Текст книги "Башни человеческих душ (СИ)"

Автор книги: Валерий Сук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

Профессор покачал головой, раздумывая над всеми фактами, и чем больше он узнавал, тем сильнее становилось чувство, что эта история окажется намного страшней, чем они предполагают.

– Думаю, что это нам как раз и предстоит выяснить. Единственные живые свидетели случившего – те ребята, которые сидят у нас в «Двух башнях». Думаю, что пора перестать играть с ними в игры и наконец-то как можно резче выдать им все существующие факты, в том числе подсунуть под нос твои снимки и фото этого проходимца Ланге. Думаю, что память в этот момент у них оживиться, как никогда и наконец-то они перестанут морочить нам голову своими выдумками.

– Вы думаете, они притворяются? Но ведь некоторые симптомы достаточно сложно подделать.

– А ты думаешь, что перерезать целую деревню, проходит бесследно для психического состояния человека? Нужно быть либо психопатом, либо отморозком, чтобы продолжать спокойно жить после такого. Вот теперь мы разгадали загадку их посттравматического синдрома. Он был вызван не войной или боевыми действиями, а актом массовой резни мирных жителей. Я даже не представляю, кем можно быть, чтобы согласиться на такое.

– Но не будет ли для их психики эта информация подобно холодному душу? Это может спровоцировать сильный рецидив, который может привести к смерти. Вспомните поговорку: «словом можно убить». Стоит ли их «убивать» на этой стадии течения болезни или все же выждать время?

– Не переживай. Не думаю, что таких людей доведут до могилы подобные факты. Как-то же они с этим живут, а от того, что кто-то раскрыл их тайну, они лишь больше испугаются и попытаются рассказать, как все было в выгодном для себя свете, пока есть подходящий момент. Более серьезную опасность для нас представляет это тип Ланге. Мы не знаем, что от него ожидать, кто он такой и как сможет повлиять на всю историю. Это меня и беспокоит больше всего.

Профессор отвел взгляд, глядя в окно на сгущающиеся сумерки и на фигуру плетеного человека. Август заметил на его лице смятение и волнение, но гораздо больше в глазах доктора проглядывался страх, сильный страх, способный завладеть не только разумом, но и душой, страх, которого опасается каждый живой человек на этой земле.

– Может быть, нам обратиться за помощью к Розенбергу? – предложил Август, когда молчание затянулось. – Думаю, что он сможет предоставить нам необходимую защиту, если ситуация выйдет из-под контроля. Этот Ланге мне тоже не нравится, еще в первую встречу я понял, что он опасный человек.

Но профессор ответил:

– Всему свое время и к Розенбергу мы обязательно обратимся, но только тогда, когда все факты будут подтверждены и наша теория приобретет под собой основу. Пока что все это лишь догадки, гипотезы, предположения, которые для полиции ничего не стоят. С таким же успехом, любой человек может сочинить похожую историю и выдавать ее за чистую монету. Нет, только тогда, когда мы будем на сто процентов уверены в своей правоте, начнем задействовать внешние силы, а пока нам нужно дожать наших пациентов и посмотреть, какой сок они пустят.

Август вышел от профессора далеко после одиннадцати. На душе у него полегчало, словно разделив свою историю с кем-то, он избавился от ее части и сейчас чувствовал себя уверенным и решительным, готовый работать до последнего пота, чтобы узнать истину. А вот профессор наоборот, пребывал в душевном упадке. Впервые после войны, он ощутил то чувство, которое накатывало на него в окопах. Страх, жуткий страх, пробиравший до кончиков пальцев, который буквально парализовал, не давая и сдвинуться с места. Сердце учащенно билось в груди, левое веко подрагивало, как часто с ним бывало после сильного стресса. Поддавшись этому старому страху, он быстро поднялся наверх и разыскал в чулане коробку с револьвером. «Пять пуль для человека, и только шестая для дьявола» – в который раз прочитал он вырезанную на крышке фразу, пряча заряженное оружие в карман пиджака. Что-то ему подсказывало, что с дьяволом они еще встретятся.

