Текст книги "Чужая осень (сборник)"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 51 страниц)

29

Будь я совслужащим – болеть мне и болеть. Сперва бы отвалялся в постели положенные недели, потом шкандыбал бы по врачам, постоянно намекая на головную боль и тошноту. А почему нет, если зарплата капает; так можно раз в неделю и подышать ради этого спертым воздухом районной поликлиники. Но хотя мне заработную плату никто не начисляет, я окончательно очухался лишь на третий день после одного из самых торжественных событий в своей жизни и не собираюсь в течение нескольких месяцев исполнять танец умирающего лебедя на глазах зрителей в белых халатах.

Белых халатов за эти три дня я и так насмотрелся на всю оставшуюся жизнь. И кто это распространяет порочащие наш передовой демократической строй слухи, мол, врачи у нас хорошо умеют только СПИДом награждать, а лекарств вообще нет? Возле моего изголовья выросла такая батарея всяких микстур и таблеток, что мне до сих пор плохо понятно: зачем вдобавок к ним еще трижды на день в мой зад втыкают шприц, начиненный какой-то жидкостью, стоимостью в месячную зарплату среднестатистического гражданина.

И врачи у нас хорошие, сам убедился. Смотрят в глаза пациента еще вернее, чем болонки, разве что хвостом не виляют. Наверное, только потому что хвостов у этих врачей нет. А когда Сабина небрежно опускает баксы в карманы их накрахмаленных халатов с вышитыми гладью буквами, так их преданные глаза чуть ли не увлажняются от преисполненности чувства врачебного долга и сострадания к несчастному пациенту.

Сабина вокруг меня квочкой вьется. Даже Гарик пришел папашу проведать, носом шмыргает, рассказывает, как ему жалко отца родного, любимого. А в глазах его я читаю, как по открытой книге: мол, жалко, папа дорогой, что тебе так легко накостыляли. Так я же по голове стукнутый, возьми и брякни с радостью сыночку: Гарик, родной мой, наследник единственный, скоро вырастешь на радость родителей, тебя не так лупить будут, а гораздо сильнее. Гарика после этого заявления словно взрывом из комнаты выдуло; хотя на прощание он заявил мне: «Иди в жопу!», я назло ему все равно не встал с кровати. Пусть сам туда катится, истинный внучок своего дедушки.

А потом я сказал закатившей глаза Сабине, наконец-то дождавшейся, что любимый супруг по части докторов с ней полный паритет создал, чтоб перестала своих гиппократов недорезанных сюда таскать и «зеленью» ежедневно прикармливать. Им еще понравится такой расклад, так двадцать лет не позволят мне с постели подыматься.

Я уже целые сутки в норме, сам это чувствую. Чуть ослаб, правда, но старая закалка все равно сказывается. А то, что кожа на голове рассечена и шишка рядом с Эйфелеву башню – у меня и не такие прелести были, и ничего – до сих пор все в порядке, даже встает на двенадцать о клок.

Чем больному хорошо – капризничать разрешается как ребенку маленькому. Вот был бы здоров, так за такие штучки – давно послали, а больной – шалишь, пусть хоть у всех на голове одновременно ездит – это как положено. Ну, если честно, я и будучи здоровым вполне могу капризничать не хуже дурдомовца со стажем и ничего – потерпят, А Рябов, паскуда коммерческая, воитель за справедливость, уже два дня сюда рыла не показывает, потому что знает меня, как облупленного и разговор у нас будет серьезный.

Если уж совсем загрустится – Константин меня развлекает своими мемуарами о зарубежном турне. Привез он себе не только машину, но и пистолетик прикупил, не какой-нибудь, а «Магнум». Если американцы правы, утверждая, что пистолеты являются продолжением наших членов, так Костя о себе позаботился, как никто другой. Потому что этот «Магнум» своими размерами напоминает что-то среднее между средневековой мортирой и чересчур засекреченной ракетной установкой «Тунгуска».

