Текст книги "Восточные славяне в VI-XIII вв."

Автор книги: Валентин Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц)

Рис. 6. Бронзовая пластина с изображением льва с поселения на острове Мытковский.

Рис. 7. Изображение лошадки (бронза) с поселения Самчинцы.

Впрочем, нельзя, конечно, утверждать, что все клады с находками пастырского и мартыновского типов оставлены славянами. Многие предметы в этих кладах представлены фрагментарно. На этом основании в археологической литературе высказано предположение, что вещи и их обломки в кладах были металлическим сырьем ремесленников-ювелиров. Некоторые из кладов могли быть зарыты и неславянским населением Юго-Восточной Европы.

Некоторые венгерские исследователи связывают поясные наборы мартыновского типа с аварами. Прорезные поясные накладки с антропоморфными чертами действительно известны среди аварских комплексов Среднего Подунавья (Láslo G., 1955). Однако такие пояса распространены довольно широко и безусловно не являются отражением одного определенного этноса. Можно полагать, что в этих поясных наборах проявляется общая евро-азиатская мода. Такие пояса носили дружинники, принадлежавшие к самым различным этноплеменным группировкам.

А.К. Амброз связывает появление этих поясных наборов с полуварварской средой византийских городов и крепостей Нижнего Подунавья. Отсюда они довольно быстро и широко распространились на значительных пространствах Евразии (Амброз А.К., 1971а, с. 118).

Очевидно, к культовым предметам принадлежат небольшие фигурки животных из обожженной глины. Все они вылеплены из одного комка глины, изображение схематичное и стилизованное. Намечен лишь общий контур животного, поэтому определить вид его не представляется возможным. Лишь одна фигурка с поселения Ханска II выполнена в реалистической манере и не оставляет сомнений в том, что изображен конь.

На поселении VI–VII вв. в Старых Малаештах найдена глиняная фигурка человека с широко раздвинутыми ногами и поднятыми до уровня плеч руками. Изображение стилизовано и несколько условно.

Погребальными памятниками славян, оставивших пражско-пеньковскую керамику, были бескурганные могильники с захоронениями по обряду трупосожжения. Обнаружены и исследованы они пока в очень немногих пунктах. Остатки трех таких могильников были раскопаны в районе с. Великая Андрусовка в бассейне Тясмина (Березовець Д.Т., 1969, с. 58–70). Два из них сохранились частично, третий – относительно хорошо. Площадь последнего около 1,5 га. Раскопками охвачено 1000 кв. м и выявлено 29 захоронений. Во всех случаях остатки кремации, совершенной на стороне, были помещены в очень небольшие неглубокие ямки. Погребения – урновые и безурновые, все безынвентарные.

Единичные погребения того же типа известны в Прутско-Днестровском междуречье.

По металлическим находкам памятники типа Пеньковки в целом датируются VI–VII вв. Однако имеются некоторые основания предполагать, что начало Пеньковской культуры восходит к V в. Так, на селище Куня в Побужье обнаружена железная двучленная фибула позднего арбалетного типа, характерная, по мнению исследователя памятника, для IV–V вв. (Хавлюк П.И., 1974, с. 188). С поселения Жовнин происходит костяная ложечка, датируемая по северокавказским аналогиям второй половиной IV–V в. н. э. (Рутковська Л.М., 1972, с. 224). В пользу этого говорят и находки Черняховской керамики на некоторых Пеньковских поселениях.

Два важнейших признака пражско-пеньковской культуры – керамика и домостроительство – позволяют искать истоки ее в Черняховских древностях. Ни в одной из синхронных культур на соседних территориях нет керамического комплекса, подобного Пеньковскому. На отдельных селищах Пеньковского типа встречены единичные слабопрофилированные цилиндро-конические и тюльпановидные горшки, сближающиеся с глиняными сосудами, распространенными в третьей четверти I тысячелетия н. э. в Верхнем Поднепровье (древности типа Колочина и Тушемли-Банцеровщины). П.Н. Третьяков высказал догадку о сложении пеньковской культуры в результате миграции населения из верхнеднепровских областей в междуречье Днестра и Днепра (Третьяков П.Н., 1965, с. 63–77). Однако керамические комплексы в целом, домостроительство и другие элементы этих культур настолько различны, что не может быть речи о происхождении пеньковских древностей из области Верхнего Поднепровья.

