Текст книги "Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма"

Автор книги: Валентин Томберг

Такова была и вера Иоанна Крестителя до того, как он стал очевидцем сошествия с небес Святого Духа на Иисуса при крещении в Иордане. Его вера, выраженная в заключительных словах проповеди: "Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное" (Мф. 3: 2), была гласом вопиющего в пустыне, т. е. голосом алчущего и жаждущего Царства Небесного. Именно эта вера сделала Иоанна Крестителя первым, так сказать, "очевидцем" реальности сошествия Царства Небесного и первым человеком, узнавшим Христа. Его вера была увенчана опытом, и Иоанн Креститель стал одним из тех, кто видел.

Итак, "постулативная" вера становится верой из первых рук (мистицизмом), которая с помощью разума приходит к совершенной интуитивной уверенности. Сам Иоанн Креститель не мог обойтись без разума, чтобы обрести полную уверенность. Вот почему он – видевший сошествие на Иисуса Святого Духа – послал к Нему двух учеников спросить: "Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого?" (Мф. 11: 3). И Иисусу пришлось ответить, опираясь на один лишь разум:

"Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют" (Мф. 11: 4-5).

Иными словами, Иисус сказал, что эти феноменальные явления указывают на логическое соответствие между откровением сошествия Святого Духа, очевидцем которого стал Иоанн Креститель, и проявлением Святого Духа в Самом Иисусе Христе. Здесь Иисус пользуется простым и общедоступным языком разума для того, чтобы восполнить пробел в сознании Иоанна Крестителя, нуждавшемся в помощи разума. Именно этот пробел в сознании побудил Иисуса Христа сказать об Иоанне Крестителе, что, будучи пророком, он все же "больше пророка", и "из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном большеего" (Мф. 11:9,11).Ведь Царство Божие несет в себе абсолютную уверенность взаимодействия веры из первых рук и разума – оно есть царство интуиции.

Вот почему Учитель обращался не только к вере, но и к разуму, не только к сущностной, но и к логической уверенности, когда выдвигал основной принцип разума – судить по результатам, познавать вещи по их плодам:

"По плодам их узнаете их. Собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы? Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые. Не может дерево доброе приносить плоды худые, ни дерево худое приносить плоды добрые" (Мф. 7: 16-18).

Вот наиболее сжатая и полная характеристика разума и его роли. Его роль огромна, если принять во внимание, что разум призван стать неотделимой частью интуиции, которая, в свою очередь, определяет в видимой малости Царствия Божия его незримое величие.

Эта роль прекрасно осознавалась в церковной среде западноевропейского средневековья. Верующие стали углубляться в размышления. Так зародилась схоластика. Заблуждение полагать, будто схоластика обязана своим возникновением стремлению к интеллектуализации веры и к замещению ее философией – что своим появлением на свет она обязана тайным сомнениям в сердцах средневековых верующих. Нет, в основе схоластики лежит стремление к полноте интуиции, т. е. к «крещению» разума и достижению его взаимодействия с верой. Таким образом, речь здесь шла не о сомнении, но об актеистовой веры, которая нисколько не сомневалась, что человеческий разум может быть так же «крещен» и «обращен в христианство», как сердце и воля. Отнюдь не сомнение подвигло Свв. Альберта Великого и Фому Аквинского на грандиозный философский труд; они были преисполнены уверенности в том, что Кровь Голгофы пропитает, согреет и преобразит сферу холодной ясности мышления, какой она была до той поры. Их труд был не столько апологетическим, сколько апостольским. Подобно миссионерам, отправлявшимся в нехристианские края нести благую весть, Свв. Альберт Великий и Фома Аквинский отправились в не обращенную до той поры в христианство сферу человеческого разума, дабы привнести в нее веру Христову. Было ли это сомнение? Разумеется, нет! Это был акт апостольской веры и апостольского подвига!

