Текст книги "Башни человеческих душ (СИ)"

Автор книги: Валерий Сук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Профессор быстро окинул взглядом просторный зал, который когда-то был заполнен почти до отказа. В его голове эхом проносились разные звуки, присущие столовым, но он быстро отогнал их прочь. Карл Фитцрой, Август и двое санитаров уверенно отправились к столику, который располагался рядом с раздаточной стойкой, где их уже ожидал горячий суп. Кое-как уместившись на своих местах, каждый взял по ломтю свежего хлеба и принялся за еду. Профессор с удивлением обнаружил, что сильно проголодался, а потому, когда Долорес вынесла второе, набросился на него с еще большим аппетитом.

Готфрид и Вильгельм расправились с едой весьма быстро, а потому поспешили покинуть столовую. Долорес передала им подносы с едой для пациентов, и коротко поблагодарив её за чудный обед, они удалились. Профессор и Август все еще сидели на своих местах, лениво попивая яблочный компот, который оказался немного сладковатым. К ним подсела кухарка, принеся еще по стакану компота, после чего произнесла с грустью в голосе:

– Кто бы мог подумать, что когда-то здесь будет так тихо, словно само время остановилось на какое-то мгновенье, оставив лишь пустоту.

– Дорогая Долорес, я больше чем уверен, что скоро наступит то время, когда на кухне будет снова толпиться уйма народу, а какой-нибудь безумный пациент начнет забрасывать едой своих товарищей. – Подбодрил её профессор.

– Вы так думаете? Честно признаться, мне не хватает здесь живого общения и, порой, я скучаю по тем небольшими инцидентам, которые были раньше. Уже никто не забрасывает стены картошкой и не бросается горошком в санитаров. У вас хотя бы есть Август, у Вильгельма – Готфрид, а у меня лишь кастрюли да поварешки.

– Мне кажется, что скоро нам скучать, совсем не придется. Война только закончилась, еще не всех солдат выпустили из казарм. Многие возвращаются домой уже не теми людьми, которыми были когда-то. Им всем рано или поздно понадобиться помощь доктора. Ну а тем, кому не смогли помочь городские поликлиники, бросят сюда на произвол судьбы. Возможно, областной госпиталь перешлет немного врачей, медсестер и санитаров, и глядишь, жизнь потихоньку наладится. Такое большое здание не будет проставить слишком долго.

Долрес уверено кивнула, словно слова доктора подарили ей небольшую надежду, и принялась рассказывать о планах на ужин. Профессор и Август заверили, что придут в таком же составе, и, поблагодарив за обед, отправились в кабинет, где продолжили работать до самого вечера. Они долго просидели над разделом, который был посвящен психопатологии, но так и не смогли составить четкую структуру из-за небольшого количества работ ученых по этой теме. Большую часть текста доктору Фитцрою пришлось писать самому, используя опыт и личные наблюдения.

К семи вечера, когда солнце уже значительно склонилось к горизонту и стало отбрасывать кроваво-красные лучи, какие бывают только после дождя, профессор сделал второй за день обход пациентов, положительно отметив, что все подносы с едой были пустыми. На этот раз он взял с собой стетоскоп и сфигмоманометр. Ему пришлось потратить немало времени, чтобы убедить Пациента №1 хотя бы сесть на кровати, дабы послушать его легкие и измерить давление. Спустя почти полчаса уговоров, доктор просто обижено отвернулся и уставился в решетчатое окно, наслаждаясь закатом. Эффект произвел свое действие; пациент, словно ребенок, который чем-то обидел родителя, покорно сел на кровать, свесив ноги. Сделав свое дело, профессор успешно осмотрел оставшихся двух пациентов, подольше задержавшись у последнего. Бедняга был до сих пор дико напуган и даже то успокоительное, которое ему подмешивал в питье, не давало положенный эффект. Профессор отметил его учащенный пульс и слегка повышенное давление, что быстро занес в журнал. Он пытался поговорить с ним, чтобы разрядить обстановку и как-то подбодрить парня, но тот лишь смотрел в пустоту, периодически сотрясаясь всем телом.

Уже собравшись уходить, доктор Фитцрой обнаружил маленький кусочек железа, который валялся на полу. Взяв его в руки, он огляделся по сторонам и обнаружил, что тот был отломан от ножки кровати, которую медленно съедала ржавчина. Профессор механически сунул его в карман, но потом его взгляд упал на железный каркас кровати, где неуклюже было нацарапано слово «помощь». Доктор знал, что все кровати были покрашены еще в марте, с тех пор в этих палатах никто не жил, а значит, надпись мог оставить только пациент.

