Текст книги "Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма"

Автор книги: Валентин Томберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 58 страниц)

Нет, ответ, разумеется, есть: он дан в притче о блудном сыне. Чего стоят все телевизоры, стиральные машины, сверхзвуковые самолеты, космические корабли, полеты на другие планеты и исследование других галактик по сравнению с объятием любящего Отца по возвращении сына в отчий дом?

Искушение нашего времени есть искушение удовлетворением желаний. Это относится не только к коммунистам, капиталистам и материалистам, но и в не меньшей степени – не скажу, к эзотеристам – к оккультистам и магам. Ибо этому искушению подвергаются и они.

Луи-Клод де Сен-Мартен, например, принимал участие в ритуалах церемониальной магии в кружке учеников Мартинеса де Паскуалли. Для него эта магия оказалась эффективной и реальной. Но убедившись в реальности и эффективности церемониальной магии, он – полностью осознавая, что делает, – отвернулся от этой магической практики и обратился к мистицизму Якоба Бёме, к миру неизреченного опыта, к миру тесной взаимосвязи души с Богом. Таким образом, он выдержал испытание. Магические феномены – "пассы" – не смогли сбить его с пути к абсолютному и вечному, тогда как бывший его соратник и соученик Жан-Батист Вилъермос, несмотря на свою духовную ориентацию и искреннюю веру, до самой смерти остался сторонником церемониальной магии и ритуалов посвящения. Элифас Леви, автор книги "Учение и ритуал высшей магии", безусловно был пионером в теории и практике церемониальной магии девятнадцатого века. У него хватило смелости – или, если угодно, дерзости – во всеуслышание заговорить о магии как о чем-то реальном и в то же время доступном пониманию... и это во времена, когда клонилась к закату эпоха просвещения и в зените популярности был материализм! Можно ли упрекнуть его в недостатке смелости? Однако его порицала госпожа Е. П. Блаватская, упрекая в том, что он впоследствии изменил своему магическому учению и обратился к христианскому мистицизму – из страха попасть в немилость церковных властей. Истина же в том, что Элифас Леви – этот неустрашимый маг, сумевший вызвать в Лондоне дух Аполлония Тианского – превзойдя пределы церемониальной магии, сосредоточил свои усилия на мистицизме игнозисе христианского герметизма. Как и Сен-Мартен, он с честью выдержал фаустовское испытание. Поэтому то, что писал Сен-Мартен Кирхбергеру, барону фон Либисдорф, о причинах своего обращения от церемониальной магии к мистицизму, вполне можно отнести и к Элифасу Леви:

"... Я давно оставил позади посвящения, пройденные в моей первой школе, ради единственного посвящения, которое мне действительно по сердцу... Уверяю вас, что сокровенным духовным путем я познал истины и радости, тысячекратно превосходящие все, что я получил извне... нет иного посвящения, кроме как от единого Бога и Его Вечного Слова, пребывающего в нас..." (44: XIX, СХ; pp. 77-78, 375).

Это же относится и к Полю Седиру (псевдоним Ивона де Лу), который также предавался занятиям практической магией, в течение двух лет используя для этой цели комнату, которую снимал на первом этаже дома N4 на улице Савойи в Париже (cf. 49: р. 49). Он был членом и посвященным высокого ранга по меньшей мере двадцати братств -более или менее тайных -например, каббалистического Ордена розенкрейцеров, Ордена мартинистов, Н. В. of L., F. Т. L. и т. д. Но в январе 1909 года (а его деятельность в этой сфере началась в 1888 году) он вышел из всех братств, отказавшись, к изумлению давних друзей, от всех должностей и титулов, которыми был облечен.

"Но было в его жизни некое внешнее обстоятельство, торжественное и решающее событие, которое привело его к осознанию пустоты всех тайных наук и обществ и навсегда направило его по единому пути Евангелия" (49: р. 80).

Этим событием была его встреча с Филиппом Лионским. Сам Седир упоминал об этом в письме в редакцию "L'Echo du Merveilleux" в мае 1910 года (впоследствии перепечатанном в выпуске "Bulletin des Amities Spirituelles", апрель 1933 г.):

"... Вместе с некоторыми моими товарищами я прошел, как мне кажется, все круги эзотеризма и с неподдельным рвением обследовал все тайные святилища в неугасимой надежде на успех. Но ни одно из обретенных мною в конечном счете убеждений не было в моих глазах Достоверностью.

