящиеся здесь. Это когда-то заряжали южноморцы суда мясом, пшеницей, кожами и отправлялись они в далекое плавание, привозя взамен сеялки, веялки и прочие патефоны. Сейчас же все поменялось местами: чтобы иметь возможность регулярно потреблять французский коньяк, австралийскую баранину, канадскую пшеницу, марокканские апельсины, болгарские помидоры, кубинский сахар, не говоря о всем прочем, мне нужно что-то давать взамен. А чем я могу порадовать своих зарубежных партнеров? Ну хорошо, что у нас такой разнобой цен на искусство благодаря уровню жизни, регулярно повышающего свое благосостояние советского народа. Еще бы! Если вчера человек платил за килограмм мяса шесть рублей, а сегодня выкладывает восемь, это говорит только о том, что его благосостояние выросло. Что тогда давать взамен, чем покрывать долларовое обеспечение моего личного счета в некоем банке, платящем двенадцать процентов годовых? Сырьем и хорошим отношением к людям.

Насчет сырья, откровенно говоря, трудновато, но можно. К примеру, даже если из наших медяков делать бруски и переправлять их на Запад – уже навар хороший. Но вагонами медь и прочие металлы гнать непросто, это же стратегически важное сырье. У нас, наверное, дерьмо тоже стратегическое значение имеет, а как же, удобрение – это качество будущего урожая. Но учитывая, что урожай мы почему-то собираем, в основном, при помощи судов Минморфлота, не совсем ясно, какая разница: будет ли с толком использовано сырье там или благополучно сгниет здесь. Хотя, если честно, то некоторые товары мы делать умеем, но их продают исключительно за рубеж или просто дарят нашим братским странам. Грузят на судно какую-то сноповязалку с вертикальным взлетом, на ящике буквы оттрафаречены: «Подарок советского народа братскому народу Вьетнама». Боже, сколько у меня братьев, и хотя бы один на меня похож был.

Поэтому лично я всегда считал самым братским народом американцев, учитывая, что среди них уже больше коренных южноморцев, чем в моем родном городе. И, несмотря на усилия таможни, снабжал своих партнеров всем необходимым. Делается это просто. Нужно только хорошенько подумать. Мой корешок Ленька, например, еще двенадцать лет назад, когда покойный Ильич ненадолго открыл щелочку, успел выскочить, а чтобы барахлишко дорогой не растряслось, собственноручно укрепил ящики гвоздями, сделанными из платины. Потом Ленька прислал, наконец-то, весточку, мол, ест наши крабы, их устрицы и еще какое-то слово. Просил фотокарточку на память выслать, пять раз обнял на прощание и передал тете Бете триста тысяч поцелуев. Я конечно, отписал ему: твоя фотография мне без надобности – и так помню, лучше вышли изображение этой самой устрицы, а тете Бете я все приветы передал.

У меня и вправду побывала эта самая тетя. Пришел какой-то здоровенный волосатый дядя Федя с приветом от Ленчика и заявил, что он тетя Бетя. Меня с детства учили верить людям, поэтому я безоговорочно выдал дяде-тете триста тысяч, твердо зная, что они обернутся шестьюдесятью тысячами долларов. Вот что значит правильное отношение к нуждам населения.

И с сырьем я своих зарубежных партнеров не подвел. Деньги должны работать – вот мой девиз, получивший полное одобрение у Вышегородского. Он, кстати, тоже не страдает от того, что постоянно крутит с цеховиками такие занимательные карусели, которые тщетно пытается остановить наше славное ОБХСС. Так что мы вдобавок ко всем делам еще и поднимаем экономику, правда, через третьих лиц, но это от врожденной скромности. Самую подлинную экономику, не теневую. Теневая – это загубленное сырье и труд работников, наша, настоящая – качественные товары, в которых особенно остро нуждаются люди.

И закрутили меня эти интересные дела до такой степени, что я в конечном итоге начал путать портреты прошлого века с поцелуями для тети Бети в серебряной упаковке. Задумался, подсчитал, что антиквариат дает куда больше оснований радоваться за возвращенную людям красоту, которая, как известно, спасет мир. И пусть спасает; красота, прошедшая через мои руки, не знает границ, и несет мистерам, сеньорам, господам и даже товарищам подлинное счастье. Поэтому дело с тетей Бетей и каналы сбыта металла я быстро и недорого продал Коте Гершковичу, чем сильно облегчил жизнь нашему бухгалтеру.

