Текст книги "Чужая осень (сборник)"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 51 страниц)

17

Ребята с невозмутимым видом рассматривали огромную картину неизвестного художника конца семнадцатого века «Лот с дочерьми», висящую против стола, Оксана тайком бросила взгляд на часы, Глебов чистил свои безукоризненные ногти пилочкой с рукояткой из слоновой кости, глуховатая бухгалтерия усиленно делала вид, что слышит хотя бы каждое второе слово, но лучше всех устроился Константин. Он посадил Гарика на колено и довольно бойко имитировал им галоп скакуна перед отправкой на бойню. Что удивительно, Гарик тянется к нему, как к родному, видимо, чувствует, что Костя такая же мерзкая пакость, как он сам. Моему дорогому сыночку, конечно, не место на этом совещании, но Вышегородский на всякий случай отправил свою доченьку подлечиться, до того она, бедная, переработалась. Иди знай, как повела бы себя эта истеричка, узнай, какую роль мне придется играть. Чего доброго, еще бы папу любимого какой-то тяжестью стукнула, не хуже, чем сенсей Студента.

– Теперь мы будем считать, – обвел присутствующих своими выцветшими глазами Вышегородский, продолжая образцово-показательную речь. – В числителе у нас имеется мертвое приобретение моего дефективного зятя и его придурковатого напарника. Хорошо, хоть выяснили, кто против нас старался. Зато каков знаменатель – Фотограф, Горбунов, три его человека… Еще одна такая операция и от нас останется ноль целых и хрен десятых. Такая арифметика.

Я делал вид, что внимательно слушаю ахинею, которую сейчас несет Вышегородский, и думал, что в каждом человеке артистическое начало заложено самой природой. Уж на что, казалось бы, Вышегородский и сцена несовместимы, а смотри, как выступает, Станиславского на него нет. Мой тесть хорош, вон как встревожен, аж челюсть поправляет, с ролью Черненко на раз бы справился. Особенно с ее финальной частью. Ах, Константин Устинович, как ты был похож на Вышегородского, только малость дурнее, но в твоем кресле и осел бы выглядел пламенным коммунистом-ленинцем, неутомимым борцом за мир, надеждой всего прогрессивного человечества. Пусть старик нас с Сережей при всех лает, для пользы дела может и в морду дать – все равно не больно, зато эффект какой.

– Если бы мой зять-болван догадался сразу посоветоваться со мной, – сделал очередной комплимент в мой адрес Вышегородский, одновременно поднимая собственный авторитет, – то все бы было иначе. А теперь мы имеем дело с такой организацией, которую лучше всего обойти десятой дорогой. Значит так, всем сидеть тихо, дела сворачиваем пока мой зятек со своим начальником штаба… Словом, завтра вдвоем отправитесь улаживать конфликт, соглашайтесь на любые условия – жизнь дороже, тем более речь идет о ваших собственных шкурах. А там посмотрим. Гуляйте себе на улицу.

Я первым выскочил на довольно прохладный ночной воздух, нервно прикурил сигарету и выпустил дым из ноздрей. Старик не переносил табачного дыма, стремясь догнать по количеству прожитых лет Агасфера, возникал он довольно долго, поэтому моему примеру последовали все гости. И только Рябов, буркнув что-то на прощание, уехал домой.

– Старая гнида, – наконец-то высказываюсь, – сидит себе, мед с боярышником хавает, а тут надрываешься – и на тебе. Чен этот, паскуда дохлая, откуда мы могли знать?

– Ну, конечно, – поддержал меня Константин, – всего не учтешь.

Я с благодарностью посмотрел на Костю и молча врезал ему в челюсть.

– Ты еще погавкай мне здесь, – заорал я, грозно надвигаясь на становящегося в позу стайера Костю.

Оксана испуганно отшатнулась, бухгалтер с улыбочкой прошмыгнул мимо, Глебов положил руку на мое плечо.

– Успокойся, – цепкие пальцы юриста сдержали меня на месте, – хватит беситься. Я советовался со стариком, это дело в конце концов будет улажено, так что не стоит проявлять несдержанность.

