Текст книги "Башни человеческих душ (СИ)"

Автор книги: Валерий Сук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Профессор откинулся на спинку кресла в своем кабинете с чашкой горячего чая, и медленно потягивал его, разглядывая книжную полку. Скольким пациентам он помог, а сколько осталось за гранью здравого смысла? Никто и никогда не сможет сказать, почему человек сходит с ума. Долго разыскивая ответ на этот вопрос, доктор Фитцрой пришел к выводу, что все зависит от такого понятия, как «стрессоустойчивость». Просто одни люди находят в себе силы преодолевать жизненные трудности, а другие – нет. Кто-то сдается, а кто-то продолжает борьбу. Порой самые незначительные вещи могут привести к помешательству и появлению «навязчивых мыслей»: человек ежедневно думает о причине своего стресса и не найдя выхода из ситуации, превращает ее в основу своей жизни. Мол, все пропало, жить больше не зачем. И если ему вовремя не помочь, то до помешательства просто рукой подать. Люди не понимают, что в любой ситуации необходимо сохранять ясность мышления и смотреть на все с позитивной точки зрения. Многие отмахиваются от психиатрии, мол, все это слишком не серьезно, по сравнению с хирургическими операциями или лечением других серьезных заболеваний, однако латать душевные раны порой гораздо сложнее, а иногда они и вовсе остаются открытыми.

За этими размышлениями профессор и не заметил, как провалился в сон.

Он находился в своей лечебнице, стоя перед палатой пациента, который покончил жизнь самоубийством. Из окна в конце коридора струился неестественный солнечный свет, словно кто-то исказил его через призму. Профессор открыл дверь и с ужасом обнаружил на койке погибшего пациента. Он был одет в серый военный мундир, а шея закрыта черным платком. Лицо его было бледным и каким-то печальным. Он отстраненно смотрел куда-то в сторону, пока не заметил доктора и не обратился к нему:

– Почему вы меня не спасли? – Его тон звучал весьма вяло и больше был похож не на обвинение, а на мольбу. – Они достали меня, пришли прямо сюда, в палату! Я отбивался, как мог, но им удалось развязать ремни и сплести мне удавку.

Опешивший профессор только и сумел произнести:

– Кто это был? Что они с вами сделали?

– Я пытался их предупредить, я пытался.…Этот запах в воздухе, я чувствую его до сих пор. Боже, как мерзко пахнет. И эта грязь на моих руках, ее уже ничем не отмыть.

– Подождите минуточку. Что с вами произошло? Какой запах?

Внезапно раздались звонкие удары колокола, которые с каждым мгновением становились все сильнее и сильнее. Пациент исчез, а помещение больницы принялось рушиться на глазах. В следующее мгновенье профессор оказался на пустыре, где желтая земля была вздыблена рваными корками. Вдалеке виднелся пригорок, где нашло приют одинокое высохшее деревце, которое содрогалось от ветра.

Профессор направился в сторону холма, однако, чувствовал себя так, словно его ноги увязли в чем-то плотном. Спустя мгновение он уже стоял возле деревца, у которого сидел человек в смокинге с котелком на голове и черной тростью в руках. Доктор почти сразу узнал полковника Винзеля, чей образ терзал его так давно. Он развернулся и попытался броситься со всех ног назад, но обнаружил, что буквально прирос к земле. Тем временем полковник медленно встал, отряхнул полы пиджака и уставился своим перешитым накрест шрамами лицом прямо на Карла Фитцроя.

– О, мой любезный друг, боюсь ваше время быстро подходит к концу и слать вам предупреждения, словно почтовых голубей, не имеет никакого смысла. Вы все продолжаете барахтаться в болоте, вместо того, чтобы протянуть руку, схватиться за тростинку и выбраться на берег. Сначала по глупости потеряли одного пациента, теперь играете в игры с другими. А ведь эти ребята могут рассказать вам кое-что весьма интересное. А один из них и вовсе выдает себя за того, кем не является.

