Текст книги "Башни человеческих душ (СИ)"

Автор книги: Валерий Сук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Он попытался ослабить веревки на руках, однако они были связаны слишком крепко. Ну что ж. Придется ждать.

Доктор просидел так порядка десяти минут, пока со скрипом двери внутрь не вошел ни кто иной, как капитан Эрвин Бойль. Профессор испугался, но не был удивлен. Такой человек способен на что угодно, однако, сейчас он попробовал возмутиться:

– Ланге, как это поминать? Что вообще происходит?

– Не стоит ломать комедию, мистер Фитцрой, – бывший капитан был холоден и спокоен, словно человек, полностью уверенный в своих действиях, – я знаю, что вам известна правда и о том, что произошло, и о том, кто я такой.

– Но откуда? Информация не могла просочиться за пределы клиники, ведь все мы узнали только сегодня!

Бойль вытащил из кармана небольшую коробочку и повертел перед глазами профессора.

– Подслушивающее устройство, – сообщил он, положив коробочку на стол, – последняя разработка. Скажу честно, обошлось мне не дешево, но оно того стоило. С момента своего визита в «Две башни» я слышал обо всех разговорах, происходивших в вашем кабинете. Я всегда был на шаг впереди вас, однако до последнего надеялся, что вы не зайдете так далеко. Кто бы мог подумать, что скромный профессор психиатрии и его помощник проявят такое упорство. Вам нужно было не за психами следить, а открывать сыскное агентство. Работа, как по мне, более интересная, чем жалкое прозябание в сумасшедшем доме.

Профессор изо всех сил попытался не выказать своего разочарование. Бойль его обставил. И надо признать, сделал это довольно мастерски. Он никогда не слышал и даже не подозревал о существовании подобных устройств. Несомненно, он подсунул его в тот момент, когда пришел якобы проверить больницу от лица Ассоциации военных психиатров. Но сейчас Бойль вел себя куда сдержанней. И к тому же проявил не дюжинные умственные способности. Сильно сложно для просто солдафона. Кто он такой? Может быть, вывести его на разговор? Машину рано или поздно кто-то да обнаружит и поймет, что случилась беда. Надеюсь, Август свяжется с инспектором Розенбергом и отыщет меня. Вот только, где я нахожусь? Не думаю, что Бойль отвез меня далеко от Брюкеля, мы явно где-то в окрестностях. Получить хотя бы намек.

В это время капитан налил стакан воды и предложил его профессору. Тот жадно прильнул к воде, так что она стекала по его подбородку. Вернув стакан на место, Бойль спросил:

– Уже лучше, доктор? Простите за эту небольшую аварию, но по-другому я не мог доставить вас сюда. Вряд ли бы вы согласились приехать, если бы я пригласил. Поэтому пришлось действовать быстро и непредсказуемо. Но в любом случае довольно скоро все закончится. И для вас, и для обитателей «Двух башен».

– Что вы намерены делать? Уничтожите нас, как своих же солдат?

В этот момент Бойль рассвирепел и схватил доктора за грудки. Его массивная фигура нависла над профессором, как великан над лилипутом. В глазах вспыхнула затаенная ярость.

– Не смейте говорить о них! Вас там не было! Их смерть стала результатом ужасной ошибки, но ни я, ни кто другой не мог знать, что все так обернется! Это был эксперимент на благо империи, на благо родины. Только Бог может судить меня!

Он отпустил доктора. Профессор тоже перевел дух, чувствуя как сильно колотиться сердце. По вискам начали стекать ручейки пота. Эту гору мускулов лучше не злить. Надо вывести его на разговор.

– И что же по вашему, там произошло? Мне, как профессору психиатрии, очень интересно услышать об этом эксперименте.

Бойль улыбнулся.

