Текст книги "Башни человеческих душ (СИ)"

Автор книги: Валерий Сук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– Что произошло?

– Точно сказать не могу, но похоже он повесился на оконной решетке, завязав вокруг шеи один из ремней, которыми мы его связали. – Августа пробрал еще больший шок:

– Но как он смог распутать себя? Это же просто невозможно! Мы же проверяли ремни перед уходом!

– Я о том же сказал Йоханну, но он сам не смог найти никакого здравого объяснения, а потому мне пришлось попросить побыть с ним нашего сторожа и сразу же идти к вам.

– Ты правильно поступил, – Август понемногу возвращал над собой контроль, – я сейчас оденусь, и мы срочно отправляемся в местное отделение полиции. Дело не терпит отлагательств!

2

Посапывая в своем удобном кресле, на посту сидел главный инспектор деревни Брюкель округа города Фэллод Бруно Розенберг. Скоро будет почти десять лет как он переехал в Брюкель из крупного города Касген, который находился на севере страны. Многие из его сослуживцев терли пальцем у виска и гадали, отчего бы это человеку вздумалось ехать в какую-то дыру, на задворках империи, отказавшись от места начальника крупного полицейского управления? Ответ был довольно прост: Розенберг чертовски устал от всего этого шума, бесконечных грабежей, разбоев, убийств, изнасилований и тому подобного. За свои тридцать пять лет службы в органах правопорядка он многое повидал, отчего на душе скопился огромной ком боли из человеческих судеб и загубленных жизней. По ночам его преследовали кошмары, сердце все чаще давало о себе знать уколами, которые резко отдавались под лопатку, а вдобавок ко всему у него нашли язву желудка, – пока еще не настолько запущенную, но все могло обостриться в один момент. Его лечащий врач выписал гору всевозможных лекарств, но самым главным залогом успешного лечения оставался покой и здоровый сон. Можно только подивиться, сколько болезней человеку достается только изношенной нервной системой. Не говоря уже о том, что при таком состоянии можно и с катушек слететь.

Хорошо пораскинув мозгами, Розенберг, будучи человеком предприимчивым и быстро соображающим, что к чему, написал заявление на перевод в местное отделение полиции деревни Брюкель, где как раз не хватало хороших кадров. Выбор в пользу этой деревни был сделан довольно просто, – отец Розенберга был шахтером, отдав этому делу почти сорок лет своей жизни. В благодарность за труды ему и его молодой жене был предоставлен двухэтажный дом на одной из центральных улиц, который долгое время пустовал (родители Розенберга умерли достаточно давно, и навещал он отчий дом несколько раз в месяц по выходным, чтобы проверить все ли в порядке с его наследством).

Но вскоре эта ситуация кардинально переминалась, и после того, как перевод был одобрен всеми вышестоящими инстанциями, он поселился со своей постаревшей, но не утратившей своей красоты женой Гризельдой в доме своего детства, который ему пришлось покинуть в восемнадцать лет, когда он поехал учиться в юридический университет внутренних дел города Касген. Да, в доме пришлось, конечно, сделать достаточно капитальный ремонт, но для Розенберга это была небольшая помеха перед его спокойной жизнью. Служить в провинции было легко и приятно, – мелкие кражи случались редко, а крупных ограблений не было и вовсе. На его памяти было всего шесть убийств, и те произошли по неосторожности, когда местные мужики с пьяной головой решили выяснить кто из них прав больше, да несколько самоубийств. В остальном, – мелочи, вроде драк, споров между фермерами из-за границ земельных участков и тому подобные не заслуживающие внимания случаи. Что и говорить, здесь все можно было решить быстро и достаточно мирно, а если и случался какой-то из ряда вон выходящий инцидент, то всегда можно было послать телеграмму или позвонить большим людям в Фэллод, а уж они-то пусть себе голову и ломают что к чему и зачем.