2

Всю ночь профессор не сомкнул глаз, сидя над фотографиями, которые сделал Август и размышлял над тем, как наилучшим образом использовать все свои средства. С одной стороны, его ассистент был прав, и слишком сильное потрясение, которое они могли вызвать, лишь бы усугубило ситуацию и могло спровоцировать новый виток болезни, но с другой им было необходимо полностью убедиться в правоте своих предположений. Эта дилемма мучила доктора очень долго, он постоянно поддерживал себя крепким кофе, но уже под утро не выдержал и уснул на пару часов прямо на диване. Как ни странно, такой короткий сон пошел ему на пользу. Он встал в семь, ощущая небывалый прилив сил, и четко наметил себе план действий, которого будет придерживаться сегодня. «Все или ничего» – так он сказал себе во время бритья, твердо глядя на свое отражение в зеркале. Оттуда на него смотрел старый и изможденный старик со следами недосыпа и переживаний, которые ему довелось перенести за последние дни. В этот момент он снова вспомнил о Грете, и в душе у него стало до нетерпимости тоскливо. Сейчас, как никогда, ему был нужен ее совет и поддержка. Он в который раз совершенно безосновательно начал винить себя в ее смерти, лишь усугубляя душевные муки. Но в тот же момент он взял себя в руки и решительно посмотрел на свое отражение, мысленно попросив Бога о том, чтобы не совершить ужасную ошибку.

Выпив еще кофе вместо завтрака, он облачился в чистый серый костюм, не забыв повязать свою красную бабочку в белый горошек. Все фотографии, документы и записи он сложил в портфель, и преисполненный решимости вышел на улицу. Погода стоял скверная, если не сказать больше: похоже на побережье в который раз нахлынул циклон, который затягивался на несколько дней. Температура воздуха резко упала, ветер пробирал до мурашек, а с неба медленным строем слетали капли, расплываясь по тротуару. Профессор прикрылся портфелем и добежал до гаража, завел машину и выехал на дорогу. Он решил, что сегодня заедет еще и за Августом, ведь такая погода отнюдь не располагала к прогулке на велосипеде, однако подъехав к его домику, он обнаружил, что его ассистент уже уехал. Профессор лишь покачал головой и взял курс на «Две башни».

Дорога далась ему невероятно тяжело, еще никогда путь до клиники не был для него столь труден, как сегодня. Подъезжая к воротам, он посигналил Финке и тот второпях открыл створки. Даже сегодня у молодого сторожа было хорошее настроение, он любезно осведомился о делах доктора и после традиционного пожелания удачи, наконец-то дал ему проехать.

Быстро кивнув Борману, он поднялся на второй этаж и прошел к себе в кабинет. Там уже ожидал Август, поправляя прическу, которая растрепалась из-за непогоды.

– Боже праведный, во сколько ты выехал, что смог меня обогнать? – Удивился профессор.

– Мне не спалось, мистер Фитцрой. Все думал о том, что будет сегодня.

– Не могу винить тебя, сам всю ночь не сомкнул глаз. – Доктор поставил портфель на стол и вытащил из него фотографии. – Но прежде, чем мы начнем, предлагю выпить по чашке кофе, чтобы немного восстановить силы.

– Могу только поддержать, профессор.

Они сидели в тишине, ожидая пока закипит чайник, погруженные в свои мысли. Каждый думал об одном и том же, еще раз все взвешивая и подытоживая. Неужели они смогли подобраться так близко к разгадке? Или все это окажется лишь зря потраченными усилиями?

Допив кофе, доктор попросил санитаров привести пациентов к нему в кабинет. Он решил придать разговору как можно более жесткий характер и не устроил его в комнате отдыха, где пространства и свободы было больше. Сейчас он использовал психологию в своих целях. Он замкнет этих двоих здесь, точно насекомых в банке и когда те поймут, что выхода нет, им придется рассказать ему всю правду, какой бы ужасной та не была. Готтфрид и Вильгельм завели пациентов, усадив их на стулья прямо перед столом профессора. Для этого случая он его полностью расчистил: кроме настольной лампы, нескольких карандашей, листков бумаги и материалов, которые относились к делу, там больше ничего не было. Август стоял возле окна за спиной профессора, взяв на себя роль «наблюдателя», но был готов вступить в диспут при любой подходящей возможности. Санитары дежурили за дверью, внимательно вслушиваясь в каждый посторонний звук.

Доктор не спешил, дав своим пациентам устроиться на стульях, и напряженно перебирал бумажки, показывая, что разговор будет отнюдь не самым приятным. Однако они не выказывали никакой тревоги и тупо смотрели на профессора, совершенно не понимая, зачем тот вызвал их в свой кабинет. Тем временем тучи затянули небо настолько плотно, что в комнате стало почти темно. Дождь все также отбивал медленный такт по подоконнику, а вдалеке периодически раздавались раскаты грома.

