Текст книги "Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма"

Автор книги: Валентин Томберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 58 страниц)

Астральные и эфирные крылья человеческого существа означают более или менее высокую степень возрождения в нем подобия Божия. Ибо несомненно, что до Грехопадения человек был наделен крыльями, но впоследствии их утратил. Как же их вернуть?

Крылья представляют собой органы тонких тел – астрального и витального, – а не какую-либо разновидность деятельности сознательного "я". Таким образом, проблема крыльев относится к сфере бессознательного. Речь идет об усилиях придать полуорганический характер таким обращенным к Богу духовным трудам, как молитва и медитация, т. е. о преобразовании осознанных действий в психо-витальные потоки тонких тел.

Ключом здесь является совет апостола: "Непрестанно молитесь" (1 Фес. 5: 17). Совершенно осознанно и непрестанно молиться невозможно, но вполне возможно перенести молитву из сознания в подсознание, где она будет совершаться непрерывно. Астральное и витальное тела могут молиться непрестанно, на что неспособно сознательное "я". Впрочем, последнее может по собственной инициативе дать начало потоку непрерывной молитвы сначала в сознании, затем перенести ее в подсознание психическое (астральное тело) и витальное (эфирное тело). Оно даже способно перенести ее в физическое тело, как это явствует из русской книги "Откровенные рассказы странника своему духовному отцу" (см. 11). Книга эта принадлежит перу анонимного автора прошлого века и посвящена практической тренировке школы непрерывной молитвы. Я встречал переводы этой книги на английский, немецкий, голландский и французский языки. В ней есть рассказ о том, как странник – автор книги – проснувшись однажды ночью, услышал, как его сердце отчетливо отбивает слова молитвы: "Господи Иисусе Христе – Сыне Божий – помилуй мя грешного".

Итак, "непрестанная молитва", совершаемая в психическом и витальном телах, образует в них восходящие потоки, что может привести к формированию крыльев. Я говорю «может», поскольку для формирования крыльев требуется еще нечто, – поток свыше, движущийся навстречу потоку снизу. Крылья образуются лишь тогда, когда оба потока – поток человеческого подвижничества и поток благодати – встречаются и объединяются. Дьявол пятнадцатого Аркана Таро тоже наделен крыльями. Но его крылья состоят только из энергии, порожденной внизу. Они лишены благодати свыше. Напротив, крылья Ангелов существуют благодаря союзу усилия и благодати, точно так же как крылья подобия Божия, которые вновь предстоит обрести человеку. И здесь решающую роль играет Божественная благодать. В конечном счете крылья суть дар Божественной благодати.

Чисто человеческое начало способно создать лишь крылья Икара. А удел Икара известен: его "восковые" крылья расплавились от солнечного жара, и несчастный Икар рухнул на землю. Что касается демонизма, то причастный к нему способен лишь отрастить крылья летучей мыши, т. е. крылья тьмы, – органы, с помощью которых можно окунуться в глубины тьмы.

Наличие подлинных и "законных" крыльев в подсознании человека (т. е. в психическом и витальном телах) не может не оказывать влияния на его сознание. Прежде всего и главным образом это проявляется как постоянная направленность сознания к Богу. Человек постоянно ощущает присутствие Бога и духовных миров, и ничто не может отнять у него (или подавить) это чувство.

Это чувство (которое в Библии называется "ходить под Богом" или "пред лицем Бога") кристаллизуется в два непоколебимых убеждения: что человек способен все выдержать во имя Божие и что с Богом он способен на любое свершение. Мученичество и чудотворство – вот два столпа, на которых зиждется вера и посредством которых она покорила древний мир. Так вот, «гностическое крыло» склоняет сознание к мученичеству, а «магическое крыло» склоняет его к чудотворству. Таким образом, человек, наделенный крыльями, предрасположен как к героизму, так и к свершению чудес.

Такова в целом суть проблемы крыльев. Они противоположны ногам, поскольку являются органами контакта с небесами, тогда как ноги суть органы контакта с землей. Первые вводят нас во взаимодействие с "небесной гравитацией", вторые же – в контакт с "гравитацией земной".

Что касается рук – а у Ангела на карте Четырнадцатого Аркана есть руки – то они соотносятся с горизонталью, т. е. с полями взаимных притяжений встречающих друг друга существ. Если законом крыльев является любовь к Богу, то законом рук является любовь к ближнему. А законом ног является любовь к земной Природе.