– Ладно, Саша, пойду спать. Иди знай, удастся это сделать после завтрашнего или нет.

– Я тебя уверяю: все будет в порядке. Так что не переживай.

Через полчаса я зашел в комнату Вышегородского без стука.

Леонард Павлович сидел в кресле и с удовольствием наблюдал, как довольно мерзкий на вид старикашка срывает одежду с Фанни Хилл. Я решительно выключил аппаратуру, потому что знаю – ничего путного у дедушки в телевизоре не выйдет, а Вышегородский может загрустить от того, что Фанни собьет целку не его одновозрастник, а клиент куда моложе. Беда с этими старичками, но что бы мы без них делали.

Старик с неудовольствием бросил на меня быстрый цепкий взгляд и спросил:

– Ты что, не мог дождаться Сережи у себя?

– У меня возник вопрос, Леонард Павлович…

– Надеюсь, ты не обиделся?

– Ну что вы, это был великолепный спектакль. Жаль, вы не видели моего бенефиса. Искусство требует жертв, плохо только, что ими почти всегда оказываются зрители. Кстати, об искусстве…

– По-моему, ты все-таки обиделся.

– Леонард Павлович, меня интересует вопрос, и несмотря на вашу неохоту, я бы очень просил на него ответить. Хочется знать…

– Догадываюсь, о чем ты сейчас будешь вопрошать. Риск конечно, есть, но ты к нему должен был давно привыкнуть.

– Я не об этом. Бог с ней, с головой, другое интересно. Кому это Горбунов продал Айвазовского – вот что занимательно.

– Пусть тебя это не волнует.

– А меня это волнует, даже очень. Потому что завтра иду я, а не вы, потому что я рискую всегда, а вы только снисходите до команд…

– У каждого свое место в этой жизни.

– Знаю, слышал, рожденный ползать летать не может, как говорил главный буревестник революции, свивший свое гнездо куда подальше от родимой сторонки. Ладно, Леонард Павлович, не хотите отвечать – не нужно. Только знайте, что вас используют, как пешку.

Старик заерзал в кресле и с негодованием глотнул очередную дозу успокоительного.

– Запомни, пацан, меня еще никогда не использовал никто. Я всегда поступаю так, как требует дело. Думаешь, они слепые? Если бы мы не помогли друг другу – все бы давно погорело. Я столько лет удачно балансирую буквально по лезвию ножа только потому, что всегда был застрахован. Скажи мне, отчего не было Студента?

– Он плохо себя чувствует. Возле него постоянно дежурят.

– Прямо министр, а ты уверен, что это не он работает? Приказал Чену высветиться, предварительно потребовал, чтоб тот стукнул его по голове. Такой случай был лет сорок назад.

– Леонард Павлович, хватит уводить меня в сторону. Или Студент мог точно знать, что я приду тушить его хату? А может, он предварительно звонил в пожарную охрану? Лучше скажите…

Осторожный стук в дверь заставил меня замолчать. Рябов как обычно, молча вошел в комнату и вопросительно посмотрел сперва на Леонарда, а уже затем в мою сторону.

– Ку-ку, Серега, пойдем отсюда. Леонард Павлович, если завтра что не так, ищите себе другого зятя. Памятник, конечно, не такой скромный, как Рябову, зато сэкономите на именах и званиях, пусть напишут всего одно слово: «Профессионал».

– Хватит паясничать, – оборвал меня Леонард Павлович и с неожиданной нежностью в голосе добавил: – идите, мальчики, я буду молиться за вас.

Мы молча вышли из дома, уселись в машину Рябова и помчались на квартиру Студента. Вышегородский будет за нас молиться, как же, сейчас врубит «Фанни Хилл» и домолится на всю катушку «Дживиси».

– Сережа, ты понимаешь, что сунуть голову в пасти дрессированным львам было бы куда безопаснее?

– Нет другого выхода. Кроме того, сейчас поздно рассуждать. Вчера нужно было.