Раввины раскрывали передо мною свои неведомые манускрипты; алхимики принимали в своих лабораториях; суфии, буддисты и даосы во время долгих ночных бдений приводили меня в обиталища своих богов; брамин позволил мне скопировать свои таблицы мантр; йогин открывал передо мною все тонкости созерцания. Но однажды вечером, после некоей встречи, все, чему научили меня эти замечательные люди, показалось мне маревом в сумерках после жаркого летнего дня" (49: р. 80).

И в жизни Папюса была решающая встреча, о которой упоминал Седир. В плане соотношения между убеждениями и Достоверностью, между ценностями и Ценностью она оказалась для него не менее решающей, чем для Седира. Но – будучи врачом, привыкшим превыше всего ставить благо доверившихся ему пациентов, – он не сложил с себя ни одной принятой в прошлом ответственности и не порвал ни с одной группой, за которую считал себя в ответе, хотя сердцем был уже не с ними. Для него перемена заключалась в решительном признании приоритета христианской духовности, о чем он заявил открыто – и чем заслужил упреки в "слабости к католицизму" со стороны Робера Амбелена, а некоторые масоны стали относиться к нему как к "отпетому иезуиту". Но эволюция взглядов Папюса – что бы о нем ни говорили и независимо от чьих-либо симпатий или антипатий – представляла собой не что иное, как успешно пройденное фаустовское испытание.

Этих примеров достаточно, чтобы проиллюстрировать характер и сущность фаустовского испытания в сфере оккультизма, хотя можно было бы привести и больше. Это испытание предстоит каждому оккультисту. Только пройдя через него, т. е. постигнув суть произвольной магии, оккультист обнаруживает божественную магию, гнозис и мистицизм христианского герметизма. И тогда он из ученого превращается в мудреца, из колдуна в мага, из толкователя в гностика и из любителя тайн в мистика. Да будет так.

Фаустовское испытание и человеческий прототип Фауста были в древности предвосхищены личностью – будь то легендарной или реальной – Киприана-волхва, обратившегося в христианство, ставшего впоследствии епископом Никодемии и в конце концов принявшего вместе с Юстиной мученический венец при императоре Диоклетиане. Ниже приведены некоторые выдержки из коптской версии его "Исповеди" (предание о Киприане состоит из трех частей: "Обращение", "Исповедь" и "Мученичество"):

"Это покаяние Киприана-волхва, ставшего христианином благодаря деве Юстине; который стал затем епископом города Никодемии; и который, наконец, вместе с Юстиной принял венец мученика при царе Диоклетиане и почил двадцатого дня месяца Фаопи, АМИНЬ...

Я, Киприане, в малолетстве был посвящен в служители храма Аполлона и с младых ногтей обучался тем коварным выдумкам, на которые столь щедр Дракон. Ибо не достигнув еще семи лет от роду, я уже был посвящен в Таинства Митры... Когда же мне исполнилось пятнадцать лет, я служил Деметре и выступал пред нею в процессии факельщиков. Что до дщери ее, именуемой "девою", то я носил ее траурный убор, облаченный в сверкающие одежды... Я поднимался на Олимп... называемый "горой богов". Я был посвящен в таинства ее Образа, в строй ее речей, которые состоят из последовательности звуков, издаваемых время от времени при появлении демонов, когда те открывают свое присутствие... Видел я также сердца демонов – одни из них пели, другие же расставляли западни, обольщали и строили всякие козни. И предо мною проходили вереницей свиты всех богов и богинь. В тех местах провел я сорок дней и сорок ночей, питаясь после заката лишь древесными соками... С пятнадцати лет меня стали обучать жрецы, семь пророков и пророчиц Дьявола, с которым последние общались с глазу на глаз. Вот они-то и дают работу всем демонам... Дьявол же наставлял меня в том, каким образом земля прочно держится на своих опорах. Он обучал меня законам Воздуха и Эфира. Я плавал по Морю до самого Тартара. И наконец, я отправился в Aproq я участвовал в празднествах Геры, где узнал, как разлучать жен и мужей и как сеять ненависть между братьями и сестрами. Я познал единство Воздуха и Эфира, я постиг, как Земля входит в соединение с Водой, и как Вода, в свою очередь, соединяется с Эфиром.

