Текст книги "Башни человеческих душ (СИ)"

Автор книги: Валерий Сук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

– А тот бедолага, что свел счеты с жизнью, – не унимался профессор, – вы знали и его имя?

– Его звали Стефан, Стефан Йегер, кажется. Младший сержант, они были дружны с Гюнтером, даже очень. Их всегда можно было увидеть вместе. Добродушные парни, все в роте их очень уважали, включая и меня.

– Не удивительно, – бросил доктор Фитцрой, словно был чем-то расстроен, – у этих людей хватило бы духу рассказать правду гораздо быстрее, чем у вас. Проблема лишь в том, что они действительно были больны, а не делали из этого вид.

Колкость осталась Ансельмом незамеченной. Желая разрядить обстановку, Август сказал:

– Может быть, продолжим? Нам нужно узнать всю правду.

Профессор сделал неопределенный жест рукой, мол, пусть говорит.

Попросив еще воды, Ансельм продолжил:

– Так вот. Как я уже сказал, совершенно неожиданно Бойль стал отлучаться по делам. Один раз он даже пропал почти на целый месяц, и мы уже было начали переживать, однако он вернулся, в весьма приподнятом настроении, и сказал, что вскоре «все очень сильно изменится и в лучшую сторону». Но тогда на его слова никто не обратил ни малейшего внимания. К этому моменту сводки с фронта стали еще более тревожными. Наша армия терпела одно поражение за другим. После глухой обороны реготцы, при поддержке своих союзников, развернули масштабное наступление с нескольких направлений. Вдобавок ко всему, флот Бликвудских островов атаковал наши корабли и конвои снабжения, а после принялся блокировать крупные порты. Думаю, что не стоит говорить о том, какие настроения царили среди простых солдат. Моральный дух армии падал дня ото дня, но, казалось, это никак не отражалось на нашем капитане. Он ходил с самодовольным видом, то и дело подбадривал нас и обещал, что в скором времени мы сможем оказать нашей стране неоценимую услугу. Я не особо вникал в его пафосные речи, которые он любил произносить перед строем, и просто выполнял свою работу, молясь всем богам, чтобы нас так и не направили на фронт. Однако передовая была бы лучшим исходом, чем то, что с нами произошло. Так, по крайне мере, мы смогли бы умереть с честью.

Ансельм отпил воды и потер лоб, на секунду уставившись глазами в пол. Августу показалось, что тот пытается придумать, как лучше объяснить то, что он обнаружил на болотах, с выгодой для себя. Но на самом деле их пациент вспоминал те дни, когда они в отсутствие капитана отправлялись в лес за грибами и ягодами, а несколько раз даже подстреливали диких индеек и ели из них горячее жаркое у костра, а после пили терпкий чай с пирогом из малины, слушая солдатские байки и дружно горланя до утра походные песни. Эти воспоминания дали ему силы продолжить рассказ, словно то время чудесным образом окутало его душевные раны, на секунды притупив боль.