Константин клялся-божился, что при большом желании уже знает, как перевезти через кордон, не то, что здоровенный пистолет «Магнум», но и маленькое приспособление типа «земля-воздух». Когда таможенник начал шмонать пять машин советских туристов, сбившихся в одну компанию по пути на родину, так он сходу прямым текстом заявил: по пятнадцать баксов с машины – и осмотр будет носить весьма профилактический характер.

Туристы, не чувствуя за собой ничего криминального, предложили приватизатору пограничной полосы по два блока сигарет с каждого экипажа. В ответ на такую дешевую подачку, таможенник заметил, что он не нищий, а машины теперь уж точно до последнего винта раскрутит. И надо же такому случиться, что, едва заглянув в бардачок машины Константина, он увидел там такой нож, о котором не смел мечтать даже Рэмбо. Чтобы нож этот не конфисковали, Константин тут же дал таможеннику сто долларов и тот сходу начал вещать ему, дабы он поскорее уматывал со всей своей компанией.

Начальник отдела снабжения всерьез уверял меня: нож он оставлял на видном месте специально, чтобы таможеннику было к чему прицепиться, потому что контрабандой машина была нафарширована под завязку. И если в следующий раз нужно будет провозить что-то серьезное, так для пользы дела он на видном месте автомат положить может.

Хваля сам себя, Константин иногда входил в такой раж, что сиделка выгоняла его из комнаты без моих просьб.

Сиделочка моя бдительная, с грудью изумительной, ностальгию навевает. Смотрю я на эту грудь в упор, когда лекарства глотаю и думаю – как это рубашка не треснет? Мышцы под ней так и перекатываются шарами, с такой грудью, о плечах помолчим, можно стену толкать до полного выноса из-под кровли. Я последний раз такого муркета лет пятнадцать назад видел. Правда, тот еще чуть повыше был и на кило двадцать тяжелее. Но все равно так и не смог переварить ту свинцовую пилюлю, что я успел загнать ему в пузо из длинноствольного пистолета «люгер» за долю секунды до того, как он собирался снести мою голову своим ножиком, который в руке нормального человека больше был бы похож на саблю. Да, тогда я не промахнулся, потому что стрелял чуть ли не в упор. А главное, Веня Горбунов, благодаря этому выстрелу, лишний десяток лет протянул, царствие ему небесное.

Сиделочка эта, крошка под сто тридцать килограммов, особого настроения мне не добавляла и я раскапризничался до упора, начисто позабыв, что все-таки не где-нибудь отлеживаюсь, а дома. И поэтому постоянно дежурящий на первом этаже Константин ошарашенно хлопал своими ресницами по кукольным глазкам, когда я потребовал себе в сиделки исключительную женщину. Причем, максимум, Костиного возраста, обязательно рыжую и в очках. Почему рыжую – до сих пор не пойму, может, с травмой это связано? Да, и чтобы грудь была пятого размера – тоже очень важно для моего выздоровления. И вдобавок эта грудь обязана стоять, как влитая, а не висеть до колен. Говорил я вполне серьезным тоном, так что Костя понял меня буквально и укатил на своем задрипанном «фольцвагене» за сиделкой.

Самое интересное, через пару часов привез ее. Даже с белым чепчиком на голове. Хотя девка была рыжая и с такой грудью, как требовалось для моего излечения, гигантские очки Костя явно нацепил на ее нос самолично. Чтобы проверить профессиональные способности врачихи, я почувствовал острую необходимость увидеть девушку без одежды. Судя по тому, с какой скоростью она раздевалась, эта медсестра ежедневно спасала людей от окоченения, согревая их своим телом. Я тут же с неудовольствием отметил: ее грудь чуть-чуть не дотягивает до пятого размера, а заодно, что Костя еще не сбацал мне благодарность за персональную машину.

