Текст книги "Восточные славяне в VI-XIII вв."

Автор книги: Валентин Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

Дата роменских поселений в целом – VIII–X вв. – определена на значительных материалах и ныне не вызывает каких-либо возражений.

Ареал днепровской группы роменско-боршевской культуры охватывает верхнее и среднее течение Ворсклы, Псла и Сулы, целиком бассейн Сейма и поречье Десны от устья Сейма до устья Снопоти. На юго-востоке территория этой группы, по-видимому, захватывает бассейн р. Уда – правого притока Северского Донца (отдельные поселения имеются и на Северском Донце). Западная граница ареала проходит примерно от г. Лубны на Суле до Чернигова и по правому берегу Десны поднимается вверх, захватывая бассейн р. Судость. На этом участке отдельные роменские поселения заходят и на Ипуть. Северо-восточная и восточная граница описываемой группы памятников проходит по водоразделу Днепра с Окой и Доном.

Если сопоставить этот ареал с распространением северянских курганов XI–XII вв., то обнаруживаются их значительные совпадения (карта 20). На этом основании было высказано предположение о принадлежности роменских древностей северянам (Рыбаков Б.А., 1947, с. 94, рис. 4; Третьяков П.Н., 1953, с. 242; Березовець Д.Т., 1953, с. 28–44). В пользу сближения древностей роменской культуры с летописными северянами, кажется, говорят и границы расселения соседних восточнославянских племен. Так, полянский ареал почти целиком находится за пределами распространения памятников роменской культуры. То же самое можно заметить и относительно региона радимичей. Граница между северянами, с одной стороны, и полянами и радимичами – с другой, соответствует западным рубежам ареала роменской культуры.

Курганный обряд погребения появляется на летописной территории северян в IX столетии, т. е. в период роменской культуры, и в древнейших из курганов встречены лепные урны, идентичные глиняной посуде роменских поселений.

Однако все сказанное еще не означает, что та группа славян, которая расселилась в VIII в. в левобережной части Среднего Поднепровья, уже была обособившимся славянским племенем, именовавшимся северянами. Распространение роменской культуры в днепровском левобережье, боршевской – на Дону и, по-видимому, близкой к ним славянской культуры – на верхней Оке было результатом единовременного расселения одной большой славянской группировки. В результате освоения широкой территории здесь образовались три локальные группы славян. Однако это еще не привело к сложению восточнославянских племен, известных по Повести временных лет. В отличие от племен лесной зоны днепровского правобережья, юго-восточные племена не были исключительно территориальными формированиями. Сложение северян, как показано ниже, явилось результатом взаимодействия носителей днепровской группы роменско-боршевской культуры с местным населением.

Представляется вполне очевидным, что роменско-боршевские древности в целом имеют ближайшие аналогии в синхронных славянских памятниках правобережной Украины и более западных областей. Роменско-боршевские памятники сближаются, например, с древностями Луки-Райковецкой по всем элементам материальной культуры – домостроительству, керамике и пр. Детальное сопоставление этих древностей проведено И.И. Ляпушкиным (Ляпушкин И.И., 1961, с. 356–366), который пришел к заключению, «что славяне проникли в область Левобережья около VIII в. из западных (правобережных) районов. Откуда конкретно и какими путями шло это проникновение, сказать сейчас трудно. Для решения этой задачи необходимы дополнительные источники, добытые путем раскопок». Иными словами, роменско-боршевские древности – окраинная ветвь славянской культуры последней четверти I тысячелетия н. э., развившейся на основе древностей предшествующего времени.

П.Н. Третьяков предложил гипотезу о верхнеднепровско-окском происхождении носителей роменско-боршевской культуры (Третьяков П.Н., 1969, с. 78–90). Согласно мнению этого исследователя, славяне – носители зарубинецкой культуры в первых веках I тысячелетия н. э. уходят в Верхнее Поднепровье и на Оку. Спустя несколько столетий из верхнеднепровских областей и Верхнеокского бассейна начинается расселение на юг – одна группа славян продвигается в днепровское лесостепное левобережье, где создает роменско-боршевскую культуру (Третьяков П.Н., 1970, с. 80–92).