– Я мог бы прикончить вас прямо сейчас, доктор, а потом вернуться за вашим помощником и пациентами, но это подождет. Всему свое время. Думаю, что вы действительно достойны того, чтобы услышать всю историю с самого начала. Ведь мы с вами кое в чем похожи, профессор. – Он посмотрел на доктора Фитцроя с сочувствием. – Я читал некоторые ваши работы, чтобы узнать, что вы за человек, а также ту критику, которой их подвергали другие светила науки. Мне это напомнило самого себя. Вы такой же честолюбец, не понятый обществом. Вам также приходилось долбить стену невежества других людей, чтобы доказать, что вы чего-то стоите. Проблема в том, что обществу не нужны такие люди, как мы. Не нужны те, кто пытается приблизиться к идеалу, добиться своего другим путем, отличным от того, что диктует нам общество.

– Не думаю, что у нас есть что-то общее. – Профессор говорил равнодушно и спокойно. Сейчас самое главное – разрядить обстановку. – Я всю жизнь пытался спасти людей от плена их собственного сознания, куда они попали, запутавшись в паутине. А вы создавали оружие, которое этих людей призвано истреблять. Не спасать, а калечить – вот в чем была ваша цель.

– Признаю, это так. Однако и вы, и я хотели послужить своей стране. Каждый по-своему, по мере своих сил, знаний и возможностей. Вы говорите о спасении одного человека, а я говорю о спасении миллионов. Граждан и солдат нашей страны, нашей империи. У меня были все шансы выиграть эту войну, повернуть исход в сторону грандиозной победы. Но эти слабовольные генералы, разжиревшие в своих кабинетах, думали, что сражения можно выиграть, сидя в штабе перед картой и двигая фигурки. Вот почему мы проиграли – все боялись оторвать задницу и посмотреть, как оно там на самом деле. На бумаге писали одни цифры, но в реальности были другие. Нас погубило равнодушие и некомпетентность, а теперь оглянитесь вокруг: разруха, нищета, инфляция. Нашу страну топчет чужой армейский сапог, мы живем под другим флагом, а наш правитель вынужден скрываться, бог знает где. Разве такой исход является приемлемым? А все потому, что никто не хотел слушать меня. Я просил отправить нашу лучшую роту в бой. Мы должны были дать запал, показать пример того, как надо вести сражение. На нас должны были равняться все остальные. И то, что я сделал, было лишь последней попыткой вернуть нашей стране знамя победителя, но мы предпочли белую тряпку трусов. – Бойль отвернулся, точно все случившиеся было его личной болью. Через пару минут он продолжил: – Однако это все уже в прошлом. Нет смысла ворошить историю, которую не изменить. Вместо этого, я расскажу вам о том, как все было на самом деле, если вы готовы выслушать мою исповедь.

– Я весь во внимании.

– Прекрасно. Итак, стоит начать рассказ о мальчике, который родился среди трущоб такого славного города Зальт…

***

«Да, да, не удивляйтесь. Даже во второй столице нашей славной империи были трущобы и в некоторой степени остаются там до сих пор. Это так называемый «черный район» – сборище воров, жуликов, беспризорников и проституток. А прозван он так потому, что недоделку расположено несколько фабрик, чьи трубы выбрасывают огромные тонны смога, осыпающиеся с небес черными хлопьями. И если какой-нибудь молодчик в подворотне не пустил тебе кишки за пару монет, то с такой экологией в лучшем случае можно дотянуть лет до пятидесяти. В общем, я рос вместе, где выживание стоит на первом месте, даже выше, чем потребность в еде и чистой одежде.