– Лады, чему бывать – того не миновать, как говорится.

– Главное, чтобы завтра сработало мое прикрытие. И товар не опоздал.

– Что за прикрытие?

– Узнаешь. Сам ведь говорил, чем меньше человек задает вопросов, тем лучше его самочувствие.

Интересные все-таки у нас производственные отношения. У каждого свои маленькие тайны, которыми он не спешит поделиться с компаньоном. Вот поэтому я нагло жму на кнопку автомобильной зажигалки, резко выдергиваю выскочивший из гнезда фитиль, пускаю длинную струю дыма в сторону Сережи и замечаю:

– В свое время я сказал, чтобы ты не упускал из вида нашего друга Вершигору или как там его сейчас. Почему его так плохо контролировали? Ладно, можешь снова проявить беспокойство по поводу моего здоровья и не отвечать. Но хотелось бы знать: зачем ты усиленно делаешь вид, будто не знаешь, что картина Айвазовского принадлежит ему?

Рябов продолжает сохранять неловкое молчание, ему не остается другого выхода, настолько нелегок выбор между мной, рвущимся к полной власти в деле, и Вышегородским, стремящимся во что бы то ни стало удерживать ее в своих руках.

18

Студент лежал на своей узкой койке солдатского образца, перемотанный бинтами, как Павка Корчагин. Хорошо еще, что Чен треснул его по затылку рукой, а не чем-то потяжелее. Саша сидел у изголовья, монотонно читая какой-то длинный перечень, время от времени непроизвольно запинаясь и путая слова; что говорить, наш отставной борец в качестве чтеца-декламатора мог бы выступать только в цирке.

– Как самочувствие, Студент? – нарочито бодрым голосом воскликнул я и Саша с явным удовольствием закрыл рот.

Не открывая глаз, Студент с деланной радостью пропел нечто из репертуара Пугачевой в собственной интерпретации «Жить невозможно, а свалить нельзя», и тут же замолчал. Вот это да, может, у него после удара мозги стали работать как у нормальных людей?

– Что сказал доктор?

– Пару недель полного покоя, усиленное питание, – ответил Саша. – Читать запретил, так он меня заставляет. Картины какого-то Семирадского…

– Студент, докторов нужно слушаться, успеешь еще потрудиться. А тебе, Саша, пора знать, что Семирадский был самым обыкновенным отщепенцем. Пока его коллеги по кисти рисовали стонущее под царской пятой крестьянство, стремящееся к светлому будущему в виде колхоза, этот тип малевал всяких Фрин на празднике Посейдона и прочих голых баб. Так что если Студент нуждается в чтиве, ему больше подойдут сказки. О семи козлятах, например, которые на свою голову открыли дверь волку.

Студент демонстративно застонал и повернулся ко мне спиной.

– Напрасно сердишься, – миролюбиво говорю ему, – мы ведь считаем, что ты получил производственную травму и при этом не требуем объяснений свидетелей и прочей дребедени. А насчет усиленного питания позаботились не хуже, чем профсоюзный комитет Министерства иностранных дел.

Еще бы: дюжина банок красной икры, громадная синяя посудина «Кавьяра», ящик бананов, ананасы, осетрина, соки и прочие продукты, усиленно рекламировавшиеся в антисоветской по нынешним базарам книге «О вкусной и здоровой пище» образца 1953 года. Это не считая ящика «Золотого» шампанского – очухается, вполне сможет отметить свое второе рождение.

– И еще. Сашу сменит одна интересная девочка, по крайней мере, ты, надеюсь, не заставишь ее выступать в роли личной секретарши. Можешь вести беседы, но напрягать зрение и прочие жизненно важные органы тебе пока рано.

На появление Оксаны Студент прореагировал должным образом; он соизволил вновь лечь на спину, поправил повязку на голове и всем своим видом стал напоминать отважного рыцаря, победившего дракона в затяжной схватке.