Гипотеза П.Н. Третьякова встретила серьезные возражения О.В. Сухобокова (Сухобоков О.В., 1975, с. 138–140), с которыми нельзя не согласиться.

На территории северян, кроме памятников роменской культуры, встречаются почти синхронные им древности иного облика. Они были выявлены еще в конце XIX и начале XX в. и выделены в группу памятников волынцевского типа в 40-х годах (Березовець Д.Т., 1952а, с. 242–250). Первая обстоятельная характеристика этих древностей дана И.И. Ляпушкиным (Ляпушкин И.И., 1959а, с. 58–83). Позднее, в процессе пополнения материалов, к ним обращались Е.А. Горюнов (Горюнов Е.А., 1975а; с. 3–10) и О.В. Сухобоков (Сухобоков О.В., 1975, с. 49–57; 1977, с. 50–65). Продолжаются полевые исследования поселений с напластованиями волынцевского облика (Горюнов Е.А., Казанский М.М., 1978а, с. 314; Максимов Е.В., Терпиловский Р.В., 1978, с. 351, 352).

Основным типом поселений волынцевского типа были селища. Исключением является лишь Битицкое городище, устроенное на высоком мысе коренного берега Псла и имевшее искусственные оборонительные сооружения. Топографически селища размещались в сравнительно невысоких местах поблизости от воды. Наряду с небольшими известны крупные селища, площадью 6–7,5 га.

Жилищами служили полуземлянки срубной или столбовой конструкции площадью от 12 до 30 кв. м. По типу волынцевские дома одинаковы с роменскими. Печи, сложенные из глины или вырезанные в глиняном материковом останце, находились, как правило, в углу (табл. XXXV, 17). Однако выявлены жилища и с неславянским интерьером, в которых отопительные устройства занимали срединное положение (табл. XXXV, 18).

Могильники волынцевской группы не имеют каких-либо внешних признаков и содержат урновые захоронения по обряду трупосожжения на стороне. Урны с прахом ставились на специально расчищенных площадках. В захоронениях встречены стеклянные и пастовые бусины (табл. XXXV, 5), бронзовые браслеты с утолщенными концами (табл. XXXV, 10) и т. п. Наиболее известны могильники около с. Волынцево Сумской обл. и у г. Сосницы Черниговской обл.

Волынцевская керамика существенно отлична от роменской. Одним из основных ее типов являются горшки с высоким вертикальным венчиком и выпуклыми плечиками. Их черная или темно-коричневая поверхность часто орнаментирована лощеными и прочерченными вертикальными и перекрещивающимися линиями (табл. XXXV, 8, 12–16, 19). Среди этих сосудов есть как лепные, так и гончарные.

Кроме керамического материала, на волынцевских памятниках обнаружены серебряные или бронзовые серьги (табл. XXXV, 1, 2), пряжки (табл. XXXV. 6, 7, 11), привески (табл. XXXV, 3, 4), глиняные пряслица (табл. XXXV, 9) и др.

В литературе высказаны два основных мнения о датировке волынцевских памятников. Согласно Д.Т. Березовцу эти древности принадлежат к особой, предшествовавшей роменской, группе славянской культуры днепровского левобережья, датируемой VII–VIII вв. (Березовець Д.Т., 1952а, с. 242–250), И.И. Ляпушкин полагал, что волынцевские древности синхронны роменским и, таким образом, относятся к VIII–X вв. (Ляпушкин И.И., 1959а, с. 58–83).

К Д.Т. Березовцу присоединяется О.В. Сухобоков. Он обращает внимание на то, что в составе Харьевского клада, который найден в горшке волынцевского типа, имеются пастовые бусины с очковым орнаментом, датируемые V–VII вв., а бронзовые трапециевидные привески из Сосницкого могильника имеют аналогии среди вещей Суджанского клада VI–VII вв. Исходя из этого, исследователь считает возможным датировать памятники волынцевского типа VII–VIII вв. (Сухобоков О.В., 1975, с. 55–57). Напротив, Е.А. Горюнов обращает внимание на наличие волынцевских элементов на Новотроицком и некоторых других роменских поселениях, определенно датируемых IX – началом X в., и считает вслед за И.И. Ляпушкиным, что волынцевские памятники одновременны ранним городищам роменской культуры (Горюнов Е.А., 1975а, с. 9).