Моя мать была проституткой в местном публичном доме. Надо сказать, что пользовался он большой популярностью. Туда даже захаживало несколько влиятельных чиновников, – числились в рядах постоянных клиентов. Мать промышляла этим ремеслом лет с шестнадцати. По ее собственным словам «а чем было еще заниматься, чтобы быстро заработать на кусок хлеба?». Жалкое существо. Вы заметили, что я не называю ее словом «мама»? Она просто не достойна подобного звания. С каждым годом моего взросления она уделяла мне все меньше внимания. В восемь лет я был вынужден искать работу, чтобы прокормиться. Меня взяли на завод помощником кочегара. Мои тонкие, слабые руки неумело орудовали киркой и лопатой рядом с кучей угля, а после тащили по два тяжелых ведра к топке. Никто не проявлял ко мне ни жалости, ни сострадания. Платили мне сущие крохи, которых едва хватало, чтобы прокормиться и купить необходимую вещь. Все попытки достучаться до моей матери были тщетны, – она ставила свое ремесло выше всего другого, к тому же сидела на опиуме, о чем я узнал позже. Что же до моего отца, мать говорила, что он был военным, причем не обычным солдатом, а офицером, как ей показалось. Похоже, это был единственный человек на свете, которого она любила, поскольку согласилась выносить его ребенка. Однако мне до сих пор не понятно, почему она так относилась ко мне.

Жил я тогда в рабочем бараке, который нам предоставляла фабрика. За несколько дней до нового года все мужики отправились на попойку. Они звали и меня с собой, никто не обращал внимания на возраст, но я отказался. Должно быть это прозвучит странно, но все, что касалось алкоголя и табака мне претило. Весьма странно для человека, выросшего в подобных условиях, вы не находите? Но тогда же мне довелось предаться другому греху.

Я слонялся по трущобам в слепой надежде найти хотя бы монетку, но мой взор натыкался только на снег, притрушенный черным пеплом, да кучи мусора, в которых не рылись даже животные. В один момент я очутился у лавки булочника. Доносившийся оттуда запах свернул в узел мой бедный, голодный живот. Я зашел внутрь, сделав вид, что выбираю товар, а потом схватил первый попавшийся под руку батон и бросился прочь.

Но судьба сыграла со мной злую шутку: я поскользнулся на ступеньках и полетел кубарем на каменную мостовую. Досталось мне здорово: нос и лицо я расшиб в кровь, порвал единственные штаны, да к тому же испачкал в грязи батон. Фигура булочника нависла надо мной, точно тень палача; я приготовился к порке или тому, что он позовет полицию, но тот лишь смотрел на меня. В его взгляде я обнаружил лишь сочувствие и жалость – еще никогда я не видел, чтобы подобные чувства проявлялись ко мне. Он поднял меня, утер носовым платком лицо, отряхнул одежду и поднял украденный мною батон. И тут я заплакал. Слезы лились градом, я не мог остановить рыдания. Булочник завел меня внутрь, умыл горячей водой, предложил чай и свежие булочки. Думаю, не нужно говорить, что этот момент изменил мою жизнь?

Булочника звали Остин Дювель, он был эмигрантом из Брияма. Жил в империи уже порядка двадцати лет, и все бы ничего, если бы в один день его жизнь не изменилась также круто, как и моя. Дело было в том, что его жена и двое детей погибли в ужасной катастрофе: их пароход потерпел крушение где-то в Изумрудном море; никто из пассажиров или членов экипажа не выжил. С тех пор он жил лишь работой: пек хлеб, булочки и пирожки. Этот удар судьбы сильно подкосил его, но не сломал окончательно. Он предложил мне жить и работать у него, а также обещал устроить в местную школу и следить за моим обучением. Я был бы полным безумцем, если бы не согласился. На следующий день я уволился с фабрики и, собрав свои скромные пожитки, переехал к Остину. К слову сказать, его квартира располагалась как раз над булочной.

Остин был для меня не просто опекуном; он был для меня отцом и даже более того. Он вложил в меня много сил, денег и времени, чтобы я смог стать человеком. А это, согласитесь, многого стоит. Я окончил школу и поступил в военную академию. Несмотря ни на что, тяга стать офицером была сильнее, чем что-либо другое. Военные всегда пользовались почетом и уважением среди мирного населения, а красивая форма служила отличной приманкой для девушек. Но, несмотря на это, у меня был более личный мотив. Я все же не оставлял попыток отыскать своего настоящего отца. Да, Остин сделал для меня многое и я ему благодарен, но все же в нем текла совершенно другая кровь. А в этом мире мне хотелось найти хоть кого-нибудь, кто был мне родным.

