Текст книги "Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма"

Автор книги: Валентин Томберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 58 страниц)

По этой причине разум представляет себе движение так, словно оно прерывисто. Он реконструирует движение посредством ряда неподвижных положений, помещенных им одно за другим, т. е. заставляет движение останавливаться требуемое количество раз, получая таким образом кинопленку, которую затем и прокручивает:

"Достаточно будет сказать, что к стабильности и неподвижности наш разум привержен в силу своей природной склонности. Из одной лишь неподвижности формирует разум четкую идею" (26: р. 164).

Греческий философ Зенон Элейский (пятый век до н.э.), автор знаменитых парадоксов о "летящей стреле" и "Ахилле и черепахе", живший за двадцать четыре столетия до изобретения кинематографа, вообще отрицал реальность движения по той причине, что разум способен представить не движение, а лишь последовательность статических положений. Подобно Соломону, провозгласившему три тысячи лет назад постулат разума о том, "что нет ничего нового под солнцем", Зенон провозгласил двадцать четыре столетия назад другой постулат разума, что "не существует непрерывного движения, а есть лишь последовательные точки покоя".

Разум прежде всего привязывается к положениям движения, а не к процессу, в ходе которого оно переходит из одного положения в другое, – к процессу, который и есть само движение:

"От самой подвижности наш интеллект отворачивается, поскольку, рассматривая ее, ничего не приобретает. Если бы интеллект предназначался для чистого теоретизирования, он занял бы свое место внутри движения, ибо движение есть сама реальность, а неподвижность всегда либо иллюзорна, либо относительна. Но интеллект предназначен для совершенно иного. Если только он не совершает над собой насилия, он выбирает противоположное направление; он всегда отталкивается от неподвижности так, словно она является абсолютной реальностью..." (26: р. 163).

Разум сосредоточивается только на жатве, т. е. на продукте, а не на его производстве, которое для него есть лишь средство, последовательный ряд шагов к получению продукта. Он всегда стремится к результату. Он всегда предвкушает «осень» вещей и событий. Он ориентируется на факты, на вещи совершившиеся, а не на процесс созидания или становления. «Весна» и «лето» вещей и событий либо ускользают от него, либо берутся в расчет только в предвидении «осени», как стадии подготовки к ней. Зарождение и рост рассматриваются только во взаимосвязи с жатвой. Подвижность, обретаемая существом, -это зарождение и рост; в то время как жатва – это то, что «получилось», т. е. продукт.

Совсем иным, нежели принцип, лежащий в основе разума – принцип осени, – является принцип, лежащий в основе интуиции веры:

"В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничего не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков" (Ин. 1: 1 -4).

Здесь, в Евангелии от Иоанна, выдвигается принцип интуиции веры, принцип весны. Именно к началу, к весне мира устремляется Евангелие от Иоанна, и в качестве отправной точки для всего последующего оно постулирует созидательное Слово, – подвижность в сердце жизни, лежащую в основе света сознания. Евангелиеот Иоанна с самого начала призывает нас к тому, что совершенно противоречит здравому смыслу, самим законам разума – к перемещению его из осени, в которой он чувствует себя как дома, в разгар весны, от жатвы к посеву; от вещей рукотворных – к Слову созидательному; от вещей оживленных – к самой Жизни; от вещей озаренных – к самому Свету.

Более подробно мы займемся творческой интуицией или таинством веры в письме о Девятнадцатом Аркане Таро, «Солнце», который является Арканом весны. Здесь же речь идет лишь о более точном описании лунного (осеннего) принципа разума путем противопоставления принципа творческой интуиции – так, как это сказано в первой главе Евангелия от Иоанна, -принципу разума, который является темой Восемнадцатого Аркана.