Керамика волынцевского типа не находит ни прототипов, ни аналогий среди славянской глиняной посуды второй половины I тысячелетия н. э. Ближайшие аналогии ей обнаруживаются в салтовской культуре. Салтовская столовая посуда также имеет преимущественно черную или темно-коричневую поверхность и лощение в виде вертикальных или перекрещивающихся полос. В салтовской керамике есть формы, идентичные или близкие волынцевским, хотя в целом она отличается значительным многообразием (Ляпушкин И.И., 1958б, с. 112, 114; Плетнева С.А., 1959, с. 214–225; 1967, с. 103–134).

Гончарная керамика – почти единственное, что связывает памятники волынцевского типа с алано-болгарской средой Донского бассейна. Поэтому, очевидно, неправ М.И. Артамонов, относивший волынцевские древности к болгарскому племени кутригуров, ассимилированному славянами (Артамонов М.И., 1970а, с. 29–31). Другие элементы волынцевской культуры (жилища-полуземлянки с глиняной печью в углу, обряд трупосожжения, некоторые формы лепной керамики) сближают ее с достоверно славянской роменской культурой. И.И. Ляпушкин высказал предположение о принадлежности волынцевских древностей особому славянскому племени, вошедшему в состав северян (Ляпушкин И.И., 1959а, с. 58–83). Однако, несомненно, что население, оставившее волынцевские памятники, было этнически неоднородно. На Битицком городище наряду со славянскими полуземлянками, открыто жилище с округлым очагом в центре. Безусловно неславянскими являются захоронения в ямах-подбоях, исследованные в Волынцеве (Березовец Д.Т., 1967, с. 166–168).

Различные этнокультурные компоненты в волынцевских памятниках позволяют предполагать, что эти древности принадлежали славянизированному местному населению, родственному алано-болгарам салтовской культуры (Седов В.В., 1970б, с. 128–131; Горюнов Е.А., 1975а, с. 8, 9). В пользу этого как будто говорят и антропологические материалы: черепа славян левобережной части Среднего Поднепровья обнаруживают сходство с черепами погребенных в Салтовском могильнике (Алексеев В.П., 1962, с. 88).

Анализ водных названий днепровского лесостепного левобережья показывает, что дославянским населением здесь были балты и иранцы (Топоров В.Н., Трубачев О.Н., 1962, с. 229, 230; Стрижак О.С., 1963, с. 38–84). Гидронимия свидетельствует о длительности пребывания в южной части северянского региона иранского этнического компонента, о том, что славяне застали здесь ираноязычное население и жили с ним какое-то время на одной территории.

Памятники волынцевского типа встречены только в зоне распространения иранских гидронимов и отражают уже последний этап славяно-иранского взаимодействия. Они оставлены славянизированными потомками ираноязычных племен, скорее всего – далекими потомками черняховского населения. Косвенно об этом свидетельствует некоторая общность, свойственная черняховской и салтовской глиняной посуде. «Керамический материал салтовской культуры, состоящий из гончарной и лепной (в меньшей мере) керамики, – писал И.И. Ляпушкин, – содержит в себе сосуды, по форме и технике изготовления очень близкие сосудам культуры „полей погребений“» (Ляпушкин И.И., 1961, с. 353). Однако памятники собственно иранских племен, относящихся к V–VI вв., в ареале северян до сих пор не обнаружены.

Племенное название северян (в летописях часто «север») по происхождению явно неславянское. Наиболее вероятным представляется мнение об иранском происхождении этого этнонима – из иранского sēu – «черный». Интересно, что в этом регионе известно несколько географических названий от того же апеллятива (реки Сев, Сава), иранское происхождение которых бесспорно (Vasmer M., 1923, s. 76; Топоров В.Н., Трубачев О.Н., 1962, с. 226).