– Саша, слушай меня внимательно, и помни, если ты не сумеешь завтра сделать все, что скажу, нас с Рябовым ты сможешь повидать только на том свете, – тихо говорю бывшему борцу, располагаясь рядом с ним на заднем сидении Сережиной «Волги». – Видишь, машина через дорогу, в ней двое парней, будешь действовать с ними. Старший группы – ты, они это знают. Завтра в девять тридцать вы в карете «Скорой помощи» съедете с главной дороги у указателя «Южноморск – Свердловск» на второстепенную, смотри по карте. Потом отправитесь сюда и на обочине начнете бортировать колесо, пока не покажется машина, известная твоим напарникам. В ней транспортируют наркоту четверо, хорошо вооружены. В десять тридцать их машина должна пройти контрольный пункт, но вы обязаны сделать все, чтобы этого не произошло. Как только перегоните их автомобиль, открываете огонь на поражение, «Скорые помощи» для этого идеально устроены. Никто не должен уйти живым, машину сжечь. У вас на все будет минут пятнадцать-двадцать, прими во внимание и то обстоятельство, что движение одностороннее и в это время ни один автомобиль вас даже случайно не догонит. «Скорую» отдадите человеку, который там вас будет ждать, сами пешком пересечете поле и пересядете в голубой «Москвич», стоящий на обочине трассы «Свердловск – Южноморск» в двух километрах за бензоколонкой. Вопросы? Хорошо, Саша, но повторяю, наша жизнь в твоих руках. Иди.

– Он на тебя молится, – сказал Рябов, после того, как Саша не спеша направился к стоящему неподалеку автомобилю.

– Понимаю, за сына он будет стараться особо, но с твоей стороны было бестактно напоминать мне о неоцененных обществом заслугах.

– Что?

– А то, Рябов, что мы с тобой – главные доктора страны. Саше никто не мог помочь, даже столичные светила, а мы его ребенка в два счета вылечили. Однако, перейдем к более важной, нежели медицина, проблеме. Сережа, это точно, что свидетелей на трассе не будет?

– После того, как они пройдут, там будет столкновение.

– Рябов, ты повторяешься.

– Нет. Просто одна машина пойдет на обгон другой и немного притрет ей крыло. Инспектор будет на месте. Машины закупорят обе полосы.

– Потом твоих людей начнут таскать.

– Там один мой. И инспектор.

– А второй?

– Не все равно под чью машину подставиться? Мало ли лихачей, норовящих обойти тех, кто медленно едет.

– Если лихача не найдется?

– Тогда водитель не справится с управлением, а инспектор начнет читать ему нотацию.

– Когда мы встречаемся?

– Не понял.

– Я говорю, у меня еще есть дела.

– К Свете ты не поедешь. На кладбище тоже поздно. И не нужно этого. Потом успеешь.

– Не уверен.

– А ты настройся, как когда-то, только на победу. Иначе – верный проигрыш. Мы едем ко мне.

Спорить с Рябовым было бесполезно, в конце концов он, а не я отвечал перед Вышегородским за итог операции. На карту было поставлено слишком многое, чтобы какая-то случайность, например, некстати проколовшееся колесо автомобиля, сорвала напряженную работу двух суток. Вышегородский в течение четырех часов корректировал план, предложенный Рябовым, пока не были тщательно оговорены и подстрахованы даже самые незначительные детали. Хотя, если откровенно, незначительных деталей у нас просто не бывает.

Рябов колдовал на крохотной кухоньке: он засыпал в турку несколько ложек кофе, дал ему основательно нагреться, затем залил его холодной водой, добавил еще одну порцию остро пахнущего свежим помолом своеобразного допинга и немного присолил густую темно-коричневую шапку, набухшую в посудине ручной работы.

– Ты прекрасно варишь мой любимый напиток, – заметил я, – у меня что-то не получается такой густой. Раскрой секрет.

– Есть анекдот. Умирает француз, владелец самой популярной кофейни в городе. Дети спрашивают: «Папа, пришло время раскрыть семейный секрет. Как вы готовите кофе?» А он отвечает: дети, никогда не жалейте кофе – вот и вся тайна.

