Текст книги "Башни человеческих душ (СИ)"

Автор книги: Валерий Сук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)

Альберт II воспользовался успехами своего отца и начал новую войну за возвращение «старых» границ империи, подло вторгшись на территорию Реготской республики. Реготцы, конечно, не ожидали такого удара: армия оказалась неспособной противостоять хорошо подготовленным и хорошо вооруженным солдатам Ринийской империи. Альберт считал, что победа не за горами, и потому, когда более половины территории оказалось под его контролем, перегруппировал войска, двинувшись на столицу республики, город Байд.

Собственно говоря, в этом и была одна из первых его ошибок. Реготская армия, воспользовавшись передышкой, смогла создать в короткие сроки серию укреплений в ста двадцати километрах от столицы, которая тянулась от Изумрудного моря до самых Северных гор. Руководил строительством талантливый и относительно молодой полковник Ричард Максвелл. Максвелл сумел грамотно использовать местность, строя бункеры и доты в лесах, на холмах, вдоль излучин рек и так далее. Конечно, оснащение их армии значительно уступало имперской: у них не было хороших винтовок, дальнобойной артиллерии, бронепоездов и даже танков, но, тем не менее, реготцы смогли использовать имеющиеся ресурсы настолько эффективно и грамотно, что уже расслабившаяся армия ринийцев просто не верила, что они смогут их остановить. А на войне излишняя самонадеянность обходится слишком дорого.

Ринийская армия увязла на линии обороны, ежедневно теряя убитыми и ранеными сотни солдат. О быстром окончании войны говорить уже не доводилось, а после начала осенних дождей и первых холодов, стало понятно, что наступление провалилось. Альберт отвел потрепанные части в ближайшие города и деревни на зимние квартиры, и именно эта задержка стала для его армии фатальной. В это же самое время президент Реготской республики, Уолтер Брин, вел переговоры со своими главными соседями – Бриямом и Барасом, – умоляя их о помощи. Две республики решили вмешаться, открыто объявив войну Ринийской империи и отозвав своих послов, прекрасно понимая, что в случае поражения реготцев им придется вскоре сражаться с ринийцами на своей территории. Брин также отправил послание президенту Пайпа с просьбой прислать ресурсов и оружия, но тот ответил, что не может рисковать переправлять помощь врагу империи, поскольку в этом случае придется открыто встать на сторону Реготской республики, а в случае начала агрессии ринийцев на своей территории, не сможет достойно противостоять их армии.

Брин был огорчен этим заявлением и даже немного рассердился на президента Пайпа, но в то же время прекрасно понимал его позицию по отношению к своей стране.

В течение последующего года на линии обороны Максвелла расположилось почти два миллиона солдат трех государств, готовые в любой момент сдержать наступление войск ринийцев. Однако оставалась еще одна существенная проблема: корабли имперского флота уничтожили все боевые корабли Реготской республики и буквально блокировали всю прибрежную линию государства. А поскольку только Барас имел выход к Изумрудному морю, его флота было просто недостаточно, чтобы снять блокаду. И в этот момент помощь пришла оттуда, откуда ее никто не ждал: Бликвудские острова решили вмешаться в конфликт, выступив на стороне республик. Дело было в том, что из-за блокады имперского флота островное правительство лишилось значительных средств за счет торговли с Реготом и Барасом. К тому же, в случае победы над войсками ринийцев, Регот обязывался осуществлять транзит товаров из Бликвудских островов вглубь континента, не беря при этом таможенных сборов и сократив количество необходимых сопроводительных документов. Таким образом, все получали то, что хотели: коалиция Трех государств могла рассчитывать на поддержку бликвудского флота, который был почти в два раза больше ринийского, а островное правительство получало рынки и льготы при торговле. Осталось только дождаться момента, когда можно было бы нанести удар.

Однако такой случай представился не скоро. Главным образом потому, что у объединенной армии трех республик по-прежнему было мало солдат, чтобы начать полномасштабное наступление. В то же время Альберт II стремился во что бы, то ни стало захватить не только территорию Реготской республики, но и ее союзников. Он подготовил несколько крупных боевых групп, которые должны были взять штурмом самые легко укрепленные позиции линии Максвелла. Военные советники императора говорили ему, что это безнадежная затея и что нужно остановиться на достигнутом результате, иначе все может обернуться полной катастрофой, особенно если учесть слухи о союзе противника с правительством Бликвудских островов. Но Альберт с высоты своей гордости не хотел внимать разумным советам и отдал приказ начать атаку. И это решение стало для него роковым.