Итак, Евангелие от Иоанна призывает человеческую душу переместить свой разум из осени в разгар весны – с тем чтобы обновить его, помещая в сфере созидательности вместо сферы сотворенного, т. е. осуществить "соединение" солнца с луной, выражаясь языком астрологии. Это означает, что если постулат разума заключен в словах "нет ничего нового под солнцем", то разум призывается адаптироваться к чистой и простой созидательности, заключенной в формуле "в начале было Слово"; что если разум четко представляет себе только неподвижность, то его приглашают погрузиться в деяние чистого творения Слова; что если разум четко представляет себе только дискретность, он оказывается лицом к лицу со Словом, в котором жизнь, которая есть свет человеков; что если разум главным своим предметом имеет неорганическую твердь, то теперь перед ним стоит задача постижения и всего мира, как организующего деяния Слова, и Иисуса Христа, как космического Слова, ставшего плотью; что если, наконец, для разума характерна природная неспособность постижения жизни, то теперь он должен понять Слово как самоё сердце жизни, и жизнь, лежащую в основе света сознания. И все это он проделает не для того, чтобы понять – т. е. не для того, чтобы пожать плоды того, что есть, – но для того, чтобы совершить акт становления, чтобы осуществить рождение нового, т. е. того, чего еще нет. Ибо «тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, которые не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин. 1: 12, 13).

В этом заключена вся разница между природой разума и природой интуиции веры, между принципом осени и принципом весны. Первый есть понимание того, что есть; последний – это участие в становлении того, что должно быть. Когда Авраам покинул Ур и отправился через пустыню в чужую страну, чтобы стать родоначальником народа будущего – через несколько столетий после него, – он действовал как человек весны, или как человек веры. Когда Соломон в своем трактате, известном под названием «Екклесиаст», подвел итог всему, что познал в течение жизни, благодаря опыту и размышлениям, он действовал как человек осени, человек разума. Авраам был «сеятелем»; Соломон был «жнецом».

Если же речь идет о герметизме, то ему принадлежит история непрерывных и настойчивых усилий, направленных на соединение разума с интуицией веры – на алхимический союз солнца и луны. Возможен ли такой союз?

Св. Фома Аквинский, Анри Бергсон и Пьер Тейяр де Шарден, в числе других, каждый по-своему говорят да. Я выбрал три этих имени, поскольку они представляют теологию, философию и науку. Воодушевляет, несомненно, тот факт, что трое этих выдающихся представителей религии, философии и науки являются нашими союзниками в решении этой задачи, но даже будь все иначе, разве могли бы мы стремиться к чему-либо иному? Разве могли бы мы оставить тысячелетние труды и усилия, направленные на союз и соединение разума с верой? Нет, ибо хотим мы этого или нет, но мы вступили на этот путь навечно – даже если бы речь шла только о мираже.

Я говорю "даже если бы речь шла только о мираже", потому что этот союз, это соединение тысячелетиями вдохновляло (и продолжает вдохновлять) упорные и настойчивые усилия, но, насколько мне известно, эти усилия никогда не были увенчаны полным успехом. Иногда разум и интуиция веры в значительной мере сближаются; временами они действуют как союзники; иногда они дополняют друг друга в такой степени, что появляются самые высокие надежды; но их истинное слияние, их полный и прочный алхимический союз все еще не достигнут. В умах и сердцах отдельных тружеников на этой великой ниве разум и интуиция веры уже действуют как обрученная пара, но брачный союз еще не заключен. До сих пор не достигнут полный успех в получении сплава двух этих металлов. Это всегда либо посеребренное золото, либо позолоченное серебро.

У Фомы Аквинского, например, это посеребренное золото; у большинства авторов-оккультистов это позолоченное серебро. В трудах Оригена, Дионисия Ареопагита, Якоба Бёме, Луи-Клода де Сен-Мартена, Владимира Соловьева и Николая Бердяева виден впечатляющий прогресс в существенном сближении разума и интуиции веры. То же можно сказать об Анри Бергсоне и Тейяре де Шардене.

Вот предлагаемая нам Анри Бергсоном попытка слияния разума с интуицией веры. Установив, что "для разума характерна природная неспособность постижения жизни", Бергсон освещает природу инстинкта:

"Наоборот, инстинкт влит в самую форму жизни. Если разум все рассматривает механически, то инстинкт действует, так сказать, органически. Если бы дремлющее в нем сознание пробудилось, если бы оно, подобно пружине, свернулось к познанию, вместо того, чтобы разворачиваться к действию, если бы мы могли задавать вопросы, а оно отвечать на них, тогда оно открыло бы нам самые сокровенные тайны жизни. ...Инстинкт и разум – это два различных пути развития одного и того же принципа, который в одном случае остается внутри себя, в другом же выходит из себя и поглощается в использовании инертной материи... Весьма существенным фактом является маятниковое движение научных теорий инстинкта – от рассмотрения его как разумного до рассмотрения его как всего лишь доступного пониманию, или, я бы сказал, между уподоблением его «падшему» разуму и сведением к чистому механизму. Каждая из этих объясняющих систем с торжеством критикует другую, первая -когда показывает нам, что инстинкт не может быть всего лишь рефлексом, вторая – когда объявляет, что инстинкт есть нечто иное, нежели разум, пусть даже впавший в бессознательность... Конкретное объяснение, и уже не научное, а метафизическое [либо герметическое], следует искать в совершенно ином направлении, причем не в направлении разума, а в направлении «сочувствия». Инстинкт – это сочувствие. Если бы это сочувствие могло расширять свой предмет, а также размышлять над самим собой, оно дало бы нам ключ к жизненным процессам так же, как разум, развитый и дисциплинированный, ведет нас к тайнам материи. Ибо нелишним будет повторить, что разум и инстинкт развернуты в противоположных направлениях: первый – к инертной материи, последний – к жизни. Разум, с помощью науки, являющейся его трудом, будет все более полно раскрывать нам тайны физических процессов; что до тайн жизни, то он приносит нам – точнее, лишь претендует на то, что приносит -перевод на язык инерции. Он ходит вокруг жизни, разглядывая ее извне со всех мыслимых точек, втягивая ее в себя, вместо того, чтобы войти в нее. Но именно к подлинной сущности жизни ведет нас интуиция – под интуицией я разумею инстинкт, ставший безучастным, осознающим себя, способным размышлять над своим предметом и расширять его до бесконечности" (26: pp. 174, 177, 185-186).

В этом, следовательно, и заключается практическая задача этой попытки. Она предусматривает обуздание инстинктов вплоть до их безучастности, т. е. истинную цель всякого аскетизма, либо ту часть пути к мистическому единению, которую традиция именует «via purgativa» – путем очищения духовного адепта, или «purga-torium» («чистилищем»), когда речь идет о предначертанном пути человека; затем она предусматривает то, что инстинкт начинает осознавать себя, т. е. то, что традиция именует «via illuminativa» – путем просветления духовного адепта, или «небесами», когда речь идет о предначертанном пути человека; и, наконец, она предусматривает инстинкт, способный размышлять над своим предметом и расширять его до бесконечности, находясь с ним в полном единении посредством сочувствия, т. е. то, что традиция именует «via unitiva» – путем единения. Плодами пути единения являются гнозис (где «инстинкт способен размышлять над своим предметом») и мистицизм созерцания («где инстинкт способен бесконечно расширяться») -либо также «visio beatifica» («видение райского блаженства»), которым человеческие души наслаждаются на небесах, пройдя чистилище и небесную школу, в которой приучаются не быть ослепленными божественным светом, но видеть сквозь него, когда речь идет о предначертании пути человека.

Такова задача. Но что же решение? Как можно его достичь?

Оно состоит в смелой попытке разума "выйти" из привычной ему среды. Вот что говорит об этом Бергсон:

"Нам скажут -тщетно пытаетесь вы выйти за пределы разума: как вы можете это сделать иначе, нежели с помощью разума? Все четкое в вашем сознании есть разум. Вы пребываете внутри вашего мышления; вы не можете выбраться из него. Говорите, если вам хочется, что разум способен на прогресс, что он все четче и четче будет всматриваться во все большее число вещей; но не говорите о его порождении, ибо эту работу вам придется проделать с вашим же собственным разумом. Возражение напрашивается само по себе. Ведь тот же самый ход рассуждений доказал бы и невозможность приобретения всякой новой привычки. Самой своей сущностью рассуждение призвано замкнуть нас в круге данности. Но действие разрывает круг. Если бы мы никогда прежде не видели плывущего человека, мы могли бы сказать, что плавание есть вещь невозможная, тем не менее для того, чтобы научиться плавать, мы должны сначала научиться держаться в воде и, следовательно, уже уметь плавать. Рассуждение, в сущности, всегда пригвождает нас к неподвижной земле. Но если я попросту решусь броситься в воду, я смогу с успехом продержаться на поверхности, сначала просто барахтаясь, а затем постепенно привыкая к новой среде: и таким образом я научусь плавать. Так теоретически в попытках узнать что-либо иначе, нежели с помощью разума, всегда присутствует элемент абсурдности; однако если открыто принять на себя риск, то действие, возможно, разрубит узел, который рассуждение затянуло и не желает распускать. Помимо этого, риск покажется тем меньшим, чем больше будет приниматься наша точка зрения. Мы уже показали, что разум отрешился от гораздо более обширной реальности, но что между ними обоими никогда не было четкого водораздела; вокруг понятийного мышления неизбежно сохраняется расплывчатая кайма, напоминающая о его происхождении. И далее мы сравнивали интеллект с твердым ядром, образовавшимся путем конденсации. Это ядро не слишком отличается от окружающей его жидкости и может быть вновь поглощено ею, поскольку состоит из того же самого вещества. Тот, кто бросается в воду, будучи знаком лишь с сопротивлением земной тверди, немедленно утонет, если не станет бороться с текучестью новой для себя среды: он волей-неволей должен цепляться, так сказать, за ту твердь, которая присуща даже воде. Только при этом условии он сможет привыкнуть к текучести жидкости. Таково и наше мышление, когда решается совершить прыжок. Но совершить этот прыжок, т. е. покинуть свою привычную среду, оно все же должно. Разуму, рассуждающему над своими способностями, никогда не удастся их расширить, хотя если такое расширение совершится, оно вовсе не покажется неразумным. Тысячи и тысячи вариаций на тему ходьбы никогда не дадут в результате законов плавания: зайдите-ка сами в воду, и, когда научитесь плавать, вы поймете, как механизм плавания связан с механизмом ходьбы. Плавание есть продолжение ходьбы, но сама ходьба никогда бы не подтолкнула вас к плаванию. Вы можеге сколько угодно предаваться глубокомысленным рассуждениям о механизме разума; но таким методом вам никогда не удастся выйти за его пределы. У вас может получиться нечто более сложное, но вряд ли более высокое или хоть сколько-нибудь необходимое. Вам придется брать это штурмом; вы должны актом воли бросить разум за его пределы" (26: pp. 202-204).

В этом вся сущность "бергсонианской Йоги", т. е. практического метода соединения разума с инстинктом, или принципом сочувствия,– соединения таким образом, что этот принцип или инстинкт оказывается способным к расширению и размышлению над собой, или, иными словами, способным к развитию интуиции.

Усилие, подразумеваемое Бергсоном, в Каббале именуется KAWWANA, а результат этого усилия, который Бергсон называет"интуицией", именуется DAATH. KAWWANA – это глубокая медитация, т. е. усилие разума, имеющего своей целью погружение в глубины окружающего его мрака. KAWWANA значительно отличается от картезианской медитации, где речь как раз идет о концентрации ясности самого разума внутри себя, и от кантианской медитации, где разум стремится подняться над собой, делая себя объектом наблюдения, анализа и критики. Глубокая медитация, или KAWWANA, – это не только концентрация света разума с целью усиления его ясности, и не только попытка разума прийти к познанию самого себя. Глубокая медитация – это усилие разума проникнуть в окружающие его сумрачные глубины, к которым он находит доступ посредством сочувствия, а не применения своих логических, аналитических и критических способностей. Говоря языком Каббалы, речь идет о брачном союзе между принципом разума, Сефирой BINАН, и принципом мудрости, Сефирой СНОКМАН, – в «срединном стволе» Древа Сефирот. Таким образом, DAATH – это такое состояние сознания, при котором разум и мудрость – знание приобретенное и приобретаемое с одной стороны, и знание латентное и активизируемое с другой – становятся единым целым. Это то самое состояние сознания, которое Церковью именуется «разумом, просветленным благодатью» («gratia illuminatus»), в котором благодать является фактором, активизирующим в нас латентное знание «образа и подобия Божия», а интеллект -это «бергсоновский разум», который в единении постигает такие вещи, которых никогда не смог бы понять, находясь внутри себя. На него, следовательно, и снисходит озарение.

