Текст книги "Восточные славяне в VI-XIII вв."

Автор книги: Валентин Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 39 страниц)

Мощинская культура была местной по происхождению. Ее истоки прежде всего выявляются в древностях верхнеокской культуры раннего железного века. Это обнаруживается и во внешнем облике поселений, и в домостроительстве, и в некоторых элементах материальной культуры. В частности, распространенные на мощинских поселениях сравнительно толстостенные горшки с выпуклыми плечиками и суженным низом, имеющие шероховатую или бугристую поверхность, сложились из местных форм верхнеокской керамики I тысячелетия до н. э. и первых веков нашей эры.

Вполне очевидно, однако, что мощинская культура не была простым продолжением верхнеокской. Лощеная посуда мощинских памятников не имеет местных корней. Связь ее с деснинской культурой, сложившейся под влиянием зарубинецкой, представляется несомненной.

Известно, что еще в I в. до н. э. в культуре юхновских племен Подесенья появляются пришлые, зарубинецкие, элементы. К концу I в. н. э. зарубинецкие элементы в культуре Подесенья становятся преобладающими. Однако деснинские древности заметно отличаются от собственно зарубинецких древностей Припятского Полесья и Среднего Поднепровья. Поэтому А.К. Амброз предложил выделить деснинские поселения с зарубинецкими элементами в особую культуру и дал ей название почепской (Амброз А.К., 1964, с. 56–69).

Со II–III вв. зарубинецко-почепские культурные элементы инфильтруются в северо-восточном направлении из Подесенья в бассейн верхней Оки. В культуре верхнеокских племен появляются совершенно новые элементы, генетически не связанные с местными древностями. Таковы глиняные сосуды с черной или коричневой лощеной поверхностью. Эти сосуды связаны с деснинской керамикой и по формам, и по фактуре. В частности, миски всех типов, безусловно, возникли в результате прямого развития деснинско-почепских или под их воздействием.

Наземные дома столбовой конструкции с прямоугольными или овальными котлованами, известные по раскопкам на городище и селище близ с. Мощины, имеют ближайшие аналогии на памятниках почепской культуры Подесенья.

Все эти материалы свидетельствуют о формировании мощинской культуры в условиях взаимодействия местной верхнеокской культуры с пришлыми элементами из Подесенья (Никольская Т.Н., 1966, с. 9–16; Седов В.В., 1970б, с. 42–44).

Вопрос о происхождении курганного погребального обряда у мощинских племен остается открытым. В IV–VII вв. регион мощинской культуры был изолированным островком, где население хоронило умерших в курганах. Около VI в. курганы стали сооружать и племена, расселившиеся в бассейнах озер Псковское и Ильмень, но, судя по совершенно отличному строению этих насыпей, они появились независимо от мощинских. В IV–V вв. ближайшими к мощинскому региону были курганы на современной территории Литвы, но и они характеризуются специфическими особенностями, отсутствующими в погребальных памятниках типа Шаньково-Почепок.

Слабая изученность археологических памятников I тысячелетия н. э. в средней полосе Восточной Европы была причиной того, что долгое время исследователи относили мощинские древности к славянам вятичам (Третьяков П.Н., 1941, с. 48, 49; 1953, с. 239, 240; Никольская Т.Н., 1959, с. 57). В 60-х годах, после интенсивных полевых работ по изучению археологических памятников Поднепровья и верхней Оки, стало очевидным, что мощинскую культуру, существенно отличающуюся по всему облику от позднейших славянских древностей, невозможно относить к славянскому населению. Вятичские древности VIII–X вв., сменившие на Оке мощинскую культуру, генетически не связаны с ней. Исходя из этого, можно утверждать, что рассматриваемая культура оставлена дославянским населением.