Профессор стоял точно громом пораженный, не в силах выговорить хотя бы слово. Нет, это уж точно мало похоже на сон. Почему этот призрак подсознания так хорошо владеет ситуацией, да еще и дает ему какие-то советы?

– Кто ты такой? Или что ты такое?

Отто Винзель был весьма удивлен тем, что доктор подал голос. Он ухмыльнулся, если человек без лица на такое способен, и совершенно спокойно ответил:

– Я – ничто. Всего лишь порождение твоего сознания, которое создал ты сам. Тогда, много лет назад во время операции по зашиванию лица полковнику. Ты сам породил меня, и только ты сам можешь от меня избавиться.

– Я не понимаю…

– Ничего, когда-нибудь придется понять. Как я уже говорил, времени осталось ничтожно мало, часы тикают, песок жизни утекает сквозь пальцы. Люди приходят в этот мир, и люди уходят. Загадку нужно успеть разгадать до того, как главный игрок выйдет из тени и нанесет удар.

Призрак Отто Винзеля снял шляпу и поклонился, после чего сильно стукнул о землю тростью.

Доктора выкинуло из сна, словно он ехал на поезде с огромной скоростью, а потом резко затормозил. Он сидел в своем любимом кожаном кресле; на столе стояла чашка с недопитым чаем. Пробивавшиеся сквозь окно солнечные лучи причудливо играли на прозрачном стекле.

Ему снова приснился кошмар. В последнее время профессору стало казаться, что Отто Винзель более чем реален. По какой-то причине он посилился в его голове и стал вторгаться в его сны. И хоть этот призрак был и фантомным, страх, который он вызывал, был более чем осязаем и не мог быть следствием обычного кошмара. Да и о чем все время он его предупреждает? И откуда может знать, что надо делать?

Профессор потер лицо руками, несколько раз вдохнул и выдохнул. Сегодня он поскорее хотел отправиться в лечебницу и продолжить начатый вчера успех. В нем зрела надежда, что этот путь приведет его к нужному результату.

2

Добравшись до клиники, профессор принялся за работу, отбросив все остальные дела. После традиционного утреннего обхода и завтрака, он вместе с Августом сопроводил пациентов в комнату отдыха, чтобы реализовать намеченные планы. Молчун уселся за столиком у окна с радиоприемником, и, вооружившись заветным паяльником, принялся спаивать проводки, что-то разбирать, крутить и все в таком духе. Профессор совершенно ничего не понимал в технике и электронике, а потому не мог судить, насколько правильны действия его пациента, однако от этого приемника все равно не было никакого толку, и если его сломают, то жалеть никто не будет. К молчуну он приставил Готфрида и наказал внимательно следить за всеми его действиями. Если он попытается причинить себе вред, то тут же необходимо отобрать у него инструмент.

Тем временем Август помогал сержанту с починкой стола для тенниса. С ним пришлось изрядно повозиться, но через пару часов его удалось привести в относительное рабочее состояние. Старые ракетки были грязными и порядком облезлыми, но играть ими было можно. Профессор от роли напарника отказался, сославшись на больные суставы, и первым противником сержанта стал Август, который с удовольствием принял его предложение. Проиграв ему четыре партии и одержав победу только в одной, молодой доктор решил взять перерыв и уступить свое место санитару Вильгельму, который с живым интересом наблюдал за игрой. Однако и ему не удалось одержать над ним верх: санитар выиграл всего лишь две партии из шести, после чего признал свое поражение.

Пока теннисный мячик скакал с одного поля стола на другое, профессор обдумывал недавний кошмар и слова полковника Винзеля, стараясь найти этому разумное объяснение. Вполне возможно, что во сне его разум пытается проанализировать сложившуюся ситуацию и собрать воедино все факты, чтобы подсказать ему, что нужно делать. А чтобы эта информация уж точно запомнилась и осталась в голове после пробуждения, необходимо вызвать кошмар, который оказывает на психическое состояние человека более сильное влияние, чем обычный сон.