Карл Фитцрой серьезно посмотрел на парня, и произнес совершенно спокойным голосом, указывая на надпись:

– Это ты сделал? Не бойся, тебе не причинят за это вреда.

Пациент №3 легонько кивнул, глядя на профессора.

– Может быть, ты хочешь, чтобы я принес тебе бумагу и карандаш, тогда ты бы мог написать, чем бы я мог тебе помочь?

Снова легкий кивок.

– Отлично, тогда постарайся успокоиться и поспать эту ночь. Завтра я принесу необходимые материалы.

Пациент не проявил больше никаких эмоций, а потому доктор просто вышел из комнаты, заперев за собой дверь. Он пожелал спокойной ночи санитарам, и отправился в свой кабинет, чтобы забрать вещи.

Август уже собирался уходить, но профессор прикрыл поплотнее дверь, и чуть не прыгая от радости, быстро произнес:

– Удалось наладить небольшой контакт с третьим пациентом!

– Не может быть, – Август не скрывал удивления, – что он вам сказал?

– Пока что ничего. Он лишь смог нацарапать на кровати одно единственное слово «помощь», а когда я спросил у него, не принести ли ему бумагу и карандаш для выражения своих мыслей, он согласился.

– Великолепно! Первый контакт установлен!

– Да, для меня неожиданно, что это случилось так быстро, и мы практически ничего для этого не сделали! Обычно период акклиматизации длиться намного дольше, но, возможно, что этот молодой парень просто пострадал чуть меньше, чем остальные. Его мозг оказался устойчивее!

Профессор быстро сделал записи в медицинском журнале, и вместе с Августом покинул кабинет, заперев его на ключ.

– Тебя подвести? – поинтересовался профессор, когда они спускались по лестнице.

– Нет, большое спасибо, вы же знаете, что я люблю разминать ноги после долгого сиденья.

– Я очень рад, что ты начал заниматься активным образом жизни.

– Да, и велосипед заодно приобрел. Отсюда до деревни добрых шесть километров. Думаю, что такая разминка два раза в день пойдет только на пользу моему организму.

Они вышли на просторную площадку перед клиникой, которая была посыпана мелким гравием, обогнули фонтан с тремя херувимами, сделанными из белого мрамора. У каждого из них в руках была труба, которая была развернута по трем направлениям – запад, восток и юг. К несчастью композиция пришла в запустение, а мраморные скульптуры покрылись мхом и черными пятнами. Когда-то за ними ухаживали садовники, но теперь композиция пришла в ужасающие запустение. Профессор еще раз выразил про себя восхищения столько ярким памятником архитектурного искусства и, в который раз пообещал самому себе отреставрировать фонтан и снова запустить в него чистую воду.

Они медленно подошли к крытому шифером навесу, где когда-то спасались от дождя конные экипажи, а теперь он превратился в стоянку для машин. Август аккуратно вывез свой небольшой велосипед на дорожку и, махнув профессору на прощание, поехал по дороге в сторону деревни. Тем времен Карл Фитцрой подошел к своему старому черному автомобилю марки «Вагенгруппэ» и снял с него светло-коричневое покрывало, которое было еще влажным после вчерашнего дождя. Этот автомобиль служил ему почти десять лет, и он ласково называл его «Старый друг», словно он был его настоящим конем. Издав пару кряхтящих звуков, двигатель успешно завелся, и машина плавно покатила по гравию, который тихо шуршал под резиновыми шинами.

У черных кованых ворот он притормозил и кивнул сторожу Хоппу. Это был невысокий мужчина, пятидесяти пяти лет, который всегда носил одну и ту же серую кепку, потертую клетчатую рубашку и застиранные светлые брюки, из-под которых выглядывали, словно два пса, пара черных ботинок, натертые свежим гуталином. В его небольшой коморке располагалась одноместная кровать, печка, стол, пара стульев и ружье, заряженное солью. Единственное окно выходило прямо на крыльцо лечебницы. Хопп неохотно вскочил с места, кивнул профессору и открыл ворота, в которые тут же промчался Август.

– До завтра, доктор! – Крикнул ему хриплым голосом Хопп, после чего подождал пока проедет машина профессора, а затем закрыл за ним ворота.