– Странные вещи стали происходить, когда к нам в лагерь прибыл новый молодой доктор, мистер Файвинг. Бойль пояснил, что доктора Эрмунда, этого добродушного старичка, который так хорошо умел лечить «солдатские болезни», отправили на передовую, где «он нужнее». А вместо него теперь будет этот Файвинг, который «с вашими фурункулами на тощих задницах справиться не хуже». Тогда же он притащил патефон с громкоговорителем, и каждое утро начал включать какую-то совершенно чудовищную музыку, похожую на бой барабанов туземцев со странным скрипом то ли скрипки, то ли виолончели. Но даже она была непонятно искажена: или запись была не в порядке, или качество звука плохое, но то, что доносилось из этой штуковины, только действовало на нервы. Капитан объяснил, что эта запись одного из племен индейцев в океане Туманов, которую исполняют их воины перед походом в битву, и она якобы должна была укрепить наш боевой дух и веру в победу. Он ставил эту проклятую музыку два раза в день: перед подъемом и перед отбоем. Поначалу многие возмущались, что эта какофония только давит на мозги, но спустя неделю никто и не заикнулся о том, что музыка ему мешает. Казалось, что все начали ее не только слышать, но и ощущать. – Ансельм посмотрел на скептические лица Августа и профессора, и весело ухмыльнулся: – Понимаю, что это все звучит как полная чушь, но то, что произошло дальше, вас убедит мне поверить. Спустя три недели все солдаты нашей роты начали выдавать превосходные показатели. Это касалось не только общей физической подготовки, но и стрельбы, рукопашного боя и даже умственных способностей. Словно что-то или кто-то заставило работать все их тело более чем на сто процентов. Даже в себе я заметил некоторые перемены: марш-броски больше перестали быть для меня тягостью, я стал лучше запоминать информацию и, что самое главное, практически перестал уставать. Мне показалось, что я мог бы пробежать сто километров, а после вступить в бой, даже не запыхавшись. Но подобное происходило не только со мной. У парней начался всплеск какой-то совершенно нездоровой активности. Даже после отбоя многие из них выходили из палаток и отправлялись в лес, где мы смастерили площадку для тренировок. Вскоре все это показалось мне странным. Но еще больше поразил меня капитан Бойль: он все время проводил в палатке у Файвинга, а по ночам они о чем-то бурно совещались. Чувство тревоги не покидало меня, и вскоре я перестал слушать музыку, смастерив себе специальные затычки, которые использовал утром и вечером. Мое тело частично, но не полностью стало приходить в прежнюю форму, но чувство огромного прилива сил не проходило. Много вопросов стал вызывать и Файвинг. К нему обращались солдаты с мелкими травмами, ушибами и даже парочкой переломов, однако он не мог, как следует наложить жгут, чтобы остановить кровотечение, а при более серьезных случаях отправлял всех к сельскому доктору в Трип. Но все это, похоже, совсем не смущало Бойля. С каждым днем улыбка на его лице только росла, он подолгу трудился в своей палатке над каким-то отчетом, который намеревался предоставить военной комиссии в Пельте, до той ночи, когда случилось непоправимое.

Это произошло незадолго после отбоя. Мне не спалось, я все размышлял о том, что начало происходить с парнями, как вдруг услышал крики, доносившиеся снаружи. Выйдя из палатки, я увидел, как двое часовых кого-то тащат от склада, где хранились наши припасы. Надо сказать, что время тогда было особенно тяжелое – разгар войны. С едой, особенно у мирных жителей, было туго, да и к тому же стоял февраль, конец зимы. Все запасы были давно съедены, а новый посев начнется только с наступлением весны.

Та ночь была очень морозной. Температура упала, сквозь холодный воздух необычайно ярко светила луна, искрясь на тонкой полоске недавно выпавшего снега. Мне удалось надеть куртку, но вот руки и голову дико щипал мороз. Я трусцой пробежал к небольшому пяточку вокруг нашего лагеря, как раз напротив палатки Бойля. Протолкавшись через группу солдат, я увидел двух мальчишек, лет по четырнадцать, которые сжимали в руках несколько банок с тушенкой. Двое часовых держали их под прицелом винтовок. Один из них, худой и высокий парень по фамилии Бёрк, нервно кричал сержанту Гюнтеру: «Это партизаны, партизаны сержант! Я вам честно говорю! Подлые трусы проделали дыру в задней стенке склада, вытащив нашу еду! Ей богу, сержант, они действовали так тихо, что мы бы так их и не заметили, но проведению было угодно, чтобы мы их поймали. Ведь, правда на нашей стороне, верно сержант?»

Сначала я подумал, что Бёрк говорит о ком-то другом, но после того, как он принялся указывать на детей, мне стало по-настоящему страшно. Я взглянул на лицо сержанта, но тот лишь смутно кивал на каждое его слово. Им вторили и другие, утверждая, что надо казнить партизан и всех, кто к ним причастен. В этот момент на их лицах отражалось что-то невыразимо безумное, словно на какое-то время они все разом потеряли здравый смысл. А потом заговорил второй часовой: «Их там целая деревня, целая деревня партизан. Я вам точно говорю, сержант. Они долго водили нас за нос, но теперь-то мы знаем правду. Нам нужно уничтожить их всех, всех до единого! Это та великая миссия, к которой готовил нас капитан. Сейчас мы должны действовать».