Да, бухгалтер тогда был необходим, как райкому партии агропром. Но с улицы человека в дело не возьмешь, а из всех моих знакомых с этой кропотливой и явно геморроидальной профессией никто повязан не был. Уже в который раз выручил тесть, подсказал, к кому обратиться. Старик, к которому я пришел, держался молодцом; чуть моложе Вышегородского, однако выглядит превосходно: румяный, как Нюф-Нюф, но глухой, а главное, сидит дома, в кабинетном халате и в бабочке. Бабочка меня доконала. Этот парень, по обстановке видно, всю жизнь вкалывал в какой-то артели «Верный друг безналичного расчета», потому что в его квартире только по верхам, на первый взгляд, набегало штук двести, если не больше. Одни каминные часы чего стоят, я их с ходу в двадцать штук оценил, как и люстру. Словом, дедушка поблагодарил за привет от старого друга Вышегородского, но работать отказался, годы не те, пенсии шикарной, семидесятирублевой, с его скромными потребностями, хватает, так что… Может быть когда-то и государственные организации придут к выводу, что за стоящим работником нужно побегать, я это понял давным-давно. А то, что дедушка в своем деле съел собачью упряжку вместе с массой проверяющих, не было сомнения – слово Вышегородского многого стоит. Пригласил я тогда бухгалтера на пикничок, попутно выяснив у его старого приятеля, что в свое время дед не только цифры, но и брюнеток щелкал на заглядение. А раз так, рядом с кандидатом в мою фирму на пикничке расположилась Ира соответствующей масти, постоянно накладывала ему на тарелку, словно заботливая дочь, а когда тянулась за бутылкой, все ненароком проезжала грудью по его плечу, отчего дед каждый раз вздрагивал, но лишь однажды уронил очки прямо в салат из кальмаров. Очки, понятно, он вытер, салат съел, потом Ира благосклонно разрешила ему ощупать себя в кустиках, после чего дед стал податливым, как председатель райсовета перед очередными выборами.

Вся информация и средства стекались к бухгалтеру. Как там он сводит дебет с кредитом, не мое дело, главное, что копейки не зажилит и все по полочкам разложит, а потом подведет месячный отчет – и на стол. Нет, не мне, а Вышегородскому. Ко всем плюсам, пусть тесть постоянно убеждается, что я кристально честен, а если и случаются непредвиденные траты, то у нас для них есть свои графы в бухгалтерской ведомости. Ни тебе плана в нормо-часах, ни выполнения комплексной нормы выработки. Нужны деньги на взятки, экспедиции, оплату услуг и так далее – все проходит через бухгалтерию, всем ведает Вышегородский. Я не случайно затеял эту игру, со временем свалил решение финансовых вопросов на Рябова, и облегченно вздохнул.

Вот купил Сережа кассеты для Вышегородского и внес их в графу «Непредвиденные расходы», не станешь же дедушку огорчать. А если мы с Рябовым уж слишком шикарно погудим где-то, этак тысяч на двадцать-тридцать, то Сережа эту сумму на оплату своих стукачей спишет или по другой статье. У нас ведь даже социальное страхование предусмотрено, а как же.

Бухгалтер согласился работать за смехотворную сумму при одном условии: два раза в месяц Ира должна его навещать. Однако, после первого свидания, девушка примчалась ко мне в слезах и предъявила производственную травму: от избытка чувств глухой вцепился в ее зад вставными зубами, причем сделал это с пылом пса, хватающего нарушителя государственной границы. Ира в категоричной форме заявила, что предпочитает провести ночь пусть даже со взводом полярников, в течение долгой северной зимы видевших из всех особей женского, пола только белую медведицу, чем с агрессивным дедушкой. Я напомнил ей, что наша работа предусматривает значительную долю риска и в качестве примера продемонстрировал на своем теле несколько шрамов, правда, находящихся в верхней части торса. В ответ Ира справедливо заметила, что если шрамы украшают мужчину, то укусы женщине вовсе не к лицу, а тем более – к другому месту.

