Текст книги "Башни человеческих душ (СИ)"

Автор книги: Валерий Сук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Объяснив ситуацию в полицейском управлении, ему выделили шестьдесят человек и десять специально обученных овчарок на поиски пропавших наследниц. Ключевую роль сыграли собаки, которые почему-то все время крутились возле границ поместья, даже не желая углубляться в лес. Одна из овчарок увлекла молодого полицейского в березовую рощу, которая резко обрывалась в небольшое болото. Он тут же достал свисток и позвал к себе остальных. Всех как одного осенила ужасная догадка, но еще оставалась надежа, что в болоте ничего не найдут. Но прибежавшей на место Уорвик сразу все понял, а вернее почувствовал всеми фибрами своей души.

Тела его трех дочерей достали в тот же день. Обрыв был очень крутой и не мудрено, что дети просто свалились в болото, тут и взрослый выкарабкаться не смог, не то, что ребенок.

Некоторые записи указывали на то, что после похорон Уорвик вырубил березовую рощу и засыпал болото, но после того, как территорию начали активно заселять новые фермеры, эту информацию никто достоверно не смог проверить. Одно было известно точно: фонтан с херувимами, который появился возле поместья, был данью памяти его погибшим дочерям.

Последующие записи о судьбе Уорвика разнились: в одних источниках было указано, что после случившегося он покинул поместье и увез жену далеко на север, по другим, от барона ушла жена, после чего он начал пить и, в конце концов, свихнулся. Последнюю версию особенно живо пересказывали местные жители. Поговаривали, что Уорвик бегал по дому, видя в своих слугах, то умерших дочерей, то жену, которая винила его в случившемся. В итоге, он лишился почти всей прислуги, которая, несмотря на приличное жалованье, больше не хотела терпеть безумного хозяина. И лишь его дворецкий Анвар, которого он привез из далекой восточной страны, решил остаться с бароном до конца. Но Уорвик совсем потерял над собой контроль, отдавшись власти своего безумия. Теперь он не просто видел своих погибших дочерей, а и разговаривал с ними, когда смотрел на пустые стулья, гулял с ними по пустому саду, который зарос сорняками или укладывал их вечером спать. Анвар долго терпел сумасшествие хозяина, старясь самостоятельно управиться с хозяйством, пока ситуация совсем не вышла из-под контроля.

В один из вечеров барон выскочил из дома с кухонным ножом и со всех ног помчался в сторону деревни, крича что-то о жертвах, которые нужны ему для воскрешения дочерей. И хотя дворецкий не разобрал не единого слова, нож в руке Уорвика красноречиво говорил все за себя. Не теряя времени даром, Анвар бросился в погоню и, будучи бегуном, гораздо лучшим, чем его хозяин, скрутил Уорвика на лесной дороге, после чего буквально дотащил до поместья, где поместил его в узкую кладовую без окон, чтобы хозяину вдруг не вздумалось бежать через окно. Переведя дух, Анвар сделал то, что должен был сделать еще в самом начале этой истории – отправился за доктором. Однако прибывший из Брюкеля врач не был психиатром и смог лишь с трудом влить в горло барону двойную дозу успокоительного лекарства. После этого, дворецкий поместил спящего Уорвика в карету и отправился в город. По крайне мере, так говорят очевидцы, которые утверждали, что их экипаж укатил в сторону Фэллода.

Что стало с Эриком Уорвиком дальше неизвестно, но вот судьба его брошенного поместья решилась довольно быстро. Здание пустовало порядка месяца, после чего туда прибыла делегация правительственных чиновников, которая постановила, что барон Эрик Альбрехт Уорвик признан банкротом, а потому все его имущество подлежит конфискации и продажи на аукционе, а вырученные средства пойдут на уплату многочисленных долгов, которые накопились у него за последние полгода. И если мелкое имущество, такое как столы, стулья, трюмо и комоды быстро пошли с молотка, то вот само поместье никто не хотел покупать, из-за страха повторить судьбу безумного барона.