Однако мои детские мечты разбились о суровую правду жизни. Не скрою: в академии я мало кому нравился. Там, в основном, учились сынки местных младших офицером, полковников и генералов. И я, подросток, обладавший не только хорошей физической силой, но еще и пытливым умом. Я добивался всего всегда сам. У меня не было «папы», который мог похлопотать перед нужными людьми, нет. С самого девства я старался стать лучшим, быть на голову выше других. Чего бы мне это ни стоило. Конечно, Остин не одобрял моего выбора; он хотел, чтобы я унаследовал его дело, но понимал, что не может указывать мне, как поступать. Однажды он сказал: «у тебя свой путь. Иди по нему, если считаешь, что сделал правильный выбор, но знай: ты всегда можешь вернуться ко мне».

Годы в академии не прошли для меня даром: я стал сильным, выносливым, увеличил запас знаний и навыков, в результате чего оказался в числе лучших выпускников. Вопрос стал за будущим: куда было податься теперь? И здесь снова вмешалась судьба: на выпускном вечере наша рота гуляла с размахом. Были и те, кто совершенно себя не ограничивал в дозах выпитого алкоголя. Я к этой гадости даже и не притрагивался, – в свое время насмотрелся, что эта дрянь вытворяла с людьми в трущобах. И тут один из офицерских сынков решил почувствовать себя героем. Начал бахвалиться перед девушками, задираясь к другим кадетам. Им это естественно не понравилось и парочка наиболее дюжих парней решили, как следует проучить выскочку. Они вывели его на улицу и принялись изо всех сил колотить кулаками. Дело, возможно, закончилось бы очень плачевно, но тут подоспел я и буквально своим телом закрыл этого парня. К слову сказать, мне тоже досталось, но и я в долгу не остался: без синяков под глазами эти ребята от меня не ушли. Ну а пострадавшим оказался никто иной, как сын командира части солдат Первой гвардии. Я помог ему оправиться, поймал такси и с трудом узнал адрес его дома.

Надо ли говорить, что его папаша был не в восторге от подобной выходки сына, однако будучи человеком чести, пригласил меня в свой кабинет, чтобы поговорить. Он долго распинался о том, чтобы никто не узнал об инциденте, а после спросил, чего бы я хотел в обмен на оказанную услугу. И я ответил. Следующий год я встречал лейтенантом в расположении части Первой гвардии Его Императорского Величества.

Можете мне не верить, но на протяжении всей моей жизни я видел руку провидения. Так же, как мне не повезло в детстве, начало вести в молодости. Командир части, полковник Вильгельм фон Бёрн, стал моим покровителем. Возможно, причиной тому послужило то, что его собственный сын был человек конченый. Он постоянно пил, самовольно покидал часть и часто не приходил на построения, к тому же любил организовывать и принимать непосредственное участие в громких скандалах и развратных оргиях. Однако в один прекрасный день сын фон Бёрна бесследно пропал. Фон Бёрн перерыл весь город в поисках отпрыска, но не сумел найти даже его следов. По слухам, Бёрн младший занял кругленькую сумму у мафии, и, что было совсем не удивительно, не спешил платить по счетам. Все по тем же слухам, разозленные мафиози «закатали его в бетон» и сбросили в реку. Но все это были лишь домыслы, а всей правды уже, наверное, не узнает никто.

По иронии судьбы, трагедия, постигшая сына фон Бёрна, сыграла мне на руку. Старик стал более сентиментальным и принялся изливать нерастраченные отцовские чувства на меня. Через пять лет мне присудили звание капитана, а еще через год – пост командира роты. Бёрн говорил, что я должен много трудиться и много тренировать своих подопечных, чтобы заслужить место в личной гвардии телохранителей Его Императорского Величества. Это считалось вершиной карьеры любого военного. Выше стоял только верховный главнокомандующий императорской армией. Но, как было не сложно догадаться, люди на этот пост назначались из числа лучших командиров гвардии телохранителей. С тех пор это стало смыслом моей жизни. Я поклялся сделать все от себя зависящие, чтобы наконец-то добиться того уважения и почета, которого заслуживал.