Присутствовавший при этом служебном разбирательстве Рябов оценил укус и душевную травму девушки в одну тысячу рублей и торжественно заверил: с бухгалтером будет проведена беседа, и если он еще раз позволит себе подобное, Ира может дать ему в ухо чем-то потяжелее, что наверняка повлияет на страсть бухгалтера, а быть может и улучшит его слух. Эта тысяча справедливо была оприходована в графе расходов на лечение травм.

Когда Вышегородский знакомился с первым месячным отчетом, он жестикулировал руками, словно диктор телевидения в передаче для глухонемых. «Что это за расходы, и еще какие! – вопил мой тесть. – Тридцать тысяч на охоту, двадцать – подарки». Но когда он дошел до пятидесяти тысяч на личные нужды, то чуть не задохнулся, и полчаса рассказывал, что он четверть века жил на сто рублей в месяц и при этом ни в чем себе не отказывал. Я долго и монотонно пояснял ему, что не летал охотиться в Африку, и вообще стрелять в безвинных животных – не моя страсть, а нужно было это все для дела. Дед в жизни в лесу не был, думает, что охота – это утепленные сапоги и патрон «Байкал» двенадцатого калибра за двадцать семь копеек. А три ящика отборного коньяка, соответствующая закуска, лицензии, аренда на три дня двухэтажной охотничьей сторожки, местные егеря и привозные девушки… Да что там говорить, когда дедушка узнал, для кого мы так старались на той охоте, он сходу согласился, что расходы были оправданными, но в личной жизни нужно быть чуть скромнее.

Да я и так всю жизнь экономлю, вот часы у меня «Сейко», а мог бы носить «Роллекс», и хожу в «Адидасе», а не в «Пуме», и езжу на «Волге», когда «Мерседес» – вполне по средствам. Хорошо хоть, что в графе расходов на наших девочек значилось безликое «Оплата технического обслуживания автотранспорта», иначе дед решил бы, что я гарем себе завел. Кстати, именно в эту графу Рябов втискивает наши личные расходы на особ противоположного пола. С техническим обслуживанием он здорово придумал, Вышегородский до того окостенел в своих привычках, что несколько раз заявил: «А зачем мне машина, я лучше на трамвайчике поеду». И это говорит человек, который не обеднел бы, купив таксомоторный парк города. Так что на пристрастии Леонарда Павловича к общественному транспорту и полному незнанию проблем личного мы выигрывали. А расходы на девочек есть. Жилье одно сколько стоит. Для наших персиков Сережа снял две двухкомнатные квартиры в новом районе города: у каждой из них своя отдельная комната, чтобы они успешно могли готовиться к сессиям. Только один раз после того, как Оксана завалила экзамены, мне пришлось прибегнуть к помощи телефона, чтобы сдать их, а затем я предупредил девушку: нужно хорошо учиться, чтобы народное хозяйство получило толкового специалиста, на такие мелочи у меня просто времени нет. И в качестве примера прилежания привел собственную кандидатуру, хотя и я университету, и он мне дали очень многое – в основном, тяжкие воспоминания. Сейчас мы ехали именно к Оксане, и даже не потому, что ноги у нее начинаются от груди, и не оттого, что вылепила ее лицо природа, не скупясь на самые прелестные черты, а из-за того, что Роман Дубов, постоянно подтверждая справедливость древней поговорки «Рыжая – наполовину красивая», всю жизнь перед рыжими бабами растекался патокой по паркету. Посмотрим, устоит ли почти пятидесятилетний Ромчик перед девятнадцатилетней Оксаной Владимировной, заканчивавшей все предыдущие аналогичные встречи чистой победой в первом раунде.

Время для посещения Горбунова мы выбрали самое подходящее, между часом и двумя. Веня по-прежнему не вылазил из мастерской, на жэковском балансе в подвале значилось тридцать девять квадратных метров, на самом деле тут легко заблудиться. Но кто-кто, а я, оставивший здесь свои лучшие годы, знал все ходы-выходы Венькиной берлоги, мог смело бродить по ним без фонаря.

Металлические створки щелкнули, мне пришлось зайти первым, чтобы Веня не перенервничал. Здесь долго не думают, непрошенных гостей всегда есть чем встретить, не зря в свое время Венька расщедрился для них на такой хлеб-соль, как огнемет. Что касается его ребят, то они сейчас, выстроившись в дружную шеренгу, насупленно смотрят на моих. Снимаю напряжение, нависшее в звенящей тишине, пожимаю руку хозяину и зову Оксану.