Так что Костя стал скакать вокруг голой, ничего не понимающей врачихи, что-то повизгивая от своего бармалейского характера с радостью на лице, а я громко хлопал в ладоши. Наконец, в комнату буквально влетела Сабина. Может быть, ей почудилось, что я уже скончался, а Костя рыдает – поскуливает и хлопает себя по морде от отчаяния. Пока Сабина ничего не поняла, я заорал «Смотри, дорогая, что они вытворяют на глазах больного человека» и тут же настроился на корриду. Сабина гоняла по комнате за этой парой не хуже, чем бык за пьяным матадором и его кобылой, пусть они и разбегались каждый по одиночке. Когда мне надоело улыбаться, я скрестил на груди руки, уставился в потолок и еще раз подумал о том, что изредка поболеть – это все-таки хоть какая-то разрядка. Если не сказать – отдых.

А на третий день болеть мне надоело. И хотя какой-то профессор начал скороговоркой бубнить о страшных последствиях из-за преждевременного подъема с койки, я гаркнул на него с такой силой, что он сходу догнал – так может орать абсолютно здоровый человек, даже если он больной на всю голову. Хотя Сабина тоже что-то мямлила насчет здоровья моего драгоценного, я и ее послал куда дальше того доктора. И без помощи костылей стал передвигаться по комнате, доказывая тем самым, что наша медицина все-таки на мировом уровне.

Рябова вызвонить было непросто. Сережа, правда, ссылался на страшную занятость, но я заявил, если ближе к вечеру его не увижу, тогда самолично выйду на улицы сражаться с преступностью. Сережа сходу понял, что это означает, потому что тут же подогнал ко мне Босягина с отчетом о проделанной работе за эти дни, получив предварительно мое согласие на единоразовое руководство пресс-группой.

Выдающийся журналист Босягин все норовил попасть в мой глаз зайчиком, отзеркаливающимся от его лысой головы. Когда-то я в шутку предложил ему парик, но увидев, как сузились глаза собеседника, сходу врубился – мой юмор не всем по душе. И хотя в связи с этим я не собирался менять манеры поведения, с Босягиным больше никогда не шутил. Глаза узкие его, меня, конечно, не очень смутили, но острый, как бритва взгляд, выразил такую ненависть, что как-то стало не по себе. И хотя опасаться своих людей мне не приходится, не стоит лишний раз кидать в их душу ядовитое зерно. Иди знай, что из него может вырасти.

Босягин притаскал мне кучу отечественной газетной макулатуры и кассету «Акаи». Судя по его устному отчету, борьба с бандитизмом в городе идет не на жизнь, а на смерть, так что Карпин даже очень доволен, хотя Вершигора совался к нему со своими опасениями. Кассету я смотрел с таким же удовольствием, как покойный Вышегородский фильмы вроде «Глубокой глотки». Потому что какая-то сопливая девочка восторженно рассказывала об очередной блестящей операции специального ментовского подразделения «Сокол». И хотя себя на экране «Тошибо» я так и не увидел, мне вполне хватило видеосъемки засвеченной точки, где Марина порезвилась от души.

Девочка из телевизора, заикаясь и стреляя глазами куда-то вниз, поведала, как гнусные рэкетиры выкрали директора одного из малых предприятий с целью получения выкупа и только молниеносное вмешательство спецподразделения «Сокол» спасло его от неминуемой гибели и дальнейших пыток. А когда ведущая сообщила: среди вымогателей был один из бывших сотрудников КГБ, я окончательно понял, какую игру ведет со своими корешками из конторы мой коммерческий директор.

– У тебя есть связь с Бойко? – спросил я Босягина, и он мгновенно кивнул своей лысой башкой.

– Передай, пусть срочно вылетает в Южноморск. Тут один необоснованно репрессированный ждет его помощи.