В этот момент Гюнтер схватился за голову, словно какие-то крохи разума пытались к нему прорваться сквозь пелену, но он лишь кивнул, и сказал, что «так мы и поступим». К этому времени из палатки выскочил капитан Бойль. Подле него семенил, как собачонка, Файвинг, явно напуганный всем происходящим.

«Что происходит? – Выкрикнул капитан. Впервые в его голосе я также услышал нотки страха. – Сержант Гюнтер, как это понимать?».

«Мы поймали их, сэр. Поймали партизан. Они в деревне. Мы должны произвести зачистку, иначе они нападут сегодня ночью».

«Какую зачистку? Что ты несешь? Отпустите этих детей и отправляйтесь спасть! Вы меня слышите или нет? Это приказ, сержант!».

Но они не слышали. Жалкие потуги Бойля урегулировать ситуацию ни к чему не привели. Гюнтер махнул рукой, и часовые выстрелили. Дети повалились наземь, выронив жестяные банки. В этот момент я схватился за рот, чтобы не закричать. Тем временем сержант раздал всей роте оружие, и они двинулись в сторону Вульфрика. Капитан пытался их остановить, пока не получил несколько ударов прикладом, повалившись наземь.

В панике я бросился к себе в палатку, отчаянно пытаясь связаться со штабом. Однако у рации никого не было, по плану следующий сеанс связи был намечен только на шесть часов утра. Не зная, что делать я отправил специальный код, который применяется в случае чрезвычайных ситуаций на фронте. Это своеобразный «крик о помощи», когда надежды на спасение уже нет. Продиктовав цифры и место дислокации роты, я запустил сигнал на повторение, молясь, чтобы его услышал хоть кто-нибудь и как можно скорее.

Потом я снова услышал звуки снаружи. Однако это был истерический крик Файвинга и грубый бас Бойля. Доктор кричал: «я не мог ожидать, что все пойдет не по плану. А что вы хотели, когда согласились на это? Я говорил, что времени слишком мало, нам нужны были исследования, эксперименты. Теперь нам крышка! Я так и знал, что добром это дело для нас не кончится! Что вы стоите? Сделайте хоть что-нибудь с этим стадом баронов, это же ваши солдаты!».

И Бойль сделал. Правда, то, чего доктор никак не ожидал. Он вытащил пистолет и выстрелил Файвингу в лоб. Его тело повалилось прямо у палатки. Я быстро заскочил вовнутрь, опасаясь, что капитан может менять заметить. Спустя десять минут или больше я решился выглянуть снова, однако увидел лишь силуэт Бойля в его палатке. Казалось, он собирает документы.

В этот момент солдаты начали сгонять мирных жителей в лес. Там были все: женщины, старики, дети. Они кричали, умоляли их остановиться, просили пощады, милосердия, но те оставались глухи к их просьбам. Если Бойль хотел получить идеальных солдат, то ему это удалось. Еще никогда я не видел, чтобы люди могли быть столь холодными и жестокими – настоящие, профессиональные убийцы, которые не знали жалости.

Крадучись, я проскользнул в лес и спрятался за деревьями, наблюдая развернувшуюся картину. Солдаты согнали всех прямо к болотам, несколько человек пытались вырваться и убежать, но тут же были убиты. Гюнтер стоял на пригорке вместе со Стефаном, даже в этот час они держались вместе. Сержант громко зачитал приговор, обвиняя жителей в том, что они партизаны или их пособники, а потому, по закону Ринийской империи, приговариваются к смертной казни. К этому времени было развернуто несколько станковых пулеметов. Солдаты взяли жителей «в кольцо», внимательно следя, чтобы никто из них не смог убежать. По периметру было расставлено с десяток керосиновых ламп, отбрасывающих тусклый свет на бледные и испуганные лица жителей Вульфрика. После команды открыть огонь воцарившуюся на мгновение страшную тишину прорезали пулеметные очереди. Воздух наполнили пороховые газы, блики пролетающих пуль маячили в темноте, словно светлячки.