Округлобокие сосуды с максимальным расширением в средней части их высоты, очень близкие к ведущему типу пражско-пеньковских горшков, широко представлены на памятниках Черняховской культуры. Лепные сосуды этого типа считаются одной из самых распространенных форм черняховской керамики и известны почти во всех ее регионах – в Поднепровье (Сымонович Э.А., 1957, с. 15, рис. 5, 1, 2, 4, 6, 7), Приднестровье (Баран В.Д., 1961, с. 77–87), на Южном Буге (Кравченко Н.М., 1967, с. 105–106) и в Молдавии (Федоров Г.Б., 1960, с. 119–122; Рикман Э.А., 1975, с. 181–186). Встречены на Черняховских памятниках и лепные сосуды биконической формы (Сымонович Э.А., 1957, с. 15, рис. 5, 8; Кравченко Н.М., 1967, табл. VI, 2). Аналогичные по формам и пропорциям сосуды имеются и в коллекции черняховской гончарной керамики.

Жилища-полуземлянки, характерные для Пеньковских поселений, своими корнями восходят к черняховскому домостроительству. Углубленные постройки черняховской культуры несколько разнотипны по устройству. Наиболее часто встречаются четырехугольные полуземлянки. Обычны также овальные и трапециевидные в плане постройки. Площадь их колеблется от 9 до 38 кв. м, глубина – 0,35-2 м. Стены полуземлянок или землянок сооружались из горизонтальных плах, зажатых угловыми стояками, или из хвороста, обмазанного глиной. Кровля держалась на угловых столбах, иногда ставился столб посредине жилища. Отапливались жилища очагами (яма, обмазанная глиной) или печами, сделанными из глины и камней. Какая-либо закономерность в расположении отопительных устройств не выявляется. Разнохарактерность черняховских полуземлянок говорит скорее всего о начальной стадии бытования этих построек, об их зарождении.

К середине I тысячелетия н. э. из разнотипных углубленных построек вырабатывается единый тип – прямоугольная полуземлянка с печью в углу. Такие жилища исследованы, в частности, в Ракобутах И.И. Ляпушкиным (Баран В.Д., 1964, с. 250), в Черепине, Демьянове, Рипневе и Бовшеве В.Д. Бараном (Baran V.D., 1973, s. 30–40, Abb. 3–9), в Соколе и Бакоте на среднем Днестре. Особое место среди этих поселений принадлежит селищу около с. Теремцы Каменец-Подольского р-на Хмельницкой обл. Здесь раскопками 1979 г. открыто и исследовано 15 квадратных полуземляночных жилищ с печами-каменками. По облику и интерьеру они ничем не отличаются от полуземлянок, составляющих этнографическую особенность раннесредневековой культуры пражско-пеньковского типа. Однако во всех этих постройках поселения Теремцы встречена лепная и гончарная посуда черняховского типа. Эта керамика, а также найденная здесь бронзовая трехпальчатая фибула позволяют датировать полуземляночные жилища концом IV – первой половиной V в. (Баран В.Д., 1980, с. 54, 55). Таким образом, вывод, что типичная для южной зоны славянской культуры раннего средневековья полуземлянка формировалась в римское время, получил надежнейшее обоснование.

Анализ археологических и в некоторой степени антропологических материалов черняховской культуры позволил выделить в ней Подольско-Днепровский регион, где в III – начале V в. преобладало славянское население (Седов В.В., 1972, с. 116–129; 1974б, с. 16–31; 1979, с. 92–98). Полуземлянки получают распространение именно в этом регионе и лишь в виде исключения встречаются за его пределами.

На основе сравнительного анализа керамики и жилых построек можно утверждать, что славянская племенная группировка V–VII вв., представленная пражско-пеньковской культурой, ведет свое происхождение от славян Подольско-Днепровского региона черняховской культуры (Седов В.В., 1979, с. 122–124).