Относительно каббалистического Древа Сефирот следует отметить, что DAATH нигде не присутствует в нем в качестве Сефиры или какого-либо составляющего элемента. В то время как на оси «срединного ствола» находятся четыре Сефирот, – а именно KETHER, или Корона, TIPHARETH, или Красота, YESOD, или Основание, и MALKUTH, или Царство, - DAATH есть то, чему еще предстоит быть созданным, а затем уже включенным в Древо Сефирот. Это означает, что синтез ствола Мудрости, несущего Сефирот GEDULAH, или Величие, и NETZAH, или Победу, и ствола Разума, несущего Сефирот GEBURAH, или Власть, и HOD, или Славу, предусмотрен в Древе Сефирот для одного лишь мира творческого (olam ha'briah) и мира формирования (olam ha'yetzirah), тогда как в мире эманационном (olam ha'atziluth) синтез является отправной точкой эманации, творчества и формирования мира; наконец, мир действия (olam ha'assiah) сам является синтезом двух стволов (Мудрости и Разума).

Как явствует из схемы Древа Сефирот, существует синтез принципов Мудрости и Разума в Сефире KETHER, предшествующий разделению двух этих принципов. Существует также синтез и в мире действия (MALKUTH); несколько по-иному он осуществляется в художественном творчестве (TIPHARETH) или в любви между мужчиной и женщиной (YESOD); но такого рода синтез, если следовать этой схеме, не распространяется на акт познания, т. е. на сферу гнозиса.

И однако именно об акте познания идет речь в случае DAATH, постижение которой является целью как духовной школы Каббалы, так и герметизма в целом; это есть не что иное, как задача реализации интуиции путем объединения безучастного инстинкта с безучастным разумом, как предлагал Анри Бергсон. Таким образом, каббалисты и герметисты (не говоря о Бергсоне) преследуют одну и ту же цель, т. е. союз разума и мудрости (или спонтанного знания), иной по своей сущности, нежели их союз в художественном или эстетическом творчестве, либо в любви между мужчиной и женщиной. Их задачей является достижение третьей разновидности союза между разумом и мудростью, союза «гностического» – DAATH, или интуиции.

Выше мы уже говорили об этой тысячелетней задаче герметизма, – о многовековых трудах и усилиях, направленных на полное слияние или единство принципов разума и мудрости, т. е. союз знания, приобретенного путем логических рассуждений, и знания спонтанного, полученного в результате откровения. Мы также перечислили ряд конкретных фактов, т. е. назвали имена таких личностей, которые собственным примером вселяют надежду на то, что когда-нибудь этот труд увенчается успехом. До сих пор, однако, этого не произошло, ибо все дело в реализации третьего Великого Аркана традиции герметизма.

Традиция герметизма проповедует учение о существовании трех Великих Арканов, третий из которых есть Аркан брачного союза между разумом и мудростью (DAATH). Ниже приводится порядок расположения Великих Арканов в устной традиции герметизма, с использованием схемы Древа Сефирот:

Как известно, Древо Сефирот состоит не только из Сефирот, расположенных в четырех мирах (Эманации, Творчества, Формирования и Действия), но также из соединительных линий («каналов», zinaroth) между ними. Всего существует двадцать два «канала», соединяющих все десять Сефирот (см. рисунок слева). Помимо самих десяти Сефирот, особое значение придается трем «точкам пересечения» горизонтальных каналов с вертикальными по оси срединного ствола (см. рисунок справа).

Три эти точки пересечения, обозначенные на схеме крестами Св. Андрея, указывают "метафизические или психологические точки", в которых и предстоит реализация трех задач, именуемых "Великими Арканами".

Первый Великий Аркан, именуемый "Великим Магическим", расположен в точке пересечения горизонтального канала, соединяющего Сефирот NETZACH (Победа) и HOD (Слава) и вертикального канала, соединяющего TIPHARETH (Красоту) и YESOD (Основание). Он принадлежит к миру формирования.

Второй Великий Аркан – "Аркан нравственной гениальности^{120}" – расположен в точке пересечения горизонтального канала, соединяющего Сефирот GEDULAH (Величие) и GEBURAH (Власть) с вертикальным каналом, соединяющим KETHER (Корону) и TIPHARETH (Красоту). Он принадлежит к миру творчества.

Третий Великий Аркан – Аркан гениальности в сфере познания, "Аркан гностический" – расположен в точке пересечения горизонтального канала, соединяющего Сефирот СНОКМАН (Мудрость) и BINAH (Разум) с вертикальным каналом, соединяющим KETHER (Корону) и TIPHARETH (Красоту). Это то состояние сознания, которое каббалистами именуется DAATH, индийскими йогами – самадхи, а мы здесь, вместе с Анри Бергсоном, именуем интуицией. Этот Аркан принадлежит к миру эманации, т. е. к сфере дыхания, сфере Святого Духа.