Поток его мыслей прервал внезапный звук, который раздался со стороны стола, где сидел молчун. После череды кряхтящих звуков послышался хриплый, но весьма различимый голос ведущего дневных новостей, транслирующийся из студии в Фэллоде. Он рассказывал о кризисе в аграрном секторе, высоком уровне инфляции, несогласных мятежниках, которые остались верными императору, о самом императоре, укрывшимся на одном из нейтральных островов, и о прогнозе погоде на ближайшую неделю.

Однако, не успев дослушать сводку, радио снова принялось хрипеть. Сержант вновь заткнул уши и сел рядом со столом.

– Я же просил не включать эту адскую машину, когда я здесь нахожусь. Какой противный скрежет! Это просто невыносимо!

Санитар оперативно дернул рычажок переключателя, и все звуки тут же пропали. Профессор быстро подбежал к сержанту и помог ему подняться. Август стоял рядом, держа в кармане халата шприц с транквилизатором наготове.

Усадив его на диван, доктор Фитцрой постарался успокоить пациента:

– Не переживайте, все хорошо. Вот так. Обещаю, что больше вы не будете слушать радио, раз оно вам так противно.

– Не само радио, док, – перебил его сержант, – а этот противный скрежет, которое оно издает, когда неисправно. Очень похоже на тот самый звук, который возникает, когда я пытаюсь вспомнить. Голова начинает просто раскалывать на части!

Профессор тут же попросил Августа принести таблетку болеутоляющего, после чего спросил:

– Вам удалось что-нибудь вспомнить сегодня? Порой возвращение к обычным занятиям помогает вызвать воспоминание, которое приводит к цепочке других. Вы, похоже, неплохо владеет ракеткой. Может быть, участвовали в каком-нибудь соревновании?

Сержант отрицательно покачал головой:

– Нет, я просто любитель. В момент игры перед глазами возник смутный образ одноэтажного дома и заднего двора, где мальчишки играли в настольный теннис. Знаете, что-то в этом было родное. Словно…

– Словно воспоминания из детства.

– Точно. Однако я не могу сказать, был ли этой мой дом или друга, но место точно было для меня хорошо знакомым.

– Прекрасно! В нашем лечении намечается небольшой прогресс по восстановлению долгосрочной памяти. Возможно, вы также играли в теннис во время службы? Постарайтесь припомнить, не устраивали ли вы соревнования с сослуживцами?

Сержант на секунду задумался, а потом его лицо неожиданно просветлело.

– Точно. Я вспомнил, что в одной из казарм как раз располагался стол, где мы играли в свободное время, но это было гораздо раньше, еще до войны. Скорее всего, тогда я проходил срочную службу.

– Ничего страшного. Любое воспоминание для нас сейчас играет положительную роль. Повторив несколько раз привычное действие, вы пробудили в своей голове образы, связанные с ним. Я вас очень прошу, – профессор пристально посмотрел на сержанта, – продолжайте заниматься чем угодно, лишь бы только ваш мозг наконец-то начал восстанавливать поврежденные ячейки памяти. Если хотите, можете прочитать книгу или газету, сыграть в карты, нарды, или другую игру. Если появиться желания выйти подышать свежим воздухом – мы с Августом к вашим услугам, только скажите. Чем быстрее мы поймем, что с вами произошло, тем скорее сможем начать комплексное лечение полученной вами травмы.

– Спасибо, док. Честно признаться, не ожидал, что вы проявите столь большое участие к судьбе своих пациентов. – Он с усмешкой окинул взглядом помещение лечебницы. – Вы же сами знаете, что говорит народ о подобных заведениях. Репутация у них, мягко сказать, не самая лучшая, а люди, заточенные здесь – точно заключенные, только у большинства в этой тюрьме пожизненной срок. – Профессор вернул ему улыбку.