Древняя гидронимика верхнего бассейна Оки свидетельствует, что до славянского освоения этот регион принадлежал балтоязычным племенам (Седов В.В., 1971а, с. 99–113). В археологическом отношении мощинская культура стоит в одном ряду с синхронными верхнеднепровскими культурами балтского населения. Поэтому племена мощинской культуры были отнесены к балтам (Никольская Т.Н., 1966, с. 15, 16; Седов В.В., 1970б, с. 42–44). П.Н. Третьяков, основываясь на том, что мощинская культура формировалась при участии зарубинецких (по его мнению, славянских) племен, одно время допускал смешанный балто-славянский облик ее носителей (Третьяков П.Н., 1966, с. 294–296). Однако позднее этот исследователь признал, что мощинские племена нужно отнести к балтским и считать «наиболее восточной их группировкой. Об этом свидетельствуют их домостроительство, погребальная обрядность, украшения, в частности вещи, инкрустированные цветной эмалью» (Третьяков П.Н., 1970, с. 60).

Таким образом, вопрос об этнической принадлежности мощинских племен можно считать решенным. Известно и племенное название их. В перечне восточноевропейских племен, помещенном в «Гетике» Иордана, имеется название Coldas (Иордан, с. 89). В этнониме явно проступает голядь, известная по русским летописям. Летопись локализует это племя для XII в. на р. Протва, притоке Оки (ПСРЛ, I с. 162; II, с. 339). Общий регион расселения голяди может быть восстановлен на основе топо-гидронимов, производных от этого этнонима. Он в значительной степени совпадает с территорией мощинской культуры. По-видимому, носителем этой культуры и были голды-голядь письменных источников.

Характеристика мощинских древностей будет неполной, если не описать группу великолепных находок, украшенных разноцветной эмалью.

При раскопках Мощинского городища Н.И. Булычовым под насыпью вала был найден клад различных украшений, среди которых многие орнаментированы разноцветной выемчатой эмалью. Несколько таких же предметов обнаружено и в насыпи вала (Булычов Н.И., 1899б, с. 18–20). Среди этих украшений имеется несколько лунниц с красной эмалью, входивших в состав ожерелий вместе с бусами – стеклянными красными позолоченными и круглыми бронзовыми, а также спиральками (табл. XIV; XV). К ожерелью, очевидно, принадлежала и круглая ажурная привеска с крестовидной серединой. Десять фибул относятся к треугольным прорезным. Они разнообразны по деталям и украшены красной и голубой эмалью. Еще одна фибула была треугольно-перекладчатой и еще одна – треугольно-пластинчатой. К нагрудным украшениям относятся прорезная бляха, покрытая красной и голубой эмалью, трапециевидные привески и цепочка из фигурных звеньев, покрытых красной и голубой эмалью. Несколькими экземплярами представлены широкие браслеты с реберчатыми выступами. Эмалевые украшения на них преимущественно красного цвета, но имеется также оранжевая, голубая и синяя эмаль. От массивной подковообразной застежки с эмалевыми вставками на концах сохранился лишь обломок. Остальные предметы – пластинчатый налобный венчик, головной венок типа латгальской вайнаги, витая гривна с петлями на концах и плетеный браслет – не были украшены эмалью.

Предметы с выемчатой эмалью такого же облика, как в мощинской коллекции, известны на широкой территории от Юго-Восточной Прибалтики до Волго-Окского бассейна и Среднего Поднепровья (карта 5). Это фибулы, застежки, подвески, бляхи и другие украшения единого стиля, сделанные преимущественно из бронзы и имеющие гнезда-выемки, заполненные эмалью разных цветов – красного, синего, зеленого, голубого и белого.

Первая сводка находок предметов с выемчатой эмалью в Восточной Европе была составлена А.А. Спицыным (Спицын А.А., 1903в, с. 149–192). Последующие находки на территории, анализируемой здесь, публиковались Д.Я. Самоквасовым (Самоквасов Д.Я., 1915а, с. 3–5; 1915б, табл. I, а), Н.Е. Макаренко (Макаренко М., 1928, с. 93), А.М. Тальгреном (Tallgren А.М., 1937, pl. 7, 10), Е.А. Калитиной (Калитина Е.А., 1941, с. 39), В.А. Ильинской и А.И. Тереножкиным (Ильинская В.А., Тереножкин А.И., 1955, с. 145–149), С.А. Изюмовой (Изюмова С.А., 1958, с. 203, 204), Е.А. Покровской и Р.А. Юрой (Покровская Е.А., Юра Р.А., 1962, с. 92, 93), Л.В. Артишевской (Артишевская Л.В., 1963, с. 95, рис. 6, 3), И.К. Фроловым (Фролов И.К., 1969, с. 271–274), Л.Д. Поболем (Pobol L., 1972, s. 115–138) и другими. В 1978 г. опубликован свод предметов с выемчатыми эмалями, составленный Г.Ф. Корзухиной (Корзухина Г.Ф., 1978).