Босягин даже не улыбнулся, хотя, в принципе, должен быть мне благодарен за то, что я освободил его от охраны Студента. У них несовместимость еще лучше, чем у меня с сыном. Потому что в свое время Босягину всучили какой-то фуфель и Студент в его присутствии высказался по поводу умственных способностей журналиста. Во дает, я о Босягине вслух не высказываюсь, а этот себе позволяет. Все оттого, что привык с картинами общаться, а не с живыми людьми. А я тогда справедливо заметил: не ошибается тот, кто ничего не делает. И с тех пор перестал ловить на себе волчий взгляд Босягина по поводу высказывания о его лысом куполе. Можно подумать, я ему патлы повыдергивал, до того этот деятель мнительный.

Сережа заявился через час после того, как Босягин перестал сверкать своей башкой перед моими утомленными из-за классовых боев глазами.

Я широко осклабился и заявил:

– Рад тебя видеть, Сережа.

А потом шагнул к нему навстречу, молниеносно посылая свой кулак в челюсть коммерческого директора. Конечно, врач оказался прав, мне еще рановато вставать с постели. Рябов легко заблокировал ударную левую и несильно ткнул меня кулаком под ребра. Но и этого движения хватило, чтобы я вернулся на исходную позицию. Ладно, мордобой в общем-то законами не поощряется, но свободы слова, этого нашего единственного завоевания за последние годы, меня никто не лишал.

– У своих ментов замашек понабирался, сука, – выдаю Рябову словесную оплеуху. – Думаешь, я не врубился…

Рябов успокаивающе поднял руку. Да, понимаем мы друг друга не хуже близнецов – это точно. И так легко мой удар опередил Рябов, потому что знал, как я поведу себя. Иначе, несмотря на страшные болезни противника, лететь ему кубарем, сбивая все, что стоит в этой комнате на пути к стене. И догадывается Рябов, о чем я ему буду говорить. Можно, конечно, промолчать, мы-то понимаем друг друга без слов, но неприятный осадок в душе своего партнера я обязан оставить хотя бы в качестве моральной компенсации.

– Хорошего живца ты выбрал, Сережа, – чуть спокойнее говорю я.

– А кроме, как на тебя, они бы и не клюнули. Не тот уровень, – нагло заявляет Рябов. – И тебе приятное сделал. Сам говоришь постоянно: жизнь без риска неинтересная.

– Ага, верю. Ты, наверное, своим конторским партнерам чистосердечно признался, что преследуешь еще одну цель.

– Не понимаю.

– Как, разве ты не сказал им, что это я прогулялся к «Баркасу», а потому…

Хотя Рябов пытался сотворить обиженный вид, он невольно ухмыльнулся.

– Учитель хренов, – скалю зубы ему в ответ, – еще раз решишь меня повоспитать, я такой фейерверк закачу, что у еще одного преподавателя Вершигоры звездочки на погонах раком станут по стойке «смирно».

– Да, чтоб я мог, сам бы пошел… – вырвалось у Рябова. Настроение у него явно опустилось.

– Марина знала?

– Нет.

– Молодец. А если бы нас без всяких разговоров…

– Разговор, как раз… Но он не приехал с тобой пообщаться.

– Петр Петрович наш замечательный? Личная беседа перед отправкой на тот свет?

– Вдобавок помощь «Аргусу». Но главное, что среди погибших был один из его непосредственных подчиненных. Теперь конторские группировки сцепились, не разорвешь.

– А почему же не приехал этот Петух Петухович?

Сережа неопределенно пожал плечами. Ну, конечно, так он не и скажет, даже если знает причину.

– «Аргус» без моей команды не трогать, – заявляю я, доказывая право на руководство, хотя сам уже в этом не очень уверен. Рябов слишком потянул одеяло на себя. Но у него не хватит выдержки и, чего там, умения достойно завершить многоходовку, потребовавшую значительных средств. Моих, прошу заметить, а не рябовских. «Аргус» остался без прикрытия, потому что у Петра Петровича сейчас задачи поглобальнее, он будет выводить из-под удара себя. И, конечно же, Велигурова прикроет. Как возможную ставку на будущее. Но кроме того, начни Велигуров «петь» – Петру, мать его, Петровичу тоже не будет сладко. Конечно, за его дела прошлые по доблестной защите интересов Советского Союза ему даже пятнадцать суток не грозят. Потому что в демократическом государстве, существующем год, он ничего античеловеческого вроде бы не делал. А о прошлом – можно смело забывать. Кто станет копаться в деяниях чиновников несуществующей уже страны? Никто. Кроме меня. И если всплывут на свет какие-то гадости из трудовой биографии Петьки Петровича, это не смертельно, но все-таки – при хорошем стечении обстоятельств болезненно ударят его по погонам. И пойдут вопли-сопли: диссидентов давил, террористов учил, а теперь защищает безопасность нашего нового государства, демократичнее которого только непроходимые джунгли. И все, нет Петра Петровича в рядах чекистов.