Ангел четырнадцатой карты держит в руках два сосуда, соединенные меж собою струей воды. Таким образом, мы непосредственно приблизились к проблеме жидкостей.

Проблема жидкостей – это проблема динамического функционирования человеческого существа в целом, т. е. телесного, психического и духовного. По сути она сводится к проблеме жизни, рассматриваемой как всеобъемлющий духовный, психический и материальный процесс. Ибо подобно тому, как существует система физической циркуляции, так же существует и система витальной и астральной циркуляции, которые, в свою очередь, суть простое отражение системы циркуляции, включающей в себя дух, душу и тело – трехмерное тело – как живое единство. Принципом, лежащим в основе всей этой системы циркуляции, является подобие Божие. И поскольку именно оно подверглось искажению Первородным грехом, на Ангела-хранителя возложена миссия заботиться о здоровье всей этой совокупной системы циркуляции. Поэтому Ангел-хранитель следит за работой системы духовно-психическо-материальной циркуляции, т. е. за здоровьем и жизнью всего человеческого существа в целом. Вот почему карта Четырнадцатого Аркана показывает его за этой работой по регулированию системы циркуляции, или жидкостной системы человеческого существа. Рассматриваемая система включает в себя несколько активных центров – «лотосов», нервных центров, желез, упомянем здесь лишь самые основные, – но гармоническое функционирование всех этих центров зависит лишь от одного-единственного действия, происходящего в ключевой точке: в потоке, образующем в человеке связь между образом и подобием. Монада (образ) не должна существовать впустую, как не должна она и заполонить собою систему циркуляции (подобие). В первом случае человек был бы лишен стимулов жить подлинно человеческой жизнью, т. е. не был бы сориентирован на главную цель человеческого существования. В последнем случае его сокрушил бы дополнительный импульс, исходящий от монады (образа), – что привело бы к непоправимой катастрофе. Итак, в соотношении между образом и подобием следует прежде всего сохранять правильную меру, что по сути и делает Ангел-хранитель.

Вот почему традиционное наименование Четырнадцатого Аркана Таро – Умеренность. Ибо речь здесь идет о мере в жидкостном соотношении между образом и подобием, столь необходимой для жизни и здоровья.

Разумная мера в жидкостном соотношении между абсолютным радикализмом монады (образа) и релятивизмом феноменологической личности (подобием) составляет фундаментальный принцип духовного, психического и телесного здоровья. Эта мера сводится к постоянно изменяющемуся равновесию между вечностью и мгновением, между абсолютным и относительным, между созерцанием и действием, между идеальным и феноменальным. Многое можно сказать – и было сказано – относительно полярности Марии и Марфы, но все мы живем здоровой жизнью лишь в той мере, в какой обе сестры живут и действуют в нас как сестры, т. е. когда они сотрудничают, имея в поле зрения нечто Третье.

Никто не может обойтись в самом себе без Марии – равно как и без Марфы^{96}, – сохранив при этом здоровый дух, душу и тело. Достойной замены формуле «молитвой и трудами» не найти. Ибо никто не может жить ни без созерцания, ни без действия. Именно это, в сущности, объясняет Кришна Арджуне в Бхагавад-Гите: «Тот, кто ищет Моей защиты, хоть и занятый всегда разными делами, Моей милостью достигает вечного, непреходящего состоянья» (4: XVIII, 56; с. 161).

Это же наглядно продемонстрировал и Св. Бернар, осуществляя свою монастырскую реформу, направленную на сочетание в монашеской жизни созерцания и физического труда. Та же идея прозвучала и в его благословении христианскому рыцарству перед началом Второго крестового похода, и в уставе, данном им ордену тамплиеров. В наши дни многие критикуют этого святого за его вмешательство в светские дела и санкционирование крестового похода. Но он всего лишь обратился с призывом к "христианским Арджунам" на новом поле Курукшетры, на котором за несколько столетий до него уже собрались для беспощадной битвы армии ислама и христианства. Эта битва началась в VII веке пашей эры, когда арабы завоевали восточные христианские страны. Карл Мартелл дал им отпор во Франции в битве при Пуатье и своей победой в 732 году спас христианскую цивилизацию и весь Запад от мусульманского нашествия. Можно ли было удовлетвориться одной лишь оборонительной позицией и сохранением ядра западной цивилизации – на манер Византийской империи, которая в результате бесконечных уступок оказалась завоеванной мусульманами? Великая битва двенадцатого века еще не грянула; но она продолжалась непрерывно. Можно ли было требовать от Св. Бернара, чтобы тот проповедовал уступить Святую Землю мусульманам и перейти к «мирному сосуществованию» ценой страны, являющейся колыбелью христианства?