Он быстро обогнал Августа, посигналив ему гудком. В ответ велосипедист радостно помахал ему рукой. Дорога была влажной и чистой. Слева тянулась бесконечная россыпь вспаханных полей, на которых росли кукуруза, подсолнух, пшеница и рожь. Иногда попадались мелкие фермы, где на пастбищах паслись козы и коровы, а на полях всходил первый урожай. Миновав фермерские угодья, профессор выехал на мягкую лесистую дорогу, где земля была перемешена с песком. Иногда среди череды деревьев можно было мимолетом разглядеть зайца, белку или лисицу. Лесные птицы плавно порхали с одной вековой сосны на другую, разнося свою песню. Доктор открыл окошко на дверце, чтобы в салон зашел холодный запах иголок и древесной смолы, сдобренный свежестью прошедшего дождя.

Миновав короткий бетонный мост через реку Эрл, он смог выехать на каменную дорогу, которая вела в деревню Бюркель.

5

Деревня Брюкель была основана более ста лет назад преуспевающим бизнесменом Эрнестом Брюкелем, который сколотил свое состояние на промышленной революции, занимаясь добычей угля и обработке железа. Ему принадлежало тридцать пять процентов от всей добычи угля в стране и почти шестьдесят процентов от добычи железной руды, не говоря уже о сотнях перерабатывающих заводов, две теплоэлектростанции, три железнодорожные компании, два пароходства и несколько виноградников, где производили вино для столов монархов и богатых капиталистов.

Единственной проблемой в его жизни были поиски все новых месторождений полезных ископаемых, а потому, когда его геологи принесли отчет о богатых залежах угля и руды на северо-западе страны, он немедленно принял решение о строительстве новых заводов и шахт. Получив разрешение от правительства, Эрнест Брюкель, собрав группу своих компаньонов, решил собственноручно произвести разведку местности. Увиденное его разочаровало: густой лес скрывал от него своей густотой место к золотой жиле; дорог было мало, и все были узкими и плохо проходимыми; ландшафт был холмистым, местами переходя в равнину; местного населения здесь практически не было, а крупнейшим населенными пунктом на сотни километров вокруг был промышленный город Фэллод. Единственное, что обрадовало успешного капиталиста – достаточно широкая и глубокая река Эрл, по которой запросто могли ходить грузовые судна.

Брюкель остановился посреди поля, поросшего дикими полевыми цветами и травой, снял свой черный котелок, вытащил из кармана шелковый носовой платок, протерев широкий лоб и бакенбарды. Постояв так десять минут, уперев взгляд свои черных глаз куда-то за горизонт, где за бесконечной чередой леса и полей находились воды Изумрудного моря, он произнес резко и четко, так что все его компаньоны вздрогнули: «Ну что! Приступим!».

На строительство всей сферы логистики и инфраструктуры у него ушло почти три года. За это время были проложены широкие дороги, прорублены пути сквозь лестную чащу, на реке построили порты, по которым пароходы доставляли грузы, началось рытье шахт и формирование складов. Отдельно была проложена железнодорожная линия и построена станция. Изначально у Брюкеля не было мыслей по строительству поселения для рабочих и их семей, так как он надеялся, что они смогут жить в городе, до которого было почти сто километров. Однако регулярное пассажирское сообщение было наладить очень сложно; машин тогда не было, а поезда и пароходы ходили слишком медленно, чтобы вовремя доставлять рабочих к шахтам и обратно. В результате ему пришлось просить правительство выделить ему место под строительство жилого сектора. Получив все необходимые документы, он выбрал пологий склон зеленого холма, который уходил прямо к берегу реки. Место было относительно недалеко от главной железной дороги, а потому люди могли спокойно перебраться туда, не испытывая никаких трудностей.

Первые дома здесь были общего типа: одноэтажные бараки с койками, общей кухней и туалетом, однако они просуществовали недолго. Усталые люди были не в состоянии сами готовить себе еду, уходя на рассвете, а возвращаясь поздним вечером. У многих были семьи, с которыми они могли видеться только по выходным, что их совсем не устраивало. Рабочие стали постепенно перетаскивать к себе свои семьи, строя новые и простые деревянные дома недалеко от бараков. Поселение начало стремительно разрастаться: из-за участившихся травм и болезней Брюкель профинансировал строительство больницы, открылась почта, появился детский сад и школа. Тут же прибыли торговцы, открывающие разнообразные продуктовые лавочки и универсальные магазины.