Бои по всей линии велись почти два года, но никакого прогресса достигнуто не было. Ни одна из ключевых позиций линии обороны Максвелла так и не была взята. Императорская армия потеряла в бесплодных боях более миллиона человек, что сказалось на моральном духе всей армии. Как раз в тот момент, когда Альберт начал зализывать раны и перегруппировать войска, объединенная республиканская армия перешла в наступления, покинув засиженные позиции. В это же время бликвудский флот атаковал корабли императора, потопив большую часть всего за несколько месяцев.

Не ожидая такого чудовищного напора, Альберт приказал остаткам своей армии отступить под защиту укрепленных городов, а сам отправился домой в столицу. Войска трех республик смогли быстро зачистить большую часть территории, выйдя к пограничным городам Реготской республики. Генерал Максвелл осадил крупный приграничный город Пельт, который удерживался самым большим гарнизоном противника, и вызвал вражеского главнокомандующего на переговоры. О чем говорили два полководца так и осталось загадкой, но уже к вечеру гарнизон города капитулировал. Знамена, флаги, имущество и что самое главное – жизни ринийских солдат, были сохранены.

Весть о капитуляции Пельта быстро облетела всю империю, и остатки вражеской армии начали спешно покидать все оставшиеся города, отойдя на территорию своей страны.

Это событие стало настоящим потрясением для Альберта, которого уже со всех сторон просили остановить войну и подписать мирный договор, но молодой монарх считал подобное заявление позором для его имени и памяти своего отца. Потому он отдал приказ мобилизовать всех граждан от шестнадцати до шестидесяти лет, чтобы попытаться снова склонить чащу весов в свою сторону.

Однако на этом этапе война была уже проиграна: запасов продовольствия для содержания армии, равно как и запасов боеприпасов, было ничтожно мало, и если бы даже удалось рекрутировать лишний миллион солдат, их просто было бы не во что одеть и нечем кормить. Это понимали, похоже, все кроме самого Альберта, а потому более прагматичные люди в окружении императора вступили в сговор с военной верхушкой с целью объявить вотум не доверия монарху, сместить его с престола и установить республику, а после – договориться с армией Трех государств о прекращении войны и условиях капитуляции, пока бои не перекинулись на их территорию.

Но в назначенный день переворота Альберта кто-то предупредил, и он со своими наиболее преданными сторонниками сбежал на один из нейтральных островов в океане Туманов, грозясь оттуда собрать армию и вернуть себе власть. Такой расклад оказался для заговорщиков еще более лучшим, чем они рассчитывали. Парламент быстро принял закон об отстранении императора от престола и позже принял декларацию о создании Ринийской республики, одновременно учредив новое временное правительство. Временно исполняющим обязанности президента был назначен бывший мэр столицы Ринийской империи (а теперь республики) Бенедикт Гецель, – кто-то просто посчитал, что раз такой человек смог управиться с таким крупным городом, как столица, то сможет управиться и с государством до новых выборов.

Пока велись закулисные интриги, и новые люди делили старую власть, объединенная республиканская армия начала наступление вглубь Ринийской империи, захватив и разграбив с десяток городов и близлежащих деревень вдоль границы. В это же самое время бликвудский флот полностью блокировал все портовые города новообразованной республики.

Стараясь как можно быстрее исправить ситуацию пока не стало слишком поздно, Бенедикт Гецель собрал всех имеющихся у него советников и генералов и отправился прямиком в осаждаемый город Брум, чтобы договориться об условиях мирного соглашения. Условия договора обсуждались почти неделю, но в конечно итоге основными из них стали: передача 80% золотодобычи страны правительству Трех государств; бесплатное предоставление всех материалов и ресурсов для восстановления разрушенной инфраструктуры и городов Реготской республики; передача 50% продовольственных запасов до полного восстановления сельскохозяйственных площадей Реготской республики; размер армии Ринийской республики ограничивался численностью в пятьсот тысяч солдат, при этом запрещалось массовое производство боеприпасов и оружия сроком на сто лет, а вся имеющиеся техника должна быть законсервирована на согласованных военных базах; кроме того, на территорию Ринийской империи вводился контингент из одного миллиона солдат армии Трех государств (шестьсот тысяч от Реготской республики, двести тысяч от Брияма и еще двести тысяч от Бараса); для соблюдения этих условий создавался специальный оккупационный комитет, в который должно было входить примерно тысяча человек; эти люди должны были быть отправлены во все региональные города Ринийской республики и внимательно следить за выполнением этих условий.