– Я всю жизнь старался сделать все возможное, чтобы разрушить подобный стереотип. Ну да ладно. Как вы себя чувствуете? Отдохнете или найдете себе другое занятие?

– О нет, пожалуй, я предпочту немного подремать перед обедом. Знаете, никогда бы не подумал, что подобная игра может помочь в лечении.

– Каждый день мы открываем для себя что-то новое. Сколько живешь, столько и учишься, а иногда понимаешь, что вчера знал гораздо меньше, чем сегодня. Такова природа жизни.

– Не могу не согласиться. Ну что ж. Один из ваших санитаров проводит меня? После обеда я бы хотел снова вернуться сюда и продолжить играть. Мне позволено?

– Конечно. На подобные занятия у нас ограничений нет.

– Чудно. Тогда до вечера, док.

Вильгельм взял сержанта под руку и вывел из комнаты. Не теряя времени даром, профессор решил узнать, как дела у молчуна.

Третий пациент практически не обратил никакого внимания на то, что доставил своими действиями неудобство и сосредоточенно копался в радиоприемнике. Доктор попытался привлечь его внимание:

– Что у вас? Как продвигаются дела?

Пациент бросил на него косой неприветливый взгляд, который словно говорил, что лучше оставить его в покое. Он взял карандаш и набросал на листке слова: «Это устройство достаточно сложно восстановить, но я справлюсь, если мне не будут мешать».

В этих словах содержался весьма не прикрытий намек, но профессор не обратил на него внимание:

– А как с вашей памятью? Удалось ли что-нибудь вспомнить? Судя по всему, вы неплохо разбираетесь в технике. Возможно, это как-то связано с вашей профессией или должностью, которую вы занимали в армии? – На секунду доктору показалось, что молчун дернулся, словно эти слова задели его за живое. Доктор не отступал: – Помните цифры, которые вы написали мне в начале нашего знакомства? Мне удалось кое-что узнать. Это код. Последовательность Филини, если быть точным. Используется в крайних случаях, если войскам угрожает смертельная опасность. Своего рода отчаянная мольба о помощи. И судя по всему, именно вы его использовали в тот день, когда случилось то, почему вы оказались здесь. А названия «Вульфрик» или «Вульвик» вам что-нибудь говорят? Может быть, избавите нас от поиска ответа и дадите его сами?

Но мимолетная вспышка в глазах пациента пропала так же быстро, как и появилась. Он снова принялся писать на листке. Спустя пару минут профессор прочитал: «Нет, я понятия не имею, о чем вы толкуете. Эти цифры просто крутились у меня в голове, и до этого момента я также не знал, что они означают, равно, как и не понимаю, что означают сказанные вами названия. Возможно, вы правы и я действительно был как-то связан с техникой, поскольку прекрасно понимаю, что и как нужно делать. Однако эти знания продиктованы не памятью, а опытом. Руки просто знают, что нужно делать».

Профессор повертел листок в руках, после чего поднял взгляд на молчуна. Встретившись с ним глазами, Карл Фитцрой словно говорил: «Я знаю, что ты что-то скрываешь и выдаешь себя за психа, но можешь рассказать, что произошло на самом деле». Но сказал он другое:

– Ну что ж. Раз так, то не буду больше вас отвлекать от работы. Если вы все же что-нибудь вспомните, прошу вас сразу сообщить мне или Августу. Помните – мы не ваши враги, а друзья. И скрывать от нас информацию совершенно не нужно. Это же в ваших интересах. Назначить адекватное лечение, не зная сути проблемы – практически невозможно. И чем быстрее вы дадите нам свечу, тем скорее развеется мрак всей этой истории.

Молчун не обратил на эти слова никакого внимание, и в протянутой скудеющей записке была лишь просьба: «Если вы смогли бы отыскать для меня наушники, я был бы очень признателен. Чтобы не раздражать посторонними шумами того парня. Раз нам волею судьбы пришлось делить одну комнату».

– Хорошо, попробую что-нибудь найти.

