Текст книги "Жизнь и смерть генерала Корнилова"

Автор книги: Валерий Поволяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

   – Китайцы – мастера перевоплощений. Если не хотите есть палочками – прислуга подаст нож и вилку, Лавр Георгиевич.

В посольстве с этим было просто – никакого обязательного следования этикету страны, в которой посольство располагалось.

Корнилов пощёлкал двумя длинными деревянными спицами, зажатыми в пальцах.

   – Спасибо. В Китае надо есть по-китайски.

Покотилов понимающе улыбнулся, потянулся палочками к жареным коричневым сморчкам, обильно обложенным зеленью, ухватил небольшой, поблескивающий маслом кусок, отправил его в рот.

   – Трепанги. Люблю трепанги, приготовленные на сильном огне, – признался посланник. – Что вы предпочитаете пить?

   – Как и все офицеры – водку.

   – Есть водка из риса, есть из гаоляна, есть из фисташков, есть русская водка из Санкт-Петербурга, есть водка из магазина Чурина, владивостокская. – Посланник снова ловко подцепил кусочек трепанга и отправил его в рот.

   – Рисовой и гаоляновой водки я много выпил на войне, когда мы стояли под Мукденом, русской омедаленной водки – в Питере, а вот фисташковой не пробовал никогда.

Посланник сделал знак сухонькому чёрному человеку, стоявшему у стола, и тот поспешно подхватил квадратную бутылку из чёрного стекла и налил водки в стопку Корнилова.

Водка была густая, тягучая, больше походила на лекарство, чем на водку.

   – Я, пожалуй, присоединюсь к вам, выпью фисташковой, – сказал Покотилов.

Стопка, стоявшая перед ним, незамедлительно была наполнена. Посланник ловко подцепил палочками очередной кусок трепанга.

   – Раньше трепангов много было во Владивостоке, в бухте Золотой Рог, сейчас, когда там стоят боевые корабли, трепангов почти не стало.

   – Я слышал, китайцы до сих пор называют Владивосток Бухтой трепангов?

   – Да, Хайшенвэй. В переводе на русский так и будет – Бухта трепангов, – подтвердил посланник. Поднял стопку, произнёс коротко: – За Россию!

   – За Россию – с превеликим удовольствием. – Корнилов чокнулся с посланником, осушил стопку крохотными глотками: ему хотелось понять вкус фисташковой водки, которую хитроумные мастера наловчились гнать из косточек, водка была мягкой, некрепкой – градусов двадцать пять, наверное, но, несмотря на то, что она была некрепкой, Корнилов почувствовал, как в ушах у него что-то зашумело, в виски натекла приятная тёплая тяжесть. Всё-таки градусов было в водке больше.

   – Син-жень-лю, – коротко произнёс Покотилов.

Маленький чёрный человечек поспешно кивнул, и перед посланником появились большие бокалы, доверху наполненные молоком. Корнилов не выдержал, спросил:

   – Разве фисташковую водку в Китае принято запивать молоком?

   – Это сок из молодых абрикосовых косточек, – пояснил посланник.

Корнилов отпил немного из бокала. У сока был неожиданный, горьковатый, ни на что не похожий вкус.

   – Простите, не ожидал, – смущённо пробормотал полковник.

   – Китай способен удивить не только иностранцев, но и самих китайцев. Попробуйте древесные грибы, Лавр Георгиевич, – предложил посланник, – их можно отведать только в Китае. Даже в Корее я их не встречал, хотя китайская и корейская кухни очень близки друг к другу.

На первое повар подал суп из акульих плавников – нежный, густой, будто кисель, белёсый, словно разбавленный молоком, Корнилов, который любил рыбные супы и больше всего – наваристую зайсанскую уху, едва сдержался, чтобы не попросить добавки, ограничился тем, что сказал посланнику:

   – Отменный специалист заправляет у вас кухней, ваше превосходительство!

   – В годовщину коронации государя у нас собралось шестьсот человек гостей. Повар удивил всех уткой по-пекински, приготовленной так, как не умеют готовить даже сами китайцы, салатом из медуз с молодым бамбуком, обжигающе-горячей картошкой с карамелью, чесночными пельменями, ягнятами в соевом соусе, тигровыми креветками «асадо» по-аргентински и ещё полусотней блюд, которых я уже просто не помню. Ради интереса, Лавр Георгиевич, советую вам отведать гаоляновой водки.