Пунктов договора, конечно, было намного больше, но профессор заполнил только наиболее важные из них. Он усмехнулся сам себе, вспоминая, как множество людей и его соседей было одурачено имперской пропагандой. Ведь говорить о каких-либо потерях или поражениях ринийской армии строго запрещалось, а любое крупицы правды, которые публиковали некоторые независимые издания, сразу подвергались нападками и приводили к одному и тому же: газета либо закрывалась, либо в ней совершенно случайно возникал пожар, который уничтожал все оборудования. А сотрудников этих газет заключали в тюрьму по обвинению в «измене родине» или «работе на вражеское государство».

Но профессор был одним из немногих, кто получал информацию «из первых рук». Множество его друзей и знакомых по фронтовому времени занимали важные посты в армейской верхушке, и в ходе переписки с некоторыми из них он узнавал реальное положение дел на фронте и количество потерь с их стороны. Однако этой информацией он делился только с Гретой (когда она еще была жива) или со своими детьми, не рискуя раскрывать их кому-либо еще, – одни записали бы его во «враги народа», а другие были настолько одурманены пропагандой, что под угрозой смерти отказывались принимать отличную от их точку зрения.

Хвала Господу, что еще Артура и Гофмана не призвали на фронт. Профессор не смог бы пережить утрату даже одного своего ребенка, не говоря уже о двоих. Но его сыновья вовремя подсуетились и занимались только снабжением армии в тылу, таким образом, оставаясь вдали от реальных боевых действий. А вот его дочери Бриджит пришлось поработать в нескольких полевых госпиталях, прежде чем профессор смог использовать свои связи и перевести ее в столичную больницу.

И только подумать, ведь его старый друг Ганс Юнгер, к которому он сейчас держит путь, был одним из заговорщиков, которые стремились отстранить императора от власти! Юнгер в то время был командиром полка и одним из первых высказал предложение о прекращении войны, а также сдал без боя удерживаемый его солдатами город, спася не одну тысячу жизней. А после он был одним из тех, кто сопровождал президента Гецеля в Брум, где были подписаны условия капитуляции! И его труды были вознаграждены по достоинству, ведь быть губернатором такого крупного города, как Зальт, было не только престижно, но еще и приносило хорошие деньги.

Профессор немного завидовал позиции Юнгера, но с другой стороны, если бы заговор отказались поддержать некоторые ключевые фигуры, Ганс вполне мог быть казнен за измену. Воистину, если хочешь добиться чего-то стоящего в этой жизни, то будь готов рискнуть всем или же наслаждайся спокойной жизнью простого человека, каким и был профессор.

Доктор Фитцрой заметил на стекле первые косые капли дождя, которые небеса уже начали изливать на грешную землю. Где-то вдалеке послышался раскат грома, и его эхо докатилось до их маленького купе. От этого звука проснулась мисс Агнета, и тревожно посмотрела в сторону окна. Профессор отметил, что ее лицо немного пришло в норму, а на щеках стал появляться здоровый румянец. Она поправила съехавшую на бок шляпку и спросила:

– Сколько времени я спала?

– Честно признаться, точно не знаю, – ответил профессор, – я и сам немного прикорнул, но проснулся раньше вас, и если судить из того, что сейчас уже начало одиннадцатого, то часа три-четыре.

Агнета кивнула и достала из своей сумочки бумажный сверток, где хранилась еда. Она предложила один из печеных пирожков профессору, но тот любезно отказался, сказав, что позавтракал всего полчаса назад.

Пока Агнета подкреплялась пирожками, а профессор разглядывал темнеющий пейзаж за окном, в купе зашел Пауль. От него исходил резкий запах табака.

– Похоже, что надвигается буря. – Бросил он и уселся на свое место.