Доктор был прав, – ему всего лишь было необходимо немного успокоиться и отдохнуть, как все проблемы со здоровьем пропали. Сейчас, в свои шестьдесят шесть, Бруно Розенберг чувствовал себя на все сорок, готовый еще дать фору молодым помощникам, которые помогали ему в отделении.

Один из них, только недавно окончивший юридический университет и вернувшийся в родную деревню, Джерт Вигман, с трудом сдерживал слипающиеся глаза, пока его начальник преспокойно себе отдыхал в кабинете. Конец его смены наступит ровно в семь часов, – вот тогда-то он со спокойной душой пойдет домой и как следует, выспится.

Тем временем стрелки часов медленно, словно кто-то со всей силы старался их задержать, тянулись к отметке в шесть часов утра. Кое-где слышались крики петухов и разъезжающие по улицам велосипеды и машины, – конечно, самый пик приходится на время с семи до восьми часов, когда люди спешат на работу, а он в это время будет на пути домой, к горячей еде и теплой подушке.

Джерт Вигман зевнул во весь рот, отпил из кружки остатки кофе и постарался в который раз сосредоточить свое внимание на старом номере журнала «Загадки острова Мо», которому было уже порядка несколько лет.

В этот момент кто-то настойчиво постучал по массивной дубовой двери управления. Вигман выждал несколько минут, прислушиваясь, не показалось ли ему, после чего стук снова раздался, на этот раз намного сильнее. Молодой полицейский надел черную форменную фуражку с козырьком и на всякий случай проверил пистолет в кобуре, – несмотря ни на что, по ту сторону двери мог быть кто угодно.

Медленно подойдя к двери, он осторожно приоткрыл специальное вырезанное окошко и весьма серьезно произнес:

– Что вам угодно? – Его взгляду пристал здоровый мужчина в белом халате, и еще один молодой человек рядом с ним в обычном коричневому костюме; оба были изрядно напуганы. Заговорил тот, что был в костюме:

– Прошу прощения, что беспокоим вас в столько ранний час. Я – помощник доктора Карла Фитцроя Август Майер из лечебницы для душевнобольных «Две башни». Вот мое удостоверение. – Август протянул полицейскому специальный пропуск, удостоверяющий, что он работает в «Двух башнях». Его должны были предъявлять охраннику перед входом в лечебницу, но на практике пропуск никогда не использовался, – его и профессора и так все знали в лицо. – Это, – он указал на Фридриха, – один из наших санитаров, – Фридрих тоже показал свой пропуск, после чего Август продолжил: – Дело в том, что один из наших пациентов покончил с собой, – случай, конечно, не новый для нашей лечебницы, но, тем не менее, выходящий за рамки обычной жизни. Потому нам просто необходимо, чтобы вы выехали на место и все зафиксировали.

Джерт Вигман сначала удивленно смотрел на двух пришельцев, и думал, а не сниться ли ему это. Он незаметно ущипнул себя за ногу и, почувствовав легкую боль, убедился, что все происходит на самом деле, после чего ответил:

– Хорошо, проходите, – он отодвинул железный засов и открыл ключом дверной замок, – я сейчас разбужу начальника, и вы все ему еще раз повторите. Прошу за мной.

3

Кабинет инспектора Розенберга, который, к слову сказать, располагался на втором этаже, имел достаточно приличную обстановку: полированный стол с различными статуэтками из дерева, оникса и стекла; семейные фотографии в черных рамках на стене позади стола; стены отделаны панелями цвета темной вишни; под потолком располагалась хрустальная люстра с электрическими лампочками, сделанными по виду свечек; несколько цветов в больших горшках по углам, пара картин на тему природы на стене слева от входа; широкое окно с кремовыми занавесками, выходившие на улицу, – завершало царивший в комнате стиль.