День и ночь я тренировал своих бойцов на переделе возможностей. Конечно, многие не выдерживали и уходили, я их не виню. Под моим началом должны были служить только лучшие, и, должен сказать, я сам стремился стать лучшим. Все тренировки, марш-броски, нормативы по стрельбе и полосы препятствий я проходил вместе с ними. Никто не может меня упрекнуть в том, что я отсиживался в теплом кабинете, перебирая бумажки. Возможно, в некоторых моментах я был по-солдатски груб, жесток и беспринципен, но по-другому управлять солдатами было нельзя. Если только ты дашь слабину, покажешь свою спину и уязвимость, то сразу потеряешь их уважение. А это было не допустимо.

Несколько лет все шло гладко. Фон Бёрн говорил, что готовит мою роту на соревнования, по итогам которого, произойдет отбор для зачисления в гвардию телохранителей. Но тут снова вмешалась судьба. Удача стала от меня ускользать.

За месяц до упомянутого события, фон Бёрна разбил паралич. Командование частью было передано полковнику фон Горну, – высокомерному толстосуму, плохому военному, да к тому же и жадному взяточнику, который получил свой пост лишь по тому, что смог вовремя подмазать нужным людям. Соответственно, он любил, когда подмазывали и ему. В результате, вместо моей роты на соревнование было решено отправить роту сынка одного влиятельного майора, происходившего из знатной семьи и обладавшего значительным количеством денежных средств. Разве я мог с ним тягаться? Я помогал Остину, кое-какие деньги перечислял на лечение фон Бёрна (я, в отличие от других, не забывал про оказанные мне услуги), а остальное тратил на еду и другие нужды. В результате, отправленная нами рота проиграла соревнование. Кто бы сомневался? Тут же пришла и другая неприятная весть: моя мать умерла. Как я узнал после, она подхватила какую-то венерическую заразу, и последние годы своей жизни не могла заниматься излюбленным ремеслом. Сначала она побиралась, потом промышляла воровством, пока один из торговцев не натравил на нее своих охранников. Один из них, видимо, слишком сильно ударил ее по голове и забрал украденные деньги. В общем, мою мать нашли в сточной канаве с проломленным черепом, окруженной крысами и роем мух. Пошел ли я на ее похороны? Конечно же, нет! Ко мне приходили из похоронной конторы и просили оплатить церемонию погребения или хотя бы гроб. Я захлопнул двери перед их носом, даже не выслушав до конца. С какой стати мне было тратить лишние деньги на ту, которая бросила меня, которая сделала мое детство не сытым и светлым, а голодным и мрачным? Кое-кто, конечно, сказал, что с моей стороны это было слишком жестоко, но где были они, когда эта жестокость проявлялась ко мне? В итоге, мою мать похоронили на участке для бедных, завернув тело в черный брезент. Я думаю, что ей воздалось по заслугам.

Последней надеждой осталось отыскать моего отца. Я стал наводить справки, получив доступ к военному архиву. Но и здесь меня постигло разочарование. Единственный человек, который теоретически мог быть моим отцом, капитан Герард Бойль, погиб во время народного бунта в Милтре более десяти лет назад. Судя по добытым мною данным, он командовал императорской гвардией и повел отряд на штурм баррикады, но получил пулю и был сбит с лошади. Его вынесли из-под огня, но было уже поздно: он скончался от обильной кровопотери, в результате повреждения аорты.