– Вы, наверное, гадаете, зачем я позвал вас сюда. – Сказал профессор самым сухим тоном, на который был только способен. – Делом в том, что мы с моим помощником наконец-то смогли отыскать действенный способ, как оживить вашу память. Думаю, вы сами сможете оценить наш метод.

– Было бы неплохо, док. – Отозвался сержант, все еще не совсем понимая, что происходит. – Это блуждание в темноте мне уже порядком надоело. Хочет вернуть себе самого себя. Уж простите за подобную тавтологию.

Доктор ничего не ответил и начал медленно выкладывать перед ними снимки, точно раскладывал карточный пасьянс. Сначала на лицах пациентов читалось недоумение, они смотрели на фотографии так, точно там не было для них ничего интересного, но как только на стол была выложена погибшая девочка, произошел эффект разорвавшейся бомбы. Радиста начало трясти, причем так, что он еле удерживал себя на месте, а вот сержант сперва долго смотрел на снимок, потом взял его в руки и в этот момент в его голове словно что-то щелкнуло: события той ночи пронеслись, подобно кинофильму, крики, выстрелы, стоны умирающих смешались в какой-то чудовищной какофонии, породив ту самую музыку, что так давно терзала его разум. Сначала он бросил снимок так, точно тот был ядовитой змеей, потом повалился со стула и принялся кричать, но это был не простой крик человека, а нечто другое, неизведанное и страшное, что скрывалось глубоко на задворках его сознания.

Август испугался, и уже хотел было ринуться поднять его, норезкий жест профессора пресек эту попытку.

– Что произошло на болотах? – голос доктора был подобен холодной стали. Август еще никогда не видел его таким. – Название Вульфрик вам о чем-нибудь говорит? Кто такой Отто Ланге? Ваш командир? Сообщник? Кто убил почти сотню ни в чем неповинных жителей маленькой деревушки? Отвечайте! Или Богом клянусь, я передам это дело военной прокуратуре Реготской республики, а уж они с преступниками не будут церемониться. Расстрел – самое лучше, что вас ждет! Думали отсидеться у доброго доктора и подождать, пока все утихнет? – Он взглянул на сержанта, который теперь скорчился на полу, закрывая голову руками. В панике, он начала колотить ногами по полу и кричать что-то вроде: «Не виноват, не виноват. Это все они, они». На шум быстро отреагировали санитары, но профессор уверил их, что все в порядке.

– Прекратите истерику, сержант! – Снова набросился он. – Где ваша смелость? Значит, как вырезать целую деревню, так мы можем, а как отвечать за свои поступки, то сразу корчим из себя жертву. Меня этими штучками не проведешь, я заставлю вас говорить правду.

Но сержант не поднялся, а напротив, затих и стал издавать какие-то кряхтящие звуки. И тут произошло совершенно неожиданное событие, которое уж точно никто не ожидал. Радист, вскочил со стула и воскликнул голосом, полным паники:

– Во имя милосердия, помогите ему, он сейчас себя задушит! Я все расскажу! Богом клянусь, расскажу! Он здесь совершенно не виноват, никто не виноват! Помогите ему, что же вы сидите!

Первым на выручку бросил Август, потом на крики профессора забежали санитары и наконец, сам доктор, вооружившись шприцом, подбежал к сержанту. Втроем им удалось оторвать его руки от шеи, но тот брыкался изо всех сил, что-то выкрикивая о том, что за ним пришли и ему все равно не жить. Профессор трясущимися руками ввел сильнодействующее снотворное, после чего его пациент затих. На шеи сержанта остались красные следы от рук, лицо было испачкано слезами и слюной. Доктор сразу распорядился отвести его в палату и вести постоянное наблюдение. Готфрид и Вильгельм взяли сержанта подмышки и вынесли из кабинета обмякшее тело.

За всем эти дрожа, как осиновый лист, наблюдал радист, который оказался и не таким уж и молчуном, каким его считали. Совершенно неожиданно профессор вспомнил сон с полковником Винзелем, в котором тот его предупреждал, что один из пациентов выдает себя совсем ни за того, кем кажется на первый взгляд. От всего произошедшего у доктора начались трястись руки, а сердце и вовсе было готово вылететь из груди. Не лучше чувствовал себя и Август, вытирая мокрые руки о халат. Он интуитивно подозревал, что это разоблачение ничем хорошим не кончиться, но порадовался, что его прогноз сбылся лишь отчасти. Когда все немного успокоились и приняли по нескольку таблеток валерианы, доктор смог продолжить свой допрос.