Остроумный анекдот поведал Сережа, зато смысл какой.

– Следи, чтоб не сбежал, – скомандовал Рябов и отправился к негромко зазвонившему телефону.

Коричневая шапка начала медленно сворачиваться и упрямо пошла вверх, но стоило ей подняться на какой-то миллиметр над краем турки, как я тут же выключил газ. Все хорошо делать вовремя, это тоже привычка, сказывающаяся даже в мелочах.

– Инвалид звонил, – пояснил Сережа, закрывая дверь в комнату, – через два дня приезжает пресс-группа. Много товара.

– Если мы будем в состоянии увидеть его – уже хорошо.

– Перестань.

– Сережа, я не ною, все под смертью ходим. Не это страшно.

– А что?

– А то, что если завтра у нас ничего не выйдет, никогда не вобью в гроб сволочь, которая так лихо против нас работает. И надо же, с такими гнидами повязаны крутым узлом. Мне глубоко плевать, чем они торгуют, пусть это заботит кого угодно, но уровень у них… Нужно собрать сырье, переработать, переправить, перекинуть клиентам, собрать бабки. Сколько людей участвует в этом процессе, сколько им приходится отдавать? Конечно, бабки там неплохие, но разве можно сравнить с тем, чем занимаемся мы. У нас просто, как все гениальное: деньги – товар – деньги. Причем, настоящая формула: рубли – товар – доллары, не считая того, сколько остается на мелкие расходы. Им, чтоб заработать четверть лимона деревяшек, ох, как попотеть нужно. А мы заработали столько же только западно-германских марок на последней экспедиции пресс-группы. И никакого риска, мы ведь только посредники. Взяли товар – отдали. А что с ним дальше – не знаем. И никакой спекуляции или другой статьи. Помнишь, мы с тобой ездили к дедушке помирающему, две картинки взяли?

– Еще лекарства какие-то возили…

– Да. Разве я его в чем-то обманул? Дед сколько хотел – столько и получил. Он еще за лекарство это, бесплатное, хотел отдать. Как сейчас помню: ампулы, сто пять рублей курс – и это госцена при его шикарной пенсии…

– Ты деньги не взял.

– И правильно сделал. Во-первых, деда жалко, а во-вторых, допустим невероятное, спросили бы у него менты насчет нас, мол, за сколько картинки отдал, так дед пошлет их куда дальше. Кстати, дед этот помер где-то через год, но благодаря нам хоть его прожил по-человечески. И в отличие от этих гнид, которые решили на нашей точке заняться транзитом, мы наркотой никого в могилу не гоним, и процент преступности не подымаем. Ведь нарком ради стакана мака или ампулы морфия что хочешь сотворит. Да что там, ты ведь сам их не жалуешь. А что везут их поставщики?

– Какая разница. Главное, чтоб товар не пересек их контрольный пункт. Пора отдыхать. Ты иди в спальню, а я в первой комнате на диване устроюсь. Завтра много работы.