Здание так и осталось в собственности государства, а после кто-то предложил использовать его для создания сумасшедшего дома, что было весьма символично. Так как других предложений не поступало, правительственный комитет постановил переоборудовать поместье под лечебницу для душевнобольных. Процесс переоборудования длился почти год и стоил немалых денег, но заведение полностью оправдало вложенные средства. Лечебница оказалась весьма полезна для тех, кто хотел запихнуть своих свихнувшихся родственников куда подальше, чтобы они не мозолили глаза. Известие о новом дурдоме на краю земли быстро разлетелось по всей стране и уже через семь месяцев работы пришлось достраивать еще один корпус – для женщин. Однако для этого пришлось снести две башни, выходившие в сад. После еще одной масштабной реконструкции, в лечебнице могло уместиться до ста пятидесяти пациентов, здесь работали пятьдесят медсестер и столько же санитаров, сорок врачей разной квалификации, не считая поваров, уборщиков, охранников и садовников. Официально заведение носило название «Психиатрическая клиника для душевнобольных при деревне Брюкель, округа города Фэллод». Но врачи и пациенты называли её просто «Две башни».

На этом А. Зеннхайзер заканчивал свой небольшой рассказ. Профессор помнил каждую строчку, потому что перечитывал эту историю не одну сотню раз. Он часто думал о том, какими были «Две башни» тогда, в самом начале своего функционирования, как лечебницы, каких пациентов там лечили и какими заболеваниями, они болели. Большую часть дел в архиве было невозможно прочитать: первые чернила были недолговечны и исчезали буквально через два-три года. Конечно, о некоторых вещах было можно, и догадаться, как например, о комнате пыток. Это было длинное широкое помещение на первом этаже, где располагались разного рода приспособления для лечения психозов: смирительные стулья и кровати, вращательная машина, «мешок», который одевали не только на голову, но и на ноги, полое колесо и ванные с холодным душем. Конечно сейчас, стараниями профессора, это помещение переоборудовали в комнату отдыха, где пациенты могли заниматься различной творческой работой, или просто общаться друг с другом.

Профессор настолько погрузился в свои мысли, что и не заметил, как уже почти подъехал к кованым черным воротам «Двух башен». На его гудок из каморки выскочил Финке – молодой парень, двадцати пяти лет, в светлой рубашке и черных брюках. Это был второй сторож, который менял Хоппа через неделю.

Финке быстро открыл ворота, его голубые глаза улыбались, а светлые волосы, как всегда, были аккуратно зачесанные на правый бок.

– Как дела, профессор? Все хорошо? – дружелюбно крикнул он ему в приоткрытое окно.

– Твоими молитвами, дорогой друг, все в порядке.

– Рад слышать! Приятного дня!

Доктор Фитцрой вкатил автомобиль на гравий «Двух башен» и припарковал его под крытым навесом слева от фонтана. Размяв затекшие мышцы, профессор уверенным шагом преодолел пять ступенек крыльца и оказался у дубовой двери. Пора приниматься за работу!

Войдя внутрь, он ощутил слабый запах хлорки и увидел немного правее от себя их постоянного уборщика, мистера Бормана. Дойдя до железной лестницы, на которую бросали свет длинные электрические лампы под самым потолком, он решил окликнуть уборщика:

– Доброе утро, мистер Борман!

Борман встрепенулся, оторвавшись от мучавших его раздумий, и обернулся на приветствие доктора:

– Доброе, сэр. Как ваше здоровье?

– Не жалуюсь, хотя старые кости все чаще дают о себе знать. А что у вас?

– Жена совсем замучила, не знаю, что с ней делать!

– А что случилось, можно поинтересоваться?