Как бы ни обстояло дело с крестовыми походами, Св. Бернар выдвинул идею не только активной созерцательности монахов, но и созерцательной активности рыцарей – как это сделал Кришна более чем за 15 веков до него. И тот, и другой поступили так потому, что знали – человек есть одновременно и созерцательное, и активное существо, а значит, "вера без дел мертва" – равно как мертвы и дела без веры. Теоретически все это ясно как день; но на практике далеко не так. В практике необходим тот аркан – сокровенное «savoir-faire»^{97} – о котором и учит Четырнадцатый Старший Аркан Таро, «Умеренность».

Умеренность как духовное упражнение означает задачу познания соотношения между образом (или монадой), подобием (или феноменологической личностью) и Ангелом-хранителем (или индивидуальной благодатью). Это означает, что следует искать источник, поток и направление духовной жизни – постигая ее природу и роль – и трудиться и жить в соответствии с этим знанием.

Во-первых, соотношение между образом и подобием: каков его сокровенный опыт, и каким образом оно проявляется? Дадим прямой ответ на этот вопрос:

Связь, установившаяся между образом и подобием, ощущается как духовный плач. Плач есть реальное отражение того факта, что обе сестры – образ и подобие – соприкоснулись. Обычное переживание, переданное словами «я тронут до слез», является лишь отражением того, что происходит при соприкосновении образа и подобия. И вот слезы их сливаются – а порожденный ими духовный поток и есть жизнь человеческой души.

Слезы, пот и кровь суть три субстанции тройственного мистическо-гностическо-магического Таинства человека. Ощущение прикосновения свыше – это "слезы"; усилие с тем, чтобы соответствовать тому, что вверху – это "пот"; а совершенный брачный союз между благодатью свыше и усилием снизу – это "кровь". Слезы возвещают обручение вечного с преходящим; пот есть связанные с ним испытания; а кровь – это сфера, в которой празднуется и окончательно закрепляется брачный союз вечности и мгновения.

Это Таинство (то есть нечто большее, нежели аркан) едино и неделимо: слезы, пот и кровь. Но одни ищут и постигают это Таинство только в слезах. Другие надеются найти его только через пот. Третьи убеждены, что независимо от всякого духовного опыта и трудов этот союз существует только через кровь и в крови, и не желают знать и вообще признавать два других аспекта этого Таинства.

Здесь таятся духовные причины возникновения трех основных ересей (ибо всякая серьезная ересь есть некая частная истина, преувеличенная в ущерб всей истине, т. е. за счет живого организма истины). И те, кто ищут только слез, склонны к квиетизму или иллюминизму; те, кто предпочитают пот, т. е. усилие воли, легко впадают в ересь пелагианства, отрицающего Божию благодать; а те, кто ищут Таинство только в крови, нередко приходят к ереси лютеранства, начисто игнорирующего труд, т. е. усилие. Но это Таинство, повторяю, едино и неделимо: слезы, пот и кровь – обручение, испытание и брак – вера, надежда и любовь.

Что до слез, то это именно они струятся из одного сосуда в другой – между сосудом образа и сосудом подобия – в руках Ангела-хранителя на карте Четырнадцатого Аркана. Следовательно, Четырнадцатый Аркан учит духовному упражнению, посвященному таинству слез.

"Слезы", подобно "поту" и "крови", обозначают как в качестве выражения чувств, так и своей субстанцией нечто гораздо большее, чем обычную жидкость, выделяемую слезными железами. Они означают также тонкий флюид духовной и физической природы, излучаемый сердцем, т. е. двенадцатилепестковым лотосом сверхфизического организма человека. Выражение "говорить со слезами в голосе" уже указывает на духовные слезы, а выражение "оплакивать собственные слабости" есть лишь дальнейшее тому подтверждение.

Тот факт, что есть слезы печали, радости, восхищения, сострадания, нежности и т. д., означает, что слезы порождаются интенсивностью духовной жизни. Они текут – явно или скрыто – в те мгновения, когда душа, затронутая духом либо внешним миром, испытывает в своей духовной жизни более сильное переживание, нежели обычно. Душа плачущая, стало быть, более живая и потому более восприимчивая и детски-непосредственная, чем та, которой слезы неведомы.