***

Август сидел у окна в кабинете профессора, глядя на царившую за окном непогоду. Еще пару часов назад ничто не предвещало дождя, но видно природа, подстроившись под события сегодняшнего дня, решила принять депрессивный серый цвет. Август допивал уже третью чашку кофе, чтобы хоть как-то удержать себя в руках и заглушить неприятную тошноту, комом подступавшую к горлу. Больше всего на свете ему бы хотелось, чтобы сейчас рядом с ним оказался профессор или кто-нибудь другой, более умудренный опытом, чем он. Свалившееся на него несчастье было не новым для истории психиатрических больниц, но за то новым для него самого. Прокручивая в голове все события сегодняшнего дня, он старался составить в уме четкую хронологию событий, чтобы понять правильно ли он поступил. Еще раз, тщательно разобрав каждый эпизод в отдельности, от прибытия санитара до разговора с инспектором в кабинете, он успокоил себя тем, что все сделал правильно, и в его действиях не было ничего такого, что могло бы плохо сыграть против него самого. И как же первому пациенту удалось снять ремни? Ведь он не обладал нечеловеческой силой, чтобы просто их разорвать. С другой стороны, у него вполне могло возникнуть состояние аффекта, а в этом случае краткосрочный прилив сил, необходимых организму для быстро выхода из сложившейся ситуации, мог помочь ему справиться с путами. Август когда-то читал, что в подобном состоянии человек мог поднять упавший ствол дерева или с легкостью запрыгнуть на двухметровый забор, если от этого зависела его жизнь или жизнь близкого человека. А что? Такое вполне могло случиться, но опять же, хватило бы этого краткосрочного прилива сил настолько, чтобы разорвать прочный кожаный ремень? Вопросы, вопросы, вопросы.

Август тяжело вздохнул и допил остаток кофе в чашке. Последний раз он чувствовал себя настолько беспомощным и опустошенным, когда погиб его отец. Герхард Майер был преуспевающим капитаном пассажирского судна, которое потерпело крушение где-то в Изумрудном море. Август привык к тому, что отец редко бывал дома, но эти короткие часы досуга с ним были особенно ценными. Он часто привозил хороший кофе или чай, экзотические фрукты и овощи, шелковые платья и украшения для мамы и разнообразные игрушки для него. Максимум он задерживался дома на неделю, а после уезжал на верфи портового города Хейне, почти на самом юге страны.

А они с матерью оставались одни в просторном особняке, который располагался в деревушке Оффен, соседствующей с обширным хвойным лесом и лечебными источниками. Август ходил в обычную деревенскую школу, хотя его родители вполне могли обеспечить ему учебу в более престижном заведении в ближайшем крупном городе Ольм, но не стали этого делать. С одной стороны мать не хотела отпускать сына далеко от себя и оставаться в доме одна, с другой стороны отец хотел, чтобы его отпрыск учился пробиваться в этой жизни, начиная с низов, и не вырос слюнтяем или белоручкой, который всегда может рассчитывать на родительские деньги.

Но опасения отца Августа были напрасны, поскольку он с самого детства четко уяснил для себя грань между добром и злом. Конечно, в подростковом возрасте он часто шалил вместе с другими мальчишками, но эти действия никогда не были направлены во вред другим людям. Когда один из его друзей предлагал украсть яблоки у соседа, Август всегда отказывался в этом участвовать, ясно понимая, что его родители не хотели бы видеть своим сыном вора. Такая «правильная позиция» сделала из него нечто вроде изгоя, за что он часто подвергался нападкам от сверстников. К сожалению, люди никогда не были настолько разумными, чтобы адекватно воспринимать другую точку зрения. Но Август был слишком принципиален, чтобы идти на компромиссы в тех вопросах, где он чувствовал свою полную правоту.

Однако вся эта беззаботная жизнь закончилась для него в пятнадцать лет, когда в их дом постучал человек в темной морской форме. Это бы официальный представитель Союза капитанов гражданского флота Ринийской империи, который с прискорбием сообщил, что корабль отца Августа «Дитя лагуны» потерпел крушения во время шторма в Изумрудном море. На месте происшествия удалось найти только обломки корабля и несколько мертвых тел, среди которых его отца не было.