Все закончилось довольно быстро. Спустя десять минут никто из жителей деревни уже не дышал. Несколько десятков раненных добили одиночными выстрелами. Мне показалось, что самое страшное уже произошло, но я ошибся. По непонятной мне причине солдаты начали стрелять друг в друга. Они что-то снова кричали про партизан. Как мне показалось, они теперь видели их в своих же товарищах. Я отыскал взглядом сержанта со Стефаном. Гюнтер снова схватился за голову, точно ее раздирал сильный приступ боли, а Стефан бросил винтовку и обхватил руками дерево, точно ища у того спасения. Он что-то кричал Гюнтеру, но что именно, я разобрать не смог. А потом они побежали. Так быстро, как еще никогда в жизни.

Не зная, что делать, находясь в растерянности и смятении, я бросился за ними, слыша, как за спиной звучат крики и выстрелы. Дальнейшие события пронеслись как в тумане. Мы бежали несколько дней, остановившись лишь один раз у ручья, чтобы выпить воды и вздремнуть несколько часов. За это время никто из нас не проронил и слова. Мы находились в каком-то странном и тупом оцепенении, словно все это происходит не с нами.

Когда мы выбежали из леса к дороге, сержант сбросил китель и нательную рубашку, после чего посоветовал нам сделать то же самое. Это были первые слова, которые он произнес после катастрофы. Последовав его совету, мы со Стефаном сбросили одежду и припустили трусцой вверх по дороге. Надо сказать, что тогда стоял довольно крепкий мороз, как минимум градусов десять ниже нуля, но я практически не чувствовал холода. Ни у кого из нас не было даже легко обморожения! Мы бежали так порядка трех часов, пока не услышали, как сзади едет грузовой военный автомобиль. Как оказалось, это был патруль, следующий в Пельт, чтобы сообщить о разгроме нашей армии при Фриментауне. После я узнал, что почти пять тысяч наших солдат попали в окружение и были полностью уничтожены; лишь единицам удалось прорвать оцепление и отступить к городу.

Поэтому, когда они подобрали нас на дороге, никого не смутил наш ошарашенный вид и отсутствие одежды – патрульные посчитали, что у нас шок и не задавали вопросов. По прибытии в город, нас сначала отправили в штаб, но поскольку всем мы молчали, командование посчитало, что мы повредились рассудком, и отправило нас в военный госпиталь. Там мы попали в отделение для психически больных. Почти все, кто там был – бывшие солдаты с посттравматическим синдромом. Они громко кричали по ночам, отказывались от еды и мочились под себя, если кто-то случайно производил громкий звук. Я надеялся, что нам удастся там переждать какое-то время, но события играли против нас. Объединенная армия союзников уже была на подступах к Пельту. Все командование, больных и важные документы в срочном порядке эвакуировали. Санитарным поездом нас сначала отвезли в больницу Милтры, однако все госпиталя были переполнены. Мы провели там порядка трех суток, прежде чем нас отвезли в психиатрическую больницу Фэллода. Местные врачи не были столь щепетильны, как вы, а потому отыгрывались на своих подопечных, как только могли. Во время одной из процедур, когда нас должны были усадить ванну и включить холодный душ, Гюнтер взбунтовался. В результате, один санитар остался с поломанной рукой, а другой лишился нескольких зубов. У лечащего психиатра была сломана челюсть и отбиты почки. Стоит ли говорить, что с ним было после этого? Думаю, вы и так знаете.