– Конечно, доктор. Видите ли, она еще с прошлой зимы мечтает о новой соболиной шубе, которую приметила для себя в одном магазине Фэллода. Но тогда она стоила просто непомерные деньги, и я ей так и сказал: «Либо деньги будут тратиться на еду, либо нам придется есть твою шубу!». – Борман разволновался, вытерев лицо носовым платком. Его уже поблекшие карие глаза выражали бурю негодования. – Так вот, она вроде бы успокоилась, но с наступлением весны, снова принялась за свое! А ведь мне надо еще вовремя вносить плату за обучение в университете старшего сына! Она все упирает на то, что летом цены в два-три раза ниже, чем зимой. Но помилуйте, сумма все равно непомерная. С зарплатой уборщика и её грошовой пенсией далеко не уедешь!

Профессор внимательно выслушал проблему Бормана, хотя уже пожалел, что окликнул его, так как хотел скорее подняться к себе и заняться делом. Внезапно, его осенила блестящая мысль, которая могла бы спасти озадаченного полотера:

– Дорогой мистер Борман, кажется, я знаю, как вам помочь!

– В самом деле? – глаза уборщика так и засеяли, все тело его поддалось вперед.

– Проездом, я видел в одном из магазинов Фэллода распродажу теплых шерстяных пальто, которая продлится до конца июня. Насколько я смог разглядеть, они сбрасывают на некоторые вещи до пятидесяти процентов цены! Думаю, если вы поспешите, то сможете подобрать своей жене что-нибудь приличное и по умеренной цене.

Теперь Борман просто сиял от счастья. Не иначе сам Господь Бог послал ему профессора.

– Какая отличная мысль! – воскликнул он и принялся трясти руку профессора. – Огромное спасибо за информацию, теперь наконец-то она перестанет каждый день пилить меня на счет этой треклятой шубы, будь она не ладна! – Немного отдышавшись, он произнес более спокойным голосом: – А вы случайно не запомнили, где расположен этот самый замечательный магазин?

Доктор Фитцрой покачал головой:

– К сожалению, нет. Но он был недалеко от центрального парка на Университетской улице. Думаю, что по этому ориентиру вы сможете его найти.

– Да, конечно, конечно! Еще раз огромное спасибо, доктор! Храни вас Бог!

Профессор дружески похлопал Бормана по плечу и поспешил подняться по лестнице, после чего направился в свой кабинет. Переступив железную решетку, он с каким-то сожалением подумал, что когда-то железную дверь в коридор, где находятся кабинеты врачей, запирали, при сопровождении пациентов на процедуры, а теперь она безучастно висела, периодически поскрипывая, словно скорбя по былым временам.

Пройдя в свой кабинет, он с удивлением обнаружил, что Август был занят работой, что-то усердно печатая на машинке. Оторвав взгляд от почти набранного листа бумаги, он с радостью воскликнул:

– Профессор, наконец-то вы вернулись!

– Да, дорогой Август. Я здесь и до следующего понедельника полностью в твоем распоряжении. Первое, что я должен спросить: как наши пациенты?

– Их состояние стабильно, доктор.

– Рад слышать. А что там на счет рисунка, который сделал третий пациент?

– Он здесь. – Август наклонился под стол и извлек оттуда листок бумаги, который сразу передал профессору. Доктор Фитцрой долго рассматривал непонятный узор, стараясь понять, на что это похоже.

– Белиберда какая-то, – сухо проговорил Август, – два дня ломал голову, что это может быть, но так ничего путного в голову и не пришло.

«И не мудрено, – думал профессор, все также молча рассматривая рисунок, – исполнен он был очень плохо, к тому же рука пациента изрядно дрожала, но, тем не менее, здесь было изображено, что-то наподобие щита, который пересекало нечто похожее на палку. Через секунду в мозгу пронесся какой-то проблеск узнаваемости, будто он уже видел это когда-то. Но вот только где?».

– Профессор, вы в порядке? – снова произнес Август, выхватив доктора из его мыслей.

– Да, все хорошо. – Заворожено произнес Карл Фитцрой. – Август, будь добр, сними, пожалуйста, с верхней полки черную книжку с надписью «Униформа и знаки различия Ринийской империи».