Эта новость нанесла разрушающий удар для его матери. Мелинда Майер и раньше не отличалась достаточно крепкими нервами, а после смерти мужа и вовсе потеряла остатки душевного спокойствия. Страшная новость быстро облетела всех немногочисленных родственников по материнской линии (отец Августа был сиротой, и потому родных у него не было), которые мгновенно слетелись к ним домой, словно пчелы на мед. Так как хоронить по своей сути было нечего, местный священник прочитал заупокойную молитву и пустой гроб опустили в сырую могилу на приходском кладбище. Мать Августа попросила выбить на надгробном камне эпитафию: «Тебя у нас забрало море».

Стоит сказать, что после смерти мужа Мелинда так и не отошла, впав в затяжную депрессию. Августу еще повезло, что у них недолго согласилась пожить его тетя Аманда, родная мамина сестра, которая и взяла на себя заботу о нем и все домашнее хозяйство. Август и сам тяжело переживал потерю отца, но все же нашел в себе силы принять и смерится с этим, ведь жизнь продолжалась, но для его матери, казалось, все было кончено.

Мелинда подолгу сидела в своей комнате, не выходила на прогулки или на рынок, а позже стала отказываться от еды. Один раз Августу вместе с Амандой пришлось оттаскивать ее от могилы Герхарда, где она пролежала почти несколько часов. Их семейный доктор лишь разводил руками и говорил, что в современной науке лечение психических расстройств практически не исследовано, а потому он может выписать ей только успокоительные препараты или же, по решению родственников, поместить ее в сумасшедший дом.

Плачевность ситуации вынудила Аманду переехать к Августу домой, оставив свою семью на попечении мужа и слуг. Они вместе пытались вернуть Мелинду к жизни: выводили на улицу, рассказывали разные истории, заставляли делать мелкую работу по дому. Казалось, что их старания начинали давать результат, и Мелинда вроде бы понемногу стала приходить в норму, но это было лишь временным просветлением. В один из осенних дней Август обнаружил свою мать в кровати с перерезанными венами. Бедняжку удалось спасти, но вот их лечащий врач теперь отчаянно настаивал на госпитализации, и не найдя другого выхода, они поместили ее в сумасшедший дом. Конечно, это не была одна из тех психушек, куда сажают особенно агрессивных больных. Заведение, куда поместили Мелинду, скорее напоминало пансион, где притворно улыбающиеся медсестры возили на колясках своих подопечных по ровным дорожкам среди подстриженных газонов на заднем дворе.

Наверное, именно в тот момент Август решил, чем захочет заниматься в жизни. Как ребенок, потерявший обоих родителей (после заключения Мелинды в сумасшедший дом над ним взяла опекунство Аманда) он имел значительные льготы при поступлении в любой университет. Вдобавок к этому, Союз морских офицеров ежемесячно выплачивал ему небольшую денежную компенсацию по потере кормильца, которая заканчивалась по достижении Августом двадцати одного года.

В тот день, когда он лишился еще и матери, Август решил связать свою жизнь с медициной, а конкретней – именно с психологией. И даже если он не сумеет помочь своей собственной маме, то сможет вылечить других матерей, отцов, братьев и сестер, чтобы им никогда не довелось пережить то состояние, когда тебе никто и ничто не может помочь.

В то время существовало только три медицинских университета, где готовили профессиональных психотерапевтов: Бургский императорский медицинский университет, государственный медицинский университет имени В.Х. Бронке в Фронсе и государственный медицинский университет Фэллода.

В первый Август не смог подать документы по одной простой причине: факультет психиатрии не был настолько популярен, чтобы выделять под него бюджетные места, а собственных средств для оплаты обучения ему катастрофически не хватало; университет в Фронсе находился на самом севере страны, и добираться туда довелось бы несколько дней, что было не только неудобно, но и весьма не дешево с точки зрения переезда. Поэтому Августу ничего не оставалось, как попытать счастье в Фэллоде, молодом и быстро растущем промышленном городе, который был так похож на него самого.

После череды таких страшных трагедий удача наконец-то повернулась к Августу лицом, и он без труда поступил на кафедру «Психиатрии, психотерапии и медпсихологии». Там же он впервые повстречал профессора Карла Фитцроя, чьи лекции, а впоследствии и труды, его чрезвычайно заинтересовали. В ненасильственной психотерапии доктора он видел не только способ излечить свою мать, но и будущей для всей науки вообще.