И.И. Толстой и Н.П. Кондаков относили предметы с выемчатыми эмалями мощинского типа к III–IV вв. (Толстой И.И., Кондаков Н.П., 1890, с. 102) и видели в них славянские украшения. А.А. Спицын датировал эти украшения VI–VIII вв. и полагал, что в основе мощинских предметов лежат позднеримские провинциальные эмали (Спицын А.А., 1903в, с. 192). Исследователь считал, что мощинские эмали изготавливали днепровские и донские аланы. Л. Нидерле также датировал их VI–VII вв., но утверждал, что центром изготовления восточноевропейских предметов с выемчатыми эмалями была Прибалтика (Niederle L., 1904, s. 541). Некоторые исследователи (И.Р. Аспелин, Де Бай) относили эти изделия к готам.

Среднеднепровскую группу предметов с выемчатой эмалью анализировал Б.А. Рыбаков в связи с историей древнерусского ремесла. Он датировал эти украшения IV–V вв. и полагал, что местом их производства было Среднее Поднепровье. Расцвет производства эмалей падает на послеготское время, поэтому связывать их с готами нет никаких оснований (Рыбаков Б.А., 1948, с. 46–57).

Неоднократно обращался к бронзовым украшениям с выемчатой цветной эмалью Х.А. Моора (Moora Н., 1934, s. 75–90; 1938, s. 100–116; Моора X.А., 1958, с. 27, 28). Он показал, что исходной территорией этой группы предметов были галиндо-судавские земли, в которых изделия с эмалью появляются на рубеже I и II вв. Из Мазурии эти украшения распространялись в другие области, заселенные балтскими племенами. Картографирование предметов с эмалью на территории Восточной Европы позволило Х.А. Моора отнести эту группу украшений к типично балтским. Лишь единичные предметы с эмалью от восточных балтов проникли к соседним финским племенам и славянам.

Дальнейшие изыскания подтвердили вывод Х.А. Моора о балтской атрибуции предметов с выемчатой эмалью. Действительно, эти изделия весьма распространены в областях, заселенных в середине I тысячелетия н. э. различными племенами балтов, постоянно встречаются на поселениях и в могильниках балтоязычного населения. Поэтому их нужно рассматривать как украшения, характерные для культуры древних балтов (Третьяков П.Н., 1966, с. 271; Седов В.В., 1970б, с. 48–53).

Хронологические рамки днепровско-окских украшений с эмалью в целом определяются IV–VI вв. (Корзухина Г.Ф., 1978). И.К. Фролов допускает, что наиболее ранние подвески-лунницы, орнаментированные выемчатой эмалью, относятся к концу III в. (Фролов И.К., 1980а, с. 111–116).

По происхождению предметы с эмалью связаны с Юго-Восточной Прибалтикой. Однако в V–VI вв. единого центра изготовления разнотипных изделий с выемчатой эмалью уже не существовало. Очевидно, многие из них сделаны в местных мастерских по оригинальным образцам (Фролов И.К., 1974, с. 19–27).

Историк середины I тысячелетия н. э. Иордан сообщает координаты племени айстов (эстии): они выходили к юго-восточному побережью Балтийского моря (к северу от Вислы) и соседили с акацирами (Иордан, с. 72). Акациры – наиболее значительное из гуннских племен, обосновавшееся в степях Восточной Европы и оставшееся здесь после ухода гуннов в Паннонию. Очевидно, акацирам принадлежал бассейн Дона, может быть, с прилегающими к нему землями днепровского левобережья и Нижнего Поволжья (Артамонов М.И., 1962, с. 55–57, 71). Таким образом, айстам по Иордану принадлежали обширные пространства Восточной Европы от побережья Балтики до бассейна Дона.