По-видимому, северами первоначально именовалась племенная группа ираноязычного населения, обитавшая в днепровском лесостепном левобережье. Это население растворилось среди славян, которые и восприняли старый этноним. В документах XVI–XVII вв. в Посеймье упоминается небольшая группа населения – севруки, в которых иногда видят потомков северян. Но ведь славяне-северяне были основным населением днепровского левобережья, и их потомками являются обитатели и Посеймья, и смежных с ним районов Десны, Сулы, Псла и Ворсклы, т. е. Северской земли (Severia), известной по историко-географическим материалам XIV–XVII вв. В севруках же скорее всего нужно видеть далеких потомков дославянских север, давших имя одному из восточнославянских племен.

Первые курганные захоронения в регионе северян относятся к роменскому времени. Очевидно, обычай сооружать курганы распространился здесь в основном в IX в. Каков был прежний погребальный обряд славян в регионе, неизвестно. Грунтовые могильники с трупосожжениями, аналогичные тем, что известны в днепровском правобережье, в северянском ареале пока не найдены. Судя по волынцевским захоронениям, здесь, как и в правобережной части Поднепровья, умерших хоронили по обряду кремации в могильниках без наземных признаков. При раскопках Новотроицкого городища выявлено пять прямоугольных ямных могил, обложенных горелым деревом (Ляпушкин И.И., 1958а, с. 157, 159), но место таких погребений в роменских древностях пока неясно.

Основным исследователем северянских курганов был Д.Я. Самоквасов. В последних трех десятилетиях XIX в. и в начале XX в. он раскопал несколько сотен курганных насыпей, расположенных более чем в 25 могильниках (Самоквасов Д.Я., 1878, с. 185–224; 1908а; 1908б; 1915а; 1915б; 1917). В то время в научной литературе господствовало мнение о принадлежности северянам всей левобережной части Среднего Поднепровья с городами Черниговом, Любечем, Переяславлем и Новгородом-Северским. Д.Я. Самоквасов принадлежал к последовательным сторонникам этого мнения и все курганы данного ареала относил к северянам.

Раскопки северянских курганов, проведенные другими исследователями в конце XIX и первых десятилетиях XX в., были не такими значительными. В последней четверти XIX в. исследованиями курганов в Рыльском уезде Курской губернии занимался М. Сперанский (Сперанский М., 1894, с. 263–269). К началу XX в. принадлежат раскопки В.А. Городцова, В.Е. Данилевича и Е.Н. Мельник на юго-востоке северянского региона (Городцов В.А., 1905, с. 110–130; Данилевич В.Е., 1905, с. 411–433; Мельник Е.Н., 1905, с. 673–702). В первых десятилетиях XX в. небольшие раскопки курганов в области расселения северян вели И.С. Абрамов, С.А. Гатцук, И.Е. Евсеев, Н.Е. Макаренко, К.Н. Сосновский, В.В. Хвойко, Н. Шмыткин и В.М. Щербаковский (Хвойко В.В., 1904, с. 40–48; Спицын А.А., 1909б, с. 164–167; Макаренко Н.Е., 1907, с. 36–43; Шмыткин Н., 1914, с. 318–322; Щербакiвський В.М., 1918).

В 1912–1915 гг. П.С. Рыков, В.Н. Глазов и В.С. Львович вели большие раскопки в Гочевском курганном могильнике (Рыков П.С., 1923, с. 39–53).

В 20-30-х годах XX в. исследования курганов северян продолжили М.В. Воеводский, С.С. Магура, Г.М. Поршняков и М. Ренский (Ренський М., 1925, с. 39, 40; Магура С., 1930, с. 33–36). В послевоенный период раскопки вели М.В. Воеводский, И.И. Ляпушкин, Т.Н. Никольская, В.А. Падин и другие (Никольская Т.Н., 1959, с. 83; Ляпушкин И.И., 1959б, с. 81–86; Падин В.А., 1958, с. 218–226; 1976, с. 197–210; Узянов А.А., Смирнов Ю.А., Верещинский Л.И., 1979, с. 98, 99).