Затем я отправился в город, называемый Фалес [Элида], расположенный в стране, называемой Лакедемон. Я познал таинства Гелиоса и Артемиды, законы света и тьмы, звезды и их орбиты... Затем я отправился к людям, называемым фригийцами. У них я научился предсказаниям... И узнал я также о членах тела, совершающих внезапные судорожные движения, о нервах, которые сокращаются, вызывая нестерпимый зуд, и об иных, неразрывно связанных друг с другом; я овладел искусством словесных уловок, научился угадывать число выбрасываемых в игре пальцев, а также числа, ненароком слетающие с уст. Одними лишь словами я сотворял предметы и придавал им реальность... Побывал я также в Мемфисе и Гелиополе... Я посещал их тайные подземные святилища, где демоны воздуха вступают в союз с демонами, обитающими в земле; я узнал, как они вводят людей в искушение... и как духи () борются с демонами. И я узнал, сколько есть князей тьмы, и какова их взаимосвязь с душами и телами лишенными разумения, вплоть до рыб; и узнал я, каковы их (князей) дела: иной побуждает людей сторониться какого-либо человека; иной гак воздействует на его разум, что человек отдается в его власть; иной воздействует на память; иной вселяет в него ужас; иной строит хитроумные козни; иной приводит в удивление; иной приводит к забвению; иной подстрекает толпу к мятежу; и таким же образом происходит множество иных явлений... Я видел души гигантов, заключенные во мраке и согбенные в тени земли, словно под тяжкой ношей. Я видел, как драконы вступают в связь с демонами, и ощущал во рту горечь яда, истекающего из их пастей... сим ядом духи () Воздуха порождают все человеческие недуги... Я жил в этих местах: дух () лжи являлся мне во многих обличьях; дух похоти был о трех лицах...; дух гнева был подобен твердому камню...; дух злословия – с несметным числом острых языков...; дух ненависти, подобный слепому с глазами на затылке и постоянно избегающий света...; дух злорадства, являющийся в виде иссохшей кости... Видел я и духов тщеславия, добродетели и мнимого правосудия, с помощью которых демоны уловляли греческих философов; на самом же деле они совершенно немощны и не имеют никакой силы. Одни из них подобны пыли, тогда как другие подобны теням... Число же демонов, которые, уподобляясь идолам, вводили в заблуждение греческих философов, равно 365. Чтобы подробно поведать обо всем этом, мне пришлось бы написать несколько книг; но о некоторых вещах я расскажу, дабы выявить всю глубину моего падения.

Тридцати лет от роду я покинул Египет и направился в страну халдеев, дабы узнать, что такое Эфир. Люди в этой стране говорят, что он расположен над Огнем; Мудрецы же их утверждают, что он выше Света... Мне были названы 365 частей Эфира, каждая из которых обладает собственной природой и вступает в связь с силами материальных субстанций, каковые суть наши тела... Однако некоторые из них не подчиняются Миру Света и противостоят ему. Меня также обучили тому, как склонить их к участию в замыслах создания материальных существ, как довести до них Волю Света и принудить к повиновению. Видел я между ними и Посредников (). Меня удивило число духов тьмы, витающих в воздухе... Я узнал заведенные между ними обычаи (), и убедился, что соблюдаются они неукоснительно. В тех краях действует основной закон (), добрая воля (), заповедь () и здравый смысл, позволяющие всем им наслаждаться жизнью... Если же вы поистине готовы мне поверить, то видел я воочию и самого Дьявола. Я заставил его явиться, предложив ему дары. Верьте мне на слово, я приветствовал его лицом к лицу. Я беседовал с ним, он же думал, что я один из великих, предстоящих перед ним. Он назвал меня "способным юношей, которого легко обучить", и еще "малым князем", достойным его общества... Он сказал: "Я окажу тебе помощь в жизни () твоей всеми силами ()". Ибо он был весьма высокого мнения обо мне... Когда же я собрался уходить, он громко обратился ко мне по имени: "О ревностный Киприан, будь силен и настойчив во всем, что делаешь..." И облик его был подобен цветку радости, украшенному самоцветами; голову его венчала корона, усыпанная такими же камнями, сияние которых озаряло все вокруг. Его одеяние () сверкало так ярко, что все вокруг повергало в трепет..." (51: vol. I, арр. 2; pp. 374-382).