Некоторые исследователи склонны преувеличивать роль древностей киевского типа в формировании пражско-пеньковской культуры. Отмечается, что близость керамики пражско-пеньковской и глиняной посуды киевского типа позволяет предполагать наличие генетических связей между ними (Приходнюк О.М., 1978б, с. 110, 111). Иногда прямо утверждается, что пеньковские древности сформировались на основе памятников киевского типа при воздействии Черняховской культуры (Приходнюк О.М., 1980б, с. 75, 76).

Такой вывод нельзя считать оправданным. Памятникам киевского типа, как и поселениям пражско-пеньковской культуры, действительно, свойственны полуземляночные жилища. Однако полуземлянки селищ киевского типа по своим конструктивным особенностям и интерьеру коренным образом отличны от раннесредневековых полуземляночных жилищ, служащих одним из основных этнографических признаков славянской культуры. Поэтому не может быть речи об эволюция раннесредневековой славянской полуземлянки из жилищ киевского типа. В целом отлична и керамика пеньковско-пражского типа от посуды киевского типа. Отдельные элементы сходства здесь безусловно имеются, но они свидетельствуют лишь об участии племен, оставивших древности киевского типа, в этногенезе славянского населения, представленного пражско-пеньковской культурой. Об этом же говорит и единичные жилища с опорным столбом в центре, зафиксированные на пеньковских поселениях.

Известно и этническое имя пражско-пеньковской группировки. Согласно сведениям Иордана территория «от Данастра до Данапра, там, где Понтийское море образует излучину» (Иордан, с. 72), была заселена антами. Очевидно, эти данные относятся к ранней поре расселения антов, так как, судя по изысканиям Р. Хахманна (Hachmann R., 1970), Иордан позаимствовал эти сведения у Кассиодора, автора конца V – начала VI в., а территория от Днестра до Днепра в общих чертах соответствует Подольско-Днепровскому региону черняховской культуры.

Византийский историк середины VI в. Прокопий Кесарийский сообщает уже о более широком расселении антов. Их юго-западным пределом был Дунай, на востоке они соседили с утигурами, жившими по побережью Меотийского озера – Азовского моря (Прокопий из Кесарии, с. 384). Эта территория как раз полностью соответствует ареалу пражско-пеньковской культуры V–VII вв.

Согласно Прокопию Кесарийскому анты и славяне пользовались одним языком, у них был одинаковый быт, общие обычаи и верования, а «некогда даже имя у славян и антов было одно и то же» (Мишулин А.В., 1941, с. 237). Вместе с тем из сведений, сообщаемых византийскими историками VI–VII вв., видно, что различия между славянами и антами не сводятся к чисто территориальным. Анты неоднократно называются наряду с такими этническими группировками того времени, как гунны, утигуры, мидяне и др. Византийцы отличали анта от славянина даже среди наемников империи (например, «Дабрагаст, родом ант»). Очевидно, анты и славяне были отдельными племенами, имевшими собственных вождей, свое войско и ведущими самостоятельную политическую деятельность. Различия между ними, по-видимому, носили этнографический характер, а в языковом отношении не выходили за рамки диалектной дифференциации.

Попытки ответить на вопрос, какую часть славянства составляли анты и какова роль их в славянском этногенезе, предпринимались неоднократно. Были высказаны по этому поводу различные догадки. Многие исследователи, в том число А.Л. Погодин, А.А. Шахматов, Ю.В. Готье, склонны были видеть в антах восточных славян середины I тысячелетия н. э. Так, А.А. Шахматов исходил из предположения, что анты – первый этап в истории русского племени, в результате членения которых возникли древнерусские племена Повести временных лет (Шахматов А.А., 1919а, с. 6–14). Л. Нидерле, А.А. Спицын и многие другие историки считали, что анты составляли только южную группу восточных славян (Грушевський М., 1898, с. 1–16; Спицын А.А., 1917, с. 18; Нидерле Л., 1956, с. 139–141; Третьяков П.Н., 1917, с. 71–83). В западноевропейской научной литературе высказывалось мнение, что славяне и анты соответствуют членению праславянского языка на западную и восточную ветви (Zeuss К., 1837, s. 602–604).