Сидя на стуле с высокой спинкой прямо напротив Бруно Розенберга, Август чувствовал себя несколько неуютно под взглядом серых глаз инспектора. Он мог бы сейчас поклясться, что это он собственноручно убил пациента, если бы это было правдой, – настолько сильным было внимание его глаз, от которых, казалось, не укроется ни малейшего секрета. Взглянув на Фридриха, он отметил, что тот ведет себя достаточно спокойно и уверенно, излагая уже в третий раз событий сегодняшней ночи.

Инспектор ничего не говорил, лишь медленно периодически покачивал головой и хмыкал, – одобрительно или нет, не доводилось понять. Он молчал несколько минут, поглаживая свои аккуратно подстриженные седые усы, после чего, наконец-то, произнес:

– Насколько я могу судить из вашего рассказа, этот пациент, будем называть его так, поскольку, как вы говорите, имени его установить не удалось, каким-то невообразимым чудом сумел развязать кожаные ремни, после чего сделал из них петлю и повесился на железной решетке окна. Я все правильно понимаю? – Его холодный взгляд блуждал с Фридриха на Августа и обратно.

– Все верно, инспектор. – Все также спокойно продолжал говорить Фридрих. – Мы с напарником услышали подозрительные шумы примерно в двадцать минут пятого, они явно доносились из-за двери двести первой палаты. Сначала мы немного подождали, не уверенные, что действительно что-то слышали, но уже после того как звуки повторились, бросились к палате.

– И вы увидели? – Снова задал вопрос инспектор.

– Увидели, что пациент висит на решетке окна на ремнях, которыми был привязан накануне вечером.

– И почему же вы его связали?

– Это была необходимость. Для вас не составляет секрет, в каком учреждении мы работаем, а потому, наши пациенты опасны, в первую очередь, сами для себя. К некоторым приходится применять силу, иначе они могут нанести себе увечья.

– И, как мы убедились, этот способ не работает…, – отстраненно произнес Розенберг, словно говорил сам с собой.

– Я же говорил, – в голосе Фридриха уже слышалось раздражение, – мы его связали крепко, сразу после того как покормили вечером. Я лично проверял все ремни, и просто так развязать их пациенту было просто не по силам, если ему не помогал кто-нибудь в этом или не было с собой ножа или любого другого режущего предмета. Но зайти в палату незаметно из посторонних просто никто не мог, – им бы пришлось миновать наш пост, а открыть дверь тем более, ключи-то ведь тоже у нас. – Фридрих остановился, сглотнув комок, – ну а про оружие и говорить нечего, – мы изымаем при поступлении у пациентов все вещи и передаем их в камеру хранения до их выписки, а эти так вообще прибыли из другой клиники, – там им не могли дать ничего подобного.

Инспектор Розенберг устало потер щеки, после чего насмешливо произнес:

– Уж не приведения ли ему помогали? – Однако вопрос остался без ответа, поскольку Август и Фридрих явно были не настроены на веселый манер. – Ладно, все равно пока мы не прибудем на место, ничего не прояснится, а там уже посмотрим, что мог ваш пациент и чего он не мог. Вы говорили, что все трое, по вашим сведеньям, бывшие солдаты?

– Да, – на этот раз ответил Август, – они также находятся в ведении Ассоциации военных психиатров. Их представитель приезжал к нам накануне подписать необходимые бумаги. – При мысли об Отто Ланге он внутренне поежился.

– Хорошо, тогда не будем медлить и начнем собираться в дорогу. Я позвоню в больницу и вызову коронера, чтобы он мог провести медицинскую экспертизу. Надеюсь, с этим не будет проблем?