"Слезный дар" всегда почитался учителями христианской духовности как благодать от Святого Духа, поскольку благодаря ему душа превосходит самое себя и возносится к степени особой интенсивности жизни, безусловно превышающей привычную.

Итак, "слезный дар" – это относительно новое духовное явление в истории человеческой духовности. В древнем мире плач был сугубо ритуальным, т. е. представлял собой словесные причитания и строго предписанные жесты оплакивания или горя. Подлинный плач зародился лишь в богоизбранном народе Израиля. Он стал проявлением той доли участия, которая была предначертана избранному народу в приуготовлений пришествия Христа – плакавшего при воскрешении Лазаря и исходившего кровавым потом при молении в Гефсиманском саду – зародившись слабым источником в душе этого народа. И по сей день евреи хранят, развивают и почитают этот «слезный дар». В сущности каждое откровение в книге Зогар предваряется либо сопровождается плачем того, кто его получил и пришел разделить его с остальными. В более недавние времена то же происходило и с цадиками (праведниками) хасидов в Восточной Европе. И есть еще Стена Плача в Иерусалиме...

Таким образом, мы обязаны этому народу не только Библией, не только воплотившимся Христом и не только трудами апостолов, но и даром слез – теплых и искренних – тем животворным флюидом, который излучается от соприкосновения образа и подобия в человеке. Антисемитизм... Боже правый! Не достаточно ли элементарной благодарности, чтобы предоставить евреям почетное место за столом европейской культуры – вернее, смиренно попросить их занять его – поскольку это место принадлежит им по человеческому и Божественному праву? "Почитай отца твоего и мать твою", – гласит Господня заповедь. И если мы не незаконнорожденные дети и не подкидыши, тогда кто наши духовные родители, кого нам должно почитать, если не евреев? Но я полагаю, что, говоря об этом, напоминаю человека, который ломится в открытую дверь. Ибо я не могу себе даже вообразить, что ваши чувства в этом вопросе, дорогой неизвестный друг, отличаются от моих.

Ранее я уже упоминал о том, что персонажи книги Зогар плачут, постигая глубокую духовную истину. Вот что можно сказать об этом сточки зрения христианского герметизма. Есть три основные разновидности подлинного духовного опыта: видение, вдохновение и интуиция – или восприятие духовных феноменов, духовное общение и духовное отождествление. Видение представляет и показывает нам духовное; вдохновение вселяет в нас его понимание, а интуиция открывает его сущность путем слияния с нашей сущностью. Так, у Св. Павла было видение Христа на пути в Дамаск. Он повиновался велению, услышанному из общения с Христом, и выполнение этого веления составило в дальнейшем его апостольские труды – в том числе и странствия. А когда он говорил: «И уже не я живу, но живет во мне Христос» (Гал. 2: 20), то это было знание, обретенное через отождествление, или интуиция.

Итак, видение дополняет и совершенствует опыт; вдохновение совершенствует знание и разумение; а интуиция есть метаморфоза и рост уже не того, что человек испытывает и понимает, но того, чем он является. Посредством интуиции человек становится другим, посредством вдохновения он постигает новые пути мышления, чувства и действия, а через видение расширяется сфера его опыта – человеку открываются новые факты, недоступные ни физическим чувствам, ни интеллектуальному разумению.

На практике видение, вдохновение и интуиция далеко не всегда возникают именно в таком порядке. Ибо на духовном пути одни обретают лишь опыт интуиции, другие же испытывают лишь вдохновение, не пережив видения. Но какова бы ни была разновидность духовного опыта, в конечном итоге речь всегда идет о становлении, т. е. об интуиции. Так, можно утверждать, что в принципе видение и вдохновение суть лишь средства для обретения интуиции. Стало быть, интуиция живет в крови, вдохновение в слезах, а видение в поту. Ибо подлинное видение всегда требует значительных усилий, чтобы вынести его, чтобы выстоять перед его лицом. Видение есть бремя, иногда чрезмерное, а это требует от души огромных усилий, чтобы устоять перед его реальностью.