Уже П.И. Шафарик попытался показать, что этноним айсты (эстии) относится к племенам балтской языковой группы (Шафарик П.И., 1838, с. 176–181). Позднее такое толкование было признано большинством исследователей (Fraenkel Е., 1950, S. 19–22; Кушнер (Кнышев) П.И., 1951, с. 143–159; Gimbutas М., 1963, р. 21, 22). Следовательно, выводы археологии о расселении балтов в Поднепровье в середине I тысячелетия н. э. полностью соответствуют письменным свидетельствам.

Глава третья
Культуры северных территорий

Культура длинных курганов.

Севернее области распространения памятников типа Тушемли-Банцеровщины, в бассейне р. Великая и оз. Псковское, а также в верховьях Ловати и прилегающих озер, находится ареал древнейших длинных курганов (карта 1). Вероятно, сюда же принадлежат подобные насыпи и в бассейне Мсты, пока слабо исследованные. В VIII–IX вв. их территория заметно расширяется и охватывает Полоцко-Витебское Подвинье и Смоленское Поднепровье, т. е. значительную часть региона, прежде занятого племенами – носителями тушемлинско-банцеровских древностей (карта 8).

Карта 8. Распространение длинных курганов.

а – могильники с длинными курганами; б – территория плотного распространения сопок; в – каменные могильники эсто-ливского типа; г – грунтовые могильники латгалов; д – восточнолитовские курганы; е – позднедьяковские городища; ж – памятники мощинской культуры; з – ранние курганы вятичей.

Цифрами обозначены только могильники с исследованными длинными курганами: 1 – Кивипымме; 2 – Рускавере; 3 – Городище; 4 – Залахтовье; 5 – Новая Желча; 6 – Светлые Вешки; 7 – Безьва; 8 – Жеребятино; 9 – Ново-Жуковская; 10 – Заполье Большое; 11 – Лосицы; 12 – Сытенка-Островенка; 13 – Сытенка; 14 – Замошье; 14а – Мерево; 15 – Ропти-Наволок; 16 – Курея; 17 – Городня; 18 – Городище; 19 – Володи; 20 – Арнико I; 21 – Арнико II; 22 – Лаоссина; 22а – Рысна-Сааре I и II; 23 – Линдора; 24 – Лоози; 25 – Вастселина; 26 – Обинисте; 27 – Тайлово; 28 – Верепково; 29 – Столбово; 30 – Лезги; 31 – Северик; 32 – Першина; 33 – Смолинка; 34 – Шурупово; 35 – Кишкина; 36 – Волково; 37 – Укропово; 38 – Дыркино; 39 – Кудово; 40 – Казиха; 41 – Каталова; 42 – Пакрули; 43 – Шешки; 44 – Литвиново; 45 – Глубокое; 46 – Грицково; 47 – Сатонкино; 48 – Далево; 49 – Низовка; 50 – Левоча-Кабожа; 51 – Плесо; 51а – Кулотино-Полище; 52 – Боровичи; 52а – Съезжее; 53 – Березовый Рядок; 54 – Дубровка; 55 – Подсосонье; 56 – Обрынь; 57 – Липецы; 58 – Шихино; 59 – Бологово; 60 – Изведово; 61 – Полибино I; 62 – Полибино II; 63 – Дорохи; 64 – Межно; 65 – Мылинки; 66 – Янкевичи; 67 – Борки; 68 – Горовые; 69 – Черневичи; 70 – Поречье; 71 – Гурки; 72 – Рудня; 73 – Рудня; 74 – Михайловское; 75 – Бенецкий; 76 – Шугайлово; 77 – Заозерье; 78 – Добрино; 79 – Введенье; 80 – Дроково; 81 – Заборье; 82 – Василевщина; 83 – Катынь; 84 – Ямщичино; 85 – Лопино; 86 – Хотынь; 87 – Городок; 88 – Ярцево; 89 – Пнева Слобода; 90 – Цурковка; 91 – Арефино; 92 – Огарково; 93 – Слобода Глушица; 94 – Еловцы; 95 – Митино.

Длинные курганы – невысокие валообразные земляные насыпи, в большинстве случаев расположенные в могильниках вместе с круглыми (полусферическими) курганами IX–XIII вв. (табл. XVI, 7, 8). Преобладают сравнительно небольшие насыпи – длиной от 12–15 до 40 м при ширине 5-10 м и высоте 1–2 м. Встречаются и курганы длиной 50-100 м и более.