4

Выкрашенная в черный цвет полицейская машина с красной мигалкой на крыше быстро рассекала утренние сумерки, которые медленно отступали перед началом нового дня. В ней было до боли тесно: за рулем сидел тот самый полицейский, который открыл им дверь, рядом с ним инспектор, ну а на заднем сидении между массивной фигурой Фридриха и невысокого роста корнером, который сжимал свой черный саквояж так, словно он был полон золотых слитков, был зажат Август. Они проторчали в участке гораздо дольше, чем того хотелось бы: сначала пришлось позвонить в больницу и объяснить им суть дела, после чего им пришлось посылать за коронером; пока ждали патологоанатома, инспектор отправил Джерта Вигмана за их сменщиками, ведь не бросать же участок пустым. Полицейские прибыли быстро, а вот коронера пришлось изрядно подождать. Когда же он, наконец, появился, перед всеми собравшимися предстал невысокого роста мужчина, которому было на вид лет тридцать пять. Простое лицо без усов и бороды, большие карие глаза, вьющиеся каштановые волосы аккуратно зачесаны назад. Одет он был в медицинский халат и простые серые брюки, из-под которых выглядывали коричневые ботинки. Звали его Эберт Норд. В целом, на все сборы у них ушло чуть больше часа.

И вот теперь, вся эта компания мчалась в полицейской машине прямиком по дороге к «Двум башням», проезжая сейчас по мосту через реку Эрл. Август был в крайней степени взволнован и жалел, что сейчас с ним нет профессора, – ведь для него подобная ситуация произошла впервые, и так хотелось посоветоваться хоть с кем-нибудь, кто может подсказать как правильно поступить. Этот инспектор, скорее всего, им не поверил, вернее сказать поверил, но не до конца, уж больно он пристально вглядывался в их лица и постоянно просил повторить момент обнаружения пациента в палате, словно пытался поймать Фридриха на лжи. Но не думает же он, что это санитар помог больному свести счеты с жизнью? Абсурд. Август хорошо знал этих ребят, не говоря уже о профессоре, – он им безгранично доверял. Тогда как же могла произойти подобная ситуация? Неужели ему самому удалось высвободиться из тугих ремней? Но ведь это практически не возможно! Или нет?

За окном пролетали кроны лесных деревьев, сквозь которые распались, словно песок, первые солнечные лучи. Сквозь гул мотора можно было различить пение птиц, а через боковое окошко проникал ветер, наполненный запахом холодной воды и ели. А где-то совсем недалеко лежит бездыханное тело некогда живого человека. Неужели это все происходит на самом деле?

5

– Все очень плохо. – Единственное, что изрек инспектор Розенберг во время пятнадцатиминутного осмотра тела несчастного пациента.

Фридрих только упоминал, что он повесился, а потому к тому, что предстало перед всеми в палате, был не готов никто. Даже полицейские. Пациент висел, словно мешок, на железной решетке окна, а под ним расплылась огромная лужа крови. Сначала всех это повергло в неописуемый шок. Откуда же кровь? При более детальном осмотре выяснилось, что железная застежка на ремне с такой силой впилась в шею, что, вероятно, повредила кровеносную артерию. Помимо того, что пациент мучился от удушья, он вдобавок ко всему, медленно умирал от потери крови.

«Господь всемогущий, смилуйся над нами!», – именно эту фразу изрек помощник инспектора, лицо которого в один момент сделало серо-зеленым, после чего его вывернуло в стоявшее наготове ведро с водой.

Август и сам с трудом подавил рвотный рефлекс, но все же постарался оставаться невозмутимым, – в медицинском колледже он видел много такого, отчего у обычного человека мурашки побежали бы по коже.

Инспектор Розенберг вообще не проявил никаких эмоций, лишь холодно и сосредоточено окинул взглядом комнату, после чего приступил к детальному осмотру. Но ничего удивительного найти ему не удалось: судя по всему, пациенту удалось ослабить ремни и таким образом высвободить правую руку, а затем он снял опоясывающий туловище ремень, сделал петлю (к слову сказать, весьма профессионально завязав тугой узел), после чего привязал удавку к железному пруту решетки, и продел голову в петлю. Никаких ножей или других режущих предметов также обнаружено не было. Сложно сказать, когда железная пряжка врезалась в кожу настолько, что смогла повредить артерию, но судя по вытекшей луже крови, которая уже начала высыхать, это произошло достаточно быстро.