Его бросили в изолятор, где санитары из всего отделения чесали об него кулаки. Через две недели Гюнтера выпустили, однако этот бывший солдат, лучший из лучших, представлял жалкое зрелище: на руках гипс, лицо – один сплошной кровоточащий синяк. Через пару дней лечащий врач сказал, что нашу троицу, во избежание дальнейших проблем, срочно нужно готовить к операции по лоботомии. Мы так и могли бы сгинуть там, но судьба распорядилась иначе.

После поражения в войне, подобные заведения просто наводнили люди с психическими расстройствами. Даже страшно было представить, скольких людей искалечила война, и не только солдат. Больницы снова оказались переполненными, а потому, наиболее «проблемных» больных, было решено распределять по другим богадельням, как правило, наиболее отдаленным. Так мы и оказались здесь.

Рассказ Ансельма оборвался внезапно, словно все, что накопилось в его душе, вылилось, подобно воде из чайника, и теперь там стало пусто, не осталось ни капли. Профессор и Август были не просто в шоке, они находились в ступоре, состоянии, когда совершенно не знаешь, что предпринять дальше. На какое-то время в комнате повисло гнетущее молчание, нарушаемое лишь тихим стуком капель дождя. Бледный свет электрической лампочки отбрасывал на стены зловещие тени сидящих людей, объединенных одной страшной тайной.

Первым пелену молчания нарушил профессор:

– Да, – больше выдохнул, чем сказал он, – весьма любопытная история. Она многое объясняет. А я, как дурак, считал, что вы пострадали от военных действий. По крайне мере, первоначальная версия была именно такой. Но то, что мы сейчас услышали – все меняет.

– Что вы будете делать, доктор? Сдадите нас властям?

– Нет. Пока нет. Мне нужно подумать, все взвесить и решить, как поступить дальше. Если учесть, что во всем виноват этот ваш капитан Бойль, то вы оказались всего лишь жертвами, а настоящий преступник именно он. Вот только как его найти? Не думаю, что он захочет собственноручно признаться в совершенном деянии.

– У нас ведь есть фотография, профессор. – Неожиданно сказал Август, доставая фотокарточку из папки. Он протянул ее Ансельму и спросил: – Это капитан Бойль?

Тут кивнул:

– Именно он. Хоть и фото весьма плохого качества.

– Какое есть, – отозвался Август, – значит, Ланге и Бойль – один и тот же человек?

– Что он имеет в виду? – спросил Ансельм.

– Ничего. Так, мысли вслух, – ответил профессор, после чего позвал санитаров. Когда вошли Вильгельм и Готфрид, он снова обратился к пациенту: – Мне нужно знать от вас только одно: вы готовы повторить все сказанное, если понадобиться, на допросе или в суде?

– Да, мне больше нечего скрывать. Я готов быть по этому делу, как обвиняемым, так и свидетелем.

– Хорошо. Готфрид, Вильгельм, будьте добры, отведите мистера Ансельма в его палату, а потом снова зайдите ко мне.

Как только за ними закрылась дверь, профессор рухнул в кресло, точно обессиленный после тяжелой работы. Первым заговорил Август:

– Вы думаете, что он сказал правду?

– А зачем ему врать? Такое, даже если захочешь, сочинить весьма трудно.

– Нет, я имел в виду их роль в этом расстреле. Возможно, что они действовали по приказу этого Бойля и расстреляли жителей деревни из мести или чтобы завладеть их имуществом. Как мне кажется, зимой ночевать в палатке намного хуже, чем в доме.

– Возможно, – профессор потер подбородок, – только кто тогда расстрелял после этого всех солдат? Не сам же капитан Бойль, при помощи трех помощников, смог замести все следы? Убить более сотни человек одним махом дело отнюдь не легкое. Да и к тому же зачем им было от него убегать? Замучила совесть, и решили сдаться? Но почем тогда они ничего не рассказали командованию? И в свой визит под другой личиной Бойль пытался выяснить, что нам известно и не проговорился ли кто из солдат.

– Но как ему удалось нас отыскать? Мы же находимся не бог весть где!