Молчун кивнул и вернулся к своему занятию. Профессор попросил Готфрида внимательно присматривать за пациентом, а сам подошел к Августу и шепнул ему на ухо:

– В мой кабинет. Нужно поговорить.

Когда у каждого оказалось в руке по чашке ароматного кофе, а дверь была плотно закрыта, профессор наконец-то смог поделиться своими мыслями с учеником:

– Я считаю, что третий пациент нас нагло обманывает.

Август был искренне удивлен:

– Вы так думаете? Мне все же кажется, что у него наблюдаются некоторые отклонения. В частности, его афазия. Она вполне может быть вызвана сильным стрессом.

– Безусловно. Я думаю, что и он об этом знает. Просто сейчас ему наиболее удобно играть эту роль. К нему никто не сможет предъявить никаких претензий и в то же время он остается в относительной безопасности. Кто станет искать его в подобной глуши? – Профессор отхлебнул кофе из чашки, наслаждаясь напитком, который создавал своеобразный уют.

– Но зачем ему это? Неужели он как-то замешан в этой истории?

– Я думаю, что не только замешан, но и знает, что на самом деле произошло. Понимаешь в чем дело, это чувство приходит с опытом, когда можешь отличить настоящего психически больного человека, от того, кто им притворяется.

– А как же признаки посттравматического синдрома?

– Я тебя умоляю. Данный синдром может проявляться и у абсолютно здоровых людей, переживших стресс. Несомненно, хотя бы то, что с ним произошло, да и само помещение в сумасшедший дом, наложит свой отпечаток на кого угодно. Вот тебе и признаки стрессового расстройства.

– Но зачем этот театр? Не проще ли все рассказать?

– Видно для него – не проще. Вся эта история дурно пахнет, а он знает, что запах приведет именно к нему. Поэтому он будет притворяться до тех пор, пока мы не выложим ему все факты, от которых он не сможет отвертеться. – Он посмотрел на Августа, поставив пустую чашку на блюдце. – Именно поэтому твоя миссия настолько важна. Ты должен как можно лучше разузнать все, что только возможно о пропавшей роте. Это нужно не только для них, но и для нас тоже. Пойми, чиновникам в больших кабинетах необходим хоть какой-то результат, а после случившегося нас и вовсе могут закрыть. Но если мы расколем этот орешек, только представь, какой нас ждет успех. А если возобновят финансирование, мы сможем вернуться к широкой практике, будет целое поле для исследований, новых статей, монографий, научных работ. Я делаю это не ради себя, Август. – Профессор запнулся, справляясь с нахлынувшими на него чувствами. – А ради тебя. Твоего будущего. Ты единственный, кто согласился стать моим учеником и последователем моих идей. А для меня это много что значит. Мои дети от меня далеко, да и занимаются они совершенно не тем, чем хотелось бы мне. Но ты, ты, Август – мое будущее, мое продолжение. И когда я почину, то ты станешь новым хозяином «Двух башен». Но это наследство не должно быть для тебя бременем. Я хочу, чтобы оно стало возможностью и помогло тебе вывести нашу методику лечения на международный уровень. Это моя мечта. И я очень хочу, чтобы она исполнилась.

Тронутый до глубины души его словами, Август только и смог промолвить:

– Можете мне поверить, я сделаю для этого все, что только возможно.

3

Несмотря на все чаяния профессора, достигнуть за неделю большего прогресса не удалось. С четверга погода испортилась, начав неделю затяжных дождей и сверкающих молний. Ветер с моря принес с собой похолодание, так что и не скажешь, что всего через несколько дней наступит лето. Проблемам духовным уступили проблемы более насущные. В пустующем женском корпусе начала сильно течь крыша, развилась сырость, грибок, а с ними и крысы. Мистер Борман не успевал менять ведра и протирать мокрый пол. Профессор и Август при поддержке санитаров старались залатать крышу, однако их усилия были тщетными: им определенно был нужен кровельщик, хорошо знающий свое дело. Хозяйство доктора Фитцроя буквально разваливалось на глазах. Пришедший упадок значительно ударил по моральному духу не только профессора, но и всего персонала, что сказалось на общей атмосфере больницы. Кухарка Долорес, казалось, была единственной, кто сохранял нотки оптимизма. Каждый день она старалась украсить свои блюда разнообразными улыбающимися рожицами, солнышками, сердечками и тому подобным. Профессор, конечно, ценил ее старания, однако на его настроение они практически никак не повлияли. Пока его радовали только две вещи: законченная диссертация Августа и маленький успех с пациентами.