Дорогой неизвестный друг, только люди недалекие порицают средневековую схоластику. Она, право, столь же прекрасна, столь же достойна преклонения и столь же вдохновляюща, как величественные соборы, унаследованные нами от средних веков. Ей мы обязаны рождением многих шедевров человеческой мысли – мысли, озаренной верой. И, подобно всем подлинным шедеврам, достижения средневековой схоластической мысли оказывают благотворное влияние. Они исцеляют заблудшие, одержимые и смятенные души. Подобно тому, как при некоторых физических недугах врач предписывает смену климата и воздуха – скажем, поездку на несколько месяцев в горы, – столь же благоразумным и полезным был бы совет многим терзающимся "проблемами бытия" и "противоречиями жизни" погрузиться на какое-то время в климат высокой схоластики и подышать чистым горным воздухом вершин разума. И речь здесь вовсе не об обращении в схоластическую философию, т. е. не о том, чтобы стать приверженцем схоластической доктрины, но о том, чтобы достичь более высокого интеллектуального уровня, где можно было бы посвятить какое-то время упорной работе с четкими и ясными категориями схоластики.

Возможно, "quinque viae", пять способов рассуждений Св. Фомы Аквинского не покажутся вам убедительными, но из глубоких размышлений над пятью доказательствами (бытия Бога) вы выйдете с ясной головой и спокойным сердцем в полной готовности искать и находить иные пути обретения уверенности. Изучение этих пяти способов рассуждений наделит вас силой и спокойствием, возвысит над всеми хитросплетениями смятенной игры комплексов, каковые суть лишь смешение чувств, в которых заявляют о себе личные пристрастия, и мыслей, которые суть лишь глашатаи этих пристрастий. Вот в этом возвышении над психологическими комплексами и заключается благотворный эффект – и даже целительное воздействие – занятий схоластикой, если читать ее в стиле схоластической медитации.

Можно было бы возразить: а почему не математика? Не приводит ли и математика к такому же отрешению и возвышению над психологическими ограничениями личности?

Математика, безусловно, также оказывает свое благотворное воздействие. Но она не так всецело захватывает человека, как совокупность схоластических проблем, и, стало быть, ее благотворный эффект не столь значителен. Предметом схоластики является Бог, душа, свобода, бессмертие, спасение, добро и зло. Здесь триумф над психологическими факторами есть нечто совершенно иное, нежели одержание победы над теми же психологическими факторами путем погружения в мир чисел и их функций. Предмет схоластики неизмеримо значительнее, чем предмет математики, и столь же значительнее ее благотворное воздействие. А потому не следует пренебрегать средневековой схоластикой, дорогой неизвестный друг, ибо своей ценности она не утратила.

Не больше истины и в том, что мистический импульс с конца тринадцатого до семнадцатого столетия был всего лишь реакцией против «сухого интеллектуализма» схоластики. Нет, расцвет мистицизма в ту эпоху был плодом и результатом схоластики, предугаданным в духовной биографии самого Св. Фомы Аквииского. Примечательно, что Св. Фома в последние годы жизни пришел к мистическому созерцанию Господа и духовного мира и, вернувшись из состояния экстаза, заявил, что теперь все его сочинения кажутся ему «соломой». И точно, после этого он больше ничего не написал.

Таким образом, верующий мыслитель стал ясновидящим мистиком. И это преображение произошло не вопреки его трудам на ниве схоластики, а скорее благодаря им – как их итог и сияющий венец.

То же, что со Св. Фомой Аквинским, произошло и с целым рядом возглавлявших схоластическую школу. Подобно тому, как Св. Фома путем схоластических рассуждений пришел к созерцанию, определенная часть видных схоластов пришла к мистицизму, т. е. к цели схоластики, которая есть интуиция, или союз веры и разума. Мейстер Экхарт, Рейсбрук либо, наконец, Сан Хуан де ла Крус – вот души, среди которых вы тщетно будете искать дух оппозиции схоластике. Для них также было истиной то, что схоластика «подобна соломе», но в то же время они знали, что эта «солома» представляет собой замечательный горючий материал. Они, безусловно, далеко превзошли схоластику, но добились этого лишь достигнув ее цели. Ибо целью схоластики является созерцание, и плодом схоластического древа является мистицизм.