– Этот вопрос и меня очень интересует. В истории по-прежнему остались кое-какие белые пятна. И еще: я кое-что слышал об экспериментах по созданию «универсальных солдат». Когда-то мне и самому предлагали участие в нечто подобном, но я отказал, сославшись на свои причины. К тому же, мне довелось прочитать несколько исследований на подобную тему, в основном молодых энтузиастов, которые думали, что с психикой можно играть точно с детской головоломкой. Если заходила эта тема в разговоре с коллегами, я всегда указывал на то, что результаты подобных опытов носят весьма нестабильный характер и могут привести к ужасным последствиям, как и для самого участника эксперимента, так и для окружающих. И вот, как ты смог убедиться, я оказался прав. – Профессор повернулся к окну, глядя, как потоки дождя медленно бредут по стеклу. – Я только сожалею о смерти этого Файинга. Несмотря на полный провал его эксперимента, он был наиболее близок к своей цели. Просто как доктору мне интересно, что же за музыку он использовал и давал ли солдатам дополнительные препараты. Не смотри на меня как сумасшедшего, Август, я отнюдь не собираюсь создавать себе армию идеальных бойцов. Мне интересно, как он сумел повлиять на их подсознание, заставив мозг увеличить силу и выносливость. Ведь если Файвинг сумел активизировать эти процессы то, возможно, точно также можно воздействовать и на психически больных, восстановив или перезапустив их сознание и подсознание. Мозг – весьма интересная вещь, для него нет ничего невозможно, вот только как восстановить то, что в нем повреждено мы до сих пор не знаем. А Файвинг определенно что-то знал. Просто не захотел использовать свои возможности в другом русле.

– И что же мы будем делать дальше?

– Я думаю, что подобная ситуация выходит из зоны нашей юрисдикции. И, как бы нам не хотелось, придется передать этих ребят правительству, а также объявить в розыск этого Бойля или Ланге или кто он там такой. Пусть они теперь мучают свою голову над этой историей. Если по решению суда Ансельма и Гюнтера отправят опять к нам на принудительное лечение, то мы продолжим работу в этом ключе, если же нет, то займемся другими делами. Судя по всему, в скором времени наше заведение вновь обретет прежнюю жизнь, так что работы будет, хоть отбавляй. А для начала я отправлюсь к инспектору Розенбергу и изложу ему суть дела. В любом случае нам понадобиться на первых парах помощь полиции. Заодно послушаю, что он скажет, может быть даст хороший совет. После заеду на почту и позвоню в редакцию еженедельника Фэллода. С новыми данными, мы объявим поиск родственников наших пациентов. Они также смогут нам кое-чем помочь. Ну а напоследок, заеду к отцу Аддлеру и скажу, чтобы сделал временную табличку с именем погибшего пациента. Это будет намного лучше, чем номер неизвестного на его кресте.

– Чем заняться мне?

– Думаю, что лучше пока спрятать все сделанные тобой фотографии и в случае, если нас вызовут на допрос, вообще об этом не упоминать. Все наше небольшое расследование должно остаться в тайне. Не думаю, что о них упомянет кто-нибудь из пациентов, а даже если и так, я скажу, что для получения информации, использовал фотографии из газеты. В общем, как-нибудь выкрутимся. Сейчас я отправлюсь к Розенбергу, а ты пока присматривай за нашими подопечными. Такой роковой ошибки как со Стефаном больше не должно повториться.

– Все сделаю, доктор!

– Отлично, но не будем терять ни минуты. Я отправляюсь немедленно, и да поможет нам Бог!

В этот момент в дверь постучали. На пороге стояли Вильгельм и Готфрид. Собирая вещи, профессор сказал:

– Хорошо, что зашли. Я хочу попросить вас сегодня наиболее пристально следить за нашими пациентами. Проверяйте их каждые пятнадцать минут до тех пор, пока я не вернусь. И в случае экстренной ситуации моментально применяйте то сильное снотворное, которое я вам дал. Мы должны быть готовы ко всему!