   – Я её много пил в Мукдене.

   – Такую водку вы не пили, – мягко произнёс Покотилов, – отведайте!

Здешняя гаоляновая водка разительно отличалась от грубого мукденского «сучка».

В помещении было прохладно, маленький чёрный человечек иногда ёжился, шея у него покрывалась густой сыпью, подбородок синел, и тогда было слышно, как внутри у него раздаётся сухой хруст.

Корнилов, глядя на него, тоже ёжился.

   – Уголь нам привозят на верблюдах с горных копий, – заметив это, сказал посланник. – Уголь дешёвый, обычно мы покупаем его много, но печи в посольстве очень прожорливые... У вас ведь маленькие дети, Лавр Георгиевич?

   – Да. Дочка и сын.

   – Я прикажу отпустить вам казённого угля со склада, а потом, когда придёт караван, вы уже купите себе столько угля, сколько надо. Гораздо хуже дело обстоит с молоком. У китайцев есть коровы, но молоко у них, к сожалению, очень плохое. Как и вода в колодцах. Здешние коровы никогда не получают свежего корма, их не выпускают из помещений, как в России на траву, поэтому молоко и получается таким... Свежего масла не достать. Советую вам – пользуйтесь лавками для иностранцев: там можно купить консервированное масло – французское, голландское или гамбургское, другие товары... Качество превосходное, в местных лавках вы таких не найдёте...

Это были те самые практические советы, которые можно услышать только от своего человека, знающего, что нужно земляку, очутившемуся в далёком краю. Корнилов вспомнил своё общение с главою русской дипломатической миссии в Кашгаре. Каким умным, мягким, .обходительным, тактичным Петровский был поначалу, и во что эта обходительность обернулась в конце...

   – Я уже пил местное молоко, – запоздало признался Корнилов.

Посланник посмотрел на него укоризненно и ничего не ответил.

На второе был выбор: Покотилов заказал себе седло ягнёнка, Корнилов – морскую белорыбицу, мясистую, сочную, гибкую, как змея, с плотной жирной спиной. Рыба полковнику понравилась, соус же – нет, соус оказался слишком сладким, хоть чай с ним пей. Как с вареньем.

Что же касается Покотилова, то он производил самое приятное впечатление, и военный агент не замедлил это отметить.

На десерт был подан фрукт, которого Корнилов не видел никогда в жизни: похожий на кочан капусты, в свекольно красной чешуйчатой одёжке.

Крохотный человечек, стоявший у Покотилова за креслом, ловко распотрошил его большим ножом, затем каждую половинку поделил ещё на три части; в мгновение ока одна из долек очутилась на тарелке у Корнилова.

Чешуйчатая одёжка оказалась тонкой и плотной, как ткань, внутри находилась соблазнительно белая, пересыпанная тёмным пшеном каша. Покотилов запустил в кашу серебрянную чайную ложку.

   – Этот полуфрукт-полуовощ китайцы называют «пламя дракона», – пояснил он. – Растёт на юге, в жарком климате.

Тёмное пшено приятно похрустывало на зубах, вкус у каши был кисловато-нежным, приглушённым, имелись в этой каше и сладкие нотки, но они тоже были приглушённые. Фрукт этот – или овощ – действительно был вкусным, запах имел нейтральный – мякоть пахнула сыростью, только что вымытым, не успевшим просохнуть столом, – запах явно не соответствовал вкусу.

Начало службы в Китае запомнилось Корнилову именно по этому запаху – всякий раз потом, когда он входил в избу, где был только что вымыт и выскоблен ножом обеденный стол или даже пол, он вспоминал обед с русским посланником в Пекине, обильность блюд и диковинный полуфрукт-полуовощ, как определил его действительный статский советник Покотилов – «пламя дракона».

Работал Корнилов с восьми утра до десяти вечера. С электричеством происходили перебои, но это его не беспокоило: у таможенников имелся свой газовый участок, а газовые фонари светили лучше электрических. Корнилов готовил для Санкт-Петербурга несколько подробных докладов: «О полиции в Китае», «Описание манёвров китайских войск в Маньчжурии», «Охрана императорского города и проект формирования императорской гвардии», «Телеграф в Китае» и так далее.