Мистики рассматриваемой нами эпохи были личностями, олицетворявшими успешный результат схоластических трудов, т. е. их разум был крещен и обращен в христианство. Миссионерский труд, предпринятый по отношению к "языческому" разуму Свв. Альбертом Великим и Фомой Аквинским, увенчался успехом в виде мистического импульса, последовавшего за расцветом схоластики. Союз веры и разума был скреплен брачными узами, а к верующим и мыслителям присоединилась третья группа – люди интуиции.

А посему, дорогой неизвестный друг, средневековая схоластика менее всего достойна презрения: к ней прибегают не только ради восстановления душевного здоровья, но и – посредством мышления в свете веры – для того, чтобы прийти к интуиции, без которой герметизм есть всего лишь литература ... весьма сомнительного достоинства. Он живет одной лишь интуицией; без нее он мертв. Одну лишь эту мертвоту и видят представители как веры, так и науки, искренне изумляясь тому, что находятся люди, относящиеся к этому всерьез. Они видят лишь научную и религиозную "мишуру" либо, самое большее, слабую веру, опирающуюся на костыли, позаимствованные у науки, либо, возможно, ребяческую науку, еще не научившуюся отличать то, во что веришь, от того, что знаешь. И они не так уж далеки от истины: без незримого цемента интуиции герметизм поистине представляет собой лишь беспорядочный набор разнородных элементов науки и религии.

Довольно будет привести следующую аналогию: не солома яслей и не животные, присутствовавшие при Рождестве, помогли волхвам с востока отыскать Младенца, но "звезда" в небесах. Так и в герметизме тот, кто не следует за своей звездой, которая существует лишь для интуиции, найдет только солому и животных. Девятнадцатый Аркан Таро как раз и приглашает нас заняться "звездой" герметизма в небесах интуиции. Что же это за звезда? В книге Зогар сказано:

"И Господь сотворил два великих светила... изначально, когда солнце и луна пребывали в тесном единстве, они сияли с одинаковой яркостью. А имена JEHOVAH и ELOHIM почитались тогда как равные... и оба эти светила именовались одним именем: MAZPAZ MAZPAZ... Оба светила возникли одновременно и были равны друг другу достоинством. Но... луна смиренно уменьшила свой свет и отреклась от подобающего ей высокого места. С тех пор она лишилась собственного света, получая его от солнца. Тем не менее, истинный ее свет больше того, что излучается в дольний мир; ибо и женщина не имеет иной чести, кроме чести мужа. Великое светило [солнце] носит имя JEHOVAH, а малое светило [луна] носит имя ELOHIM, каковое есть последняя ступень и завершение мысли. Поначалу имя ее было начертано среди букв священного Имени [], число коих четыре; и только умалившись, она приняла имя ELOHIM. Однако ее сила проявляется во всех направлениях... EL означает «владения дня», IM означает «владения ночи», а срединное НЕ означает прочие силы ["звезды"], действующие в обоих владениях" (139:20 a; vol. I, pp. 84-85).

Нам остается лишь привести еще одну цитату из античного источника – из одиннадцатой книги "Метаморфоз" Апулея – чтобы получить все необходимые элементы для разрешения проблемы "звезды" герметизма и "Солнца" Девятнадцатого Аркана Таро. Вот как подытожил Апулей свое великое бдение в храме Изиды – "арканы священной ночи" ("noctis sacratae arcana"):

"Достиг я пределов смерти, переступил порог Прозерпины, но мне было позволено вернуться сквозь вихри всех стихий. В полночь я увидел солнце, сияющее в полном блеске; я предстоял богам мира подземного и мира горнего и вблизи поклонился им" (1:с. 298).

Обратимся же теперь к поиску реальности, принимая во внимание приведенный выше фрагмент из книги Зогар и высказывание Апулея. Зогар повествует о том, что луна «отреклась от подобающего ей высокого места» – равного солнцу – и «с тех пор лишилась собственного света, получая его от солнца, хотя истинный ее свет больше того, что излучается в дольний мир». Следовательно, в дольнем мире луна отражает свет солнца, тогда как в мире горнем, где имя ее ELOHIM, "ее сила проявляется во всех направлениях... EL означает «владения дня», IM означает «владения ночи», а срединное НЕ означает прочие силы ["звезды"], действующие в обоих владениях".