Вслед за покаянным рассказом начинается собственно описание обращения Киприана. Что ж, вот человек, наделенный огромным опытом и познаниями, о котором можно сказать словами Поля Седира:

"... После некоей встречи [с девой-христианкой Юстиной] все, чему научили меня мудрецы Греции, Фригии, Египта и Халдеи, показалось мне легкой дымкой, поднимающейся в сумерках после жаркого летнего дня".

Более того, встретившись лицом к лицу с самим учителем премудрости мира сего, он отрекся от нее, всецело отдавшись премудрости Божьей любви – что в глазах "мудрых мира сего – безумие"...

Иными словами, будущий епископ и мученик Киприан, уложив в суму магический жезл, чашу, меч и пантакль Киприана-волхва, вскинул ее на плечо и тронулся в путь, не отгоняя бросающихся на него собак и походя в глазах сего мира на скомороха – в путь... к предстоящему мученичеству. Его греческие, фригийские, египетские и халдейские сотоварищи, должно быть, говорили: «Вот идет Шут!» Образованные и здравомыслящие люди того времени наверняка говорили: «Вот идет Глупец!» Ибо в их глазах он отвернулся от самой сущности всей человеческой культуры и цивилизации – от интеллекта... от интеллекта, с чьим всемогущим владыкой, назвавшим его «способным юношей, которого легко обучить», он встретился лицом к лицу. Дух «знания ради знания» беседовал с ним с глазу на глаз и призвал быть «сильным и настойчивым во всем, что он делает».

Итак, Киприан устоял против могущества произвольной магии и проявил больше упорства, чем требуется для "знания ради знания". Он превозмог собственную своенравную волю и посвятил себя высшей науке -науке Божественной, т. е. науке Божьей любви. Этот предпринятый им решающий шаг и есть Аркан Таро "Шут". В этом заключается значение и реализующая магия Двадцать Первого Аркана.

Аркан "Шут" учит умению переходить от интеллектуальности, движимой жаждой познания, к высшему знанию через любовь. Речь идет о переходе от сознания, именуемого в теософской литературе "малый манас", к сознанию, именуемому "великий манас" (= манас-буддхи) -что в антропософской литературе соответствует переходу от сознания «эго» к сознанию духовной сущности (духа=сущности). Иначе говоря, этот Аркан связан с преображением личностного сознания в сознание космическое, где "я" (эго) является уже не источником акта сознания, а его восприемником – повинуясь закону бедности, послушания и целомудрия.

Итак, значение Аркана "Шут" двойственное. Он поистине может быть понят двояко: как образец -и как предостережение. Ибо с одной стороны он учит свободе трансцендентного сознания, возвышенного над сим миром, с другой же он недвусмысленно и весьма впечатляюще предостерегает против опасности, таящейся в таком возвышении, – легкомыслия, никчемности, безответственности и смехотворности... иначе говоря, безумия.

Аркан "Шут" наделен, по сути, обоими этими значениями. Он учит трансцендентному сознанию и предупреждает о связанной с ним опасности. В нем отражены два способа принесения интеллекта в жертву ("sacrificium in tellectus"). Ибо интеллект можно принести в жертву двумя способами: его можно либо поставить на службу трансцендентному сознанию, либо попросту отбросить. Герметизм избирает первый путь выхода за пределы умопостигаемого, тогда как многие мистики – христианские и иные – отдают предпочтение второму. Не будем, однако, смешивать обе эти позиции с обычными мистическими экстазами, с одной стороны, и с так называемым «трезвым», т. е. рассудительным и благоразумным мистицизмом – с другой. Сан Хуан де ла Крус испытал немало экстатических состояний, доходивших порой до левитации физического тела; в то же время он был автором мистических сочинений, поражающих своей ясностью, здравомыслием и глубиной.