Коронер также оставался невозмутим, и лишь угрюмо промолвив себе под нос «бедняга» приступил к осмотру. Глаза пациента закатились, язык посинел и раздулся, почти вываливаясь изо рта; шея была пунцового цвета с опоясывающими отметинами от ремня; справой стороны находилась небольшая красная полоска, откуда вытекала кровь.

Эберт Норд быстро набросал на бланке заключение, сделав специальную копию для архива «Двух башен» и еще одну для Ассоциации военных психиатров, которую необходимо будет им предоставить.

После того, как коронер покончил со своими делами, Розенберг еще раз все тщательно обследовал; со стороны он больше походил на ищейку, которая роет носом землю, вынюхивая след. Что-то записав себе в блокнот, он подошел к Августу и предложил поговорить с ним наедине. Они прошли в кабинет профессора, и только убедившись, что их никто не будет подслушивать, инспектор сказал:

– Мистер Майер, насколько вы уверены в своих санитарах? – этот вопрос буквально обескуражил Августа, но он не потерял самообладания и четко ответил:

– Я им абсолютно доверяю. Они уже не первый год работают здесь и всегда добросовестно исполняли свои обязанности.

– Хорошо, – инспектор принялся поглаживать свои усы, вперив взгляд в Августа, – мне хотелось бы поговорить с вами наведение, потому что я не хочу, чтобы этот разговор слышали ненужные уши. Я достаточно хорошо изучил место происшествия, и хочу поделиться с вами кое-какими наблюдениями. Для начала хорошие новости: это наверняка было самоубийство, а потому никому не будут предъявлены обвинения в совершении преступления. – Август облегчено вздохнул. – Но есть и плохие: я более чем уверен, что вашими санитарами была допущена преступная халатность, повлекшая за собой смерть человека. – Август удивлено вскинул брови. Вот так новость!

– Что вы имеете в виду?

– А то, дорогой ассистент, что ваши умельцы плохо скрепили один или несколько ремней, что позволило пациенту высвободиться и привести свой умысел в исполнение. Я хорошо обследовал ремни, и тут вы были абсолютно правы, – их невозможно развязать без посторонней помощи, но и ослабить их тоже практически невозможно, а уж высвободиться – тем более, на это ушло бы гораздо больше времени.

Август сглотнул. Спорить с инспектором он не мог, да и не собирался. Его выводы казались вполне разумными.

– Чем это для нас чревато?

– Вот тут мы подошли к самому интересному, – глаза инспектора немного смягчились, – хочу вам сказать, что не планирую доставлять вам и себе излишних хлопот. – Тут он понизил голос до шепота заговорщика. – Я обставлю дело так, будто это было обычное самоубийство, которое никто не смог вовремя предотвратить. Ваши санитары, несомненно, сделали все, что могли, но кто знает этих психов, что у них на уме?

Август сперва опешил, но потом сообразил, что ему предлагают сделку.

– Вы хотите, чтобы все выглядело так, как должно выглядеть?

– Рад, что вы все прекрасно понимаете, мистер Майер. Честно признаться, у меня нет желания копаться в этом дерьме, особенно во всем, что связано с сумасшедшими домами и больницами. – Он демонстративно поморщился. – Поэтому я составлю необходимый протокол, что, мол, так и так, один из пациентов с душевным расстройством покончил с собой, не в силах больше выносить психологическую травму. Вас это устроит?

– Более чем.

– Ну что ж, я рад, что мы так быстро пришли к соглашению. Зайдите ко мне на следующей неделе, я выдам вам копию протокола и все необходимые документы. – Они пожалили друг другу руки, а инспектор, подойдя к двери, обернулся и предупредил: – Думаю не нужно объяснять, что этот разговор должен оставаться строго между нами и никому не следует об этом даже упоминать?