Суматоха тех дней не смогла смягчить удара, который был нанесён по русской дипломатии, хотя Корнилов почувствовал, как слёзные спазмы сдавили ему горло – умер посланник Покотилов.

На место Покотилова из Санкт-Петербурга спешно приехал первый секретарь Арсеньев, человек заносчивый, гордый, с хлестаковскими замашками. Прибыв в Пекин, он первым делом приказал Корнилову построить охранный отряд.

Отряд этот был довольно большой, охранял не только посольские объекты, но и все русские службы в Китае от Мукдена до Кашгара и подчинялся военному агенту. Корнилов молча выслушал приказ нового начальства и велел вывести отряд на посольскую площадь.

Арсеньев, небрежно похлопывая одной белой перчаткой о другую, прошёлся вдоль строя и поздравил солдат; Корнилов не расслышал, с чем новый посланник поздравил их, – но явно не с выглянувшим из туч солнышком, скорее всего, с собственным вхождением в должность, улыбнулся язвительно и подошёл к Арсеньеву ближе.

Новый посланник быстро закончил речь и сказал Корнилову:

   – А теперь, господин полковник, проведите войска торжественным маршем!

Корнилов ответил резко – будто выстрелил:

   – Эти почести вам – не по чину!

Лицо у посланника неприятно дёрнулось:

   – Как так?

   – Не полковничье это дело – проводить войска торжественным маршем перед капитаном.

Неторопливо Корнилов двинулся вдоль строя, здороваясь с каждым солдатом за руку, – многих он уже знал по фамилиям и именам, знал, чем эти люди дышат, чем живут.

Скандал вышел грандиозный. Естественно, он не укрепил отношения между Певческим мостом и военным ведомством. Арсеньев был отозван в Санкт-Петербург.

В августе 1908 года в Пекан прибыл новый русский посланник – И.Я. Коростовец. Корнилов остался на своём месте – продолжал готовить аналитические записки, принёсшие ему впоследствии известность.

Несмотря на то что китайские солдаты больше походили на монахинь из женских католических монастырей и за своими зонтиками и веерами следили больше, чем за ружьями, Корнилов пришёл к выводу, что самые боеспособные части в Китае – это «луцзюнь», полевые войска. Они ещё что-то могут сделать – в крайнем случае сумеют хотя бы грамотно убежать от противника... Все другие войска уступали полевым.

Ещё в Китае имелись «ба ци» – «восьмизнамённые войска», «сюньфан дуй» – охранные отряды, «цзиньвэй» – гвардия и «хайцзюнь» – морские силы.

Китайские генералы вознамерились не скупиться на затраты и избавиться от старых штуцеров и фузей, с которыми императоры в древности ходили охотиться на горных козлов, – вместо отслужившего своё оружия приобрести на фирме Маузера современные винтовки и пулемёты, а также закупить на заводах Круппа скорострельные пушки.

Корнилов стал искать подход к людям, которые вели переговоры насчёт закупок, и очень скоро нашёл – помог полковник Вальтер, однокашник по Академии Генерального штаба, – в Шанхайской экспортной компании он завербовал важного сотрудника, и тот вскоре передал русскому военному агенту материалы о переговорах по поводу покупки шестидесяти пушек-скорострелок, а французский офицер-артиллерист, который принимал участие в испытании орудий, подарил два альбома с фотоснимками. На фотоснимках были изображены орудия и разные фирменные крупповские узлы, по которым любой русский умелец мог сочинить узлы свои собственные, а из большой болванки стали выточить орудийный ствол. Корнилов незамедлительно, «лёгкой» почтой, которую считал быстрой, отправил материалы в Питер.

Дипломатическая почта той поры была двух видов – «лёгкая» и «тяжёлая»: первая находилась в пути сорок пять дней, вторая, когда приходилось перевозить громоздкие предметы, – доставлялась более двух месяцев.

Отправил Корнилов в Питер также альбом с образцами тканей, из которых китайским солдатам собирались пошить новую форму, указал также фабрики, где будет произведён материал, и объёмы военного заказа.