У Сан Хуана де ла Крус, по его же словам, разум умолкал в присутствии Бога. Онпоглощался Божественным Присутствием (на отведенное Им время) с тем, чтобы вновь обрести активность – даже большую, чем прежде. Затем разум возвращался из глубин абсолютного света, чье сияние ослепляет его и как бы погружает во мрак. Но это погружение во мрак абсолютного света оказывает на разум могучее воздействие. Он выходит из него обогащенным новыми свойствами, почерпнутыми из предшествующих Арканов – и как бы запечатленными опытом их постижения. Следовательно, каждый экстаз такого рода есть посвящение, т. е. непосредственный отпечаток Божественной, абсолютной истины не в сфере сознательного мышления, а в сфере «воли, лежащей в основе мышления», т. е. того, что порождает сознательные мысли. Стало быть, речь здесь не идет об антиномии «экстаз – постепенное возрастание сознания». Нет, выходя за пределы интеллекта, необходимо остановить выбор либо на решении раз и навсегда заменить разум «дыханием свыше», либо на решении поставить разум на верную службу этому «дыханию», независимо от любых экстатических состояний, к которым оно может привести. Так, вертящийся волчком дервиш, который прибегает к танцу для отключения разума, или буддистский монах из секты Дзэн, который живет в состоянии «медитации» (ни на чем конкретно не медитируя, а лишь бодрствуя с пустым сознанием, не погружаясь в сон – в ожидании внезапного озарения), – так вот, и дервиш, и монах сделали свой выбор: они решили не выходить за пределы интеллектуального сознания, а попросту обойтись без него.

Все обстоит иначе у христианского монаха – медитирующего, скажем, на семи Страстях Господних в стремлении понять, прочувствовать их и самому в них углубиться вплоть до полного с ними отождествления, – когда он приходит к состоянию, в котором его мышление и воображение замирают перед открывшимся ослепительным светом. Он выходит за пределы разума и воображения, деятельность которых прекращается, достигнув своего предела. На самом же деле эта приостановка есть лишь видимость; ибо точно так же, как кажется неподвижным быстро вращающееся колесо, так и разум и воображение пребывающей в экстазе души кажутся обычному сознанию неподвижными – ибо на самом деле они сверхактивны. Таким образом, выйти за пределы разума означает сделать его сверхактивным, тогда как обойти разум означает свести его к совершенной пассивности. Таковы два совершенно различных способа принесения разума в жертву (sacrificium intellectus).

Итак, повторяю, герметизм стремится к активному превосхождению разума. Вот почему он объединяет в себе не только мистический опыт, но и гнозис, магию и эзотерическую науку. В противном случае он состоял бы лишь из методов или практических упражнений, направленных на достижение просветления путем подавления интеллектуальности. Вся многовековая история герметизма – это история многовекового непрерывного вдохновения, с одной стороны, и многовекового активного отклика на него человеческого разума – с другой.

Поэтому Двадцать Первый Аркан Таро олицетворяет герметический метод принесения разума в жертву духовности путем его роста и развития вместо постепенного ослабления и атрофии. Это Аркан единства противоположностей (conjun-ctio oppositorum) – т. е. дискурсивной интеллектуальности и просветленной духовности; или, иными словами, это алхимическая реакция соединения человеческой мудрости, которая есть "безумие пред Господом", и Божественной премудрости, кажущейся безумием в глазах людей, – реакция, результатом которой становится не двойное безумие, но единая премудрость, разумеющая как "то, что вверху", так и "то, что внизу".

Чтобы лучше понять, о чем здесь речь, бросим прежде всего взгляд на скрытые стороны взаимосвязи между интеллектуальностью и духовностью, между знанием и откровением в исторической сфере. Так, Св. Павел писал:

"... и иудеи требуют чудес (), и эллины ищут мудрости (); а мы проповедуем Христa распятого, для иудеев соблазн, а для эллинов безумие, для самих же призванных, иудеев и эллинов, Христа, Божию силу () и Божию премудрость ()" (I Кор. 1: 22-24).

Здесь апостол точно описывает модус соотношения между языческой интеллектуальностью и иудейской профетической духовностью его времени. Ибо лучшие из язычников – "философов" – в своих учениях сходились в устремлении к "логосу космоса" (т. е. "космическому разуму"), тогда как иудейские духовные лидеры жили в ожидании – и ожиданием – чуда, преобразующего мир: проявления силы Царя Небесного через Его Помазанника, царя земного. Первые хотели понять мир, тогда как последние ожидали его чудесного магического преображения. Проповедь же Христа распятого противоречила как главной идее философов о том, что весь мир есть воплощение Логоса, так и главному тезису ветхозаветного иудаизма о том, что Царь Небесный восседает над миром и вмешивается с небесного престола в земные дела лишь молниеносными вспышками Своего могущества – через пророков, чудотворцев и через Мессию.