Безропотно соглашаюсь, но заснуть, конечно же, не могу. И не кофе тому виной, просто нервы взвинчены до предела, да и организм мой устроен на удивление: чем больше устаешь, тем меньше хочется отдыхать. Завтра, все решится завтра. Мы пойдем в их логово утром, совершенно одни и будем вести переговоры. Но как только они получат сообщение о том, что товар не прошел контроль, эти твари засуетятся и откроются. Конечно, не будь стукача, можно было сделать все гораздо проще: навалиться всем кодлом на их хату и устроить там филиал сражения на Курской дуге. Но шум будет, да и своих парней жалко – тем более до сих пор не выходит из памяти, как смешно взбрасывал руки Вышегородский и скулил: «Ты хоть знаешь, на кого они работают?». Плевать мне, на кого работают, они моему делу помеха, я к ним не лез, в их бизнес не гадил, ножку не подставлял. И если они не ответят, значит судьба у меня такая, придется самому отвечать перед Богом – зачем жил на этой земле? Если бы знать – зачем. Но главное, покончить с гадом, который ходит рядом, разговаривает со мной, плачу ему… Боже, да разве я кого из своих людей обидел когда, обманул при дележе? Так почему же эта скотина продала меня, убила Фотографа, распорядилась жизнями моего бывшего шефа и его пацанов? И пока я ворочаюсь на этой шикарной двухспальной кровати, она, наверняка, спит спокойно, потому что уже успела настучать своему хозяину о нашем завтрашнем визите. Стыдно вспомнить, но я был до того зол, что орал Рябову: давай одни пойдем, без ребят, они же даже не подумают, что мы гробить их самостоятельно пришли, мужчины мы или нет. Сережа тактично промолчал, а Вышегородский энергично начал крутить указательным пальцем у виска. А его комбинация с Вершигорой? Я-то гадал, зачем мне вынимать его, «прокурор подпишет постановление на арест», чтоб ты пропал, гад старый, и Никольского убрал нашими руками, пешку разменную. Сволочь покойник был первостатейная, но наверняка его поведение, доведшее до той ночной аварии, тщательно разрабатывалось. «Деловой партнер», козлик старый, вон с тем же Нефедовым менты вечером пили, а утром забирать его приехали. И у каждого свои секреты. Вышегородский что-то сообщает Сереже, но скрывает от меня. Рябов тоже не такой простой, словно мыло, каким прикидывается, да и мне не следует раскрывать собственных находок. В конце концов, если все тайны сработают для пользы дела… Боже, да усну я сегодня или нет?

Прохожу мимо делающего спящий вид Сережи, выхожу на кухню, открываю окно и прикуриваю. Еще бы, стоит закурить в спальне Рябова, как сразу наживешь врага.

– Дымишь, – миролюбиво заметил бесшумно появившийся Сережа, – нервы гуляют.

– Сброс нужен, – виновато бросаю в ответ, – но пить нельзя, снотворное для завтрашнего дела большая помеха.

– Есть средство.

– Сейчас ты предложишь свое излюбленное лекарство под названием точечный массаж. Почему ты не пустил меня к Оле?

– К кому?

– Я хотел сказать к Свете.

– Да пойми ты, – начал успокаивать меня, словно ребенка, Рябов, лихорадочно вычисляя, кто такая Оля, – нельзя. Вдруг проспишь или еще чего. Мелочь. Все проколы из-за нее. Всегда. Мы с ребятами четыре раза репетировали ситуацию, а тут… Сам понимаешь. Хочешь хорошую девочку?

– К Светке нельзя, а девочку можно, так, по-твоему?

– Девочка поработает, ты расслабишься, она уйдет.

– Ты, Сережа, ведь тоже спать не можешь.

– И мне девочка будет.

– Тогда давай.

Сережа несколько раз накручивал телефон и вернулся на кухню несколько огорченным.

– Твоя уже выехала. Больше ничего не получается. Может, позвонить нашим, кроме Оксаны все на месте?

– Рябов, ты используешь служебное положение. Это некрасиво. Так что пусть твоя девочка приходит и все будет в порядке.

– Она твоя.

– Сережа, мы же не только партнеры, не только немножко друзья, но и молочные братья, так чего там. Да и природа великолепно позаботилась о том, чтобы одна женщина могла одновременно удовлетворить сразу двух мужчин. Или ты забыл десерт?

Сережа улыбнулся и поставил на огонь чайник. Это было давно, примерно через полгода после того, как Рябов начал работать со мной. После очередной сделки, давшей не ожидаемые триста процентов навара, а все семьсот, мы, уже изрядно отметившие это дело, ввалились к Аркаше в «Прибой» и потребовали отдельный кабинет, В «Прибое» их было несколько: полумрак, два-три столика, за которыми ведутся разные переговоры, в конце концов становящиеся известными заинтересованным лицам, а потому мы потребовали тот самый крохотный кабинетик с одним столиком и Аркашка приложил титанические усилия, чтобы вытащить из него огромного грузного дядю с его подопечной из соседней школы, они постоянно у кабака крутятся. Нас обслуживала новая официантка, величественная, словно королева, с суровым надменным взглядом:

– Я подойду позже, скажете, когда подавать горячее, – не сказала, а уронила она фразу и высоко подняв голову, пошла к двери.