Радист выглядел спокойным, но руки у него по-прежнему тряслись, а правое веко периодически дергалось. Профессор и Август смотрели на него с нескрываемым удивлением и нетерпением. Ловя на себе их взгляды, пациент понял, что придется рассказать им все, иначе на кону окажется его собственная жизнь. Отпив из стакана воды, которую ему подал Август, он начал:

– Меня зовут Ансельм, Ансельм Кёлер. Я был радистом восьмой роты отделенного пехотного батальона специального назначения Первой гвардии его Величества императора Ринийской империи. Не знаю, с чего начать, но будет лучше, если расскажу все по порядку, чтобы у вас не возникло сомнений в правдивости моего рассказа. – Он бросил косой взгляд на фотографии, которые по-прежнему были разложены на столе, после чего сказал: – Не могли бы вы их убрать? Не могу видеть подобные вещи. – Профессор кивнул и спрятал снимки в бумажный пакет. – Итак, все началось два года назад, когда наша страна развязала эту бессмысленную и никому не нужную войну…

Глава 13.

1

С самого начала этой истории Ансельм Кёлер знал, что просто так он не отделается, и когда-то все же придется рассказать правду. По натуре он был человеком трусливым, всегда предпочитавшим откладывать принятие важных решений на потом, а когда назначенный час наступал, то старался выпутаться из ситуации чужими руками. Его трусость и непомерная застенчивость проявлялась абсолютно во всем: он боялся купить товар, которого раньше не пробовал, боялся заговорить первым и никогда первым не протягивал руки, боялся в одиночку возвращаться ночью домой, и до жути опасался женщин, домашних животных и зубных врачей. Рос он подростком весьма странным, тяжело сходился со сверстниками и часто становился объектом жестоких насмешек, которые переносил особенно тяжело, однако обладал незаурядным умом, позволявшим ему добиваться успехов в учебе. Он вырос в грязном и пропахшем рыбой портовом городе Альбен на западном побережье Изумрудного моря. Его отец трудился по десять часов на консервном заводе, а мать преподавала в начальных классах. Достаток семьи был гораздо ниже среднего, из-за чего Кёлеры всегда испытывали нужду. Ансельм часто недоедал и порой замечал, как мать отказывается от еды, чтобы дать ему добавки. Эта плохо прикрытая бедность очень огорчала Ансельма, но выбор у него был не велик. В то время в Альбене можно было стать либо рабочим на рыбном заводе, либо записаться на флот. Однако ни одна из таких перспектив его не привлекала. Он стремился выбиться в люди, стать достойным и уважаемым человеком, но самое главное – хотел вытащить своих родителей из этой ужасной пропасти, которая каждый день все больше отражалась на их лицах, полных отчаяния и безнадежности.

Будучи школьником, он увлекся изучением электричества и радиотехники, и даже вступил в небольшой городской кружок энтузиастов, с трудом преодолев сдерживавший его страх. Но интерес и стремление заниматься любимым делом оказались сильнее терзавших его сомнений, и вскоре он начал делать заметные успехи и на этом поприще. Руководитель кружка, Абрахам Холден, или старина Эйб, как называли его близкие и друзья, весьма заинтересовался работами Ансельма, который сначала самостоятельно собрал электронные часы, а потом и радиоприемник, и посоветовал ему поступить на курсы военных связистов. Тогда человек, умевший использовать рацию, считался весьма редким специалистом и высоко ценился военным командованием, которое уже успело оценить всю прелесть беспроводной связи. Успешно выдержав все экзамены и закончив подготовку в рядах лучших студентов, его и еще девять человек после выпуска пригласили не куда-нибудь, а на службу в элитные подразделения Первой гвардии его Императорского Величества. Такую возможность нельзя было упускать! К тому же там платили весьма приличное жалованье, что помогло бы приблизить честолюбивую мечту Ансельма ближе к действительности. Но только одному Богу было известно, каких титанических усилий все это ему стоило. Сколько ночей он ни спал, сколько раз скрипя сердцем, переступал через самого себя, сколько пота излил, чтобы добиться подобной службы!