В IX–X вв. в земле северян господствовал обряд трупосожжения. Кремация умерших почти всегда совершалась на стороне, а кальцинированные кости в глиняной урне или без нее помещались, как правило, в верхней части кургана. В виде исключения попадаются курганы с захоронениями остатков кремации на горизонте. Зафиксирован случай трупосожжения на месте курганной насыпи. Изредка встречаются курганы, содержащие ритуальные кострища, обычные для северных соседей северян. Вероятно, такие насыпи отражают проникновение радимичей или дреговичей на территорию северян.

Сожженные кости, как правило, помещались в курганах кучкой. Обычай выкапывать ямку для сожженных костей здесь был неизвестен. В одном из курганов в урочище Крученое Болотце и в нескольких Гочевских насыпях отмечено рассеянное положение кальцинированных костей.

В кургане, раскопанном Т.Н. Никольской в Шуклинке на берегу р. Тускарь, притока Сейма, остатки нескольких трупосожжений, помещенные в глиняные сосуды-урны были окружены оградой из дубовых плах. По-видимому, эта ограда являлась остатками погребальной камеры того типа, что обычны для верхнеокских и боршевских курганов.

Треть захоронений северян помещена в глиняные урны: реже – в лепные роменского типа, чаще – в гончарные.

По-видимому, все украшения и вещи, сопровождавшие умерших, сгорали на погребальных кострах. Поэтому абсолютное большинство северянских трупосожжений лишено вещей. Лишь изредка с кальцинированными костями находят бронзовые или стеклянные сплавы. По этим остаткам удается реконструировать перстнеобразные височные кольца, проволочные перстни, поясные пряжки и бусы из синего, зеленого и желтого стекла. Особое место занимают Гочевские курганы, где имеется много случаев кремации на месте. Здесь найдены браслетообразные сомкнутые височные кольца, перстнеобразные височные украшения, трубчатая и витая с пластинчатыми концами шейные гривны, «усатый» перстень, цепочки, лунница, бубенчики, пуговицы и пряжки. Однако Гочевский могильник был не собственно северянским, а разноплеменным некрополем, в котором, правда, значительная доля приходилась на захоронения северян.

Обряд ингумации распространяется у северян с XI в. Первые трупоположения здесь относятся к последней четверти X в. Здесь господствуют трупоположения в основаниях курганов. Ритуальных кострищ под костяками в насыпях северянского ареала нет. Исключение составляет разноплеменный Гочевский могильник.

Курганы с трупоположениями в подкурганных ямах на территории северян весьма немногочисленны. Значительная их часть приходится на западные районы, непосредственно соседящие с полянским регионом. Однако имеются курганы с ямными трупоположениями и в коренной области северян (в окрестностях Сум и Ахтырки, в Гочеве и на Десне – в Трубчевском и Новгород-Северском районах). В некоторых из них (Броварки, Россава) встречены спиральные височные украшения. Хронологическое членение курганов с трупоположениями в основании и насыпей с ямными захоронениями не выявляется. Очевидно, те и другие существовали синхронно или почти синхронно в течение XI–XII вв.

Захоронения выше основания кургана, на специальной подсыпке, для северян, по-видимому, не характерны. Такие погребения зафиксированы только в Гочевском могильнике. Скелеты выше оснований открыты также в курганах Гукова хутора, Черных Лоз и Ницахи, но скорее всего это вводные захоронения.

Почти все трупоположения в северянской земле имеют западную ориентировку. Погребенные, обращенные головой к востоку, здесь единичны (карта 12). В Подесенье и в Гочевском могильнике они связаны с балтской традицией. Восточная ориентировка умерших была распространена также у кочевых племен Северного Причерноморья (Плетнева С.А., 1958, с. 172, 173). Поэтому весьма вероятно, что трупоположения, обращенные головами к востоку, в славянских курганных могильниках на пограничье лесостепи со степью обусловлены славяно-половецкой метисацией.