Дождавшись одобрительного кивка, он вышел в коридор, а за ним быстро последовал Август. Завидев их, к ним подбежал коронер и обратился к Августу:

– Я закончил необходимый осмотр и проводить специальное вскрытие, не считаю нужным, но по правилам тело должно быть доставлено в морг до конца недели, если не объявятся близкие родственники или друзья, желающие заняться похоронами. Как только мы вернемся в деревню, я распоряжусь прислать к вам катафалк, а все расходы запишу на государственный счет.

– Хорошо, спасибо за вашу помощь.

– Не за что, доктор. На вас свалились такие проблемы, что и врагу не пожелаешь, но надеюсь, вы с этим как-то сможете справиться. Ну как инспектор, – обратился он к Розенбергу, – здесь мы, кажется, закончили, можно отправляться в путь?

Ступая по выложенной гравием дорожке, инспектора Бруно Розенберга одолевали смутные сомнения. Он чуял ложь за километр, даже если человек только хотел о ней подумать. Показания же этого санитара Фридриха и его коллеги Йоханна были стопроцентно честными, они не пытались увиливать или чего-то утаить. И если они не причем, то кто же помог этому малому развязать ремни? На вид он не обладал настолько крупным телосложением, чтобы суметь ослабить или разорвать их. Тогда как он смог высвободиться? Посторонних следов также обнаружить не удалось. И да, почему ему показалось, что когда он приблизился к трупу, от него повеяло легкими запахом болотной тины?

Глава 8.

1

Солнечный луч, сумевший пробиться сквозь плотную армаду грозовых туч, ласково коснулся закрытых глаз профессора, заставив его проснуться. Поезд, подобно быстрой реке, мчался вперед, и помещение купе наполнял мерный стук колес. Вот уже почти три часа доктор Фитцрой находился в пути к своей очередной цели. И хоть это предприятие было своего рода авантюрой и могло закончиться абсолютно пустой тратой времени, у него все же теплилась надежда хоть на небольшой результат.

До железнодорожного вокзала он добрался как раз вовремя, – хватило времени на то, чтобы спокойно купить в дорогу еды (поскольку в вагоне-ресторане все стоило очень дорого) и устроиться в купе. Вместе с ним ехал крупный мужчина, который все время поглядывал на золотые карманные часы, и нервно постукивал пальцами то по коленке, то по окну. На нем был отличный черный костюм, а пиджак обтягивал внушительное брюшко. На голове у него сияла приличных размеров лысина, с небольшим хохолком в районе макушки. Крупное лицо было чем-то недовольно, а черные глазки постоянно бегали по кругу, выражая всем своим видом фразу: «а может ли эта колымага ехать быстрее». Профессор бегло окинул его взглядом и предположил, что он либо крупный начальник какой-то компании, либо правительственный чиновник, и лучше не надоедать ему пустыми разговорами.

Вторым спутником профессора была дама лет тридцати, в строгом черном платье, и такого же цвета вуалью и шляпкой. От бессонных ночей и слез ее карие глаза стали красными, а сама она постоянно вытирала их белым кружевным платком. Профессор искренне поинтересовался, что у неё случилось, и как оказалось, она ехала на похороны своего мужа, который погиб на юго-западном фронте примерно за несколько месяцев до официального окончания войны. Теперь вдова должна была прибыть в какой-то приграничный город, чтобы эксгумировать останки ее бедного мужа и захоронить в родном городе.

От этой истории у доктора защемило сердце, а на глазах чуть не навернулись слезы, и с огромным усилием он сохранил невозмутимый вид, хотя внутри бушевал ураган. Прошел уже год, как умерла Грета, а он так и не смирился с ее утратой, и тоска по ней накатывала на него почти каждый день, и особенно сильно ощущалась в праздничные дни, когда он сидел совершенно один за столом в их гостиной.