У русских солдат до войны 1904 года форменными считались белые рубахи, приметные издали. На фоне тёмных полей гаоляна и зелени сопок солдаты выглядели в них, будто выцветшие мухи на сочной свежей материи, ещё не побывавшей под солнцем, – по этим рубахам «бравых ребятушек» отстреливали поштучно. Генерал Куропаткин, едва появившись на фронте, первым делом приказал солдатам покрасить одежду в зелёный цвет: японцы, которых он пытался разглядеть в мощный бинокль, были в своей защитной форме совершенно неприметны, прятались в естественных складках местности, как блохи в швах одежды, растворялись, словно духи бестелесные... Куропаткин даже крякнул от досады и велел немедленно закупить у китайцев зелёную краску...

Правда, краска оказалась некачественной, стоило солдатику попасть под дождь, как он делался зелёным, как кузнечик, собирающийся обзавестись потомством. Хохотали солдаты друг над другом до упаду, были случаи, когда их увозили в лазарет с вывихнутыми от смеха челюстями, – и так продолжалось до тех пор, пока из дома, из «Расеи» не пришло несколько вагонов с новым, спешно пошитым на фабриках обмундированием.

Именно Русско-японская война заставила нашу армию принять форму защитного цвета.

Сохранилась шифровка, присланная Корниловым из Пекина, на ней имеются личные пометки государя.

Корнилов тщательно проанализировал военное положение на Дальнем Востоке и составил подробный доклад в Генеральный штаб. В нём он, в частности, отметил: «До тех пор, пока Россия твёрдо стоит у Владивостока и на берегах Великого океана, на фланге операционной линии Японии на материке, Япония будет считать положение своё здесь непрочным, и новая борьба между Россией и Японией фатально неизбежна; так не лучше ли смотреть опасности прямо в глаза и готовиться к войне, заранее обеспечив себе выгодное исходное положение».

В конце 1909 года в Пекин «лёгкой» почтой пришёл пакет из Генерального штаба, в нём находилось предписание полковнику Корнилову – ему пора было возвращаться домой. Но прежде чем покинуть Пекин, Корнилов отправил в Россию полковника Вальтера. Тот должен был четыре месяца отслужить в должности командира стрелкового батальона – без выполнения этого ценза он не имел права двигаться дальше по служебной лестнице, – а через четыре месяца Вальтер должен был вернуться в Пекин и занять место Корнилова, отъезд которого из китайской столицы по этой причине был отложен до середины следующего года.

Жену с детьми Корнилов отправил домой по железной дороге, сам же решил совершить рекогносцировку трассы, ведущей из Пекина в Калган, оттуда пройти на Алтай, с Алтая – на Памир и Тянь-Шань, конечной точкой маршрута он избрал город Ош.

Санкт-Петербург утвердил этот план.

Когда-то по местам этим пролегал Великий шёлковый путь, позже по этой дороге к Чингисхану трясся, сидя верхом на верблюде, знаменитый Марко Поло, в огромной угрюмой пустыне Гоби решались судьбы мира.

Генштаб выделил на поход Корнилова 1250 рублей золотом. Деньги эти были отпущены целевым назначением – на «толмача, подарки, вьючных лошадей и выдачу кормовых казакам».

Хотя стоял уже сентябрь, осенний месяц, предполагающий прохладу, а в пустыне Гоби дули жестокие горячие ветры, с песком и мелкой мучнистой пылью, мертво прилипавшей к лицу – ни отмыть пыль, ни отскрести, – с кручёными смерчами, способными сбить с ног лошадь. Барханы, будто живые, шевелились от жара – в них можно было печь куриные яйца.

Затягивать с отъездом было нельзя, просто ни в коем разе нельзя, – пройдёт ещё немного времени, и лютая жара стремительно сменится лютым холодом, а что из них опаснее, не брались определить даже бывалые люди, испытавшие и то и другое.

Несмотря на раскалённые дни – что в пустыне Гоби, что в Хамийской пустыне, спать приходилось у костров, завернувшись в войлок, – ночью звенели морозы.

Сопровождали полковника два казака. По дороге встречались китайские воинские части, по мнению Корнилова, не всегда удачно дислоцированные. Он продолжал вести записи, давал в них оценки вооружению, способности солдат драться, также анализировал и боеспособность дружин монгольских князей – в основном мелких, хотя среди них попадались и значительные, очень подвижные формирования, видевшие перед собой только одного врага – китайцев.