Карл Фитцрой же увидел в энтузиазме Августа искреннюю заинтересованность его позицией, а потому взял его «под крыло» и сам предложил ему пройти практику в «Двух башнях» после чего посоветовал остаться на кафедре и начать писать диссертацию, чтобы получить научную степень.

И вот уже более пяти лет они работают вместе. Профессор, конечно, был в курсе семейной трагедии своего подопечного, а потому взял опеку над этим молодым человеком, стараясь помогать ему по мере своих сил. Он же помог ему снять небольшой одноэтажный дом в Брюкеле, чтобы Августу не довелось жить в общежитии в Фэллоде. Август искренне считал, что знакомая профессора согласилась сдавать ему жилье за полцены, но на самом деле профессор просто доплачивал ей оставшуюся часть из своего кармана.

Вскоре Август и сам не заметил, как пропитался какой-то особенной любовью и уважением к профессору, который всегда старался ему помочь и никогда ни в чем не упрекал. Если бы у него был дедушка, то он бы обладал именно такими жизненными принципами как Карл Фитцрой.

Вот и сейчас, сидя на стуле возле окна, ему больше всего хотелось, чтобы профессор был рядом с ним, поддержал его и дал совет, что делать дальше.

Он до сих пор не сообщил оставшимся двум пациентам о сегодняшнем происшествии и до сих пор не провел утренний осмотр, а ведь было уже почти одиннадцать часов. С одной стороны, новость об этом событии могла ухудшить их состояние и привести к кризису, а то и к мыслям о собственном самоубийстве, но с другой – они наверняка слышали посторонние голоса и обрывки разговоров, и если постараться утаить от них информацию, то это может привести к потере доверия, что является главным условием для установления контакта между доктором и пациентом.

В который раз, взвесив все «за» и «против», Август тяжело вздохнул, взял медицинский журнал и отправился на плановый обход. Проходя мимо первой палаты, он бросил короткий взгляд на тело первого пациента: его обмыли и уложили на панцирную сетку; цвет кожи постепенно приобретал мертвенно серый оттенок.

Зайдя в палату ко второму пациенту, Август заметно волновался, но собрав остатки своей воли в кулак, постарался сохранить невозмутимый вид. Первым диалог начал «сержант»:

– Что-то случилось, док? Я слышал какие-то построение голоса и топот ботинок.

Август выдохнул и посмотрел ему прямо в глаза:

– Боюсь, что пациент из двести первой палаты покинул нас.

Сержант, казалось, был этим абсолютно не удивлен.

– Что с ним случилось?

– Сердечный приступ. – Соврал Август. На самом деле эту ложь он придумал только что.

– Вот как. Ну что ж, пусть покоиться с миром. По крайне мере его мучения в этом аду уже закончились.

Август кивнул, а после провел необходимый осмотр. Все показатели были в норме.

– Ну, а вы сами? Хорошо себя чувствуете? Может, вспомнили что-нибудь?

– Со мной все в порядке, док. А на счет воспоминаний – все осталось по-старому. Разве что головная боль становиться просто невыносимой, когда я пытаюсь напрячь свою память, и еще эта странная музыка не проходит. Просто сущий кошмар. Но знаете, у меня кое-что для вас есть.

– Говорите. – Август был заинтригован.

– Иногда, в период вспышек боли, мне удается выхватить какие-то клочки воспоминаний, но они касаются моего детства. Иногда я вижу женщину, похожую на мою мать, иногда отца или друзей, но не могу четко сфокусироваться на их лицах или вспомнить их имена. Ужасное, в общем, чувство.

Август быстро записал показания в журнал.

– Вероятно, ваш мозг пытается самостоятельно восстановить долгосрочную память, которая была повреждена во время сильного стресса. Единственное, что я могу сказать – это хорошие новости, значит, ваши воспоминания еще не окончательно стерты и могут быть восстановлены. Единственное о чем я вас прошу – не прекращайте попыток. Если вам удалось вспомнить одно событие, старайтесь воспроизвести его в голове как можно детальней. Однако если начнется сильная головная боль – сразу же прекращайте. Проводите за этим занятием не больше десяти-пятнадцати минут в день, утром и вечером. Может вам принести бумагу и карандаш, чтобы вы могли записывать все то, что удалось вспомнить?