Длинные курганы привлекали внимание исследователей еще в середине прошлого столетия. Несколько таких насыпей, расположенных в Себежском и Опочском районах Псковской обл., тогда было раскопано Брантом и В. Платером (О древних могилах, 1851, с. 212–226). Исследователи установили, что длинные курганы содержат по нескольку урновых или безурновых захоронений по обряду трупосожжения. Курганы были отнесены к славянским.

Большое число длинных курганов раскопано в последних десятилетиях XIX в. и в самом начале XX в. В 80-х годах прошлого столетия исследованием таких курганов на юго-восточной окраине Эстонии занимался Г. Лешке (Loeschcke G., 1888, S. 200). На Смоленщине в 1892–1903 гг. большие раскопки провел В.И. Сизов (ОАК, 1896, с. 23, 24; 1898, с. 56–59; 1902, с. 94–99; 1903, с. 109; 1906, с. 122; Указатель памятников, с. 111–123). Итоги изучения их изложены исследователем в докладе на XI археологическом съезде (Сизов В.И., 1902а, с. 81, 82). В.И. Сизов отнес эти памятники к славянским и датировал VII–VIII вв.

В 1900–1902 гг. длинные курганы, расположенные в бассейнах Великой, Ловати и Мсты, раскапывал В.Н. Глазов (Глазов В.Н., 1901, с. 210–226; 1903б, с. 44–66; 1904, с. 50–60). Менее значительные раскопки принадлежат А.А. Заборовскому и В.И. Колосову (Колосов В.И., 1906, с. 259, 260).

Уже в 1903 г. А.А. Спицын написал интересную статью, специально посвященную этим памятникам (Спицын А.А., 1903 г, с. 196–202). Расположение длинных курганов в одних группах вместе с круглыми насыпями, бесспорно славянскими, одинаковый погребальный обряд в тех и других памятниках, близость керамики и бедность вещевого инвентаря послужили основанием для отнесения длинных курганов к славянским древностям. По области распространения длинные курганы были связаны с кривичами. Время сооружения вилообразных насыпей определено IX–X вв.

После выхода в свет статьи А.А. Спицына появился еще больший интерес к длинным курганам. До начала первой мировой войны было раскопано свыше трех десятков длинных насыпей в разных местах их ареала. Раскопками занимались: на Смоленщине – И.С. Абрамов (Спицын А.А., 1906б, с. 192, 193); в бассейнах Великой и оз. Псковское – К.В. Кудряшов (Кудряшов К.В., 1913, с. 241–264), В.Н. Крейтон (Крейтон В.Н., 1914, с. 7–24) и В.В. Гольмстен (Окулич-Казарин Н., 1914, с. 175, 176, 187); в верховьях рек Плюсса и Луга – В.А. Городцов, С.С. Гамченко и А.А. Спицын (Гамченко С.С., 1913, с. 163–221; Спицын А.А., 1914, с. 88, 89; ОАК, 1914, с. 66–68); в бассейне Полы, правого притока Ловати, – П.А. Садиков и П.Г. Любомиров; в бассейне Мсты – А.В. Тищенко (Тищенко А.В., 1914а, с. 12–17).

А.А. Спицын неоднократно возвращался к вопросу об этнической принадлежности длинных курганов. Так, раскопки С.С. Гамченко под Сестрорецком и известия о курганах удлиненной формы в окрестностях Мурома заставили исследователя отнести длинные курганы к памятникам финского населения (Труды IV съезда, 1914, с. XLVI–XLVIII). В неопубликованных заметках 20-х годов А.А. Спицын вновь связывает длинные курганы с кривичами, руководствуясь распространением их в старом кривичском районе и эволюционной связью с бесспорно кривичскими древностями рубежа I и II тысячелетий. В одной из последних работ А.А. Спицын, обращая внимание на вещевой инвентарь длинных курганов, пишет, что эти памятники принадлежат «известной, скорее всего литовской народности» (Спицын А.А., 1928, с. 337).