Было ясно – придёт время, возможно придёт оно очень скоро, когда монголы и китайцы сцепятся основательно, и становление Монголии как самостоятельного государства окажется неизбежностью.

В конце сентября Корнилов прибыл в Урумчи – главный город Синьцзянской провинции. После безжизненных песков Гоби, после дневной раскалённости и ночной стужи огромных пространств, среди которых человек ощущал себя жалкой мошкой, здешняя зелень, ухоженные поля, сады, еловые леса, буквально набитые оленями и фазанами – плюнуть некуда, обязательно попадёшь в фазана, – показались путешественникам райскими.

В Урумчи имелось генконсульство, проживала большая русская колония – без малого триста человек, имелся также взвод охраны в количестве тридцати шести штыков. Взвод демонстративно совершал мелкие манёвры, на которых ходил с песнями, лихо печатая шаг и примкнув к винтовкам штыки – делал это специально, чтобы местные китайцы знали, кого надо бояться, а заодно понимали и другое – к кому можно обращаться в случае опасности.

Русские, кстати, не единожды защищали китайцев, когда их собирались уничтожить монголы.

По субботам в русской колонии топили баню. После бани как обязательное мероприятие устраивали козловую охоту. Не было ещё случая, чтобы солдаты возвращались с охоты без трофеев. Всё добытое шло в общий котёл.

Солдаты охраняли не только консульство и консула, но и всех русских, находящихся в городе. Большинству солдат такая служба нравилась.

Корнилов провёл в Урумчи несколько дней и двинулся дальше. Следующую остановку он сделал в Илийском округе, в Сундуне – будущей столице атаманов Дутова[22]22
  Дутов Александр Ильич (1879-1921) – с октября 1917 г. войсковой атаман Оренбургского казачьего войска. В ноябре 1917 – апреле 1918 г. на Южном Урале возглавил выступление против советской власти, с октября 1918 г. – генерал-лейтенант, командующий Оренбургской отдельной армией. Возглавлял гражданское управление Семиреченского края. С марта 1920 г. – в Китае. Дутов был смертельно ранен (по версиям при попытке похищения сотрудниками ЧК) в конце января 1921 г.


[Закрыть] и Анненкова.

Дутов нашёл в этих местах свой конец: генерал-лейтенант был застрелен сотрудником собственного штаба, нервным молодым человеком в чине штабс-капитана. Атаман этому человеку, фамилия которого была Чернышев, очень доверял. Впоследствии штабс-капитан смог переехать в Ташкент, там угодил в психиатрическую больницу, где покончил с собой. Но это не имело никакого отношения к поездке полковника Корнилова по Великому шёлковому пути.

В середине октября, пятнадцатого числа, Корнилов выехал в Кульджу.

В Кульдже стоял конвойный взвод 1-го Сибирского казачьего Ермака Тимофеева полка, которым командовал Анненков. Тот самый Анненков (лёгок на помине), потомок декабриста и будущий атаман... В полку этом служил ещё один герой Гражданской войны – будущий атаман Кубанского казачьего войска Краснов[23]23
  «...будущий атаман... Краснов» – Краснов Пётр Николаевич (1869-1947) – генерал-лейтенант. В октябре 1917 г. командовал войсками, направленными Керенским на Петроград. В 1918 г. – атаман Войска Донского, создал белогвардейскую казачью армию. В 1919 г. эмигрировал в Германию. Во время Второй мировой войны помогал немецкому командованию формировать части из эмигрантов. Казнён по приговору Верховного суда СССР.


[Закрыть]. Но к делу это отношения не имеет, это для сведения. Что же касается Анненкова, то он через год после встречи с Корниловым, будучи командиром сотни, позволил себе нарушить государственную границу.

Произошло это так: сотня шла вдоль границы и увидела на противоположной стороне китайский пост. В глинобитном утлом помещении поста находился всего один человек – китаец в старом халате, перевязанном пеньковой верёвкой. Недолго думая, Анненков вместе с сотней перемахнул через мосток и очутился за кордоном. Хоть и наряжен китаец был в рваный халат, а вооружён превосходно. На стене висела винтовка Маузера. Анненкову захотелось пострелять из этой винтовки, он сдёрнул её с гвоздя, зарядил и в следующий миг метким выстрелом сшиб ворону, летевшую вдоль границы, воскликнул восхищённо: «Игрушка, а не винтовка!» – и ускакал на свою сторону. Следом за командиром ускакала и лихая сотня.