Распятый Христос не удовлетворял, таким образом, ни тех, кто желал понять мир – будучи в их глазах лишь частным явлением из великого множества других – ни тех, кто ожидал магического преобразующего проявления Господней силы – поскольку в их глазах смерть на Кресте была поражением этой силы, а не победой... "для иудеев соблазном, а для эллинов безумием". Но Св. Павел не отчаивался: распятый Христос, говорил он, явил могущество и мудрость Господа тем, кто призван – как среди иудеев, так и среди эллинов. Это значит, что Крест Христа может быть понят лишь посредством креста откровения (трансцендентного чуда) и мудрости (имманентного Логоса). Таким образом, Св. Павел выдвигает перед человечеством проблему – вернее, ставит задачу. С тех пор духовная история человечества представляет собой лишь этапы решения задачи слияния откровения и знания, Божественной и человеческой мудрости. Этапы же эти таковы:

Поначалу было чистое противостояние, о котором Св. Павел сказал:

"Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом" (1 Кор. 3: 18-19).

Впоследствии это противостояние становится параллелизмом, признанным и взаимотерпимым – своеобразным «мирным сосуществованием» духовной и интеллектуальной сфер. Евангельское выражение «Сыны века сего () догадливее () сынов света () в своем роде ()» (Лк. 16: 8) прекрасно передает главную идею параллелизма духовности и интеллектуальности. Исторически он проявляется в признанной и взаимотерпимой двойственности «философии» и «теологии». В дальнейшем на смену параллелизму постепенно пришло сотрудничество между духовностью и интеллектуальностью. «Мудрость эллинов» (и прежде всего философия Платона и Аристотеля), которая во времена Св. Павла видела лишь «безумие в проповеди Христа распятого» стала союзницей откровения. Поначалу к помощи философии платонизма решились прибегнуть греческие Отцы Церкви (прежде всего Климент Александрийский и Ориген), затем по их стопам пошел Св. Августин. Позднее Свв. Альберт Великий и Фома Аквинский открыли путь философии Аристотеля в сферу Богооткровенных истин.

Переходом к новому этапу постепенного сближения духовности и интеллектуальности, т. е. явлением, именуемым "схоластикой", духовная история человечества обязана доминиканцам. Схоластика означает великие и неустанные многовековые усилия человечества, направленные на предельно полное сближение духовности и интеллектуальности.

В своих стараниях сделать откровение постижимым, т. е. понять его разумом, схоластика использовала последний лишь в качестве орудия поддержки откровения посредством доказательств или философских рассуждений. Фундаментальный тезис схоластики гласит, что философия есть служанка богословия (philosophia an cilia theologiae). Разум, конечно, принимал в этом участие, играя, однако, подчиненную роль. Таким образом, схоластике не удалось осуществить алхимическую реакцию слияния духовности и интеллектуальности, или «соединения солнца и луны», результатом которой является третий фактор, называемый в алхимии «философским камнем».

Вот как описан "философский камень" духовной алхимии в Изумрудной Скрижали Гермеса Трисмегиста:

"Отец его – Солнце, мать -Луна; Ветер носил его в своем чреве; Земля – его кормилица. Оно – отец всех чудес [] во всем мире. Могущество его совершенно, если его применить к земле. Им отделяется элемент земли от элемента огня, тонкое от грубого, осторожно невеликим тщанием. Оно во сходитотземли к небесам и снова нисходит к земле и соединяет в себе силу верхнего и нижнего" (Tabula Smaragdina, 4-8).

Это показывает нам, что процесс индукции (который "восходит от земли к небесам") и процесс дедукции (который "нисходит на землю"), молитва (которая "восходит от земли к небесам") и откровение (которое "нисходит на землю") – т. е. человеческое духовное самосовершенствование и воздействие благодати свыше – объединяются и образуют полный круг, который сжимается и концентрируется в точку, где восхождение и нисхождение происходят одновременно и совпадают. Эта точка и есть "философский камень" -принцип тождественности человеческого и Божественного начал, гуманизма и профегизма, разума и откровения, интеллектуальности и духовности. В нем заключено решение проблемы, выдвинутой Св. Павлом, вернее выполнение задачи, которую он поставил, когда писал, что Крест есть для иудеев соблазн, а для эллинов безумие, но "для самих же призванных, иудеев и эллинов, – Божия сила и Божия мудрость" (1 Кор. 1: 22-24).