Следовательно, Великий Магический Аркан является центром креста, образованного течением "Вдохновенное Вознесение – Уверенность Знания" и течением "Красота – Любовь". И речь здесь идет о задаче осуществления единства между творческим огнем воображения и прозрачной ясностью вод в потоке мышления, проистекающем из Красоты и завершающемся в Любви.

Великий Аркан нравственной жизни является центром креста, образованного бинером "Великодушие – Справедливость" и течением "Божественное Сияние – Красота". Речь здесь идет об осуществлении единства между всепрощающим милосердием и всем, что обладает разумением строгой справедливости, в едином потоке, который эмаиирует из Божественной Сущности и приходит к осознанию Красоты.

Великий Аркан познания является центром креста, образованного бинером "Мудрость – Разум" и течением "Божественное Сияние – Красота". Речь в нем идет об осуществлении единства между откровением свыше и вечно неудовлетворенным, спорящим и сомневающимся разумом, который базируется на опыте.

Следовательно, три Великих Аркана традиции суть три креста, образованных на Древе Сефирот срединным вертикальным столбом и тремя горизонтальными каналами. Вот почему тройной крест является традиционным символом полного посвящения, и вот почему титулом Трисмегист («трижды величайший») именуется основатель герметизма, автор Изумрудной скрижали.

Много было написано о гностическом, нравственном и магическом Великих Арканах, и нет сомнения, что еще больше будет написано в будущем, ибо их темы одновременно и центральны по своему значению, и неисчерпаемы. Здесь же речь идет лишь о рассмотрении Великого Аркана единства между разумом и мудростью в контексте двух остальных Великих Арканов традиции.

Ибо, по правде говоря, три Великих Аркана являются лишь тремя аспектами в трех сферах одного-единственного Великого Аркана – Аркана единства противоположностей в голове, в сердце и воле. Иными словами, речь идет о трех аспектах одного Великого Аркана Креста, поскольку крест всегда осуществляет союз противоположностей, в том числе противоположности между формальным знанием разума и материальным познанием как следствием откровения свыше.

Интуиция, о которой говорит Анри Бергсон, является плодом постепенной трансмутации разума, предоставившего свой свет в распоряжение инстинкта-мудрости, едва слышно шепчущего из темных глубин. Благодаря обету послушания, принесенному разумом превосходящей его стихии, осуществляется его постепенная

трансформация из органа формального знания (то есть знания отношений между предметами и существами) в орган знания материального (то есть знания предметов и существ как таковых). Обет бедности, принесенный разумом превосходящей его стихии, открывает для него возможность постижения этой стихии и восприятия ее сокровенного учения, к которому он остался бы слеп и глух, не будучи освобожденным от собственного богатства, т. е. если бы он не научился молчать ради того, чтобы услышать. И, наконец, целомудрие, обет которого принесен разумом превосходящей его стихии, постепенно преобразует его из существа, жадно стремящегося к количественному накоплению знаний, в существо, стремящееся лишь к тому, что глубоко и значительно, т. е. к качеству.

Гностический аспект Великого Аркана соединения противоположностей ("conjunctio oppositorum") или их единства является, таким образом, трансмутацией разума, занятого проблемой "как" вещей, в интуитивный орган, занятый проблемой их "что". В то же время это и трансформация откровения мудрости, пребывающей запоротом разума (которая, сточки зрения разума, существует настолько спонтанно и "догматитчески", что кажется разуму совершенной тьмой из бессознательного), в доступный пониманию язык и сведения, которые могут быть восприняты разумом. Иными словами, бессознательное, вместо того, чтобы изумлять разум и ставить его в тупик, объединяется с ним, проникает в него и в нем становится светоносным. Но это происходит лишь после более или менее длительного и болезненного опыта "распятия" сознания на кресте, образованном парой противоположностей "субъективное – объективное" и парой противоположностей "разум – бессознательная мудрость" (см. рисунок). Четыре элемента этого креста соответствуют первым трем Сефирот (KETHER, СНОКМАН, BINAH) и «срединному стволу» между абсолютной субъективностью (KETHER) и абсолютной объективностью (MALKUTH).