Я снова остался один! Ни отца, ни матери – круглая сирота. Это был второй раз в жизни, когда я заплакал. Мальчишка, еще не до конца превратившийся в мужчину, дал волю чувствам. Хорошо, что эту мою минутную слабость никто не заметил, иначе толков по этому поводу было не избежать. Но я справился с этим, понял и принял, оставил прошлое в прошлом и стал жить ради будущего. Мечта попасть в гвардию телохранителей до сих пор не покидала меня…

И вот удачный случай достичь этой мечты подвернулся совсем скоро. Наш любезный император наконец-то решил, что пора вернуть то, что принадлежало нашей стране по праву. А наиболее быстро снискать почет, славу и уважение можно только на поле брани. Я удвоил тренировки, расхваливал своих бойцов перед проверяющими, писал в головной штаб Первой гвардии просьбы первыми отправить нас на передовую. Я даже прилагал результаты физической и политической подготовки, лишь бы хоть кто-нибудь проявил к нам интерес. Но все мои запросы не замечали, или не хотели замечать. На первый план, как всегда, вышли офицерские сынки – потомки знатных военных или дворянских семей. Они надели на себя красивые мундиры с эполетами, и гордо восседая на конях, отправляли в бой сотни тысяч солдат. Все это было для них не более чем игрой. И только плохое состояние армии Реготской республики позволило нам развить столь грандиозный успех в начале войны. Дети, ничего не знавшие о военном ремесле, отправлялись в битву стариками, которые считали, что войну можно выиграть, сидя в мягком кресле перед картой. Эта кампания была обречена на провал».

***

Бойль замолчал и сплюнул на пол, словно горечь от прожитых лет до сих пор стояла у него во рту. Он подошел к столику, налил воды себе и профессору, а потом замолчал, прислонившись к стенке. В душе профессора зародилась надежда, что он сможет выиграть еще времени, которого наверняка хватит, чтобы его хоть кто-нибудь нашел. Во время повествования Бойля, он сумел разглядеть за окном горы шлака, и даже край, как ему показалось, одной вагонетки. Значит, Бойль держит его где-то на западе, в районе заброшенных шахт, а они находятся, скорее всего, в одном из бараков, где жили рабочие. К сожалению, сбежать от него практически невозможно, пока он полностью связан. Что Бойль собирается с ним делать? Убьет? Или и дальше продолжит изливать накопившуюся за годы боль. Мог ли он винить этого человека в том, что произошло? Жизнь обошлась с ним сурово, что в некотором смысле оправдывает его высокомерие и эгоизм, однако стоит ли это хотя бы одной человеческой жизни? Не нужно забывать, что если сносишь головы на своем пути, то кто-то когда-то снесет и твою. Но сейчас ему лучше помалкивать на счет своих выводов и подыгрывать Бойлю. Психиатр он или нет?

– Похоже, жизнь обошлась с вами не лучшим образом. Некоторые причины ваших поступков мне остаются понятны. – Голос профессора звучал тихо, но в пустой комнате был подобен эху. Доктор посмотрел на камин и пляшущие в нем языки пламени; сейчас треск поленьев казался ему почти зловещим. – Возможно, вам нужна помощь. И как можно скорее.

Бойль снова усмехнулся, точно наивность профессора его забавляла.

– Оставьте при себе ваши врачебные штучки. Или вы думаете, я дурак? А что вы скажете дальше? «Мистер Бойль, развяжите меня, давайте забудем обо всем и отправимся ко мне домой пить чай»? А после вы сдадите меня полиции, или того хуже военным. Знаете, что мне грозит, если правда всплывет? Смертная казнь через повешенье. Не думаю, что эти шакалы проявят благородство и предоставят мне расстрельную команду. Я прекрасно знаю, как караются подобные преступления, а поскольку я был ответствен за своих людей, то и отвечать за их действия придется тоже мне. – Он снова замолчал, подошел к камину и поправил кочергой угли. Какие мысли таились в его голове, профессор не знал, но вряд ли в них было что-то хорошее.

Спустя минуту он продолжил свою историю.