Итак, историческая и эволюционная миссия герметизма состоит в том, чтобы содействовать прогрессу алхимической реакции с целью получения "философского камня", или достижению единства духовности и интеллектуальности. Эта миссия находится как бы на гребне волны современных усилий человечества, направленных на слияние духовности и интеллектуальности. Масштабы этих усилий и устремлений намного превышают число герметистов, которые рассеяны по всему свечу. Возможно, людей, которые, не будучи признанными герметистами, посвящают все силы попыткам слияния духовности и интеллектуальности, больше, чем самих герметистов. Ни Владимир Соловьев, ни Николай Бердяев, ни Пьер Тейяр де Шарден, ни Карл Густав Юнг, к примеру, не были признанными герметистами, но сколь огромен их вклад в прогресс этой реакции! Христианский экзистенциализм (Бердяев), христианский гнозис (Соловьев), христианский эволюционизм (Тейяр де Шарден) и глубинная психология откровения (Юнг) – являются, по сути, неоценимым вкладом в дело соединения духовности и интеллектуальности. Герметизм не был их осознанным призванием, однако, может быть, не зная того, они служили его идеалам и черпали вдохновение из тех же источников, что и все герметисты. А посему у герметизма есть немалое число союзников и помощников среди тех, кто не входит в ряды его последователей. «Дух дышит, где хочет», но задача герметической традиции состоит в том, чтобы поддерживать (не претендуя на монополию, Боже упаси!) древний идеал «чудес» () во всем мире... которые восходят от земли к небесам и снова нисходят к земле и соединяют в себе силу «того, что вверху», и «того, что внизу». Это задача хранителя и стража великих духовных трудов.

Быть стражем означает две вещи: во-первых, изучение и практическое применение наследия прошлого и, во-вторых, постоянные творческие усилия, направленные на дальнейший прогресс этих трудов. Ибо традиция живет лишь тогда, когда она углубляется, возвышается и разрастается. Одного лишь сохранения приобретенного недостаточно. В мумификации нуждается только безжизненный труп.

Великие духовные труды – неизменно апробируемые историей – осуществляются при одновременном воздействии из двух противоположных источников: свыше и снизу, т. е. при непрерывном воздействии откровения и при содействии человеческого сознания. Иначе говоря, это продукт сотрудничества между откровением и человеческим началом, или между аватарами и буддами, говоря языком индо-тибетской духовной традиции. Эта традиция пребывает в ожидании как новой волны откровения, кульминационной точкой которой будет Аватар Калки, так и появления нового Будды – Майтрейи. В то же время эзотерический ислам (batin) – шиизм и суфизм – ожидает прихода () двенадцатого имама, «который в конце нашей эры принесет полное откровение эзотеризма всех Божиих откровений» (41: р. 21), а верующие иудеи ожидают прихода своего Мессии. О широко распространенном уповании на второе пришествие Христа можно и не говорить.

Таким образом, во всем мире царит дух ожидания – упорного, сосредоточенного и с течением столетий все более интенсивного. Без постоянного обновления и руководства свыше энергия человеческого ожидания давно бы иссякла. Но она не истощается, а, напротив, растет. Причина в том, что она уповает не на иллюзию, а на реальность. Эта реальность и является историческим свершением великой реакции соединения духовности и интеллектуальности, откровения и человеческого начала в масштабах всего человечества.

С точки зрения истории человечества эти труды представляются следующим образом:

Выше мы приводили принятые на Востоке понятия аватаров и имамов, с одной стороны, и будд – с другой. Аватары и имамы суть личности, являющиеся кульминацией откровения свыше, тогда как будды (Гаутама Будда был лишь один из целого их ряда) представляют собой кульминационные точки отдельных эпох человеческой истории – не откровения свыше, а пробуждения человеческого сознания. Слово "будда" означаег "пробужденный", тогда как "аватар" означает "нисхождение": "нисхождение, рождение Бога в человеческом облике, проявление Лика Божьего в образе и природе человека – [таков] вечный Аватар" (22: р. 190). Таким образом, если аватары суть нисхождение Божественного начала, то будды суть возвысившиеся люди, т. е. вершинные точки человеческого начала в процессе эволюции. Различие между «Богооткровенными» (аватары и имамы) и «пробужденными» (будды) аналогично различию между «святыми» и «праведниками» в иудео-христианском мире. При этом «святые» аналогичны аватарам в том, что в них и через них проявляется откровение Божией благодати, тогда как «праведники» аналогичны буддам, давая живые свидетельства духовного пути человечества.