Именно в этом кресте и происходит постепенное сближение, слияние и соединение разума и бессознательной мудрости. В начале этого процесса разум и бессознательная мудрость имеют так мало общего, что общение между ними почти полностью сводится к снам, т. е. к такому состоянию сознания, в котором разум хотя и присутствует, но крайне пассивен. Затем это общение распространяется и на бодрствование. Далее общение переходит на язык символов, в том числе символов Таро. И, наконец, разум и мудрость – уже не бессознательная – достигают такой степени взаимопонимания, что понимают друг друга непосредственно, не прибегая к помощи снов и символов. Только тогда осуществляется их соединение, т. е. такое состояние сознания, которое Бергсон называет «интуицией», а каббалисты определяют как DAATH.

Непосредственное общение между разумом и мудростью является, собственно говоря, лишь развитием сознания, которое распространяется из сферы действия в сферу познания, и уже в ней пробуждается для того, чтобы стать светом разума. Сознание имеет два аспекта: аспект негативный (общеизвестный житейский скепсис), который проявляет себя как предостережение, готовое раскритиковать какое угодно действие еще до его совершения, либо как упрек, осуждающий действие уже совершенное; и позитивный аспект (в повседневной жизни почти полностью игнорируемый), который проявляет себя как импульс, рекомендующий какое-либо действие до его совершения и как тайная радость после его совершения. Этот позитивный аспект сознания и становится, в первую очередь, принципом озарения и откровения разума, т. е. когда последний соединяется с бессознательной мудростью (которая есть нечто иное, как принцип сознания). Интуиция, следовательно, является в конечном счете лишь единством разума (отрекшегося от своей абсолютной автономии) и сознания, пробужденного к тому, чтобы стать источником конкретных и точных откровений для разума. Несколько упрощая, можно сказать, что интуиция есть разум, ставший совершенно осознанным, и что она есть сознание, ставшее полностью доступным пониманию разума.

Таким образом, сознание предлагает разуму столь же обширный мир духовного опыта, каким эмпирический мир является для опыта внешнего. В результате разум может развиваться и расти одновременно в двух направлениях, – в направлении внешнего эмпирического мира, доступного органам чувств, и в направлении внутреннего эмпирического мира, доступного сознанию. Сознание есть единственная законная и безопасная дверь в мир, не менее обширный и гораздо более глубокий, нежели мир, воспринимаемый нашими органами чувств. И от разума зависит решение стать "рабом сознания" ("ancilla conscientiae") – так же, как средневековая философия считала себя "рабой теологии" ("ancilla theologiae"), – каковое решение и открывает эту дверь.

Ведущая роль сознания в переходе от "мира поверхностного" к "миру глубинному" давно уже известна традиции. Она получила драматическое осмысление и конкретизацию в рассказах о "страже порога " и о "встрече" с ним. Когда речь шла о прохождении "врат", отделяющих "мир поверхностный" от "мира глубинного", этой встрече отводилась решающая роль. Ибо от этой встречи зависит, будет ли "соискатель" принят или получит отказ. Тот, для кого оказывалась непереносимой правда о себе, открытая ему при этой встрече "стражем порога", отступал, т. е. принимал решение довольствоваться поверхностным ми ром, миром внешнего опыта и логических построений разума. Тот же, кто обладал достаточной отвагой и смирением, чтобы выстоять перед откровением правды о себе, проходил эти врата и был тем самым принят в школу эзотерической жизни, т. е. в "глубинный мир". "Страж порога" представляется в традиции (включая новейшие ее разработки) либо как своего рода прообраз, объединяющий в себе все прошлое конкретного человека, либо как иерархическая сущность в ранге Архангела, преподающая урок сознания посредством (а это лишь одно из средств) проецирования прообраза человеческой личности, притязающей на "глубинный мир". Последняя концепция "стража порога" и характера встречи с ним более точна и близка к истине. Страж порога -это не пугало морали, приводящее в замешательство "духовную буржуазию", но, скорее, наш старший брат и слуга Господа, который с бесконечной добротой и сверхчеловеческой мудростью, хотя и с полной правдивостью, помогает нам пройти путь от поверхности к глубинам. По крайней мере таково свидетельство известного мне опыта пяти человек, живших в нашем столетии.