2

Профессор быстро пробежал через дворик к своему автомобилю, открыл дверцу и завел мотор. К этому времени опустился туман, а от дождя дорога стала совсем скользкой. Он старался ехать как можно осторожней, с трудом проглядываясь сквозь нависшую пелену. Подъезжая к повороту в сторону леса, он заметил два желтых огонька слева, которые быстро приближались. Он немного притормозил, чтобы пропустить вперед водителя и не успел даже заметить, как сильный удар буквально снес его скромный автомобиль. Машина несколько раз перевернулась и, вылетев на обочину, остановилась, прижавшись правым боком к дереву.

Доктор Фитцрой даже не успел понять, что же произошло. Он больно ударился головой, грудью и ребрами, правая нога, кажется, была сломана, изо рта и носа текли тонкие ручейки крови. Из-под капота валил серый дым, мелкий дождь дробью барабанил по крыше, всюду были разбросаны острые, как бритва, осколки стекла. Перед тем, как потерять сознание, профессор почувствовал, как чьи-то крепкие руки вытягивают его наружу.

Глава 14.

После отъезда профессора Август не на шутку разволновался. Теперь, когда все стало известно, он испугался по-настоящему. События ушли далеко за рамки простого лечения, теперь на кон были брошены человеческие жизни, а это отнюдь не игрушки.

Засунув руки в карманы, он принялся мерить шагами комнату, потом в задумчивости подолгу стоял у окна, глядя на серую завесу тумана, поглотившую все вокруг. Через два часа он лично проверил пациентов, измерил давление и пульс. Сержант находился в скверном состоянии: этот взрослый и сильный мужчина сжался калачиком на койке, плача как ребенок. Похоже, фотографии стали для него тем самым шоком, который помог запустить поврежденные участки памяти. И если не все, то хотя бы часть событий той ночи он уж точно вспомнил. Что же будет с ним дальше? Августу не хотелось думать, какие душевные муки испытывает человек, который командовал расправой над мирной деревней. Он попытался заговорить с Гюнтером, успокоить его, но все попытки были впустую. Оставив на столе успокоительные лекарства, молодой доктор вышел из палаты, и хмуро покачала головой.

А вот Ансельм, на удивление, был в полном порядке. Казалось, что этот человек не только принял случившуюся ситуацию, но и смог совладать с ней. По крайне мере вел он себя необычайно спокойно и уверено в себе, спрашивал Августа о том, что с ними будет и так далее. Однако на эти вопросы ответов у него не было, он и сам не знал, что ожидает их дальше. Покинув Ансельма, Август вспомнил их первую встречу, как тот бросился на профессора, мыча непонятное слово «Ву». Интересно, сделал он это специально, указав первые две буквы поселения, где развернулась трагедия или просто играл роль сумасшедшего, на секунду, не отдав себе отчет в том, что говорит? Но теперь это уже не важно. Ничего полезного от этих двоих они больше не добьются. Вот если бы удалось поймать этого проходимца Бойля, тогда все бы стало намного проще.

Следил ли он за ними все это время? Наводил справки? А может даже жил неподалеку, где-то в деревне? Ведь он видел его в тот день в пабе. Это наверняка был Бойль. Значит, он решил лично все проконтролировать, чтобы не случилось неприятностей. Этот человек не только хитер, но еще и опасен. Его необходимо как можно скорее остановить.

Август отвлекся от своих мыслей, когда в дверь постучали. За ней оказался Хопп, боязливо просовывая свое сморщенное лицо в дверной проем.

– Прости, Август, что беспокою, но там этот фермер, Мортимер, говорит, что кажется, видел разбитую машину профессора на обочине дороге при повороте в лес.

При этих словах у Августа внутри все разом похолодело. Не может быть! Доктора нет вот уже почти четыре часа, он скоро должен вернуться! Возможно, это не его машина.

– Я сам поговорю с Мортимером, мистер Хопп. Большое спасибо, что сообщили.

– Не за что. Я скажу, что вы к нему спуститесь.