Подлинное вдохновение всегда влечет за собой внутренний переворот. Оно, словно стрела, пронзает душу, раня ее и заставляя испытывать глубокое чувство, являющееся синтезом печали и радости. Символ Розы-Креста – креста, в центре которого распускается роза – лучше всего передает сущность опыта вдохновения. Роза-Крест с необычайной силой и ясностью выражает таинство слез, т. е. таинство вдохновения. В этом символе отражена и радость печали, и печаль радости, вместе образующие вдохновение.

Что до интуиции, то речь здесь уже не идет ни о бремени духовных богатств, ни о романтике обручения Розы с Крестом. Теперь это вопрос бракосочетания жизни и смерти. Что живо, то умирает; а что умирает, то возрождается к жизни. Тем самым кровь смешивается с Кровью и алхимически преобразуется из "вод разделения" в "воды единства".

Существуют три разновидности "видения" Креста: Распятие, Роза-Крест и Золоченый Крест, несущий на себе серебряную розу. Распятие есть величайшее сокровище видения. Это видение Божественной и человеческой любви. Черный Крест с распускающейся на нем розой есть сокровище вдохновения. Это небесная и человеческая любовь, говорящие в душе. Золоченый Крест с серебряной розой – это сокровище интуиции. Это любовь, преобразующая душу.

Но Таинство Креста едино и неделимо. Кто не поклоняется Распятию, тот не может вдохновиться им настолько, чтобы принять его (что было бы вдохновением) и тем более неспособен отождествить себя с ним (что было бы интуицией). То есть речь здесь идет об одном-единственном Кресте – едином и неделимом Таинстве христианства. А посему неминуемо совершит ошибку тот, кто вместо видения в Распятии пути, истины и жизни решил бы, скажем, основать некое общество или «братство воскресения», избрав его символом Золоченый Крест с серебряной розой и заменив им универсальный символ христианства -Распятие. Он ошибется, говорю я, поскольку ни Золоченый Крест, ни Роза-Крест никак не могут заменить собою Распятия, – они лишь включены в него и в нем подразумеваются. Только Крест Распятия становится источником вдохновения (Розой-Крестом) и превращается в солнечный свет (Золоченый Крест), несущий на себе восприимчивую душу (серебряную розу). Воскресение – это всего лишь распятие, достигшее стадии плодоношения. Это реализованное распятие.

Поэтому не следует – да и невозможно! – отделять друг от друга смертный пот Распятия, вдохновенные слезы принятия Креста (Роза-Крест), и кровь, преобразованную через отождествление с Крестом (Золоченый Крест с серебряной розой). Таинство пота, слез и крови едино и неделимо.

То же можно сказать и о христианстве. Оно едино и неделимо. И не следует – да и невозможно! – отделять от так называемого «экзотерического» христианства его гнозис и мистицизм, или так называемое «эзотерическое» христианство. Эзотерическое христианство полностью входит в христианство экзотерическое; оно не существует (да и не может существовать) отдельно от него. Христианский герметизм есть лишь особое призвание в пределах вселенского христианского сообщества, – призвание к исследованию глубин. И подобно тому, как во вселенской Церкви существует призвание к священничеству, монашеству, религиозному рыцарству и т. д., точно так же существует и призвание к герметизму – столь же могучее и неодолимое. Это призвание к жизни в осознании единства культа (или христианской священной магии), откровения (или христианского священного гнозиса) и спасения (христианского священного мистицизма). Точно так же и единство всей подлинной духовной жизни человечества во все времена было, есть и будет Христоцентрическим. Герметизм – это призвание жить вечной и бесконечной истиной, звучащей в прологе к Евангелию от Иоанна:

"В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог... Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков... Был свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир" (Ин. 1: 1-4, 9).

Итак: единство света во всем прошлом, настоящем и во всем будущем; единство света на Востоке, Западе, Севере и Юге; единство света в магии, гнозисе и мистицизме; и, наконец, единство света в культе, откровении и спасении – таково призвание герметизма, столь же, повторяю, могучее и неодолимое, как призвание священника, монаха или рыцаря духовного ордена.

Могу добавить, что именно вам, тому, кто с неодолимой силой призван к герметизму, я адресую эти письма, и именно вас я называю "дорогим неизвестным другом". Признаю, что есть у меня и "Известные Друзья", но их большей частью можно встретить лишь в духовном мире. Тем более я обращаюсь к ним в этих письмах... и сколько раз при написании их я ощущал братские объятия этих Друзей, в том числе Папюса, Гюайта, Пеладапа, Элифаса Леви и Луи-Клода де Сен-Мартена!