Август поднялся со своего места и протянулся за указанной книгой, после чего отдал её профессору. Доктор Фитцрой уселся за свой стол, положив рядом рисунок, и развернул книгу. Подобная энциклопедия была подарком капитана Генриха Охмана, которому профессор спас жизнь еще на фронте, вытащив из его тела порядка десяти пуль, которые по чистому везению, не задели ни одного жизненно важного органа. Карл Фитцрой очень удивился, когда увидел этого человека на пороге своего дома спустя несколько лет после окончания войны, с подарком в руках, так как даже не помнил, что для него сделал. Зато капитан Охман не страдал забывчивостью и всегда благодарил тех, кто помог ему в трудную минуту. С тех пор они стали закадычными фронтовыми друзьями, иногда выезжая вместе на охоту или рыбалку, но это было давно. Если верить последнему письму, теперь Охман, уже в чине полковника, возглавлял военную администрацию графства Уокк, предпочтя бегству, сотрудничество с оккупационными властями.

Профессор вдохнул запах старых воспоминаний, которые перенесли его на несколько десятилетий назад, после чего открыл страницу сто тридцать два, где приводился перечень знаков различия императорской армии. Взяв в правую руку листок, он начал тщательного сверять рисунок с эмблемами на каждой странице, а тем временем Август, сгорая от любопытства, выглядывал из-за своего стола, чуть не опрокинув фарфоровую чашку. После пяти минут напряженной тишины, профессор одобрительно воскликнул и подозвал к себе своего ассистента.

– Как ты думаешь, эти два изображения похожи? – интригующе спросил он.

Август уставился на цветную эмблему в энциклопедии, где был изображен щит с красной полоской наверху, который пересекала винтовка со свисающим ремешком. Потом снова посмотрел на рисунок пациента, почесал затылок, и наконец-то, заключил:

– Клянусь Богом, да ведь они похожи!

– Верно, – совершенно спокойно отозвался Карл Фитцрой, – это эмблема Первой гвардии, – достаточно престижного военного формирования, которое восходит своими корнями к первым вооруженным солдатам, согласившимся поддержать императора Ульриха, когда против него первое началось Первое крестьянское восстание, подержанное баронами. Наряду с личной гвардией императора и телохранителями его Величества, Первая гвардия считается одной из старейших в стране и основной опорой, поддерживающей безграничную власть монарха.

– То есть, вы хотите сказать, что нам достались не просто обычные пехотинцы, которых бросают на убой в первом же сражении, а бойцы элитной гвардии страны?

– Именно, дорогой мой, если мы все правильно с тобой поняли.

– Но что же с ними такое произошло? Не думаю, что они несли службу на передовой, такие войска обычно осуществляют диверсионную деятельность в тылу врага или выполняет специализированные военные операции.

– Ты совершенно прав! Такой элитой не разбрасываются просто так. Еще я помню, что части Первой гвардии всегда стояли позади основных войск, защищая особо важные города или транспортные узлы. Неужели бы их засунули к нам? Что-то здесь не сходиться.

– Но подождите, все легко объясняется! Их же нашли без верхней одежды, документов, да вдобавок ко всему невменяемыми! Потому и засунули к нам, как обычных солдат. Ведь до сих пор никто так и не знает, кто они такие и откуда взялись.

Профессор согласился с доводами Августа, но его все еще терзали сомнения. «Необходимо окончательно убедиться». Доктор вскочил со стула вместе с раскрытой книгой и быстрым шагом направился к двери.

– Нам нужно навестить третьего пациента немедленно! – бросил он, выходя из кабинета.

С нетерпением подождав, пока санитары передадут ему ключи, и откроется дверь, профессор влетел в узкое помещение палаты, немного ошарашив даже самого пациента, который, чуть не отпрыгнул от решетчатого окна.