До конца недели сержант упражнялся с санитарами в настольном теннисе, но это занятие больше не пробуждало в нем никаких новых воспоминаний. Радист, как они теперь называли молчуна, все копался в своем радио, абстрагировавшись от унылой обстановки за окном. В лавке старьевщика профессор разыскал для него наушники, за что тот выразил лишь скупую благодарность. Доктор Фитцрой сильно боялся на него давить. Если пациент почувствует угрозу, он лишь больше углубиться в себя и тогда никакой информации из него клещами не вытащишь. Вместо этого профессор занял вежливо-дружелюбную позицию и задавал весьма посредственные вопросы, стараясь подойти к решению этой проблемы как можно осторожней.

В воскресенье для них с Августом предстояло еще одно нелегкое испытание: похороны убившего себя пациента. Поскольку в течение недели никто из родственников не объявился, чтобы забрать тело, его решено было захоронить на деревенском кладбище за государственный счет. Это означало простой деревянный гроб, крест и жестяную табличку с выбитыми инициалами и годами жизни.

За день до этого профессор наведался в приходскую церковь при кладбище, которой заведовал священник, бывший монах ордена Святого Франческо, отец Аддлер. Это был подтянутый мужчина шестидесяти пяти лет с добрым, простодушным лицом. Невыразительные серые глаза, лысина с ободком седых волос и скромная теплая улыбка, – вот из чего состоял отец Аддлер. Подчеркивая свое монашеское прошлое, он носил коричневую тунику с черным ремнем, простой деревянный крест на шее, а в руках неизменный атрибут – священное писание в тисненой кожаной обложке.

Именно таким он предстал перед профессор первый раз, когда ему пришлось проститься с Гретой. Отец Аддлер провел отличную мессу, подобрав правильные слова о человеке, которого никогда не знал, а после смог утешить и Карла Фитцроя, который не находил себе места от постигшей его трагедии. С тех пор они стали своего рода друзьями. Профессор иногда навещал Аддлера, делился с ним своими страхами и тревогами, а тот всегда успокаивал его и призывал чаще молиться Богу, с чьей помощью можно разрешить любую проблему.

В пасмурное субботнее утро профессор направил автомобиль по дороге к церкви, которая располагалась на холме за пределами деревни. Первоначально там находилась небольшая часовенка, где отпевали погибших шахтеров, которая благодаря пожертвованиям местных жителей, переросла пусть и в скромную, но ухоженную и комфортную церковь, с колокольней, витражами из цветного стекла, иконами и даже расписным потолком, изображающими сцены из жизни пророка Илии. Вокруг нее располагались пастбища с одиноко стоявшими деревьями, а главную дорогу пересекал приток реки Эрл – через него был переброшен символический каменный мост. Атмосфера здесь была наполнена каким-то невообразимым покоем, словно сам Господь благословил это место.

Профессор оставил автомобиль на подъездной дорожке, поднял ворот пальто и поспешил укрыться в теплом помещении церкви. Внутри, как он и ожидал, практически никого не было. Несколько женщин в белых платках читали какой-то псалом, стоя перед иконой святого, чей лик освещало несколько зажженных свечей; мальчик-служка протирал пол и первым заметил профессора, на секунду прервав свое занятие. Доктор обратился к нему первым:

– Можешь позвать отца Аддлера? Мне нужно с ним поговорить.