В 20-30-х годах раскопки длинных курганов велись в несколько меньших масштабах, но зато много внимания уделялось обследованию и регистрации этих памятников. На территории Белоруссии раскопками длинных курганов занимались А.Н. Лявданский и И.А. Сербов (Ляўданскi А.Н., 1930 г., с. 173–196; Сербаў I.А., 1930а, с. 91), в Псковской земле – Б.В. Сивицкий, А.А. Спицын и Н.Н. Чернягин. Длинные курганы в юго-восточной Эстонии исследовали Х.А. Моора и О. Саадре, а в восточных районах Латвии – Ф. Балодис (Urtāns V., 1968, 65–70 lрр.). В Верхнем Поволжье один курган раскопан П.Н. Третьяковым (Третьяков П.Н., 1949, с. 275).

В 1941 г. Н.Н. Чернягин издал археологическую карту длинных курганов, сыгравшую существенную роль в изучении древностей восточнославянских племен (Чернягин Н.Н., 1941, с. 93–148). В работе были собраны все сведения, которыми располагала советская археология к тому времени об этих памятниках. Отмечая, что длинные курганы распространены на летописной территории кривичей, а погребальная обрядность в них сходна с кривичской, известной по полусферическим курганам, исследователь вполне определенно связывал эти памятники с кривичами. Время захоронения в валообразных насыпях определялось Н.Н. Чернягиным VI–IX вв. К сожалению, большая группа могильников с длинными курганами, расположенных на территориях Эстонии и Латвии (до включения их в состав СССР), осталась вне поля зрения Н.Н. Чернягина.

Наиболее существенный вклад в изучение длинных курганов сделан в послевоенный период. Если до 40-х годов только отдельные исследователи (А.Н. Лявданский, Н.Н. Чернягин, П.Н. Третьяков) раскапывали эти памятники целиком, на снос, то теперь почти все валообразные насыпи исследуются на основе современной методики. Уже в 1948–1949 гг. к раскопкам длинных курганов в Псковской земле приступила С.А. Тараканова (Тараканова С.А., 1951, с. 141–154; 1959, с. 118–121). В обобщающей статье (Тараканова С.А., 1954, с. 77–110) она высказала критические замечания в адрес сводной работы Н.Н. Чернягина. Однако ее попытка определить начальную дату захоронений в длинных курганах II–III вв. явно неудачна. Построения С.А. Таракановой в этом отношении методически ошибочны. При датировке длинных курганов II–III вв. она обращает внимание на начальную дату бытования тех или иных находок, не учитывая, что такие предметы продолжали существовать до середины I тысячелетия, а иногда и позднее. При этом она рассматривает отдельные предметы в отрыве от вещевых комплексов.

Позднее на территории Псковской земли раскопки длинных курганов производили Г.П. Гроздилов и В.В. Седов (Гроздилов Г.П., 1965, с. 77–87; Седов В.В., 1969, с. 91–96; 1971б, с. 52–58). По соседству, в юго-восточной части Эстонской ССР, интересные насыпи исследовали Х.А. Моора и М.Х. Шмидехельм (Schmiedehelm М., 1965, 1. 17–50), а в Латвии – Э.Д. Шноре (Snore Е., 1957, 169–172 lрр.; Urtāns V., 1968, 65–70 lрр). Я.В. Станкевич раскопала три длинных кургана на Шюкицком озере и два – в верховьях Ловати (Станкевич Я.В., 1960, с. 219–287; 1962а, с. 31–35).

В северной Белоруссии исследования длинных курганов ограничились сравнительно небольшими раскопками А.Г. Митрофанова и Г.В. Штыхова (Штыхов Г.В., 1969, с. 121–129; 1971, с. 66, 73–75; Очерки, 1972, с. 18–20).

На Смоленщине большие и серьезные работы проводил Е.А. Шмидт. С 1952 г. он раскопал более 30 длинных курганов, расположенных в различных местах Смоленской земли (Шмидт Е.А., 1954, с. 147–152; 1957б, с. 289–291; 1958б, с. 162–169; 1968, с.228, 229; 1973, с. 3–14; Третьяков П.Н., Шмидт Е.А., 1963, с. 177–192).

Большое внимание уделяется изучению длинных курганов на окраинах их ареала. В 1966 г. один из длинных курганов в окрестностях г. Боровичи раскопал С.Н. Орлов. Важные исследования проведены в 1966 и 1968 гг. М.В. Фехнер у д. Шихино в междуречье верхней Мсты и верхней Волги (Мальм В.А., Фехнер М.В., 1969, с. 159–188). В 1971 г. одна длинная насыпь раскопана в бассейне верхней Луги на берегу оз. Череменецкое, между деревнями Рапти и Наволок (Лебедев Г.С., 1974, с. 69–73).