Характерными височными украшениями северян были спиральные кольца (табл. XXXVI, 5, 6). Женщины носили их по два-четыре с каждой стороны. При исследованиях курганов в Броварке на р. Сула получены материалы для восстановления северянского головного убора (табл. XXXVII, 4). Голова была украшена серебряным пластинчатым венчиком с мелкими подвесочками над лбом. У правого и левого висков привешивали по нескольку спиральных колец. У одного из висков, кроме них, имелась длинная проволочная привеска с 11 бубенчиками.

Северянские спиральные кольца, как показал Б.А. Рыбаков (Рыбаков Б.А., 1949б, с. 75–90), ведут происхождение от двуспиральных височных украшений, распространенных в днепровском левобережье в VI–VII вв. Связующим звеном между ними служат височные кольца IX в., происходящие из Полтавского клада, открытого в 1905 г. (Рыбаков Б.А., 1953а, с. 68).

Кроме спиральных височных украшений, в северянских курганах встречаются распространенные у всех восточнославянских племен перстнеобразные сомкнутые височные кольца. Изредка попадаются перстнеобразные колечки с завитком на конце (Броварки, Гочево, Ницахи). В курганах Гочева и Кветуни найдены трехбусинные височные кольца (табл. XXXVII, 2, 7).

Шейные украшения северянских женщин не принадлежат к распространенным. Ожерелья из бус встречены в сравнительно немногих курганах (табл. XXXVII, 15, 19–21). Обычно они составлялись из бусин желтого, синего и зеленого стекла или из стеклянных позолоченных. Бусы из сердолика и горного хрусталя единичны и встречены только в пяти северянских могильниках. Изредка к ожерельям добавлялись бубенчики, лунницы, монетообразные и округлые прорезные привески (табл. XXXVI, 1, 3, 4, 7, 9, 11–15; XXXVII, 1, 3, 5, 9). В Гочевском могильнике найдены также крестики, привески с изображением креста (табл. XXXVII, 6), иконки и монеты, использованные как нагрудные украшения.

Шейные гривны принадлежат к редким находкам в северянских курганах. В Гочевских и Голубовских курганах встречены гривны с розетками на концах, занесенные сюда радимичами. В трех могильниках (Гочевском, Кветунском и Пищанском) найдены так называемые гривны со сгибнями (табл. XXXVI, 2), относимые к типично северянским украшениям. Все браслеты из северянских курганов – толстопроволочные, пластинчатые и витые (табл. XXXVI, 8, 10) – принадлежат к общерусским типам. Они, как и перстни, – проволочные, пластинчатые, витые, щитковые и др. (табл. XXXVII, 8, 10–14, 18), относятся к редким находкам в северянских курганах. Очень редки здесь поясные пряжки (табл. XXXVII, 22, 23) и металлические пуговицы (табл. XXXVII, 16, 17).

Бытовые предметы в северянских курганах очень немногочисленны. Это железные ножи, кресала, глиняные горшки и деревянные ведерки. Предметы вооружения и орудия труда в погребения не клали. Исключением является опять-таки Гочевский могильник, где встречены боевые и рабочие топоры, наконечник копья, сабля и стремя. В одном из Кветунских курганов найден железный скобель.

Из сказанного видно, что северянские курганы характеризуются бедным вещевым инвентарем. В этом отношении северяне могут быть сопоставлены со славянскими племенами днепровского правобережья – волынянами, древлянами и полянами.

Эволюция северянских древностей показана в табл. XXXVIII. Славяне, расселившиеся в днепровском лесостепном левобережье, по-видимому, не имели племенной организации, соответствующей летописным северянам. Скорее всего славянские колонисты представляли собой разрозненные группы праславян, стихийно двигавшиеся в северо-восточном направлении. Племенные особенности женского костюма северян, как и само имя этого племени, сложились уже на месте расселения – на средней Десне, в бассейне Сейма и Сулы. Очевидно, северяне как отдельная этнографическая единица восточного славянства сформировались в этом регионе в VIII–IX вв.