В один момент, не выдержав этого давящего напряжения, он бросился за помощью к городскому психиатру, стараясь найти у того лекарства от своего всепоглощающего страха. Внимательно выслушав его, доктор вытащил из шкафчика какие-то белые продолговатые пилюли собственного производства, и наказал применять строго по десять таблеток в месяц, в момент самых сильных панических приступов. И такая, казалось бы, пустяковая панацея действительно сработала! Ансельм чувствовал, как зловещая тень страха постепенно от него отступает, он стал приветлив, жизнелюбив и даже начала знакомиться с девушками, к большому облегчению его матери. Он регулярно наведывался к доктору за спасительными пилюлями, а тот, в свою очередь, брал с него весьма немаленькую плату, утверждая, что ему тоже нужно на что-то жить. Однако эти походы Ансельм держал в строжайшей тайне, ведь если бы командование узнало, что он посещает «доктора психа», его тут же выкинули бы из части с позорным клеймом, которое поставило бы крест на его карьере.

Но этот аспект его жизни так и остался тайной. Ансельм спокойно трудился связистом, однако поначалу не пользовался у своих сослуживцев большой популярностью. Делом было в том, что молодой радист обладал весьма скромным здоровьем и просто физически не мог потянуть программу тренировки элитных солдат, да к тому же был гораздо умнее всех своих товарищей, включая и офицерский состав. На первых марш-бросках он тянулся в самом конце колонны со своей переносной и тяжелой рацией, а сзади его пинками подгонял командир роты, капитан Эрвин Бойль. Когда Ансельм спотыкался и падал, капитан как можно громче кричал ему на ухо: «Подними свою тощую задницу, Кёлер! Мы не на показе мод, барышня! Это – марш-бросок и я не намерен терпеть в своей роте подобных щуплых слабаков! Если завтра начнется война и нашу роту сотрут в порошок из-за тебя, то клянусь богом, я восстану из мертвых и сожму твою трусливую глотку так сильно, что глаза вылезут наружу! Подъем, подъем! Не время отлынивать!». Если бы ни его выдающиеся умственные способности и отличное знание радиотехники, Ансельм ни за что в жизни не поступил бы в Первую гвардию. Просто не прошел бы по физическому отбору.

Однако он не унывал и вскоре понял, как завоевать всеобщее расположение. Когда командир роты отправлялся в командировку или по другим важным делам, так что его не бывало в казарме по несколько суток, Ансельм настраивал радиостанцию на прием развлекательных радиоволн, где читали фантастику, бульварные романы, передавали последние новости, сводки погоды или обзоры футбольных матчей, которые велись в прямом эфире. В сером и оторванном от мира казарменном быту, эта информация была на вес золота. Столпившиеся возле усилителя солдаты с упоением вслушивались в голоса дикторов, которые негромким эхом разлетались по помещению.

Через некоторое время он получил заслуженное уважение и от офицеров, которые приносили ему на ремонт, то сломанные электрические торшеры, то патефоны, то громоздкие радиоприемники. Почему-то они все считали, что он может отремонтировать абсолютно любой предмет, какой только попадется ему в руки. Но это было далеко не так. Порой Ансельм до ночи засиживался над сломанным прибором, стараясь привести его в рабочие состояние методом проб и ошибок. К счастью, все изделия уходили владельцам в исправленном состоянии. За это он получал небольшие привилегии: освобождение от марш-бросков, конфеты, шоколад, а порой и домашнюю выпечку. Иногда он поражался откровенной тупости некоторых людей, что приводило его просто в бешенство. Например, жена одного из офицеров решила зажечь лапочку в торшере при помощи спичек! Во время ремонтных работ в их доме отключили электричество, и эта легкомысленная дурочка посчитала, что лампочка может снова засиять, подобно свечке, если ее поджечь! В результате лампочка треснула и развалилась, а патрон лампы оплавился, из-за чего поврежденная лампочка никак ни хотела высовываться! Ансельм привел торшер в порядок и как можно вежливее разъяснил офицеру, что подобные вещи больше ни при каких обстоятельствах делать нельзя.

И может быть он всю жизнь так и отсиделся бы в штабе, ремонтируя сломанные электроприборы и развлекая солдат, если бы не началась война. И та трагедия, которая привела его в «Две башни», стала прямым следствием этой жесткой и кровавой мясорубки, загубившей миллионы жизней. Однако не только война была виновна в его сегодняшнем положении.