В публикациях Ф.Д. Гуревич в научную литературу вошли сведения о большом числе могильников с длинными курганами в Верхнем Понеманье (Гуревич Ф.Д., 1958, с. 54–65; 1962, с. 71–76, 156–178). Однако последующими изысканиями установлено, что длинных курганов, аналогичных тем, что известны на летописной территории, в Понеманье нет.

В 1974 г. опубликована научная сводка всех накопленных к настоящему времени данных по длинным курганам (Седов В.В., 1974а). В ней подведены итоги многолетнего изучения этих памятников, показано их своеобразие и определена принадлежность кривичам – одному из восточнославянских племен, формировавшихся в результате метисации пришлого славянского населения с местными финно-угорскими и балтскими племенами.

С выходом в свет этой работы интерес к длинным курганам усилился. С 1974 г. планомерные раскопки могильников с длинными курганами близ западного побережья Псковского озера (около деревень Лаоссина и Рысна-Сааре) ведет М.Э. Аун (Аун М., 1976, с. 58–63; 1977, с. 71–76; 1978а, с. 83–89; 1978б, с. 456, 457; 1979, с. 479; 1980а; 1980б, с. 368–372; 1980в, с. 398). В результате этих раскопок выяснены весьма интересные детали погребальной обрядности и строения насыпей.

Менее значительные раскопочные работы велись и в других регионах распространения длинных курганов. Были продолжены раскопки таких памятников в местностях Лезги и Северик, в могильниках, известных по исследованиям прошлых лет (Александров А.А., Белецкий С.В., 1978, с. 5; Плоткин К.М., Грач В.А., 1978, с. 29). В Северике были открыты внутри длинных насыпей каменные перегородчатые конструкции, напоминающие наземные сооружения отдельных эсто-ливских каменных могильников. В 1976 г. один длинный курган был исследован в восточной части Новгородской земли на оз. Съезжее (Носов Е.Н., Верхорубова Т.А., 1977, с. 25).

Небольшие раскопки подобных памятников вели Ю.М. Лесман в Лужском р-не Ленинградской обл. (Лесман Ю.М., Виноградов А.В., 1979, с. 23, 24) и Е.А. Шмидт в бассейне р. Каспля на Смоленщине (Шмидт Е.А., 1980, с. 89, 90).

В последние годы проведены большие полевые работы по обследованию уже известных могильников с длинными курганами, а также по выявлению новых памятников.

Основная территория длинных курганов приходится на бассейны Великой и Псковского озера, витебско-полоцкую часть Западнодвинского и смоленскую часть Днепровского бассейнов. В других местах могильники с такими насыпями очень немногочисленны. Они известны в бассейнах Плюссы, Луги, Мсты, Полы и Волги. Единичные могильники зафиксированы в верховьях Вилии и Гауи (карта 8).

Длинные курганы рассредоточены по своему ареалу довольно неравномерно. Наибольшее число могильников с валообразными насыпями приходится на бассейны Великой и Псковского озера. В настоящее время в этом регионе зафиксировано около 50 % общего количества известных памятников такого типа. В бассейне Западной Двины и в Смоленском Поднепровье плотность могильников с длинными курганами сравнительно небольшая, в остальных, окраинных районах она еще меньше.

Представляет интерес территориальное распределение длинных курганов в зависимости от их размеров. Выделяется два района сосредоточения наиболее крупных насыпей. Это, во-первых, Себежское Поозерье с верховьями Великой; во-вторых, окрестности Псковского озера со смежными землями бассейнов Плюссы и Луги. Здесь встречены очень длинные насыпи (от 60 до 120 м) и сконцентрировано наибольшее число могильников с курганами, превышающими 40 м в длину. На Смоленщине таких курганов нет (только до 30 м). Очевидно, бассейны Великой и Псковского озера были основным районом распространения этих памятников, остальные части их ареала – периферийные.