***

«Как я уже говорил, поражение нашей армии было лишь делом времени. Когда войну ведут популисты и мечтатели, можно ожидать только беды. И беда пришла. Наши военные застряли на этой проклятой линии Максвелла. Надо сказать, что только благодаря этому самому генералу Максвеллу реготцы и смогли выиграть войну. Задержка дала достаточно времени для создания коалиции Трех государств и сбора подкреплений, ну а дальше вы и сами все знаете. Не думаю, что нужно пересказывать весь исход войны снова. За это время я просто умолял командование отправить моих ребят в бой, тем более что они с отличием прошли программу по саботажу. Для армии всегда большую роль играл тыл и снабжение, и если бы мы могли устраивать там как можно больше диверсий, то все сложилось бы совершенно иначе. Но, как говорится, история не терпит сослагательного наклонения. Командование решило не замечать моих просьб, отдав все лавры более знатным офицерам и их сынкам. А кто был я? Сирота без рода и племени! Меня страшно ненавидели, потому что я, будучи человеком из низов, так высоко продвинулся. Если бы вы только знали, сколько козней чинили мои сослуживцы! Один раз, накануне парада в честь Дня независимости, кто-то проник в мой кабинет и залил грязью парадное обмундирование! Мне пришлось, точно белой вороне, пройтись по главной площади в повседневной униформе. После кому-то вздумалось написать на меня донос, будто бы я применяю физическое насилие к своим подчиненным! Но я никого и пальцем не трогал! Разве что особо ретивым отвешивал пинки или подзатыльники, но и то в исключительных случаях! Пришлось объясняться перед военной прокуратурой в том, что все это чистые домыслы. Слава богу, что никто из бойцов не подтвердил подобные обвинения, а значит, ноги всех этих гадостей росли не из моей роты. Прокуратура после проверки признала меня невиновным, но, сколько нервов было попорчено! Я потерял сон, аппетит и присутствие духа. И подобных мелких соринок в моем глазу было хоть отбавляй.

Вот и с началом войны я снова столкнулся с препятствиями. Моей роте поручали самые примитивные и безопасные задания, точно мы были кадетами на первом курсе академии. Но вот однажды командование попросило меня разобраться с партизанами в Людерфонском лесу. Несколько нападений на конвои снабжения действительно имели место, и я увидел в этом шанс наконец-то доказать, что мы стоим больше, чем все другие подразделения нашей армии. Но и тут крылся жесткий подвох! Когда мы начали прочесывать лес, то обнаружили, что партизаны покинули его несколько недель назад. Скорее всего, эти атаки были лишь временной диверсией, а после выполнения миссии, они просто ушли. Мы день и ночь прочесывали этот лес вдоль и поперек, но так ничего и не нашли.

Не скрою, что на мгновение я потерял голову от ярости. На смену злобе пришла депрессия, а с ней и полный упадок сил и желаний что-либо делать. Мы стали лагерем близ какой-то богом забытой лесопилки Вульфрик, где жили одни старики, женщины и дети. Нет ничего хуже, чем бездействие и ожидание! Я не прекращал отправлять отряды на патрулирование леса, но все они возвращались ни с чем. Тем временем война уже начинала принимать для нас скверный оборот. Я снова писал в штаб просьбы отправить нас в бой и даже являлся к командованию самолично, но от меня по-прежнему продолжали отмахиваться. «А, Бойль, опять вы! – говорили они, – ну что, нашли вы своих партизан? Как нет? Быть такого не может! Нападения на конвои были? Были! Вот и ищите! Вы же давно просили дать вам стоящие задания для ваших бойцов, а теперь жалуетесь! Ну что вы стоите, как истукан? Выполняйте приказ!». Но даже когда ситуация стала совсем плачевной, о нас никто и не вспомнил.