В настоящее время эти предположения представляют чисто историографический интерес, поскольку археология определенно свидетельствует, что в V–VII вв. анты были отдельной этноплеменной группировкой славянства, сформировавшейся в III–IV вв. в составе черняховской культуры в условиях взаимодействия славян с ираноязычным населением (Седов В.В., 1976в, с. 93–105; 1978а, с. 164–173). Этноним анты, скорее всего, имеет иранское происхождение. Антами, по-видимому, были названы ираноязычным населением Северного Причерноморья славяне, расселившиеся на юго-восточной окраине славянского мира и находившиеся в самом тесном контакте с ним.

Анты – племенная группировка праславянского периода. Они вместе с иными праславянскими группировками приняли участие в этногенезе будущих восточных, южных и западных славян. Как уже отмечалось, диалектно-племенное членение праславянской поры и существующее ныне трехчастное деление славян, являющееся продуктом более позднего исторического процесса, не имеют прямой зависимости.

В последний раз этноним анты встречается у византийского автора Феофилакта Симокатты. Он сообщает, что в 602 г. во время одного из походов византийского войска в Подунавье аварский каган послал против антов, бывших в эти годы союзниками Византии, военачальника Апсиха с порученном истребить это племя (Феофилакт Симокатта, с. 180). Источник не отмечает, удалось ли аварскому карательному отряду Апсиха выполнить поручение кагана. После этого ни один письменный документ не упоминает имени антов, что и послужило основанием для предположения об истреблении антского племени аварами. Однако все многочисленные материалы археологии решительно отвергают эту догадку. Поселения антов и их потомков в междуречье Дуная и Днепра существовали в течение всего VII в. и в последующих столетиях. В культурных напластованиях пеньковских поселений нет никаких следов аварского погрома. Потомки антов в VII–VIII вв. расселились на обширнейших пространствах Юго-Восточной Европы, от среднедунайских земель на западе до Дона на востоке. Нужно полагать, что прочной политической организации у антов не было. В результате имя анты было постепенно забыто, подобно тому как позднее исчезли племенные этнонимы кривичи, вятичи, радимичи и т. п.

Глава вторая
Культуры Верхнего Поднепровья и смежных областей

Древности колочинского типа.

Описанные далее культурные группировки третьей четверти I тысячелетия н. э. – колочинскую, тушемлинско-банцеровскую и мощинскую – некоторые исследователи считают целиком или частично славянскими. Однако, как показано ниже, их носители, заселявшие Верхнее Поднепровье, полоцко-витебскую часть Западнодвинского бассейна и верхнюю Оку, в этот период еще не были славянами, а принадлежали к близко родственной балтской языковой группе. Через некоторое время это населению в результате внутрирегионального взаимодействии со славянами вошло в состав восточнославянских племенных союзов и древнерусской народности. Таким образом, племена, оставившие колочинские, тушемлинско-банцеровские и мощинские древности, были прямыми физическими предками части восточного славянства. Характеристика этих древностей здесь не только оправдана, но и необходима, поскольку без этого история восточнославянских племен не может быть понята.

К северу от ареалов пражско-корчакской и пражско-пеньковской культур, на обширной территории Верхнего Поднепровья и Витебско-Полоцкой части Западнодвинского бассейна в третьей четверти I тысячелетия н. э. были распространены памятники типа Тушемли – Банцеровщины – Колочина (карта 6). Весь этот регион характеризуется очень близкими между собой глиняными сосудами тюльпановидной, цилиндро-конической и ребристой форм, составлявшими основную массу керамики поселений. Однороден в регионе и погребальный обряд. Зато по типам домостроительства дифференцируются две большие области (карта 3). Смоленщина, правобережная часть Верхнего Поднепровья и Западнодвинский бассейн характеризуются наземными домами специфической конструкции (памятники типа Тушемли-Банцеровщины). На юго-востоке – в Подесенье, Гомельско-Могилевском поречье Днепра и в верховьях Сулы и Псла – на поселениях господствуют небольшие полуземляночные жилища (памятники типа Колочина). Очень небольшие различия между этими территориями выявляются и в керамическом материале.