Не успел Брюкель получить первую прибыль от нового дела, как поселение начало представлять собой серьезную деревню, где жило порядка двух тысяч человек. Правительство официально нанесло его на карту, и послала туда своего бургомистра и отряды полиции для обеспечения власти и правопорядка. Однако возникла одна проблема при регистрации нового населенного пункта: как его назвать? Сперва его записали в документах как «деревня Шахтерская», потом «Эрл» по названию реки, но после долгих споров между жителями было решено дать окончательное название «деревня Брюкель» в честь человека, который принес в эти глухие края цивилизацию. Самому Брюкелю было некомфортно от того, что целый населенный пункт носит его имя (он был человеком довольно скромным, несмотря на свое богатство), но возражать не стал и во всех документах официально утвердили окончательное название. Для притока новых людей правительство стало выдавать «рабочие гранты» на землю, позволяя людям приобрести участки за символическую плату при условии, что они стануть работать на предприятиях Брюкеля, либо начнут обрабатывать землю и выращивать урожай.

Но, как это часто бывает, успешного предпринимателя постигло неприятное разочарование: после усиленной добычи он обнаружил, что залежей железа и угля хватит не на сто пятьдесят лет, как говорилось в отчете геологов, а в лучшем случае лет на шестьдесят-семьдесят. Конечно разочарование Брюкеля не было столь большим, как того хотелось бы – он уже заработал достаточно денег, чтобы обеспечить будущие себе и своим детям на несколько поколений вперед, но неприятный осадок от того, что столько его трудов ушло на такое маленькое предприятие, все же остался. Поэтому находясь уже в почтенном возрасте, он продал все шахты и предприятия в регионе своему конкуренту Вальтеру Мюллеру, который только начинал сколачивать собственный капитал.

Когда залежи полезных ископаемых иссякли, рабочие покинули свои дома, уехав искать работу в других частях страны. Однако они пустовали не долго; не особо дальновидный Брюкель, которого интересовало только то, что лежит глубоко под землей, не заметил, что в этом регионе есть и другие вполне полезные ресурсы: глина и чернозем. Более молодой и предприимчивый Мюллер, как-то выйдя на прогулку в лес, обнаружил пологую равнину, которая, как ему показалось на первый взгляд, была усеяна комьями вязкой грязи. Вызвав на это место своих геологов, они, после проведенных исследований, выяснили, что это залежи особой глины, которая годиться для производства кирпича. На его вопрос, много ли можно произвести кирпича из этих запасов, они ответили, что их хватит как минимум лет на триста, учитывая то, что такой участок был здесь не один.

Геологи Мюллера оказались более добросовестными, а потому после закрытия последних шахт, он сосредоточил все свои силы на добычи глины и создания заводов по производству кирпича. Прибывшие работники скупили недвижимость у предыдущих владельцев почти за бесценок, и таким образом в деревню вернулся прежний ритм активной жизни. Произведенные кирпичи отправлялись не только на экспорт в другие регионы страны, но и послужили основной для строительства новых домов. Так, все реже стали встречаться на улицах старые одноэтажные деревянные здания, которые уступали место новым строениям из красного кирпича с небольшими палисадниками и фруктовыми деревьями. В деревне очертились три главные улицы: Шахтеров, Сталелитейщиков и Фермеров, последняя из которых появилась совсем недавно.

Помимо того, что область была богата полезными ископаемыми, местные фермеры также оценили превосходный чернозем, которого здесь было в избытке. Сначала появлялись небольшие фермерские хозяйства, которые выращивали овощи и разводили скот. Обширные пастбища с зеленой травой способствовали разведению коров, коз, овец, кур и свиней. Это не укрылось от внимания Мюллера, однако он не стал заниматься этим делом, так как ничего не смыслил в сельском хозяйстве, да и еду предпочитал видеть только в готовом состоянии у себя на тарелке. Его инициативу перехватило правительство, которое щедро субсидировало крестьян, готовых заняться серьезным фермерством. Так, еще некогда дикие поля, на одном из которых стоял когда-то Эрнест Брюкель, были расчищены и вспаханы; здесь уже больше не росли дикие кустарники и полевые цветы: они уступили место пшенице, подсолнуху и кукурузе.