Профессор выразил вдове свои самые глубокие соболезнования, невольно поделившись и своей историей. Боль утраты на какое-то мгновенье объединила их, и они уже не участвовали себя настолько одинокими. Все-таки всегда легче разделить беду с другими, чем вечно держать ее в себе. Вдову звали Агнетой, и у нее было двое маленьких сыновей, которых она оставила со своей матерью в Фэллоде, прежде чем начать свое отважное путешествие.

За все время их разговора, чиновник не проронил ни слова и вообще делал вид, что он сидит здесь один. «Какой бессердечный тип, – подумал, профессор, – мог хотя бы ради приличия выразить соболезнования!».

После этого короткого знакомства со своими спутниками, поезд начал готовиться к отправке, но внезапно в салоне вагона возникла какая-то возня. Тут же из купе вылезли головы пассажиров, привлеченные шумом. Профессор тоже поддался искушению любопытства и выглянул из-за двери. Однако со своей позиции он не смог толком ничего разобрать: где-то в конце вагона кондуктор бурно ругался с каким-то пассажиром. Из обрывков фраз можно было понять, что у него не было билета, но ему срочно нужно было попасть на поезд и доехать до какого-то города, потому что он безумно куда-то там опаздывает.

Скандал улегся минут за пятнадцать, и скрепя сердцем, кондуктор согласился пустить его в свою комнату в начале вагона, естественно взяв при этом плату вдвое больше, чем стоимость самого билета. Но пассажира, похоже, это вполне устраивало, уж очень сильно тот хотел попасть на поезд. Профессор лишь покачал головой, и, зайдя внутрь, коротко пересказал Агнете суть происшествия.

Преодолев это неожиданное препятствие, кондуктор еще раз проверил у всех пассажиров билеты, после чего поезд, наконец-то, тронулся. Сначала в купе воцарилось гнетущие молчание, а потому профессор сам решил начать разговор, задавая стандартные вопросы типа «Откуда вы и где работаете?», ну и все в таком духе. Чиновник лишь коротко бросил, что его зовут Пауль и едет он в город Портмунд по делам, после чего уставился в окно, не желая дальше поддерживать разговор.

Профессор принялся непринужденно болтать с Агнетой, но через какое-то время извинился и вышел по малой нужде в туалет в конец вагона, а когда вернулся, обнаружил, что вдова, прислонив голову к стенке, тихо посапывает. Пауль приложил указательный палец к губам, показав профессору, чтобы он не шумел, на что доктор лишь одобрительно кивнул и, развалившись на мягком диване, тоже решил вздремнуть.

И вот теперь, после такого короткого сна, он обнаружил, что Пауль куда-то пропал, а вдова все также мирно спит. Бедняжка, видно утомилась со всеми этими переживаниями, и немного расслабившись, провалилась в сон.

Профессор почувствовал урчание в районе желудка, и вспомнил, что время уже перевалило за десять часов, а он так и не позавтракал. Развернув как можно тише бумажный пакет, он выудил оттуда нарезанный ломтиками сыр, ветчину и хлеб. Утолив голод, он уставился в окно, где проплывали зеленые луга, не тронутые плугом, холмы, на которых послились отары овец, чуть дальше начинался лес, а почти вдоль железнодорожных путей находились домики фермеров, которые содержали здесь хозяйство. Но красоту представшей картинки омрачали огромные тени, которые отбрасывали низко висящие тучи. Несомненно, что скоро разразится настоящая буря, а в последнее время они были не редкостью: со стороны Изумрудного моря приходил один циклон за другим, причиняя значительный ущерб молодым побегам нового урожая. Если так будет продолжаться и дальше, то вполне может начаться голод, ведь после недавно закончившийся войны вряд ли кто-то одолжит проигравшему государству лишние запасы муки и бобов.