Друзья, Друзья здесь и там! Это Таинство едино и неделимо – оно отмечено печатью пота, слез и крови! Вы, Друзья, которые там, теперь вы знаете, что существует только одна истина, один свет, один Христос, одно христианское сообщество – и что нет ни экзотеризма и эзотеризма самих по себе, ни отдельных экзотерических и эзотерических сообществ. Да будет это ведомо и тем из Друзей, которые здесь!

Слезы суть элемент, присущий вдохновению. И тот, кто растроган перед Распятием до слез – тайных или явных, – уже вдохновляется им и находит в нем внутреннюю опору. И вот он созерцает в этом Распятии Розу-Крест. И тот, кто вперяет в Распятие свой взор в наивысший момент смертной муки, от которой кровь стынет в жилах – черпая из него новое тепло взамен того, что его покинуло, – живет интуицией. И вот уже он созерцает Золоченый Крест, несущий серебряную розу.

Вдохновение – это принцип, действующий в слезах. Подобно плачу, вдохновение приходит в виде "потока между двумя сосудами". Во вдохновении, каким бы ни был его подлинный источник, действует поток, зарождающийся между высшей Сущностью, или образом, и низшей сущностью, или подобием. Здесь возникает поток, порождаемый одновременным взаимодействием «высшего ока» (или «уха») и «низшего ока» (или «низшего уха»). Это означает, что высшее и низшее разумение, пребывая в контакте, вибрируют в унисон, каждое на свой голос и на своем языке, и вместе они образуют действенное, «конкретное» вдохновение.

«Специфика» видения отличается от специфики вдохновения тем, что в видении речь идет не об одновременном взаимодействии обоих «глаз» (или «ушей») – высшего и низшего, – но о пассивном отпечатке, который воспринимает свыше одна лишь низшая сущность. Поскольку здесь нет взаимодействия двух «разумений», может случиться так, что низшая сущность (личность) испытает видение, не понимая его. И тогда видение долгое время остается непонятым.

Что до интуиции, то она также является следствием одного-единственного активного принципа. Здесь низшая сущность сливается в акте отождествления высшей Сущностью, т. е. восходит к ней и стирает себя (в высшей Сущности) настолько, что становится лишь пассивным и немым присутствием. И тогда активной остается только высшая Сущность.

Приведенные выше три схематических изображения символизируют в то же время и арканы слез, пота и крови. В интуиции, где низшая сущность испытывает своеобразную смерть, преобразующуюся в высшей Сущности в жизнь, вершится таинство крови, символизируемое Золоченым Крестом с серебряной розой. В видении, где низшей сущности надлежит выдержать тяжкое бремя откровения свыше, речь идет о таинстве пота, символом которого служит Крест Распятия – тот самый, который Распятый должен был Сам внести на Голгофу и под тяжестью которого Он трижды падал. И во вдохновении, где незапятнанный образ и падшее подобие соединяются, чтобы дать рождение новому слову, речь идет о таинстве слез, символизируемом Розой-Крестом.

Четырнадцатый Аркан Таро посвящен именно таинству слез и вдохновения. Он представляет собой духовное упражнение, посвященное вдохновению.

Вдохновение, как следует из всего сказанного выше и очевидно из всякого достоверного опыта, не представляет собой нечто, что просто происходит, как в случае с видением. Оно не является также и результатом всей совокупности усилий к самообузданию, усилий самопожертвования, смирения и аскезы, как это происходит в интуиции. Оно представляет собой со-действие, согласованное действие высшей Сущности и низшей сущности. Такое содействие и есть поток, изливаемый одновременно из обоих сосудов.

Следовательно, практический аркан вдохновения заключается в знании того, как быть одновременно активным и пассивным: активным во всем, что касается вопрошания, или требования; пассивным во всем, что касается ответа, или решения. Неверно было бы попросту сформулировать в душе вопрос и затем занять пассивную – пусть даже спокойную и молчаливую – позицию ожидания ответа в виде вдохновения. Конечно, так можно вслушиваться и ждать очень долго, однако, как правило, ничего не происходит. Столь же неверно было бы прилагать огромные усилия дискурсивного мышления или «обожествлять» собственное воображение, чтобы вызвать вдохновение принудительно, как бы «в уплату за сделанную работу».