Итак луна, будучи для мира дольнего ночным светилом, отражает солнечный свет, но, будучи ночным светилом для мира горнего, она сияет собственным светом, который отражается солнцем. Иными словами, в мире горнем луна "солнечная", в мире же дольнем она "лунная", тогда как солнце "солнечное" внизу и "лунное" вверху. Именно в этом смысле EL, лучистая часть лунного имени в горнем мире, означает «владения дня», т. е. зримое солнце – отражающее днем невидимую луну. Подобным же образом и зримая луна отражает солнце (ставшее невидимым) в ночную пору. Следовательно, духовная луна есть солнце, светящее в ночи. Вот эту духовную луну – или Изиду-Софию – и видел Апулей «сияющей в полночь в полном блеске». Ибо долгое бдение в храме Изиды привело его к видению космического начала Изиды, т. е. духовной луны, или «полуночного солнца».

Все это, пусть представленное нам в мифологических одеждах, связано с глубокой реальностью взаимосвязи между разумом и премудростью и их единством – интуицией. Ибо разум соотносится с луной, премудрость – с солнцем, а интуиция с восстановлением "тесного единства" обоих светил. В дольнем мире разум отражает премудрость – либо, если он пребывает в затмении (см. письмо семнадцатое) отражает земной мир, познаваемый внешним опытом. Но свыше есть и иной разум, трансцендентный, чей «свет больше того, что излучается в дольний мир», и который в тесном единстве с премудростью «начертан в мире горнем среди букв священного Имени [], число коих четыре», и сияет в ночи «в полном блеске». Вот этот высший разум, это «полуночное солнце», в котором сочетаются духовное солнце и духовная луна -либо, иными словами, тесное единство разума и премудрости, – и есть «звезда» герметизма и «Солнце» Девятнадцатого Аркана. «Солнце» Девятнадцатого Аркана есть «полуночное солнце», т. е. то «солнце», которое Апулей «видел сияющим в полночь в полном блеске», и то «солнце», которое веками служило путеводной «звездой» герметизму. Это принцип интуиции, или тесного единства трансцендентального разума и премудрости.

Следовательно, Аркан интуиции – это аркан познания того, как возвысить отражающий разум к разуму творческому и как осуществить его единение с премудростыо, т. е. аркан восстановления, прежде всего, единства разума омраченного света в мире дольнем с разумом полного света в мире горнем, а затем единства объединенного таким образом разума с Господней премудростью (см. рис.). Треугольник с чрезвычайной отчетливостью показывает, каковы эти взаимодействия: разум, испытывающий притяжение премудрости, не сливается с нею в сфере отражения, но возносится в сферу творения, где вновь обретает свой статус до падения и вступает в союз с премудростью, результатом которого является интуиция.

Таким образом, интуицию невозможно обрести ни подавляя разум, ни ограничиваясь им; напротив, она возникает благодаря интенсификации разума – пока он не станет творческим и не соединится, таким образом, со своим высшим, трансцендентным аспектом, после чего происходит его слияние с премудростью. Стало быть, становясь все более разумным, человек обретает интуицию -хотя существует и другой путь, путь «солнечного удара», т. е. аннигиляции разума сиянием премудрости, что составляет тему Двадцать Первого (или Нулевого) Аркана «Шут», и мы еще вернемся к ней в двадцать первом письме.

Однако те, кто следует традиции герметизма – т. е. мистицизма, гнозиса, магии и герметической философии, – сторонятся пути "божественного безумия" (юродивости по-русски; «Narrheit in Gott» по-немецки), и идут по пути, указанном в притче о талантах (Мф. 25: 14-30), где господин доверил своим рабам некое число талантов – каждому по его способностям – с тем, чтобы они употребили их в дело. И вот они возвышают свой разум до уровня, на котором он обретает способность соединиться с премудростью; они употребляют его в дело наилучшим образом – что и есть интуиция.

Подобно тому, как импульс схоластики на исторических ступенях развитая западной цивилизации привел не к созданию совершенной системы схоластической философии, но к мистицизму, разум индивидуума, поднимаясь по ступеням развития личности, приводит к интуиции, а не к состоянию, в котором он "знает" и "объясняет" все. Разум – отнюдь не конечная цель; в своем развитии он преображается в интуицию. Он призван осуществить переход от рационального мышления к всеобъемлющей интуиции.