Профессор внутренне поморщился от того, насколько бессмысленной была война, развязанная Ринийской империей! Все началось с того, что молодой император Густав II, старший сын почившего императора Густава I, решил предпринять своеобразный «освободительный поход» на земли Реготской республики. Мотивация для солдат была очень проста: необходимо было вернуть территории, которые принадлежали империи более ста лет назад, и которые они потеряли, когда началось народное восстание реготцев, не пожелавших жить под пятой деспотичных монархов. Их мотивы были более чем понятны: империя только брала ресурсы с земель Регота, но ничего не отдавала взамен. В результате высоких налогов и деструктивной политики правительства, больше половины жителей стали бедняками, а после подобрался и голод. Не желая больше терпеть подобное обращение, жители территории, которая позже станет известна как Первая республика Регот, подняли восстание, поддержанное мелкими дворянством и двумя соседними государствами, – Республикой Бриям и Республикой Барас, – которые уже давно мечтали потеснить гегемонию Ринийской империи. Имперским войскам не удалось быстро подавить мятеж: в то время ринийцы вели долгосрочную войну с Пайпом за цепочку портовых городов вдоль реки Йон, по который большегрузные суда могли выходить в Изумрудное море, а оттуда вести торговлю с островными государствами в океане Туманов. В целом, повстанцы выбрали удобное время для мятежа, и смогли быстро захватить основные крупные города. Но апогеем всей войны стала капитуляции генерала Бормана и его десятитысячной армии в городе Пельт, который впоследствии станет последним крупным населенным пунктом до границы с Ринийской империей.

Затянувшаяся война с Пайпом и неспособность подавить восстание привели к кризису правительства императора Густава II, в результате чего группа дворцовых заговорщиков устроила так называемый «однодневный переворот», объявив императора изменником интересов империи и предав его публичной казни через гильотину, после чего на трон взошел Арнольд I, двоюродный брат Густава. Новый император быстро прекратил все начатые его предшественником войны, отдав портовые города Пайпу, а после признал независимость новой Реготской республики. И хотя потеря портов и территорий с ресурсами вызвала затяжной экономический кризис в империи, Арнольд здраво рассудил, что легче вести честную торговлю с другими государствами, как с партнерами, чем отправлять на убой тысячи молодых и работоспособных мужчин. Его политика, в конечно итоге, привела к рассвету империи, который впоследствии назовут «экономическим чудом».

После смерти Арнольда, трон занял его единственный сын Альберт, и это событие ознаменовало собой конец тихой и спокойной жизни. Первая война при новом императоре стала для него поражением: Пайпу удалось отстоять золотые шахты в Северных горах и захватить часть приграничной территории империи, но уже через пятнадцать лет, значительно переоснастив и подготовив армию, Альберт не только восстановил прежние границы и вернул золотые шахты, но и сумел захватить те самые портовые города. Пайп смирился с этой потерей и быстро подписал перемирие, взяв при этом обещание с императора больше не заявлять своих прав на их территорию. Гарантами этому договору выступили несколько стран, включая и Реготскую республику, и после этого можно было считать, что войне положен конец. Благодаря золоту и торговле через портовые города, Ринийская империя стала первым государством на материке, где началась так называемая «промышленная революция». Изобретение электричества, паровых котлов, автомобилей, развитие металлургии и создание новых фабрик с автоматическими станками, способствовали еще одному «рассвету» для империи. Имперская армия возросла до трех миллионов человек и была оснащена новыми автоматическими винтовками, пулеметами, бронемашинами, танками и даже несколькими легкими самолетами-разведчиками. Альберт не собирался использовать это для новой войны, и все нововведения проводил лишь для защиты уже существующих границ, однако его позицию не разделял старший сын. Альберт II лишь делал вид, что поддерживает отца, а сам в тайне ждал момента, когда власть перейдет в его руки. И ждать ему пришлось недолго: старый император скончался в возрасте семидесяти пяти лет от обширного инфаркта, и вот тогда настало время его сына.