– Простите за вторжение. Не волнуйтесь, я доктор Карл Фитцрой. Мы с вами познакомились в воскресенье, надеюсь, вы помните меня. Мой ассистент передал мне рисунок, который вы сделали в понедельник и он смутно напомнил мне одну эмблему. Я хочу убедиться, что не ошибся в своих выводах.

Пациент все также молчал, уставившись на профессора, но уже немного успокоился, словно в его голове мелькнуло смутное воспоминание об этом человеке. Он мельком посмотрел в книгу на эмблему, на которую тыкал пальцем доктор, после чего лишь слегка кивнул головой.

– Что я говорил! – радостно воскликнул профессор, обращаясь к Августу.

Пациент принялся жестикулировать руками, силясь привлечь внимание обоих врачей, после чего протянул доктору листок, где были выведены цифры: «1-3-5-8-13». Профессор недоуменно на них уставился и снова обратился к пациенту:

– Что это? Что значат эти цифры?

Больной силился высказать какое-то слово, но что-то ему мешало, и получилось лишь несвязное мычание. Еще никогда доктор не видел такого сильного нарушения речи у пациента, и казалось, что какая-то невидимая преграда мешает ему правильно выговаривать слова. «Не мешало бы вызвать ему логопеда, – подумал он». Видя, что высказать свою речь членораздельно он все еще не может, пациент выхватил листок у доктора и подписал внизу: «Эти цифры крутятся у меня в голове. Больше ничего не могу вспомнить. Помогите».

Профессор и Август быстро пробежали глазами строки, после чего доктор усадил больного на кровать и присел на стул рядом с ним. Глядя ему прямо в глаза, он произнес:

– Хорошо, успокойтесь, не переживайте. Вы сегодня сделали слишком много, отдохните. Вам принести воды? – пациент отрицательно покачал головой. – Я понимаю, что это трудно, но пожалуйста, постарайтесь вспомнить, что с вами произошло. Это очень важно для последующего лечения. Хорошо? Договорились?

Пациент угрюмо кивнул, после чего лег на кровать, дав понять, что сегодня от него они больше ничего не добьются.

Тяжело вздохнув, профессор забрал листок с цифрами, и они с Августом вышли из палаты, заперев её на ключ.

– Что вы об этом думаете? – оживился Август, когда они шли по коридору к кабинету доктора.

– Все это весьма странно, хочу я тебе доложить. До сих пор не могу понять, что творится в его голове. Он не может вспомнить то, что с ним случилось, зато отлично помнит какой-то набор цифр, которые нам ничего не говорят.

– По крайне мере, он первый, кто пошел с нами на контакт. Другие, пока что, остаются в глубокой замкнутости. Радует только то, что едят они хорошо.

– Они все-таки солдаты, или когда-то ими были. Инстинкт самосохранения у них превыше любого психического расстройства, вот потому они и оставляют тарелки пустыми, потому что знают, что завтра еды уже может не быть.

– Вы думаете, они не понимают, где находятся, считая, что все еще остаются на фронте?

– Одному Богу известно, что творится в голове сумасшедшего, – устало вздохнул профессор, – нам же, приходиться распутывать этот клубок с самого начала.

Забрав в кабинете необходимые приспособления, профессор отправился проверить двух других пациентов. Переступив порог палаты блондина, доктор Фитцрой увидел, что пациент сидит на кровати и внимательно разглядывает свои пальцы, снова силясь что-то рассмотреть под ногтями. Он никак не отреагировал на приход посетителей, даже не оторвал глаз от своих рук.

– Добрый день, как вы сегодня поживаете? – начал старую песню профессор. – Чудесная погода! Правда, немного жарковато, как для меня. А что поделать? Ведь уже середина мая и скоро в свои права вступит лето, от этого никуда не уйдешь. – Пациент никак не реагировал на слова доктора, лишь мельком бросил равнодушный взгляд на него и Августа. – Я вот, допустим, не слишком люблю лето. Знаете, вся эта жара, которая буквально готова взять тебя за горло, пока ты не начнешь покрывать крупинками пота и тяжело дышать. Но с другой стороны, подобная погода весьма благоприятна для отдыха, скажем, где-нибудь на берегу Изумрудного моря или в лесу у озера. Не находите?