Славяне на Дону.

Славянские поселения VIII–X вв. того же облика, что в земле северян, известны также в верховьях Донского бассейна (карта 20). Как уже отмечалось, по одному из первых исследованных здесь городищ в с. Боршево Воронежской обл. эти памятники названы боршевскими.

Первые обследования славянских памятников здесь относятся к последним десятилетиям XIX в., когда воронежские краеведы произвели разведки некоторых поселений. В начале XX в. работы по изучению памятников были продолжены. В 1905–1906 гг. раскапывались курганы Лысогорского могильника, насчитывающего до 350 насыпей. Была высказана мысль о славянской, а не хазарской, как полагали раньше, принадлежности боршевских древностей (Мартинович А.И., 1908, с. 61–80).

В 1905 г. Большое Боршевское городище и примыкающее к нему селище обследовал А.А. Спицын. На селище были проведены небольшие раскопки (ОАК, 1905, с. 83).

Наиболее существенные изыскания относятся к 1928–1929 гг., когда экспедиция под руководством П.П. Ефименко провела раскопки на Большом и Малом Боршевских, Кузнецовском и Михайловском городищах, Боршевском селище и вскрыла несколько курганов, расположенных в трех могильниках (Ефименко П.П., Третьяков П.Н., 1948).

Эти работы окончательно установили, что памятники оставлены здесь славянским населением. П.П. Ефименко и П.Н. Третьяков датировали обследованные ими поселения и курганы VIII–X вв., и эта датировка памятников боршевского типа стала общепризнанной.

В конце 20-х и в 30-е годы разведками боршевских памятников занимались воронежские краеведы, материалы раскопок которых изданы в книге П.П. Ефименко и П.Н. Третьякова (Ефименко П.П., Третьяков П.Н., 1948), а с 1948 г. планомерные работы по изучению этих древностей вела А.Н. Москаленко. Помимо больших разведывательных обследований, проведены значительные раскопки. Они охватили Большое Боршевское городище с прилегающим селищем, городища Малое Боршевское, Архангельское, Титчиха и курганы в с. Боршево (Москаленко А.Н., 1956, с. 81–94; 1958, 37-145; 1963, с. 93–114; 1965; 1966а, с. 114–144).

В последние годы работы по изучению памятников боршевской культуры были продолжены А.Д. Пряхиным и А.З. Винниковым. Исследования А.Д. Пряхина сосредоточились на р. Воргол (Пряхин А.Д., 1963, с. 115–122), А.З. Винников ведет раскопки городищ и курганов на р. Воронеж (Винников А.З., Мойса И.П., 1977, с. 44, 45: Винников А.З., Мастыкова А.В., 1979, с. 52, 53; Винников А.З., 1980, с. 47, 48).

Славянские поселения на верхнем Дону представлены городищами и расположенными рядом селищами. Некоторые поселения VIII–X вв. основаны на скифских городищах, и в таких случаях население использовало прежние укрепления. Вновь построенные городища, как правило, занимали мыс, с напольной стороны защищенный системой валов и рвов. Жилищами служили прямоугольные полуземлянки с деревянной облицовкой стен и в основном с печами-каменками в углу (табл. XXXIX, 10, 11).

Одним из наиболее исследованных памятников считается городище с прилегающим к нему открытым поселением близ хут. Титчиха (Москаленко А.Н., 1965). Городище устроено на мысе, ограниченном широкими оврагами. С напольной стороны оно было защищено дугообразными рвом и валом. Размеры городища около 120×100 м (табл. XXXIX, 9). Сразу за валом, на ровном плато, находилась неукрепленная часть поселения, занимавшая площадь около 350×170 м. Это одно из наиболее крупных поселений боршевской культуры.

Прорезав вал, археологи обнаружили внутренние деревянные срубные конструкции, характерные для древнерусских оборонительных сооружений.