Поселение постепенно разрослось, захватывая все новые территории, население выросло до десяти тысяч человек. Кругом царила чистота и порядок. На улочках часто встречались цветочные клумбы и небольшие фонтаны. На площади перед городской ратушей воздвигли памятник Эрнесту Брюкелю из черного гранита на цилиндрическом постаменте; на нем основатель деревни гордо взирал в сторону уже заброшенных шахт, держа в руке на груди свой любимый котелок. От первых бараков практически ничего не осталось. И только одно единственное строение, прямо у железнодорожной станции, сохранило практически первозданный и ухоженный виде. По легенде в нем один раз довелось переночевать самому Брюкелю (ныне здесь располагается местный исторический музей).

6

Подъезжая к деревне, профессору ударили в глаза, заходящие солнечные лучи, которые отсвечивали от красных черепиц. Он инстинктивно прикрыл лицо левой рукой, продолжая следить за дорогой, пока не въехал под тени домов. На улицах было достаточно оживленно: все-таки был конец рабочего дня, и толпы усталых рабочих сновали туда-сюда, возвращаясь под крышу домашнего очага. Но большая часть народа просто прогуливалась без какой-либо цели, чтобы подышать свежим воздухом. Вдоль дороги стояли продавцы разнообразных сладостей, пирожков и горячих булочек. Сквозь приоткрытое окно машины, к профессору долетел запах свежей выпечки, от чего у него потекли слюнки, и он не удержавшись, остановился возле лавки пекаря, купив булочку с вишневым вареньем.

Как ни странно, ничто не говорило, что в стране недавно закончилась война и они находятся под оккупацией коалиции Трех государств: военных комендантов здесь не было, как и не хватки необходимых продуктов. Когда война только начиналась, правительство постановило увеличить посевные площади для нужд армии – вот и все, чем коснулась война Брюкеля. Здесь мало кого призывали на фронт: фермеры и рабочие также нужны были стране и в тылу, а потому можно было пересчитать по пальцам семьи, мужья и сыновья которых, отправились воевать.

Профессор не спеша подъехал к своему двухэтажному дому из красного кирпича на улице Шахтеров, который ему выделило правительство из государственного фонда недвижимости. Дом, конечно, был в весьма заброшенном состоянии, и потребовалось много времени, чтобы привести его в божеский вид. Тогда Карл Фитцрой был моложе на двадцать лет, и сил у него было в два раза больше. И конечно с ним была Грета, которая приложила сюда свою женскую руку. При мысли о ней у профессора сжалось сердце. Вот уже год, как её нет с ним рядом. Было тяжело видеть, как она умирала от пневмонии после того, как попала осенью под холодный дождь. Что он только тогда ни делал, чтобы спасти её! Сколько больниц объездил, сколько докторов приводил! Но болезнь оказалась быстрее, и через месяц она умерла. Ей было семьдесят лет. Она не дожила до своего дня рождения в декабре каких-то пару месяцев.

Профессору каждый раз было тяжело возвращаться в этот большой пустой дом, где когда-то они жили вместе, нянчили внуков их дочери и двоих сыновей, которые теперь живут в городах, далеко отсюда. После ее смерти, они старались навещать его раз в месяц, но и это удавалось не всегда. А теперь, из-за войны, визиты и вовсе прекратились. Их дочь Бриджит работала медсестрой в госпитале, день и ночь ухаживая за раненными солдатами. А двое сыновей, Артур и Гофман, были заняты налаживанием торговли строительными материалами с регионами, которые пострадали в ходе боевых действий. Вдобавок ко всему у всех были свои семьи и дети, которым был нужен уход и забота. Профессор это прекрасно понимал и не осуждал их выбора, вспоминая, что и сам не часто навещал родителей, когда обзавелся семьей. Видно сейчас судьба просто отплатила ему той же монетой.

Карл Фитцрой поискал ключи в кармане пиджака и отворил простую белую дверь с продолговатым стеклом в центре. Он вошел в небольшой темный коридор и поискал выключатель справой стороны. Круглый светильник под самым потолком осветил стены его жилища: справа располагалась кухня с холодильником, электрической плитой, мойкой, простым прямоугольным столиком, стульями, несколькими ящиками для посуды и всевозможными мелкими поварскими атрибутами; слева был вход в гостиную, где одиноко стояла пара кресел, диван, журнальный столик цвета ореховой скорлупы, камин из красного кирпича, несколько цветов в горшках и небольшой шкаф с граммофоном и пластиками для него; из гостиной можно было попасть в личный кабинет профессора, отделанный дубовыми панелями. В нем находился письменный стол темно-красного цвета с несколькими ящичками, небольшая статуэтка бегущего человека, глобус на трех ножках в правом углу, высокий шкаф у стены слева, заставленный различными художественными и научными книгами; позади стола располагалось широкое окно, которое давало достаточно света, сверху которого был прикреплен карниз со светлыми портьерами. На втором этаже дома располагались три спальни, ванная комната, туалет, несколько кладовых и выход на чердак, где громоздилось кладбище ненужных и забытых вещей.