Говоря о миссии разума как пути к интуиции, уместно отметить, что философские труды Иммануила Канта, – развеявшие в прах все претензии автономного разума на уверенность в метафизических вопросах, продемонстрировав пределы доступного этому разуму познания, – произвели эффект, сравнимый с сильным ветром, который гасит слабый огонь, но раздувает "из искры пламя": одних делая скептиками, других – мистиками. Кант положил конец спекулятивной метафизике автономного разума и открыл путь к мистицизму, который доступен не-автономному, или "практическому" разуму ("praktische Vernunft."), ибо в толковании Канта "практический разум" есть разум, объединенный с премудростью нравственного порядка, т. е. с интуицией. Мне даже не раз доводилось видеть, как со временем последователи Канта становились мистиками – взять хотя бы немецкого философа Пауля Дейссена, автора учения, синтезированного из кантианства, платонизма и Веданты.

Основополагающий тезис Дейссена гласит, что доказанная Кантом неспособность автономного разума постигнуть скрытый за феноменом ноумен влечет за собой необходимость прибегнуть к интуитивному восприятию сущности вещей, которое проявляется в платонизме и веданте. Не исключено, что именно с намерением показать действие интуитивного метода Дейссен перевел и опубликовал шестьдесят Упанишад из Вед.

Но вернемся к "звезде" герметизма, к полуночному солнцу, которое есть "Солнце" Девятнадцатого Аркана Таро.

Зогар и Апулей помогли нам понять весьма важный аспект этого солнца, состоящий в том, что в образе полуночного солнца совершается "сокровенное единение солнца и луны" – или премудрости и разума. Третье древнее свидетельство поможет нам теперь подойти к другому важному аспекту занимающей нас проблемы, представляя ее перед нами во всей целостности. Это Апокалипсис Св. Иоанна, где мы читаем:

"И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд" (Откр. 12: 1).

Зогар и Апулей говорят о соединении луны и солнца – о знаке

Иначе говоря, разум, соединенный с премудростью в интуиции, не означает все же завершения реинтеграции сознания, если он не увенчан третьим элементом, соотносящимся со «звездами» так же, как разум соотносится с «луной», а премудрость – с «солнцем». Каков же этот третий элемент?

Чтобы понять его роль и природу, нам еще раз необходимо всмотреться – на сей раз пристальнее – в опыт тех, кто от интеллектуального перешел к интуитивному, о чем мы упоминали, говоря о воздействии трудов Канта. Мы упомянули немецкого философа Пауля Дейссена, но уместнее было бы вспомнить его наставника – немецкого мыслителя с мировым именем – Артура Шопенгауэра. Ибо именно он, автор знаменитой книги "Мир как воля и представление", сделал решительный шаг от кантовского тезиса (согласно которому феномены скрывают в себе сущность вещей, недоступную разуму как таковому) в сторону интуитивного проникновения в сущность одной вещи – "Я", – представляющей и содержащей в себе все вещи мира.

Это интуитивное проникновение позволило ему прийти к выводу, что сущностью вещей является воля, а вещи суть всего лишь ее представления. Следовательно, мир, согласно Шопенгауэру, является уникальным творением воли, которая представляет (или "воображает") все многообразие вещей. Как обнаружил Шопенгауэр, тот же опыт привел почти к таким же выводам индийскую мистическую философию – и прежде всего школу Веданты, основанную на ведических Упанишадах. Он сказал: "Упанишады были моим утешением в жизни и останутся таковым в смерти" ("Die Upanishads waren mein Trost im Leben; sie werden es auch im Todesein").

Таким образом, индийская мистическая философия является оригиналом и прототипом интуитивистских философий Запада, созданных трудами Шопенгауэра, Дейссена и Эдуарда фон Гартмана, автора "Философии бессознательного". Рассмотрим же основополагающий опыт и главный вывод, который можно сделать из учения индийской мистической философии, представленной "не-дуалистической" школой Веданты – школой Адвайта.