В раскопе площадью свыше 7000 кв. м открыто 46 жилищ, из которых 19 располагались в мысовой части поселения, а 27 – на плато. Постройки небольшие, площадью 10–28 кв. м. Их котлованы в плане близки к квадратным, глубина – 0,2–1,2 м. Стены построек были срубными или столбовой конструкции. Печи занимали один из углов. Они строились чаще из камней, иногда из глины и камней или из глины.

Наряду со значительными по площади поселениями встречаются и сравнительно небольшие (Малое Боршевское, Кузнецовское, Ворголское). Среди боршевских городищ имеются мысовые, островные и поселения со сложным планом. Некоторые городища укреплены одним или двумя земляными валами с деревянными конструкциями, другие – только рвами.

Для боршевских поселений характерна лепная керамика (табл. XL, 14–20). По форме сосудов и орнаментации боршевская керамика тождественна роменской. Различия между ними носят частный характер. Так, боршевские горшки в целом более приземисты, чем роменские; в боршевских памятниках почти нет горшков с вертикальной горловиной, обычных на роменских поселениях; в тесте боршевских сосудов нет дресвы; боршевские сосуды в меньшей степени орнаментированы, чем роменские (Винников А.З., 1978, с. 55–61).

Основу хозяйства боршевского населения составляло пашенное земледелие. На поселениях найдены железные наральники того же типа, что и на роменских памятниках, серпы вполне совершенной формы (табл. XXXIX, 12), обгорелые зерна пшеницы, ржи, ячменя, проса, гороха и бобов. Для хранения зерновых припасов сооружались ямы.

Племена боршевской культуры занимались также скотоводством, охотой, рыбной ловлей и бортничеством. От охотничьего снаряжения сохранились многочисленные наконечники стрел из кости и железа (табл. XL, 1–4). Железные наконечники могли быть и оружием. Весьма многочисленны на поселениях железные рыболовные крючки (табл. XL, 5), остроги, пешни, глиняные грузила и пряслица (табл. XL, 12, 13).

Раскопки зафиксировали занятия металлообработкой и металлургией. Обнаружено также несколько сотен железных предметов. Среди них имеются различные бытовые находки, в том числе кресала (табл. XL, 7), а также поясные принадлежности (табл. XL, 8).

Развито было и бронзолитейное ремесло: найдены глиняные и каменные тигли, литейные формочки, пинцет. Из цветного металла делали украшения (табл. XXXIX, 1–8). Пятилучевые и одно семилучевое височные кольца и лунницы изготовлены местными мастерами по готовым образцам. Аналогичные височные украшения найдены в составе Железницкого (Зарайского) клада в Рязанской обл. (Корзухина Г.Ф., 1954, с. 81, 82) и на Новотроицком городище роменской культуры.

Интересна бронзовая поясная бляшка из Большого Боршевского городища (табл. XL, 9). Она – округло-шестиугольная с рельефной розеткой посредине и с отходящими от нее тремя сердцевидными лепестками. Бляшка имеет аналогии в венгерских памятниках IX–X вв.

Довольно широко на боршевских поселениях было развито косторезное ремесло. Из кости и рога делались острия (табл. XL, 10), наконечники стрел, иглы для плетения сетей, кочедыки, рукоятки, псалии, подвески и т. п.; из зубов животных – амулеты (табл. XL, 6). Одна роговая поделка, найденная на Большом Боршевском городище, имеет вид кривого острия с тыльным концом, обработанным в виде морды животного (табл. XL, 11).

Погребальные памятники боршевских племен представлены курганами, которые по внешнему виду не отличаются от остальных восточнославянских полусферических насыпей. Обряд погребения – трупосожжение на стороне. В курганах около Большого Боршевского городища открыты деревянные камеры с остатками нескольких трупосожжений. Размеры камер 1,5–2,4×0,7–1,4 м, высота – 0,3–0,6 м. Кальцинированные кости помещались в глиняных урнах. Кроме того, в камерах находились и сосуды без остатков сожжения, поставленные, вероятно, с приношениями умершим. Вокруг домовин устраивались кольцевые оградки, состоявшие из вертикально поставленных деревянных плах.