Сидя на стуле в полутемной комнате перед профессором и Августом, он снова ощутил приступ того самого страха, который терзал его на протяжении всей жизни. Он инстинктивно потянулся к внутреннему карману, где хранил свои волшебные таблетки, но его рука лишь нащупала отворот белой больничной рубахи. Ансельм понимал, что от него ждут ответа, но никак не мог собраться с мыслями и, чтобы выиграть время, попросил у ассистента профессора воды, медленно отхлебывая каждый глоточек. В этот момент он поймал себя на мысли, что если бы ни мучавшая его совесть и те подсказки, которые он время от времени давал доктору, то все так бы и осталось покрыто туманом тайны. Безусловно, трупы в болоте когда-нибудь и нашлись бы, но вряд ли бы их связали с сидящими здесь солдатами. Скорее всего, дело просто бы замяли за отсутствием прямых улик и свидетелей, но, как всегда, все пошло совершенно не так. И кто тянул его за язык? А теперь, когда перед ним лежали эти ужасные снимки, держать в себе правду больше не было сил. Бедняга сержант, он в этой истории лишь жертва, как и все они, вся восьмая рота Первой гвардии. Никто не хотел этой трагедии, никто к ней не стремился. За время службы он хорошо узнал этих людей: это были обычные парни из разных городов империи, которые хотели защищать свою страну, а не нападать на чужую. Но их использовали, как нож для отрезания большого куска пирога, состоящего из человеческих жизней, а при этом всегда проливается много крови.

Наконец, взяв себя в руки и собравшись с мыслями, он начал свою историю.

– Чтобы вы понимали, как все произошло, я расскажу небольшую предысторию, иначе некоторые моменты будут для вас не понятны. – Ансельм дрожащими руками допил воду, после чего сжал руки в кулак. Приступ панического страха пока еще не завладел им полностью. Он постарался успокоиться и сосредоточиться на разговоре. – Мы были ротой, лучшей ротой Первой гвардии Его Императорского величества. По крайне мере наш капитан сделал все, чтобы эта мысль плотно укоренилась в нашем сознании. Он все время повторял, что мы должны не просто послужить своей стране и ее императору, а сделать это лучше, чем все другие подразделения во всей армии. Он муштровал нас днем и ночью, заставлял проводить сутками без еды и сна, часто мы выезжали на тренировки в лес и проводили там по несколько месяцев, до блеска оттачивая военное мастерство. Многие не выдерживали такой нагрузки и уходили, но их тут же заменяли другие, более выносливые солдаты. Капитан Бойль лепил из нас не просто солдат, он делал оружие, которое способно уничтожить любого врага. Наши жизни, говорил он, ничего не стоят, если мы не сможем продать их за наивысшую цену. Когда началась война, капитан едва не танцевал от счастья. Он говорил, что это наш шанс приобрести уважение, почет и славу, стать элитой не только в тылу, но и на поле брани. Однако, по непонятной до сих пор причине, его планам не суждено было сбыться.

После того, как войска Ринийской империи вошли в Пельт и захватили полный контроль над границей с Реготской республикой, нашу роту отправили на патрулирование ближайших лесов, в поисках скрывавшихся там солдат вражеской армии и им сочувствующих. За этим занятием мы провели почти год: нам удалось поймать около сотни человек, большая часть из которых были местными жителями, которые оказались в «не то время, в не том месте». После нас отправили охранять конвои с провизией, которые следовали на передовую. У некоторых солдат создавалось впечатление, что мы занимаемся всем, чем угодно, только не настоящим делом. Такое же ощущение было и у капитана Бойля. Подобное положение дел приводило его в настоящее бешенство, больше года он ходил злой и раздраженный, все время обвивал пороги военных штабов с просьбами отправить его роту хоть в бой, хоть в тыл противника для осуществления диверсией, или хотя бы позволить патрулировать вблизи районов, где ведутся активные боевые действия. Однако не скрою, подобное положение дел мне только нравилось. Ежедневно мне удавалось ловить сводки с передовой, слушать отчеты об убитых и раненных, о тяжелых буднях в окопах, о постоянной нехватке еды, чистой воды и сна, а также об ужасных болезнях, которые косили солдат не хуже вражеских пуль и снарядов. Конечно других парней, которые были настроены на боевой заряд, все это тоже раздражало и выводило из себя. Они все твердили: «Когда же? Когда же мы увидим реальный бой?». Мне хотелось рассказать им обо всех этих ужасах, что я слышал, но я помалкивал, чтобы не слыть трусом.