Служка кивнул и помчался со всех ног к ризнице, находившийся сбоку от алтаря. Через несколько минут показал лысеющая голова отца Аддлера, который прищурил глаза, стараясь рассмотреть пришедшего гостя.

– Карл, неужели это ты? – Сказал он, протягивая профессору руку. Его голос, казалось, мог успокоить и разъяренного льва.

– Дорогой мой Аддлер, конечно, это я. Рад тебя видеть.

– Пожалуйста, проходи ко мне в ризницу. Я распоряжусь, чтобы нам подали горячего чаю. В такую погоду он и хорошая беседа – лучшее средство для восстановления душевного уюта.

– Не могу с тобой не согласиться. Идем.

Расположившись с чашкой чая в руке, профессор немного отогрел замерзшие пальцы. Ризница отца Аддлера представляла собой достаточно просторную комнату, где царил некий аскетизм: старый отполированный стол, несколько стульев, диван у окна, настенные часы, книжный шкаф со стеклянными створками, и несколько цветов в горшках на подоконнике. Позади стола на стене висело распятие. Стены были укутаны в обои цвета кофе с молоком, которые резко контрастировали с темной плиткой на полу.

Отец Аддлер любезно предложил профессору стул, а сам сел за стол, сложив на нем руки.

– Итак, Карл, что привело тебя ко мне?

Доктор немного помолчал, собираясь с мыслями, после чего ответил:

– Ты наверняка слышал о событии, которое произошло в моей лечебнице?

– Безусловно. Ужасная трагедия. Я прочитал о ней в утренней газете, а после кое-какие слухи дошли и от прихожан.

– Да, понимаешь ли, дело в том, что произошло самоубийство, а я знаю, как церковь относится к подобным вещам.

Отец Аддлер кивнул:

– Самоубийц хоронят за пределами кладбища в неосвященной земле.

– Именно об этом я и хотел бы поговорить. Знаешь, ведь я в чем-то чувствую вину перед этим человеком. Он находился под моей опекой, и я за него отвечал. Но ввиду сложившихся обстоятельств, я не смог полностью контролировать ситуацию. – Профессор отпил чая, чтобы смочить горло. У него был приятный и насыщенный вкус бергамота. – И то, что произошло тяжким бременем легко на мои плечи, а потому я хотел бы оказать этому несчастному последнюю услугу и похоронить в соответствии с принятой церковной панихидой, дабы не лишать его царствия божьего.

Отец Аддлер вскинул брови и потер подбородок:

– Ты просишь меня нарушить устав церкви ради одного человека? Ты же знаешь мою принципиальность в подобных вопросах. Эти законы были написаны не мной и не мне их отменять. Мы можем только молиться, чтобы Господь простил этого человека и смиловался над его несчастной душой.

Профессор парировал:

– Я все это знаю. Но дело в том, что мой пациент был глубоко болен. И его болезнь вызвана именно расстройством души. Не уверен, что он понимал или отдавал себе отчет в том, что делает. Воспаленный ум может захватить сознание человека и заставить его выполнить то, чего он сам не хочет. Я считаю, что для таких людей должно быть некое исключение. Здесь стоит рассматривать не самоубийство, а несчастный случай, повлекший за собой смерть человека.

Отец Аддлер откинулся на спинку кресла и замолчал. В течение минуты он медленно потирал то лоб, то подбородок. Профессор же сидел с совершенно бесстрашным лицом, готовый в своих доводах идти до конца. Наконец, последовал ответ:

– Твои слова заставили меня задуматься. Действительно, в этой ситуации не учитываются обстоятельства, которые повлекли за собой самоубийство. Если этот человек, как ты говоришь, был болен душевно, да еще и не отдавал себе отчет в своих действиях, то его смерть можно рассматривать как следствие тяжелой болезни. Но это только в том случае, если это было действительно так. Надеюсь, ты не хочешь ввести меня в заблуждение, Карл? В этом случае грех совершим мы оба.