Профессор неохотно стащил свои туфли и сразу отправился на кухню, где поставил кофейник и положил пакет с булочкой. Дом постепенно приходил в запустение: из-за плотного графика работы Карл Фитцрой не мог самостоятельно следить за комнатами, где уже успел осесть значительный слой пыли и грязи. К нему раз в неделю заглядывал только садовник, который подстригал траву на лужайке и кусты роз, высаженные еще Гретой, а также ухаживал за парой вишневых деревьев, которые росли на заднем дворе. Глядя на возникший в доме беспорядок, профессор в который раз подумал, что пора бы нанять еще и уборщицу, которая наводила бы чистоту несколько раз в месяц.

Выпив кофе с булочкой, профессор направился прямиком в кабинет, включил настольную лампу, и засел за свои лекции, которые он читал в понедельник и вторник в государственном медицинском университете Фэллода. В основном это был общий курс психологии для студентов, которые учились на других специальностях. Еще реже его приглашали выступать на научных конференциях, где он читал свои собственные статьи о универсально новых методах лечения душевнобольных, которые исключали какие-либо насильственные действия над ними. Многие коллеги профессора поднимали его на смех, будучи убежденными сторонниками средневековых методов лечения, которые просто не могли существовать без того, чтобы сделать больному больно. Некоторые личности были ярыми сторонниками такого нового явления как электросудорожная терапия, или проще говоря «электрошок», путем проведения в мозг больного электрического импульса. Её обычно применяли при лечении тяжелых депрессий и маниакального синдрома. Побочным эффектом такого лечения была частичная потеря памяти, не говоря уже о том, что он мало помогал в лечении самого заболевания.

Профессор, будучи твердым сторонником психотерапии, высказывался против таких методов, на что ему справедливо возражали, что не со всеми пациентами можно установить личностный контакт, а порой большая часть из них бывает весьма агрессивна и не поддается обычным методам лечения. Один из сторонников «старых» методов, как-то заявил Карлу Фитцрою:

– Право, профессор, что вы, в самом деле, уверены, что можно излечить всех не причиняя при этом пациенту никакого вреда?

По залу прокатился легкий смешок.

– Да, абсолютно. Только путем установления непосредственного личностного контакта с больным можно определить причину, по которой помутилось его душевное здоровье, и уже потом можно выработать индивидуальную программу лечения!

– А как же быть с той большей частью агрессивных шизофреников, которые либо сразу же бросаются на врачей с кулаками, либо просто зациклено повторяют одну и ту же фразу по сто раз? Как быть с ними?

– Для этого существуют разного рода успокоительные средства и транквилизаторы. Не обязательно тащить силком человека под холодный душ каждый раз, когда он чем-то недоволен и агрессивен! Этим вы не только не поможете несчастному, но и вызовите к себе не доверие и лишь усугубите болезнь, так и не поняв её природы!

– И что вы предлагаете? Бегать как нянька за каждым сумасшедшим и ждать от него историю болезни? Они по большей части либо повторяют одно и то же, либо рассказывают истории, что они зажиточные богачи, известные поэты или сам его величество Император. Неужели вы думаете, что кто-то будет с этим носиться?

– Да, я уверен, что методы психотерапии гораздо более эффективно применимы к любым видам психических расстройств, нежели физические методы воздействия.

– Дорогой профессор, ваш метод хорош только в том случае, если у вас один пациент, а не полная больница сумасшедших. По вашему методу каждый врач должен буквально проникать в душу больного и извлекать на свет его проблемы, которые они должны вместе решить. Но посмотрите фактам в глаза: кто будет этим заниматься? У нас не так много психоаналитиков и психологов, у которых нашлось бы столько времени. Будьте, в конце концов, реалистом! Если у человека серьезно поехала крыша, то её уже на место никто не поставит. Даже при максимально полезном эффекте от лечения, некоторые проявления болезни будут время от времени проявляться, и никто не сможет дать гарантий, что проблема не вернется, вызвав более глубокую форму патологии. Мне кажется, что ваш метод лечения более подходит для школьников, которые переволновались перед экзаменом или для супружеской пары, у которых на носу развод.