Карта 6. Распространение памятников колочинского типа и мощинской культуры.

а – памятники колочинского типа; б – памятники мощинской культуры (городища, селища, курганные могильники, грунтовые могильники); в – памятники типа Тушемли-Банцеровщины; г – памятники пражско-пеньковского типа; д – поселения пражско-корчакского облика; е – позднедьяковские поселения.

1 – Тайманово; 2 – Новый Быхов; 3 – Нижняя Тощица; 4 – Щатково; 5 – Гряда; 6 – Шарейки; 7 – Слобода; 8 – Юревичи; 9 – Колочин; 10 – Демьянки; 11 – Макишин; 12 – Владимировка; 13 – Смольянь; 14 – Белокаменка; 15 – Мансурово; 16 – Усох; 17 – Глажево; 18 – Хохлов Вир; 19 – Макча; 20 – Кветунь; 21 – Посудичи; 22 – Яковлевичи; 23 – Суворово; 24 – Целиков Бугор; 25 – Смячь; 26 – Колодезный Бугор; 27 – Стрелица; 28 – Заярье; 29 – Левкин Бугор; 30 – Чаплище; 31 – Артюховка; 32 – Раковая Сечь; 33 – Большие Будки; 34 – Комаровка; 35 – Груновка; 36 – Суджа; 37 – Казачья Локня; 38 – Княжий; 38а – Картамышево I, II; 38б – Песчаное; 39 – Авдеево; 40 – Курск; 41 – Воробьевка; 41а – Жерновец; 41б – Тазово; 41в – Букреевка-2; 41 г – Каменево 2; 42 – Лебяжье; 43 – Воротынцево; 44 – Синюково; 45 – Зайцево; 46 – Федяшево; 47 – Дуна; 48 – Акиншинское; 49 – Поречье; 50 – Щепилово; 50а – Сенево; 51 – Сатинки; 52 – Супруты; 53 – Огубское; 54 – Дубровка; 55 – Почепок; 56 – Шаньково; 57 – Спас-Перекша; 58 – Мощины; 59 – Николо-Ленивец; 60 – Свинухово; 61 – Дюкино; 62 – Дубосище; 63 – Серенек; 64 – Ленское.

Памятники колочинского типа стали известны науке сравнительно недавно. В 1955–1960 гг. на правом берегу Днепра между устьями Березины и Сожа было исследовано городище Колочин I с прилегающим к нему селищем (Сымонович Э.А., 1963, с. 97–137). Городище было устроено на мысе. Его площадка прямоугольной формы со сторонами 42 и 36 м по краям была укреплена двумя валами высотой 3,5 и 1,1 м. Раскопками выявлены остатки массивной ограды из дерева, оконтуривавшей площадку городища по всему периметру. К ограде примыкали деревянные постройки, сохранившиеся очень плохо и поэтому не поддающиеся реконструкции. Это было городище-убежище того же типа, что и Тушемли, раскопки которой дали обильный материал для воссоздания первоначального облика таких памятников.

Основная часть находок на Колочинском городище размещалась по краям площадки. Здесь собрано много фрагментов раздавленных глиняных сосудов, в том числе с остатками обгорелого проса и чечевицы. Кроме того, найдены глиняные пряслица, железные, бронзовые и костяные изделия.

Рядом с городищем находилось селище площадью около 1 га. На небольшой исследованной раскопками площади открыто одно полуземляночное жилище третьей четверти I тысячелетия н. э. Котлован имел прямоугольную форму размерами 3,85×3,8 м и глубиной 0,35 м. Ямы, выявленные на дне котлована, свидетельствуют о столбовой конструкции стен жилища. В центре его был поставлен столб, очевидно, поддерживавший перекрытие постройки. Отапливалось жилище при помощи очага, находившегося в его средней части.