Вопрос о том, сооружались ли длинные курганы единовременно или постепенно, в несколько приемов, по мере новых захоронений, долго был предметом дискуссии. Проведенные в последние годы исследования валообразных насыпей позволили решить его окончательно. Установлено, что среди длинных курганов имеются насыпи, сооруженные как в один, так и в два-четыре приема. Какое-либо территориальное разграничение между этими курганами не наблюдается. Очевидно, способ сооружения зависел, прежде всего, от длительности использования погребальных насыпей, количества совершенных в них погребений и необходимости в присыпке дополнительных насыпей. Первичная погребальная насыпь будущих валообразных курганов могла быть и небольшой длинной, и круглой, и овальной в плане. Они или полностью скрывались при позднейших досыпках, или, в тех случаях, когда их диаметр превышал ширину валообразной части, оставались хорошо заметными. Такие курганы называются комбинированными.

Длинные курганы получили распространение на территории, прежде занятой финскими и балтскими племенами. Граница между ними проходила здесь примерно по водоразделу Великой и Западной Двины и далее на восток, до верхневолжских озер, причем верховья Ловати принадлежали к балтскому ареалу, а верховья Западной Двины – к ареалу прибалтийско-финских племен. Та же самая линия разграничивает ареал длинных курганов на две области. К северу от этой линии в основаниях длинных курганов имеются зольно-угольные прослойки (табл. XVI, 2, 6); южнее они, как правило, отсутствуют (табл. XVI, 1, 4). Зольные прослойки (толщина от 2 до 30 см) образовались в результате предварительного выжигания, «очищения огнем» места, избранного для сооружения курганной насыпи.

Этот ритуал характерен для ряда прибалтийско-финских племен. Так, на территории Эстонии и северной Латвии такой обычай был распространен со II в. (Шмидехельм М.Х., 1952, с. 80; 1955, с. 238). Зольные прослойки, аналогичные подошвенным слоям длинных курганов, зафиксированы также на памятниках води (Седов В.В., 1953б, с. 202, 203) и корелы (Nordman С.А., 1924, э. 100). Видимо, зольно-угольная прослойка в основании длинных курганов по происхождению связана с погребальным ритуалом прибалтийско-финских племен.

Недавние исследования в юго-восточной Эстонии выяснили, что в основаниях некоторых курганов имеются не ритуальные зольные прослойки, а подзолистый почвенный слой. Не исключено, что и в других местах в отдельных длинных курганах, раскопанных несовершенными методами, за зольно-угольные прослойки были приняты естественные подзолистые образования. Однако все же неоспоримо, что обряд выжигания поверхности, избранной для сооружения курганных насыпей, существовал.

Камень при сооружении длинных курганов, как правило, не применяли. Однако есть единичные насыпи, в которых открыты различные выкладки из камней. Так, в Северике, Лосицах (табл. XVI, 5), Лоози, Верепкове зафиксирована обкладка камнями основания насыпей. Один из курганов в Северике имел, кроме того, сверху покров, сложенный из валунных и плитняковых камней. В одних курганах (Кудово, Тайлово, Северик, Заборье) камнями были обставлены погребения, в других (Верепково, Северик, Лосицы, Михайловское, Еловцы, Городок) – они прикрывали остатки захоронений. В кургане 6 у д. Першина в основании открыта вымостка из мелких камней, на которой насыпана зола с угольками. В кургане 18 Грицковского могильника крупными валунными камнями, положенными сверху, были обозначены места захоронений. Одно из захоронений длинного кургана у д. Северик помещено в каменном ящике, сложенном из плит.

Почти все длинные курганы с каменными конструкциями находятся в области расселения древних прибалтийских финнов. Все типы каменных кладок, зафиксированных в длинных курганах, имеют непосредственные аналогии в погребальных сооружениях прибалтийско-финских племен. Так, курганы с сооружениями из плитнякового камня в виде стенок-оградок, выявленные при новых раскопках в могильнике Северик, напоминают некоторые каменные могильники эстов, и скопления камней внутри оградок, открытые в Верепкове наряду с обкладкой камнями основания кургана, в какой-то степени аналогичны могильным памятникам эстов. Все это позволяет предположить, что появление каменных конструкций, а может быть, и скоплений камней в псковских длинных курганах, связано с местными прибалтийско-финскими традициями.