Мортимер был фермером, живущим неподалеку от «Двух башен». У него были обширные сады с фруктовыми деревьями и виноградниками. Профессор рассказывал, что когда-то заказывал у него фрукты для пациентов, а после урезания финансирования, частенько наведывался к нему просто поболтать. Август и сам иногда захаживал к фермеру и покупал фрукты по просьбе профессора. Мортимер был добродушным толстяком, лет пятидесяти, с седыми густыми усами на гладком лице, которое лишь слегка тронули морщины. Он всегда носил свой излюбленный синий комбинезон, резиновые сапоги и черную фуражку. По крайне мере, Август никогда не видел его в другой одежде.

Мортимер ожидал его у ворот рядом со своим грузовичком, под тентом которого ровными стопками стояли ящики с фруктами. Август тепло поздоровался с фермером и предложил ему войти внутрь, но тот сказал, что дело не терпит отлагательств и он все объяснит ему здесь. Усевшись в кабину его автомобиля, чтобы не стоять под дождем, Мортимер начала рассказывать:

– Значиться так, дорогой Август. Еду я в Брюкель по своим делам, и тут замечаю, как при повороте в лес на обочине стоит автомобиль. Ну и показалось это мне делом весьма странным. Я остановился, чтобы посмотреть, не пострадал ли кто, и как в воду глядел: машина оказалась разбитой. Я бросился к ней со всех ног, однако внутри никого не было – только разбитые стекла и следы крови на сиденье водителя. Да и сам автомобиль был изрядно помят. Я подумал, что пострадавшему удалось выбраться, и он находится где-то неподалеку, но никого не нашел. А потом обнаружил свежие следы еще одного автомобиля, совсем рядом. Тут я начал припоминать, кто в нашей глуши ездит на «вагенгруппэ», и на ум почему-то сразу пришел доктор Фитцрой. Ну, я сразу и рванул сюда, чтобы все проверить. Профессор не у вас?

– Нет, он уехал почти четыре часа назад. Мистер Мортимер, не могли бы вы свозить меня на место, чтобы я сам все смог осмотреть? До последнего хотелось бы надеяться, что это не машина профессора.

– О чем речь, друг мой?! Отправляемся немедленно.

Спустя десять минут, они оказались на месте. Автомобиль отбросило достаточно далеко от дороги, и путь к нему пролегал через липкую грязь с участками зеленой травы. До последнего Август надеялся, что это просто совпадение, но заглянув внутрь салона, он понял, что худшие из его опасений подтвердились: на полу валялись забрызганные кровью, поломанные очки профессора Фитцроя.

***

Профессор пришел в себя сидя на стуле, связанный по рукам и ногам. Хотя подобная мера предосторожности была излишней – доктор был не только не в состоянии сопротивляться, но даже без посторонней помощи не мог сделать и шага. Ощущал он себя скверно: голова раскалывалась, все кости болели, во рту застыл какой-то металлический привкус, отдающий кровью. Да, похоже, ему крепко досталось. Уже можно посчитать чудом то, что он остался жив.

Доктор Фитцрой постарался напрячь память и вспомнить, что же произошло. Голова тут же отдалась резкой болью, однако, превозмогая ее, он вспомнил, как притормозил на обочине неподалеку от клиники, чтобы пропустить вперед автомобиль. Спустя мгновение раздался мощный удар, он перевернулся несколько раз, пока не остановился возле дерева, а потом кто-то вытащил его из машины, кто-то знакомый, кажется, он уже видел его раньше.

Профессор оглядел место, в котором оказался. Здание больше напоминало старый деревянный сарай, но было хорошо обжито: в углу стояла кровать и тумбочка; на столе в центре комнаты тазик для умывания и кувшин с водой; сам же доктор сидел на стуле возле растопленного камина; дрожащие языки пламени отбрасывали на стены причудливые тени. Несмотря на ветхость помещения, оно было весьма уютным. Кто-то сильно постарался, чтобы навести здесь порядок.