Колочинское городище – пока единственное исследованное укрепленное убежище рассматриваемого региона. В VI–VII вв. здесь безраздельно господствовали открытые поселения (табл. VIII). В Подесенье интересные селища Смольянь, Колодезный Бугор, Целиков Бугор, Заярье исследовал П.Н. Третьяков (Третьяков П.Н., 1964, с. 1–35; 1965, с. 67–75; 1974, с. 40–118). В окрестностях Трубчевска аналогичные поселения и синхронный грунтовой могильник (Макча, Хохлов Вир) изучал В.А. Падин (Падин В.А., 1960, с. 317–319; 1969, с. 208–218). Ниже Трубчевска около д. Кветунь Л.В. Артишевская произвела раскопки могильника с трупосожжениями (Артишевская Л.В., 1963, с. 85–96). В районе Новгорода-Северского исследования на поселениях Форостовичи и Левкин Бугор вел Э.А. Сымонович (Сымонович Э.А., 1969б, с. 64–68; Симонович Е.О., 1969а, с. 87–91). В последние годы этот исследователь производил раскопки селищ Букреевка 2, Каменево 2 и Тазово, расположенных на р. Тускарь в Курской обл. (Сымонович Э.А., 1979, с. 95, 96; 1980, с. 81).

Весьма плодотворно изучает колочинские древности в Подесенье и в более южных районах их распространения Е.А. Горюнов (Горюнов Е.А., 1972, с. 42–46; 1974а, с. 68–72; 1974б, с. 119–125; 1980, с. 50, 51; Горюнов Е.А., Казанский М.М., Усова Г.А., 1979а, с. 57, 58). В окрестностях с. Картамышева Обоянского р-на Курской обл. Е.А. Горюнов исследовал не только поселения с типично колочинскими жилищами-полуземлянками, но и грунтовой могильник VI–VII вв. с захоронениями по обряду кремации. Изучаемое Е.А. Горюновым поселение у с. Хитцы на правом берегу р. Удай в Полтавской обл. дало важные материалы для выяснения взаимоотношения колочинских древностей с пражско-пеньковскими.

Значительный вклад в изучение колочинских памятников в юго-восточной части их ареала внес Ю.А. Липкинг, раскопавший два грунтовых могильника: один – у хут. Княжий, другой – близ с. Лебяжье (Липкинг Ю.А., 1974, с. 136–152). Древности колочинского типа поречья Псла и Сулы были введены в научный оборот работами В.А. Ильинской (Ильинская В.А., 1968, с. 55–61).

Поселения и могильники колочинского типа на Могилевщине и в поречье нижней Березины исследовал Л.Д. Поболь. Он раскопал селища Щатково, Тайманово и Нижняя Тощица. Близ двух последних поселений выявлены и исследованы грунтовые могильники с трупосожжениями. Такой же могильник с большим количеством захоронений известен у Нового Быхова. Его раскопки были начаты еще Е.Р. Романовым в начале XX в., продолжены в 20-х годах И.А. Сербовым, в 1952 г, – Ю.В. Кухаренко и завершены в 60-х годах Л.Д. Поболем (Поболь Л.Д., 1967, с. 182–242; 1973, с. 491–500; 1974, с. 159–180; Очерки, 1970, с. 229–241).

Некоторые итоги изучения колочинских древностей в Подесенье были подведены П.Н. Третьяковым (Третьяков П.Н., 1974, с. 40–118) и Е.А. Горюновым (Горюнов Е.О., 1975б, с. 42–50). Е.А. Горюнов обобщил также данные по памятникам того же облика в днепровском лесостепном левобережье и исследовал их взаимосвязи с древностями пражско-пеньковской культуры (Горюнов Е.А., 1973, с. 99–112).

Подавляющее большинство колочинских селищ расположено на невысоких местах, поблизости от воды. Чаще для них использовали край надпойменной террасы, реже – отроги коренных террас. Очень немногие селища занимали останцы или дюнные всхолмления в поймах рек. Культурные напластования поселений обычно подвергались многолетней распашке, поэтому делать заключения о размерах и планировке их невозможно. П.Н. Третьяков отмечает, что поселения в Подесенье имели сравнительно небольшие размеры и только единичные из них занимали площадь до 1 га. Вблизи Днепра выявлены и очень крупные поселения. Так, территория селища у Нижней Тощицы, судя по подъемному материалу, была около 9-10 га. Новобыховское селище вытянуто вдоль края берега на 400 м при ширине 100 м. Впрочем, эти поселения многослойны, поэтому трудно сказать, были ли застроены их площади в VI–VII вв.