– Было бы не плохо. И еще, я хотел бы вас попросить принести мне каких-нибудь таблеток от головы, а то порой боль не проходит и после моих попыток восстановить память.

– Конечно. Письменные принадлежности и таблетки я вам принесу в обед. А пока что можете посмотреть на вот эту фотокарточку, – Август протянул ему изображение погибшего пациента, – может быть, вы сможете что-нибудь вспомнить о своем товарище?

Сержант поглядел на фотокарточку, но лишь отрицательно покачал головой.

– Извините, док, но пока я не могу сообщить вам ничего нового.

– А вы можете вспомнить тот момент, когда вас нашли?

– Простите?

– Ну, когда вас подобрал военный патруль.

Пациент был явно удивлен этим заявлением и смотрел на Августа так, будто он сообщил ему нечто из ряда вон выходящее.

– Нас нашли? Правда? Странно, что мне до этого об этом никто не сказал. Последние, что я помню, как очнулся в больнице, отдалено похожей на вашу, правда, со мной не были там столь любезны. – В этот момент он потер почти зажившие на лице синяки и ссадины.

Август был не менее озадачен, чем пациент. Выходит, они даже не помнят, как их подобрал патруль. Очень странно.

– Вас подобрал военный патруль по дороге на город Пельт. По их словам, вы были полураздеты и явно выбежали из леса. Вас читают немногими выжившими во время сражения при Фриментауне. Можете что-нибудь из этого вспомнить?

Сержант лишь отрицательно покачал головой, но Августу показалось, что на секунду проблеск осознания того, что с ним произошло, вспыхнул в его глазах, но также быстро и погас.

– Простите, док. Мне нужно об этом хорошенько подумать.

– Понял, тогда не буду больше вас беспокоить. Если что-нибудь понадобиться, только скажите.

Сержант кивнул, а Август вышел из палаты.

Никакой новой информации не поступило и от третьего пациента. Когда молодой доктор зашел к нему в палату, он был в высшей степени взволнован и постоянно поглядывал сквозь решетку окна. Он протянул Августу лист с сообщением: «Со мной все в порядке, доктор. Просто немного переживаю из-за грозы». Август провел стандартный осмотр и отметил, что у пациента было учащенное сердцебиение. Он дал ему пару успокаивающих таблеток и как обычно поинтересовался, не удалось ли ему чего-нибудь вспомнить. Тот лишь отрицательно покачал головой и даже не задал вопрос по поводу того, что произошло сегодня утром. Похоже, он и вовсе ничего не заметил.

Август тяжело вздохнул, занес некоторые пометки в журнал, после чего вернулся в свой кабинет. Дождь уже вовсю отбивал барабанную дробь по подоконнику, а тем временем в кованые ворота въехал длинный автомобиль черного цвета. Катафалк прибыл.

***

1

Зальт встретил профессора моросящим дождем и порывами мокрого ветра. Хорошо, что он не поленился и захватил с собой широкополый зонтик. Как чувствовал, что погода испортиться!

Ночь в поезде выдалась для Карла Фитцроя почти бессонной: лишь в предрассветные часы ему удалось немного вздремнуть, после чего проводник объявил о скором прибытии в город. Он попрощался с Агнетой, с которой они остались вдвоем, после того, как Пауль сошел на станции города Брон примерно в два часа ночи. Профессор оставил Агнете свой адрес на тот случай, если ей понадобится какая-нибудь помощь, в том числе психологическая, но на такой исход рассчитывать не приходилось, – этот жест был всего лишь актом любезности и не более того.

Очутившись на перроне, профессор еще раз выругал себя за то, что так и не удосужился взять хоть какую-нибудь теплую вещь: погода разгулялась не на шутку и над грандиозным зданием железнодорожного вокзала проносились в стремительном потоке серые тучи, обещавшие дождь на целый день.

Здание буквально ошеломило профессора: массивное сооружение из светло-коричневого камня украшали резные колонны, арки, вытянутые окна в кремовых рамах и барельефы выдающихся градоначальников на фасаде. Тут же тянулись гранитные лестницы, обрамленные красными балюстрадами.

Профессор стоял под мелким дождем, осматривая каждую деталь столь прекрасной архитектурной композиции, и внутренне восхищался не только проделанной работой мастеров, но еще и людьми, которые сумели сохранить столь грандиозное великолепие до наших дней.