Вопрос повис в воздухе, и профессор обречено вздохнул и готов был уже попросить его руку для сфигмоманометра, но тут неожиданно пациент номер №1 оторвался от своих рук и посмотрел Карлу Фитцрою прямо в глаза. Его глаза были мутными, так что в них почти невозможно было рассмотреть зрачки, но вместе с тем во взгляде мелькнуло что-то осознанное, словно из глубины памяти вырвалась маленькая искра. Блондин раскрыл рот и четким голосом произнес несколько слов:

– С моими руками что-то не так. – Голос был слегка грубоватым, что никак не вязалось с его достаточно миловидной внешностью.

– Что вы имеете в виду? – профессор был изумлен уже второй раз за день и неосознанно пытался сунуть сфигмоманометр Августу, который находился от него слишком далеко, а потому руки поначалу просто тыкали в пустоту.

– Разве вы не замечаете, что с ними произошло нечто ужасное?

«О, Боже мой, только не шизофрения, – быстро подумал профессор».

– Я нахожу ваши руки абсолютно нормальными. – Доктор Фитцрой старался говорить, как можно более уверено и пытался ни чем не выдавать мелькнувшее чувство страха. – А что вы видите?

Пациент №1 снова уставился на профессора, смотря на него таким взглядом, словно это он сошел с ума и не замечает очевидного.

– Но как же? Ведь они все в грязи. Вот видите, здесь даже есть кусочки травы. – Он сунул абсолютно чистую руку прямо профессору под нос, указывая на ладонь. – И запах, разве вы не слышите эту вонь?

Пациент поднес руки к носу и резко отдернул их от себя.

– Да, слышу, – решил подыграть профессор, – просто ужасный запах, но я никак не могу понять, на что это похоже, а вы как думаете?

– Вы разве никогда не слышали запах тины?

– Тины?

– Да, болота или мха. Так еще пахнет гнилая кора.

Доктор Фитцрой подозрительно посмотрел на пациента, но тот уже отвел взгляд и снова уставился на свои руки, что-то бормоча себе под нос. Профессор аккуратно записал все услышанное в журнал, после чего измерил давление, проверил зрачки, сердцебиение и температуру. Убедившись, что все физиологические показатели в норме, он попрощался с блондином и вышел из палаты.

– Фух! – выдохнул Август, когда они вдвоем оказались в коридоре.

– Да, все это весьма странно. – Грустно изрек профессор.

– Как вы думаете, у него признаки шизофрении?

– Возможно, но не все. Скорее всего у него эффект раздвоения.

– В смысле? Вы имеете в виду личности?

– Не совсем. В моей практике был один такой случай, который я поначалу тоже характеризовал, как шизофрению, но на самом деле у эффекта раздвоения еще не все так плохо. Дело в том, что воспоминания человека, приобретенные им в прошлом в результате сильного стресса или психологической травмы, мозг отделяет из памяти и накладывает на реальность, словно одна картинка на другую, заставляя человека видеть на самом деле то, чего нет на данный момент, но что реально существует в его памяти.

– То есть, вы хотите сказать, что мозг просто показывает ему картинку, словно глаза – это проектор, а реальность – большое бело полотно в кинотеатре?

– Вроде того. Но главное отличие от шизофрении заключается в том, что эти образы со временем проходят, и человек начинает адекватно разделять свои воспоминания от реальности. К сожалению, такой случай возникает один на миллион, если не больше, и если мозг не сможет самостоятельно справиться с кризисом, то заболевание перерастет в полноценную шизофрению.

– И что же нам делать, чтобы этого не произошло?