На всех колочинских поселениях раскопаны пока сравнительно небольшие участки. На селище у д. Смольянь открыто пять жилищ, составлявших компактную группу, вокруг которой на значительном пространстве других жилищ не было. По-видимому, комплекс из четырех-пяти жилищ и хозяйственных строений принадлежал патриархальной общине, ведущей в той или иной мере нераздельное хозяйство. Однако на поселении Лавриков Лес выявлено четыре рассредоточенных жилища (табл. VIII, 22).

Жилищами колочинских памятников были полуземлянки, квадратные или прямоугольные в плане, размерами от 3×3 до 4×4 м при глубине котлована 0,3–0,8 м, с опорным столбом в центре пола и открытым очагом (табл. VIII, 23–26). Планировка жилищ, несмотря на встречающиеся отклонения, была весьма устойчивой. Очаг размещался в средней части жилища вокруг опорного столба, часто между одной из стен и центральным столбом и, как правило, в южной половине постройки. Вход устраивался с южной стороны.

Вдоль стен котлованов жилищ имеются ямы, свидетельствующие о столбовой конструкции стен. В двух жилищах на поселении Смольянь стены были сделаны из плетня, обмазанного глиной. Центральный столб поддерживал кровлю, которая была, очевидно, четырехскатной или конической. Отдельные жилища, возможно, имели и срубные стены, хотя достоверные их остатки раскопками не зафиксированы.

Такие полуземлянки с центральным столбом и очагом посредине пола открыты на многих поселениях днепровского левобережья (Белокаменка, Будки, Воробьевка, Заярье, Киреевка, Колодезный Бугор, Лавриков Лес, Левкин Бугор, Смольянь и т. д.) и заходят на правый берег Днепра (Колония, Тайманово, Нижняя Тощица).

Полуземлянки столбовой конструкции с очагами в центре открыты на двух памятниках тушемлинско-банцеровской культуры (Городище и Дедиловичи), однако они сочетаются здесь с наземными домами, типичными для данного культурного региона. Эти полуземляночные жилища, очевидно, свидетельствуют об инфильтрации колочинского населения в северо-западном направлении.

Не исключено, что подобную инфильтрацию отражают аналогичные полуземляночные жилища, открытые на отдельных поселениях пеньковской культуры. Полуземлянки с опорным столбом и очагом в центре обнаружены на поселении Хитцы, расположенном на пограничье колочинской и пеньковской культур. Такое же жилище было на селище Луг 1.

Наоборот, полуземлянки с типично славянским интерьером, т. е. с печью, расположенной в углу, и без опорного столба в центре, открыты на некоторых колочинских поселениях (Стрелица, Целиков Бугор, Щатково) и, по-видимому, отражают процесс славянского проникновения в южные районы Верхнего Поднепровья.

Хозяйственные ямы выявлены на всех исследованных колочинских селищах. Весьма характерны округлые в плане ямы-погреба с почти отвесными стенками и горизонтальным дном. Диаметры их 0,6–1,5 м, глубина – 0,4–0,8 м. Встречаются также колоколовидные ямы.

Погребальные памятники колочинской культуры представлены исключительно грунтовыми могильниками с захоронениями по обряду трупосожжения. Известны крупные кладбища, насчитывающие несколько десятков, а иногда и сотни погребений. В Лебяжьем исследовано 110 могил, но по подсчетам Ю.А. Липкинга их было не менее 250. В Новобыховском могильнике раскопано более 40 погребений, но всего их было, как предполагает исследователь памятника Л.Д. Поболь, несколько сотен. В могильнике Тайманово, датированном II–VIII вв., раскопано 165 захоронений, однако трудно сказать, сколько погребений относится к третьей четверти I тысячелетия н. э. В основном же могильники были сравнительно небольшими и состояли из одного – трех десятков захоронений.