Скандал получился на славу, разбирались с ним два министерства иностранных дел, России и Китая, дипломаты вынуждены были обменяться несколькими нотами, тем и обошлись. Сотник же Анненков как удивлял знающих его людей, так и продолжал удивлять. Это было в характере будущего атамана.

Из Кульджи Корнилов выехал в Аксу – это пять дней пути и четыреста трудных вёрст, затем повернул в Кашгар, в котором не был уже десять с лишним лет, и там неожиданно для себя ощутил некую острую печаль, узнав, что Петровский несколько лет назад скончался, а достойную замену ему так и не нашли. Противостояние же с англичанами продолжалось – правда, на более мелком уровне.

Нестареющий британский консул Макартни по-прежнему находился на своём посту и, узнав, что в Кашгар прибыл русский полковник, попортивший ему столько крови, поспешил появиться в русском консульстве – ему интересно было посмотреть на человека, с которым он вёл хитрые и тонкие игры десять лет назад.

Корнилов на него произвёл впечатление – небольшой, ладный, с загорелым до глянцевой коричневы лицом и обветренными губами, он объяснялся на чистом, не испорченном «китаизмами», английском языке, каким в Лондоне объясняются, наверное, только лорды. Чёрные глаза полковника были насмешливы.

   – Однако, – не выдержав, крякнул английский консул и сел с русским полковником пить чай.

Макартни очень интересовало мнение Корнилова о китайской армии, о нынешнем вооружении её и о перестройке, которую предпринял Цзай Тао. Полковник обстоятельно отвечал, Макартни беззвучно отхлёбывал из большой чашки чай, заправленный топлёным молоком, и изучающе поглядывал на Корнилова. Тот видел своего собеседника, что называется, насквозь, и на колючесть, прочно поселившуюся во взоре англичанина, внимания не обращал. Полковник, так же как и консул, пил чай с молоком, неспешно откусывал от куска сахара крохотные дольки, перекатывал их во рту, насмешливо щурился.

Прощаясь, Макартни неожиданно спросил:

   – Я так полагаю, вам приходилось бывать в Англии?

Лицо у Корнилова приняло удивлённое выражение.

   – Никогда в жизни, – сказал он. – Почему вы так решили, господин Макартни?

   – Вы пьёте чай по-английски, с молоком. Так пьют чай только в Англии.

   – Не только, господин Макартни. Чай с молоком испокон веков пьют в Сибири, поскольку считают это очень полезным, пьют на Алтае, пьют в Туркестане, в частности на Зайсане, и в казахских степях, где я жил. Там это дело обычное, совершенно рядовое.

Макартни наклонил голову:

   – Не знал, господин Корнилов.

   – У нас есть отличная пословица, господин генеральный консул: век живи – век учись!

Вид у Корнилова сделался отсутствующим, печальным – он на мгновение вспомнил Зайсан и себя, голоногого, в цыпках и ссадинах, в следующий миг печаль эта исчезла. Гость поспешил откланяться:

   – Честь имею!

   – Хорошие слова «Честь имею!», – по-английски чисто и чётко проговорил Корнилов. – Перед ними я готов стать на колени.

Шестого ноября Корнилов вместе со своим маленьким отрядом двинулся на север. В горах шёл снег. Таисия Владимировна с детьми была уже в Санкт-Петербурге, в доме отца.

Через месяц, десятого декабря, под звон синего петербургского мороза, сковавшего город железной рукой, Корнилов сделал в портретном зале Генерального штаба доклад «Военные реформы в Китае и их значение для России». Зал был полон, Корнилова долго не отпускали. Потом, как водится в таких случаях, устроили небольшую офицерскую пирушку.

На улице продолжал трещать мороз. В помещении было тепло, уютно, за изразцами голландских печей голосисто потренькивали сверчки. Хорошо было дома...

Выводы, сделанные в докладе Корнилова, имеют значение для России до сих пор.