Так что Велигуров одновременно и ставка на будущее, и защита прошлого. Не зря потомственный гэбист притащил за собой в Южноморск этого деятеля Петю, тоже на что-то рассчитывает. Ничего, очухаюсь окончательно, я вам такую арифметику устрою, аферюги, бандюги, пидарюги.

– О чем ты задумался? – тихо спросил меня Сережа.

– Всю жизнь с поганью воюю, а рассчитываю исключительно на кладбищенский памятник. Хотя за это время мог бы стать, минимум, десять раз Героем Советского Союза.

Рябов расхохотался от души. Он, наверное, как и я, представил себе пять моих монументов в ряд, установленных на родине Героя.

– А с конторой у тебя отношения…

– Уже больше, чем приятельские, – подтверждает Рябов. – Я между делом, им с трассовыми бандами помог.

С бандами этими у него получилось здорово. Перед тем, как притащить сюда очередного фельдшера, Константин соловьем заливался. Наверное в благодарность за то, что Сережа не узнал о его способности превратить троллейбус из общественного транспорта в таксомоторный.

Еще недавно мы все жили в единой стране, которая распалась после того, как в Беловежской пуще охотники-любители сообразили на троих. И теперь каждая из республик считает себя самостоятельной страной уже потому, что может показывать дули бывшим братьям через весьма условные границы. А пока пограничники потеют на сильно расплодившихся кордонах, проверяя, не везет ли какой-то проклятый контрабандист пять кофемолок и два термоса из Ашхабада в Брянск через три границы, чтобы нелегально тащить назад, сбросив по дороге в Урюпинске, аж пять палок колбасы при двенадцати парах валенок, нашлись ребята еще сообразительнее.

Они немного пошастали вдоль новоявленных границ и увидели что только хочешь, кроме контрольно-пропускных полос. Поэтому бегают через границы без виз и не рискуют, что их след возьмет овчарка, тянущая за собой в погоню отделение солдат. Изо всех документов эти ребята предпочитают носить при себе автоматы «Калашникова», которые обеспечивают им неприкосновенность понадежнее дипломатической.

И хотя так называемые границы свежеиспеченные президенты воспринимают всерьез, автотрассы, пересекающие кордоны, никто не думает перетаскивать на свои независимые территории. А по шоссе гоняют грузовики, сплошь и рядом иностранные – российские, украинские, белорусские, молдавские. Нужно заметить, что в тех грузовиках везут вовсе не пустой воздух для намотки тонно-километров, как в былые времена. И редкая машина не платит рэкету за так называемую охрану своего участка трассы.

Так что водители спокойны за свою неприкосновенность. И совершенно напрасно. Потому что из совсем другой державы, находящейся этак метров за триста от этой трассы, в аккурат между мостом и коровником, вдруг вылетают к обочине вражеские отряды, нарушающие территориальную неприкосновенность независимой страны. И никаких погранцев не боятся. Оттого, что в это время погранцы на своих КПП шмонают многочисленные торбы у чересчур расплодившихся туристов.