В зале раздался громкий смех.

Профессор ничего на это не ответил, потому что понимал, что его оппонент в чем-то прав. Никто не будет возиться с каждым больным, никто не будет заглядывать ему в душу и искать способы лечения его болезни. Тех, кому не смог помочь обычный психиатр, просто отправляют на свалку человеческих судеб в какой-нибудь местный дурдом, где уже никто не будет надеяться на выздоровления пациента. В лучшем случае он сохранит остатки своего разума и даже проживет относительно долгую жизнь в застенках клиники, но в худшем – его ожидает череда холодных душей, избиения санитаров, электрошок и лоботомия, после которой он уже вряд ли сможет называться личностью.

Весь вечер профессор провел в своем кабинете, вычитывая текст лекций, который для него перебрал один из студентов на печатной машинке, кое-где внося свои правки. Было уже далеко за полночь, когда доктор отложил исправленные записи и протер уставшие глаза. Ему бы следовало подняться в спальню и хорошенько выспаться, но вместо этого он решил еще немного почитать исторический роман «На границе», повествующий о событиях вымышленной войны и приключениях двух пограничников. За чтением, профессор и сам не заметил, как медленно погрузился в сон.

Он стоял посреди поля, поросшего сухой желтой травой, доходившей ему почти до колен. Странная небесная синева наваливалась на линию горизонта, где вырисовывалась фигура человека, которая медленно приближалась, приобретая все более четкие очертания. В лицо профессору начали дуть порывы холодного ветра, проходившие рябью по ломким стеблям. Он не мог сдвинуться с места, словно ноги приросли к земле, и так и было: взглянув вниз, доктор обнаружил, что находится почти наполовину в вязкой земле, но, тем не менее, вопреки всем законам логики, он не стал ниже. Фигура медленно приблизилась, и остановилась напротив вросшего в землю профессора. Пустые глазницы маски, которая напоминала вещевой мешок, медленно изучали его, словно в нем было что-то необычное, а после раздался голос, четкий и ясный, словно рту ничего не мешало:

– Честно признаться, доктор, я не хотел навещать вас так рано, но что поделать, – игра началась, карты брошены, фигуры расставлены на доске, а кости стучат в баночке. Теперь черед делать ход, но сразу предупреждаю, что надо действовать осторожно, ведь одно неверное движение, и бац! – Странный человек ударил кулаком по своей ладони. – Вас раздавит вся горечь поражения, а ведь играем мы не на что-нибудь, а на человеческие жизни. Хочу сразу предупредить, что вам пока ничего не угрожает, но это лишь только до той поры, пока на доске не останутся ключевые фигуры, а карты не будут открыты. Именно тогда вам придется применить все свои силы и умения, чтобы сделать решающий ход, и именно от него будет зависеть: жить вам или умереть.

– Кто вы такой? – только и сумел промолвить профессор, и сам поразился тому каким тихим и дребезжащим был его голос.

– О, я думаю, вы меня знаете, как никто другой. Самое время сбросить одну маску. – Вещевой мешок полетел вниз, а профессора едва не хватил удар от увиденного. Перед ним собственной персоной стоял полковник Отто Винзель с зашитым лицом.

– О, Боже мой! Этого не может быть!

– Все даже очень может, доктор. Я же говорил, что вы меня узнаете, но не буду вас больше мучить, мы еще обязательно встретимся. А сейчас мне и вам уже пора. – Отто Винзель громко хлопнул в ладоши и сон отступил.

Профессор неохотно поднялся со стула, растирая затекшие мышцы, после чего отложил книгу, выключил свет и отправился к себе в спальню. Аккуратно сложив свой костюм, он улегся под теплое одеяло и невольно погладил рукой то место, где когда-то лежала его жена. В его голове крутилось множество мыслей, но самая страшная из них касалась полковника Отто Винзеля, который до сих пор внушал доктору неописуемый ужас и страх. «Не может быть, не может быть, – размышлял он в своей голове, – ведь прошло уже столько лет, я думал, что избавился от него навсегда. Как он мог возникнуть в моей голове? Нет, это просто немыслимо, немыслимо»…