Нет, ни пассивность ожидания, ни активность мысли и воображения не могут привести к состоянию души, свойственному вдохновению: главное здесь одновременная активность и пассивность. Попытаемся это объяснить.

Рационализм восемнадцатого века выдвинул формулу: "Что ясно, то истинно!" К ней добавляется следствие – "Что не ясно, то не истинно". Так вот, мы осознанно либо инстинктивно унаследовали обе эти формулы из того века, в котором идеалом было мышление "modo geometrico" ("геометрическим методом"^{98}). Мы, разумеется, уже не считаем, что все, что ясно, истинно; но вместе с тем мы утверждаем, что все, что истинно, должно быть ясно. Для нас необходимо, чтобы истина непременно означала ясность. Руководствуясь этим принципом, мы стараемся быть точными, т. е. очерчивать интересующий нас предмет. Но, поступая таким образом, мы создаем в этих очерченных границах интеллектуальное замкнутое пространство. То, что внутри него, действительно ясно, но оно отделено от великого потока истины (из которого мы обладаем лишь одной каплей). Эта капля ясна, но это лишь капля, выхваченная из потока, т. е. из обширного контекста истины.

Уяснив все это, мы могли бы и мысли направить по иному пути. Мы можем попытаться мыслить в потоке, т. е. не думать более в одиночку, а думать вместе с безымянным «хором» мыслителей вверху, внизу, дня вчерашнего и дня завтрашнего. И тогда на смену «Я мыслю» приходит «мыслится».

Такое "мышление вместе" будет одновременно и активным, и пассивным. Оно активно, поскольку вы тоже мыслите, и пассивно, поскольку "нечто" мыслит вместе с вами. Есть два сосуда, из которых проистекает мышление, – ваш и другой. Это и есть состояние души, необходимое для вдохновения. Аркан вдохновения, Четырнадцатый Аркан Таро, – это аркан двух источников и двух одновременных потоков мысли, которые встречаются, сливаются и образуют подлинное вдохновение.

Выше я представил процесс "мышления вместе" или вдохновения в целом как некую особую методику. Мне пришлось прибегнуть к этому ради ясности. Но ясность и истинность – не одно и то же. Поэтому я должен исправить то, в чем погрешил против истины во имя ясности, – а именно, сказать следующее.

Собственно говоря, в сокровенной духовной сфере вдохновения не может быть никакой методики – равно как и в сферах видения и интуиции. В этих сферах все, по существу, представляет собой вопрос морали. Ибо для того, чтобы «мыслить вместе», прежде всего требуется еще нечто – смирение. В процессе мышления для того, чтобы «мыслить вместе», я должен склониться перед разумом, превосходящим мой собственный, и сделать это не в общей отвлеченной форме, а вполне конкретно – уступая «исключительные авторские права» неизвестному сомыслителю. Выражение «мыслить вместе» означает «мыслить коленопреклоненным», смиряя себя перед другим, умаляя себя ради его роста. Это мысль-молитва или молитва-мысль.

Ни упражнения Раджа-Йоги по концентрации, ни дыхательные (и другие) упражнения Хатха-йоги не принесут нам вдохновения. Только смирение, проистекающее из бедности, послушания и целомудрия – трех универсальных и неизменных обетов – может сделать нас доступными "вдохновению".

Ничего не поделаешь... духовный мир по своей сути морален. И вдохновение есть плод смирения в усилии и усилия со смирением. А посему в "молитве и трудах" таится ключ как к двери вдохновения, так и ко многим иным дверям.

Сказанное мною о смирении как о предварительном условии вдохновения нуждается, в свою очередь, в более подробном рассмотрении, если не в поправках. Ибо смирение может иногда оказаться не только ненужным для вдохновения, по даже помехой на его пути. Так, именно смирение нередко парализует стремление к познанию истины и к совершенствованию добродетелей и способностей человека. Никогда не получит вдохновения тот скромник, который скажет о себе: "Я не занимаюсь Божественными предметами и духовным миром, так как для этого нужно быть святым или мудрецом, а я ни тот, ни другой". Всецелая поглощенность одним лишь спасением души может, разумеется, помочь ее продвижению по пути чистоты и непорочности, но в то же время может и оставить душу в полном неведении относительно мира, истории и проблем духовной жизни человечества. Многие подлинные святые мало что знали о мире и его истории по причине смирения, ограждавшего их от всего, что не было совершенно необходимо для спасения души.