И вот, в один из весенних дней, как показалось многим, их мечты исполнились. Дело было в том, что в лесу, неподалеку от основной дороги на Пельт, по которой шли караваны снабжения для нашей армии, были обнаружены партизаны. Несколько атак нанесли значительный вред, многие припасы были похищены или уничтожены. И вот здесь высшее командование посчитало, что настал час и для нашей «элитной роты». Нам было рекомендовано разбить лагерь вблизи поселения Вульфрик, – по факту это была небольшая лесопилка, а вокруг нее выросли дома лесорубов, которые жили здесь со своими семьями. У них даже старосты не было, а основная связь проходила через дорогу к деревне Трип. В общем, дыра это была еще так. Поскольку нам было запрещено использовать дома местных жителей, мы разбили палаточный лагерь примерно в одном километре от Вульфрика. Местным жителем, конечно, такое близкое соседство с военными отнюдь не нравилось, но кто спрашивал их мнение? В само поселение мы не наведывались, только по нескольку раз в день отправляли патруль, чтобы проверить, не прячет ли кто у себя в доме партизан, однако за все время никто так и не был найден. Мародерство и насилие над женщинами у нас каралось смертной казнью, а потому рисковать никто не хотел. Патрули лишь выполняли свою работу, после чего уходили, не обращая внимания на многозначительные взгляды женщин или предложений «отобедать» какой-нибудь старухи.

В целом жизнь протекала размерено и спокойно. Стоит ли говорить, что никаких партизан мы не нашли, хотя прочесали этот чертов лес акр за акром. Несколько раз мы натыкались на следы снятых лагерей, однако все говорило о том, что партизаны ушли отсюда уже много месяцев назад. У капитана Бойля закралось ощущение, что его просто водят за нос и отделываются, точно от назойливой мухи. Он заставлял нас патрулировать лесополосу ежедневно и приказывал найти ему «хоть одного партизана, иначе он с нас шкуры снимет». Но, несмотря на все старания, кроме животных и нас среди этих бескрайних сосен и вязких болот больше ничего не водилось.

Спустя несколько месяцев капитан находился на грани нервного срыва. Пару раз он уходил в лес и расстреливал в пустоту несколько автоматных магазинов, а иногда крушил об деревья толстые палки, да так, что разбивал себе руки до крови. Мы с ребятами думали, что в скором времени он совсем свихнется и в один прекрасный день придется его скрутить и отдать военным психиатрам, но Бойль неожиданно остепенился, успокоился, и даже на какое-то время перестал выгонять нас на марш-броски, а потом неожиданно пропал на неделю, оставив за старшего сержанта Гюнтера Брауна.

– Одну секундочку, – перебил Ансельма профессор, который до этого внимательного слушал рассказ, не сводя глаз со своего пациента, – то есть, вот так, командир вашей роты просто взял и уехал? И никто не знал, куда и зачем?

– Верно. В последнее время, когда с фронта начали доходить новости о поражениях нашей армии, он довольно часто отлучался. Вскоре все начали привыкать к этому и перестали считать чем-то необычным.

– А сержант, как вы сказали, Гюнтер, это случайно не…?

– Именно он, профессор.

– Святые отцы! И вы нам ничего не сказали! Мы потеряли столько сил и времени, чтобы установить ваши личности, провели целое расследование, а оказалось, что все ответы были у нас под носом!

Ансельм уставился в окно, ничего не ответив. Он прекрасно понимал, что своей игрой в молчанку принес больше вреда, чем пользы. Однако он не мог сразу довериться профессору и выложить ему все, как есть. К подобной правде нужно было подновиться, подойти, чтобы здраво и трезво распределить все факты. К сожалению, назначенный час наступил быстрее, чем ему хотелось бы. Кто-то должен понести за случившееся наказание, и если меч упадет на его голову, он будет к этому готов.

Ансельм посмотрел профессору прямо в глаза и впервые почувствовал как привычное чувство страха и скованности отступает. Теперь он готов ко всему, чтобы его не ждало. Терять больше нечего и отступать некуда. Последние мосты сожжены, а он лишь примет и покориться тому, что ждет впереди. Даже если это стройный ряд винтовок смотрящих ему прямо в лицо. Порой жизнь оказывается страшнее смерти, кто бы что ни говорил.