Сожжение умерших всегда происходило на стороне. Для захоронений остатков кремации, собранных с погребальных костров, устраивались круглые или удлиненные ямы диаметром 0,3–1 м, в очень редких случаях – до 1,8 м. Глубина их 0,1–0,65 м. Ямы заполнялись пережженными костями, золой, углем. Как правило, сожженные кости перемешаны с остатками погребального костра. В могильниках Княжий, Лебяжье, Новый Быхов и Нижняя Тощица зафиксированы и очищенные от золы и углей захоронения.

Встречаются как урновые, так и ямные (безурновые) погребения. Известны могильники, где урновые захоронения составляют сравнительно небольшой процент (Новый Быхов – 7,4 %, Тайманово – 12 %, Усох – 17 %), а на ряде кладбищ их не оказалось вовсе. С другой стороны, в Лебяжинском могильнике половина погребений – урновые, а в Княжинском – свыше 80 %. Единичные захоронения накрыты перевернутым вверх дном сосудом. Во многих захоронениях отмечены обломки глиняных горшков.

Вещевой инвентарь могильников очень скуден. Обнаружены предметы украшений, пряжки, глиняные пряслица, а из могильника Княжий происходят два железных копья.

Некоторые исследователи полагают, что среди памятников колочинского типа имеются и курганные захоронения. При раскопках курганов около с. Демьянки на берегу Ипути действительно были обнаружены погребения с глиняными сосудами колочинского типа (Соловьева Г.Ф., 1967б, с. 187–198). Однако анализ материалов этих раскопок показывает, что подкурганные погребения с колочинскими горшками не имеют отношения к курганным насыпям. Все три кургана (1, 2 и 14), под которыми были открыты эти захоронения, были насыпаны только в XI в. для трупоположений на ритуальных кострищах (Седов В.В., 1970б, с. 134). Курганы в Кветуни обычно относят тоже к V–VII вв. (Артишевская Л.В., 1963, с. 85, 86). Но недавно Е.А. Горюнов на основе изучения архивной документации показал, что ямы с колочинской керамикой под курганами – не погребения, они связаны с разрушенным поселением III–V вв.

Вся керамика из памятников колочинского типа изготовлена без помощи гончарного круга. Наибольшее распространение получили горшкообразные сосуды четырех типов:

Тип 1. Тюльпановидные сосуды со слегка расширенным туловом, слабо намеченной шейкой и чуть отогнутым венчиком (табл. IX, 6, 7, 9). Они встречаются по всему ареалу колочинских и тушемлинско-банцеровских древностей.

Отдельный вид сосудов этого типа составляют горшки, близкие к тюльпановидным, но имеющие более заметные плечики.

Тип 2. Цилиндро-конические сосуды с цилиндрической или почти цилиндрической верхней частью и усечено-конической нижней. Переход от верхней части к нижней приходится на середину горшков, иногда – ниже середины высоты, и бывает как резким, так и закругленным (табл. IX, 2–5, 10). Такие сосуды бытовали на той же территории, что и керамика типа 1.

Тип 3. Ребристые сосуды, по форме занимающие среднее положение между цилиндро-коническими и биконическими. Верхняя и нижняя части их усечено-конические, но диаметр венчика заметно превышает поперечник днища. Сосуды обычно низкие широкие (табл. IX, 8). Они более характерны для Колочинского региона, хотя изредка встречаются и на Смоленщине, и в северной Белоруссии.

Тип 4. Банковидные и конусовидные сосуды. Они почти совсем не профилированы. Преимущественно распространены на памятниках тушемлинско-банцеровского облика, хотя в небольшом количестве встречаются на некоторых колочинских поселениях и в погребениях.

Кроме горшков, на колочинских памятниках обычны миски, глиняные сковороды и диски. Последние в древностях типа Тушемли-Банцеровщины не получили распространения, а миски там встречаются в очень небольшом количестве. На колочинских памятниках известны миски ребристые, биконические и цилиндро-конические. Цилиндро-конические бытуют по всему Верхнему Поднепровью и Подвинью, а ребристые и биконические распространены исключительно на памятниках колочинского типа.