И раз никто не обращает внимания на эти нелегальные туры через границу, вражеский отряд нагло берет на вооружение партизанские методы нападения на немецкие обозы. Один из них выскакивает на трассу и вместо ментовской полосатой палочки начинает командовать водителю автоматом. Тот, на всякий случай, останавливается, потому что ничего не боится: он ведь заплатил гражданам этой страны за право ездить на приватизированном ими участке дороги. И только потом он убеждается, что перед ним чужеземные диверсанты, хорошо вооруженные и прекрасно владеющие иностранным языком: все говорят с ним и между собой почти без акцента.

В общем, водитель хотя и намекает, что он уже взнес за прохождение своего груза по дороге, эти импортные бандюги нагло срывают пломбы и тащат на себе экспортный груз через границу. Мимо коровника, на родную землю. А менты, в отличие от бандитов, законами не поступаются, и на заграничную территорию – ни ногой, даже если речь идет о погоне.

Многим бизнесменам и представителям директорского корпуса очень не нравилось такое повышенное внимание к их продукции без предварительной оплаты хотя бы по безналичному расчету. И они постоянно разорялись во все стороны, что во времена пиратского средневековья жили бы куда спокойнее. Менты облегченно вздохнули, когда у них забрали этот шмат нелегкой безрезультатной работы, взвалив его на тех, кто обязан обеспечивать безопасность государства, его границ и автомобильных дорог стратегического назначения. Госбезопасность по этому поводу имеет пограничные войска, у которых есть опыт отлова диверсантов-одиночек, прущих через кордон в спецбашмаках с коровьими отпечатками, чтобы насыпать яд в колодец председателя колхоза «Заветы Ильича». Зато пограничники не знают, как ловить моторизованные банды с пешими подразделениями, которые в течение пары часов спокойно пересекают сразу несколько государств, разделенных между собой не контрольными полосами, а исключительно ценами на самогон.

То, что не сумели сделать менты с пограничниками, успешно выполнил Рябов. Нанял несколько фур, постоянно менял номера, и в течение трех недель очистил четыре трассы от непрошенных гостей. Причем одна из дорог была даже иностранная, что говорит об истинном интернационализме Сереги. И все прошло, как по маслу; трясущийся при виде автоматов водитель ронял ключи от страшного перепуга на землю, банда тут же бежала в тыл машины открывать замки. А когда двери распахивались, вряд ли кто-нибудь успевал удивиться тому, что в накладной значится совсем другой товар, абсолютно непохожий на международный автомат «Калашникова», с бесплатными приложением в виде рябовской бригады. Да и тот налетчик, что стерег перепуганного донельзя водителя, дышал не больше нескольких секунд после первого выстрела. Так что в деле борьбы с международным терроризмом Рябов сильно помог своим партнерам из конторы. Но и они, понятное дело, в долгу не останутся. Тем более, что наши цели совпадают, а вернее сказать, пока совпадают.

– Нам по-прежнему нужна повышенная охрана на точках? – наивно спросил я, зная заранее ответ Рябова.

– Пока да. Береженого Бог бережет, – сказал Сережа то, что я надеялся услышать.

Прекрасно понимаю – специфика работы Рябова не позволяет ему доверять кому-либо полностью. В том числе и мне. Даже если не принимать в расчет автономные действия шефа. И правильно делает. С моим нелегким характером я сам себе доверяю не более раза в неделю.

– И не забудь, что я говорил насчет «Аргуса», – замечаю на прощание, – пришли мне весь материал, пока дома – обмозгую это дело, хотя из-за тебя голова болит.

– Кое-что есть, – вздохнул Сережа, – но зачем это…

– Зачем это? Все можно сделать проще, – передразнил я Серегу, имитируя его рассудительные интонации. – Ты только способен этот «Аргус» на тот свет спровадить, а у меня есть по этой фирмочке кое-какие соображения. И не вздумай делать двух вещей. Попробуй еще раз не поставить меня в известность при дальнейших играх, пользуясь даже самой надежной страховкой. Ясно?

Рябов кивнул головой и вопросительно посмотрел на меня.

– Чего тебе еще?

– А вторая вещь какая?

– А вторая – самая главная. Не трахни Марину в виду особого поощрения.