– К несчастью, точной методики лечения подобного заболевания нет, так как оно довольно редкое. Часто его лечат как шизофрению или не лечат вовсе. Единственный пациент с подобным заболеванием, которого я знал, смог справится с этим самостоятельно, просто в один прекрасный день я заглянул к нему и на меня смотрели глаза абсолютно здорового человека. На все мои расспросы, что ему помогло, он лишь сказал, что в какой-то момент ночью в его голове словно щелкнул переключатель, и его обдало холодным потом, как после затяжного ночного кошмара. О чем он думал в тот момент, он тоже сказать не мог, просто наваждение спало и все.

– Счастливчик. – Угрюмо усмехнулся Август и провел рукой по волосам. – Если бы все всегда было так просто.

– Да, но я тоже могу ошибаться. С психическими расстройствами всегда сложно поставить точный диагноз. – Профессор протер вспотевший лоб рукавом, хотя в коридоре было прохладно. – Нам нужно больше времени и наблюдений, тогда можно будет сказать точно.

Закончив короткий разговор, доктор Фитцрой и Август направились проведать пациента №2. Переступив порог, их встретило угрюмое лицо поистине здорового детины, который лежал на кровати, запрокинув правую руку за голову. Он бросил холодный взгляд на доктора и Августа, после чего уставил взгляд в потолок.

– Доброго здоровья! Как вы сегодня? – начал приветственную речь профессор. – Отличный день, чтобы порыбачить, как вы думаете? Вот помню в детстве, мы с отцом поутру отправлялись на нашей маленькой лодке за форелью или окунем. И иногда возвращались домой с полными ведрами рыбы. Одну часть пускали на уху или тушили с овощами, а излишек – продавали на рынке. Эх, какие были времена! А вы любите рыбалку? Были когда-нибудь на море?

Уже готовый услышать в ответ тишину, профессор заметно дернулся от размашистого баса, который раздался со стороны кровати. Лицо Августа резко побледнело, и он чуть было не выскочил из палаты.

– Был пару раз. Может больше. Трудно сказать, док. В голове страшный коктейль из обрывков воспоминаний, словно корабль после боя – кажется целым, но то и дело не достает пары досок и куска паруса.

Профессор более чем опешил от такой связанной, а самое главное – адекватной речи! Боже мой, неужели наконец-то кто-то сможет пролить свет на эту странную историю. Взяв себя в руки, доктор Фитцрой глубоко вдохнул и расплылся в подкупающей улыбке.

– Рад, что смог пробудить в вас хоть какие-нибудь воспоминания. – Он сделал паузу, после чего продолжил: – Для нашего дальнейшего приятного общения, скажите, пожалуйста, как вас зовут? – Пациент №2 покачал головой:

– Если бы я смог сам это вспомнить, то сказал бы еще при первой нашей встречи. – Угрюмый пациент сел на кровати и теперь его лицо было напротив профессора. Доктор отметил, что кое-где виднеются синяки и ссадины, а нос немного искривлен, поскольку когда-то был сломан. – Простите, что не заговорил раньше, но мне хотелось вести разговор именно с вами, док, но вы куда-то пропали, а этому рядовому я не сильно доверяю.

– Уверяю вас, что вы можете доверять Августу также как и мне. Он мой ассистент и аспирант, скоро защитит диссертацию, и получить степень приват-доцента, после чего он сможет перевестись на полный рабочий день в клинике и стать полноправным врачом.

– Все равно, мне нужно было поговорить с кем-нибудь более опытным, чем молодой и перспективный ассистент.

Последние замечание явно задело Августа, и он демонстративно уставился в окно, не обращая никакого внимания на пациента.

– Понимаю, – сухо заметил профессор, – но почему вы не заговорили со мной в наш первый визит?

– По той же причине: я должен был понять, что на вас можно положиться, и вы не станете водить меня в комнату пыток, как в предыдущей больнице, когда я пытался вразумить местных эскулапов, что врач нужен им, а не мне.

– И как же я смог завоевать ваше доверие?