Рябов смотрел ей вслед таким взглядом, что он мог вполне высветить официантку, словно рентгеном, того гляди еще немного и форменное платье загорится. Поэтому я бросил вслед:

– Пригласите, пожалуйста, Аркадия.

– Аркадия Осиповича? – переспросила она.

– Да, Аркадия, – повторил я и разозлился, что не знаю отчества метрдотеля, иди знай, вдруг кого другого сюда заведет. Что за дурацкий обычай – эти имена-отчества, какого дьявола эта дополнительная нагрузка на память, во всем мире люди зовут друг друга просто по именам, а у нас культура – «Иван Иванович, а не пошли бы вы к такой-то матери?».

– Кто такая? – спросил я Аркашу, когда он появился у нашего столика.

– Новенькая, – машинально ответил он и тут же стал уточнять, – в пароходстве в кадрах сидела, но вылетела, да и мужа оттуда же в зону, вот и пошла к нам, работа сытная да денежная.

– Ей что, больше всего деньги нужны? – поинтересовался Рябов.

– Можно подумать, вам они кажутся лишними. Женщина привыкла к подаркам да конвертам, муж баловал, а тут незадача. Вот и приходится с нами, простыми людьми, работать.

Когда официантка подала горячее, мы с Рябовым, добавив еще бутылку коньяку, стали ожесточенно обсуждать десерт. Женщина с невозмутимым видом стояла рядом и ждала, когда, наконец, мы придем к окончательному выводу. Наконец, она не выдержала и спросила:

– Вы думаете заказывать десерт или нет?

– Думаем, – ответил я, – но чуть позже. А пока снова бутылку из запасов вашего шефа, две двойных икры, холодное. Да, еще этот десерт. А на десерт два кофе. И вас.

Я специально произнес последнее слово таким тоном, что это предложение могло показаться не более, чем шуткой: еще чего доброго обидится, даст подносом по голове, а она у меня и так в трех местах зашита.

– Это будет дорого стоить, – так же словно в шутку ответила она.

– Плачу вперед, – будто отвечая шуткой на шутку заявил я, бросая на стол пачку десятирублевок в банковской упаковке.

– Маловато, – продолжала представление официантка.

– Нет проблем, – заявил молчащий до сих пор Сережа и добавил аналогичную пачку из своего кармана.

Женщина, продолжая улыбаться, взяла деньги и вышла из кабинета. Ну, конечно, она подумала: два пьяных мужика сейчас мгновенно протрезвеют и бросятся за ней вслед, мол куда ты, мы пошутили. Деньги, конечно, она отдаст, зато это плодотворно скажется на размерах чаевых. Мы-то точно знаем, о чем она думала в ту минуту…

Когда официантка подала кофе и попыталась завершить внезапно начавшуюся комедию, протянув мне пачки купюр с высокомерным заявлением «Пересчитайте», я завершил сделку одной фразой:

– Зачем пересчитывать чужие деньги? Рябов, получи десерт, а мне пора освежаться.

В кабак я больше не вернулся, поехал к дорогой жене отлеживаться. Но через несколько дней спросил Сережу, чем закончилось это приключение. «Божественная женщина», – ответил Рябов классической фразой. Мне ничего не оставалось сделать, как проверить эти слова, что говорить, приятно было приобщиться к божеству и убедиться, что Сережа сказал чистую правду.

Рябов еще раз улыбнулся, вспомнив о нашем давнем бармалействе, и заметил:

– Воспоминания отвлекают. И успокаивают. Правда?

– Трудно спорить, особенно учитывая планы на завтра.

В дверь Рябова тихо постучали, и Сережа неторопливо отправился запускать в квартиру так необходимую нам обоим дозу успокоительного.