Однако вскоре подвернулся случай, который дал мне надежду. Во время визита в Пельт, я отправился в бар выпить. Да, да, не удивляйтесь, не смотря на мое негативное отношение к алкоголю, на душе у меня было так скверно, что спасти от этого состояния хотя бы на время мог только он. Сидя за столиком, я подслушал разговор двух офицеров, которые поносили почем зря одного доктора, который на днях предложил командованию провести эксперимент по созданию роты «универсальных солдат». Конечно, над ним только посмеялись и выставили вон. Тем старым толстосумам не нравилось то, чего они не понимали, да и к тому же им было сейчас не до каких-то экспериментов, когда враг начал развивать наступление. Я принялся наводить справки об этом докторе и выяснил, что он работает в совсем еще молодом институте психологии и психиатрии. Не теряя времени даром, я наведался туда, но обнаружил, что мистер Файвинг, – так звали того доктора, – совсем недавно покинул заведение, поскольку финансирование его исследований прикрыли. Надо сказать, что врач, с которым я говорил, не скрывал своего скептического, и даже насмешливого отношения к его идеям.

Самого Файвинга я отыскал в общежитии от института. Это был молодой человек, лет двадцати семи, простой, ничем не примечательный. Короче говоря, впечатление он на меня не произвел. Сначала Файвинг подумал, что я пришел над ним поиздеваться, но после моих расспросов, он задумался. Молодой доктор, несмотря на невзрачный вид, был честолюбив и амбициозен, так же, как и я. К тому же за его простотой скрывался весьма незаурядный ум. Он поведал мне о том, как коллеги насмехались над ним за его идеи, как называли фантазером и мечтателем. Конечно, многие эксперименты Файвинга потерпели неудачу, но он доказывал мне, что наконец-то нашел способ увеличить физические и умственные способности живого организма до невероятных масштабов. У себя в комнате он построил лабиринт, где ставил эксперимент над крысами. Действительно, животные находили выход менее чем за минуту, к тому же могли целый день крутиться в колесе без остановок, а после этого сразу же проходить лабиринт. Я спросил Файвинга, сможет ли он применить свои методы к людям. Он сказал, что пытался добиться от военных или хотя бы университета предоставить ему группу испытуемых, но те посчитали эксперимент либо слишком опасным, либо не стоящим того, чтобы выделять на него средства. Я сказал ему, что предоставлю людей, и не кого-нибудь, а профессиональных солдат, так что шансы на успех будут высокими. Файвинг сначала колебался, ему было страшно начинать опыт без надлежащей поддержки и контроля, но, в конце концов, живший в нем энтузиаст взял верх, и он согласился.

Суть его метода заключалась в том, что посредством подбора определенных звуков можно воздействовать на некоторые участки мозга, которые развивают в человеке умственную и физическую активность. Для этого ему удалось отыскать запись походной песни народа Майго, – дикарей, которые жили на отдаленных островах океана Туманов. Один из исследователей, проведший много время среди индейцев, заметил, как эта песня повышает выносливость воинов Майго. Однажды он отправился с ними на охоту. Аборигены не только шли всю ночь без сна и остановок, но после вступали бой с хищниками, вооруженные одной заостренной палкой. Исследователь весьма заинтересовался этим феноменом и сделал запись боевой песни. К сожалению, копий оригинальной пластинки было слишком мало, но Файвингу каким-то чудом удалось раздобыть экземпляр. Он изучил запись, внес кое-какие изменения, и ставил эксперименты на крысах, чтобы проверить результат. К сожалению, даже с пластинкой добиться постоянного эффекта не удавалось. Был необходим дополнительный медицинский препарат.

У Файвинга находилась небольшая доза вещества, которую он вывел самостоятельно, однако его было ничтожно мало, а необходимые компоненты давно кончились. Тогда он поведал мне о некоем докторе Таблетке, который занимался продажей редких веществ и препаратов, часто наркотического содержания. К моему большому облегчению, он жил в Пельте, но как его найти Файвинг не знал. Я спросил, где же он взял компоненты для своей сыворотки, но тот ответил, что купил их у посредника. Однако посвящать лишнего человека в наше дело я не хотел – мне был нужен Таблетка. Файвинг вывел меня на посредника, и после определенного давления, которое мне удалось проявить, он выдал нам местоположение доктора. Таблетка жил почти на самом краю города, практически в таких же трущобах, в которых вырос я сам.