– Очень просто. Вы правильно заметили про пюре картошку – я её терпеть не могу, она вызывает у меня рвотный рефлекс, особенно та, что подают в столовых. И когда из моего рациона полностью исчез картофель, я понял, что без вашего слова здесь точно не обошлось. Отсюда вывод: стал бы кто другой возиться с таким пустяком как еда пациента, если бы он не был заинтересован создать все возможные благоприятные условия для его выздоровления?

Ясность речи и характер умозаключений говорили профессору, что перед ним – абсолютно здоровый человек, такой же, как и он сам, но все же что-то было с ним не так, то, что не может укрыться от взора опытного психиатра. Вот оно что: чуть заметный нервный тик правого глаза, небольшие запинки перед каждым словом, слишком резкие движения, не говоря уже о провалах в памяти.

– Я всегда знал, что простая забота о пациентах способна творить чудеса, и вы – яркое тому подтверждение. – Профессор радостно похлопал пациента по плечу. – Но давайте перейдем к делу. Все-таки у вас есть проблема – провалы в памяти и вы, конечно же, не сможете вспомнить, что с вами произошло. – Пациент отрицательно покачал головой. – Хорошо, тогда пойдем по другому методу, я называю его «цепь воспоминаний» и суть его проста: вы цепляетесь за какой-то образ в своей голове и начинаете, как можно полно его анализировать, вспоминая буквально каждую деталь, чтобы оживить вашу память после стресса. После одного образа, постарайтесь вспомнить другие, проделывая то же самое. Так постепенно, вы сможете, переходя от одного воспоминания к другому, добраться до наиболее нужных нам образов, и мы наконец-то сможем понять, что с вами произошло.

– Все хорошо звучит, док. Только понимаете, при всех моих попытках откопать какое-либо воспоминание в глубинах памяти, я наталкиваюсь на какой-то непонятный и странный звук, словно безумный оркестр играет все ноты не так, как нужно. Совершено ужасная какофония может просто довести до головной боли и крови из носа, и проходит, как только ты перестаешь вызывать воспоминания.

– Весьма странно. Эти звуки возникают у вас постоянно при попытках что-нибудь вспомнить?

– В том то и дело, что нет. Я, например, могу спокойно вспомнить вчерашний день, буквально во всех подробностях. Немного размыто помню пребывание в предыдущей больнице и совсем отрывочно, как нас подобрал отряд на дороге возле леса.

– А что-нибудь до этого? Как вы оказались на этой дороге? Вы знаете тех двоих солдат, которые были вместе с вами?

Пациент №2 немного подумал, после чего произнес:

– Я точно уверен, что знаю их, но вот кто они, как их зовут, служил ли я с ними или нет, – вот этого не могу вспомнить из-за этой проклятой музыки в голове! Точно сам дьявол решил дать там концерт!

– Что вы можете сказать об этом рисунке? – профессор протянул ему листок третьего пациента. Пациент № 2 долго вертел его в руках, смотря под разными углами, после чего вернул доктору.

– Понятия не имею, если честно. Такое впечатление, что это рисовал трехлетний ребенок.

Профессор поджал губы и выдохнул:

– Не совсем. Это набросок пациента из третьей палаты. Мне удалось установить, что это эмблема элитного подразделения Первой гвардии. – Он замолчал, ожидая пока слова, дойдут до пациента. – Вы случайно там не служили?

Второй пациент уставился в пол и напряг память. По его виску скатилась маленькая капелька пота, которую он тут же утер рукавом больничной рубашки.

– Простите, – тихо проговорил он, – все это кажется мне до боли знакомым, ваши слова словно пытаются пробудить какой-то механизм внутри моей головы, но что-то мешает этим шестеренкам вращаться. Первая гвардия, говорите? Может и служил, кто его знает.

– Хорошо, это лучше, чем ничего. По крайне мере ваша краткосрочная память работает хорошо, раз вы помните события прошедших дней, – это добрый знак. Есть ли у вас что-нибудь еще, что вы могли бы сообщить мне?