– Уверяю тебя, Аддлер, все так и было. То, что этот человек был болен, можешь даже не сомневаться. Поверь, как врачу, который работает с подобными людьми уже более полувека.

Отец Аддлер допил чай, налили из чайника себе еще чашку, и предложил профессору, но тот отказался.

– Что ж, раз все так и было, то только из уважения к нашей дружбе и твоему врачебному стажу, я проведу церемонию погребения, как положено. Правда придется дать распоряжение вырыть новую могилу, поскольку планы несколько изменились. Ну, это уже мелочи.

– Во сколько начнется служба?

– Думаю, что часов в десять, после утреннего богослужения. Я был бы рад, если бы ты пришел пораньше, послушал проповедь и исповедался. Ведь я не видел тебя здесь уже очень давно.

– Конечно, я приложу все усилия, чтобы прийти вовремя.

3

Распрощавшись с отцом Аддлером, профессор вышел за порог церкви и почувствовал, как у него с души словно свалился камень. Посчитав, что исполнил свой долг перед умершим, он в более приподнятом настроении направил автомобиль в сторону клиники. Проверив, как идут дела у пациентов и, оповестив свой немногочисленный штат о завтрашней службе, доктор углубился в бумаги, аккуратно выводя истории болезни пациентов, применяемые им методы лечения и лекарства, а также записал крохотный прогресс, которого ему удалось достичь. У Августа сегодня был выходной, за окном моросил дождь, а тусклый свет настольной лампы нагонял меланхолию. От утреннего прилива сил не осталось и следа, и профессор снова углубился в мрачные мысли о завтрашних похоронах, будущем лечебницы, судьбе пациентов и так далее. Порой ему казалось, что в один прекрасный момент кто-то выбил все нити из его руки, и жизнь пошла под откос. Думая об этом, он улыбнулся, заметив, что анализирует самого себя с позиции психиатра. В его голове тут же возникали возможные ответы на его вопросы, которые лишь на мгновение восстанавливали душевное равновесие. А вообще хорош доктор. Вызвался лечить расстройства души, а сам прибывает в унынии. Может, стоило продолжать практику хирурга и не забивать себе голову сложными проблемами человеческого сознания? Но был ли это путь, уготованный ему судьбой?

В воскресенье утром профессор, как и обещал, прибыл на утреннюю службу, чем заслужил одобрительный взгляд отца Аддлера. Вчера вечером он заехал к Августу и попросил его приехать на похороны пациента. Он и другой персонал больницы должны были прибыть к десяти часам, а пока доктор смог побыть наедине со своими мыслями и с Богом. Сквозь широкие окна церкви пробивался пасмурный свет, пронзая ряд стройных восковых свечей, пламя которых дрожало на легком ветру. С утра собралось достаточно много народу: в основном женщины с детьми и мужчины преклонного возраста. Одни внимательно слушали проповедь отца Аддлера, другие о чем-то молились у многочисленных икон, прося помощи у высших сил.

Доктор Фитцрой и сам прочитал несколько молитв и помолился за упокой души его почившей жены, а также всех друзей, родственников и знакомых, которых смог вспомнить.

После окончания службы, толпа высыпала из церкви, укрывшись за плащами и зонтами от моросившего дождя, который делал это воскресное утро особенно грустным. Внутри остался лишь профессор и несколько прихожанок, которые о чем-то расспрашивали отца Аддлера. Вскоре двое дюжих парней вынесли простой гроб из светлых досок, где лежало тело погибшего пациента. Профессор подошел поближе, чтобы лично попросить прощение у покойного за то, что не сберег его жизнь. Доктор не знал, услышит он его или нет, но что-то ему подсказывало, что его слова дойдут куда нужно. Пациент был одет в простой поношенный костюм и старые туфли. Воротничок потемневшей от времени рубашки немного скрывал ужасные следы от удавки, которые темно-синим пятном опоясывали его шею. Руки были сложены на груди, кто-то заботливо вложил между ними крест.