Еще один эффект. Вот сейчас стояли эти мальчики с волчьими внимательными взглядами, готовые в любую секунду по мимолетному движению головы Горбунова влево броситься на незванных гостей, а вошла Оксана – и все внимание уже приковано к ней, мужик постоянно остается самим собой. Но если говорить откровенно, я не испытываю при виде этой девочки никакого желания, хотя к женщинам питаю известную слабость; для меня лечь с Оксаной было бы не меньшим абсурдом, чем заниматься любовью, например, с Рябовым.

Пользуясь тем, что телохранители Горбунова продолжали раздевать Оксану вмиг вспотевшими глазками, я смело иду вперед, к огромной вешалке, но Веня не сдвигается с места, а один из его парней, конопатый до неприличия, вспомнив о своем предназначении, подскочил ко мне, проявив непростительную несдержанность.

– Слы-шишь, – он нарочно растягивал слова, – ты плохо ды-шишь…

Остальные ребята неподвижно стояли на своих местах, что мои, что Горбунова. Новичок, решил я, и коротким ударом по переносице опрокинул его на пол.

– Извини его за фамильярность, он новенький, – подтвердил мое предположение Горбунов, и тут же попытался взять реванш, – учитесь, ребята, этот человек начинал, как вы, а теперь, – не без издевки продолжил он, – стал очень большим боссом.

– Пошли, Веня, – прервал я начавшееся повествование и толкнул вперед дверь-вешалку. Если Веньку вовремя не остановить, он закатит целую лекцию о своей роли в моей судьбе и, конечно же, о том, что во многом благодаря невиданной проницательности Горбунова его бывший телохранитель стал такой же личностью, как он сам. При этом Веня скромно умолчит, что сейчас я получил право отдавать ему приказания в виде дружеских просьб. Я всегда старался не портить с ним отношений, всячески способствовал желанию Горбунова создавать видимость собственной самодеятельности, и он это воспринимал как должное.

По старой привычке присаживаюсь на инкрустированный столик и уже в который раз любуюсь великолепным собранием досок, о которых не смеет даже мечтать местный музей.

– Веня, – без предисловий беру проблему за ее острые углы, – завтра, вернее, сегодня утром, ты сходи, пожалуйста, к Дубову с новой клиенткой. И пусть это будет последний клиент для Дубова. Он должен сесть на голодный паек.

– Все сказал? – спросил Веня и, получив утвердительный ответ, похабно пошутил, – а теперь слей воду. Неужели ты считаешь меня таким наивным, что я буду сам себе кислород перекрывать. Дубов взносит двадцать процентов от каждой сделки.

– Сколько сделок он совершает в течение полугода?

– Двести, – не задумываясь выдал Веня, с ходу смикитивший, в чем дело.

– Средняя цена его работы – пятьсот рублей, – начал вычислять я и тут же услышал заключение опытного искусствоведа:

– Тысяча!

– Веня, это уже даже не смешно. Но чтобы ты успокоился, дай мне хоть слово вставить. Пятьсот и двести, с которыми я даже не пытался спорить, это две штуки. Правильно. И еще штука в качестве неустойки, договорились?

– Я всегда жалел, что ты ушел от меня, – даже с ноткой какой-то печали произнес Веня, показывая, что с таким дельным предложением трудно не согласиться.

Я уже был в дверях и, словно вспомнив о чем-то, сказал:

– Да, Будинецкая отдала нам свою коллекцию. Так что мне повезло больше.

Я не зря сказал «нам». Горбунов даже в мыслях не станет тягаться с моим тестем, а я исправно делаю вид, что лишь исполняю все его планы. Однако, дав мне очень многое, старик продолжает держать в руках нужные связи, это его основные козыри, иначе я давно отстранил бы его от дела – страхуется Вышегородский даже против близкого родственника и правильно делает.

Машина была запущена в ход. Оксане предстояло максимум за две недели выжать Рому до исподнего. Это она умеет, не зря я придаю наукам такое значение. Опытный сексолог, хороший психолог, «Кама Сутра», отлично подобранная видеотека помогли моим девочкам научиться творить на простынях такие чудеса, что никаких сбережений не жалко. А у Ромчика Дубова их не слишком много…