Эта философская система основана на интуитивном самоанализе как методе. С одной стороны, он базируется на опыте воли как основополагающего элемента всякого интеллектуального, психологического, биологического и механического движения, а с другой – на опыте "духовного ока", или абстрактной трансцендентной Сущности, наблюдающей движения воли. Воля, в противоположность единству "Видящего в видении"^{124} (трансцендентной Сущности), создает все многообразие ментальных, душевных, биологических и механических явлений. Трансцендентная Сущность выше движения, а потому неизменна и бессмертна, и, стало быть, не обособлена от истинной сущности мира, но составляет с ним единое целое. Истинная Сущность человека и сущность реального мира – или Бог – тождественны. "Aham Brahma asmi" («Я есмь Брама») – такова формула, суммирующая весь опыт и выводы последователей Веданты.

Итак, с одной стороны достаточно не отождествлять себя с волей и ее движениями, а с другой – отождествить себя с трансцендентной Сущностью – с "Видящим в видении", – чтобы прийти к реальному бытию и сущности мира в интуитивном опыте последователей Веданты и немецких философов-интуитивистов. Но можно задать вопрос: является ли интуитивный опыт трансцендентной Сущности полным и окончательным, и, значит, нет ничего, что следовало бы за ним либо его превосходило? Является ли опыт трансцендентной Сущности поистине «пес plus ultra» («венцом») познания?

Действительно, ему недостает весьма существенного элемента: всего духовного мира, т. е. Святой Троицы и девяти духовных иерархий. В «великом знамении», о котором говорит Апокалипсис фигурирует, помимо солнца и луны, сияющий на главе у «жены» "венец из двенадцати звезд".

Для восприятия и осознания духовного мира недостаточно одного лишь интуитивного опыта трансцендентной Сущности – сколь бы ни был он возвышенным и вдохновляющим. Один лишь союз "луны" и "солнца" в человеческом духовном микрокосме еще не означает постижения духовного «макрокосма». Недостаточно возвысить себя до трансцендентной Сущности; необходимо, чтобы эта трансцендентная Сущность восприняла и осознала другие «трансцендентные Сущности» – многие из которых выше ее. Трансцендентная Сущность человека, несмотря на свою вечность и неизменность, не является все же вершиной мировой эволюции.

Трансцендентная Сущность не есть Бог. Она заключена в Его образе и подобии, в соответствии с законом аналогии или родства, однако не есть то же, что и Бог. От вершины лестницы аналогий – от Бога – ее все еще отделяют несколько ступеней. Эти высшие по отношению к ней ступени суть ее "звезды" -или идеалы, к которым она стремится. Апокалипсис указывает их число: ступеней, высших, нежели сознание человеческой трансцендентной Сущности, "двенадцать". А потому для того, чтобы прийти к ЕДИНОМУ Богу, необходимо последовательно возвысить себя по ступеням сознания девяти духовных иерархий и Святой Троицы. Следовательно, вывод Веданты – "Aham Brahma asmi", провозглашающий тождество трансцендентной Сущности и Единого Бога, – является ошибкой вследствие смешения понятий. Веданта принимает как образ и подобие Бога, так и опыт познания Бога за Самого Бога. Не все то золото, что блестит; не все, что трансцендентно и бессмертно, есть Бог. Ибо дьявол тоже в своем роде трансцендентен и бессмертен.

Подобная путаница легко может возникнуть, если придерживаться исключительно эмпирического психологического метода, избегая принципов трансцендентной метафизики. Так, даже К. Г. Юнг едва не начал отождествлять свой психологический опыт познания седьмого "архетипа" – (трансцендентной) Самости (das Selbst) – с тем, что в религиях именуется «Бог». И только благодаря своей редкостной рассудительности он оставил дверь открытой и не стал утверждать, что обрел опыт психологического познания Бога. Обратим теперь взор на метафизическую школу Санкхья, о последователях которой Кришна сказал (4: V, 4; с. 108):

 
"«Санкхья и Йога различны», – не мудрецы говорят, а дети:
Кто вполне достиг одной, плод получает обеих.
Чего достигают санкхьи, достигают того же йогины.
Кто видит, что Санкхья и Йога одно, – тот зрячий"
 

Таким образом, последователи Санкхьи постигают трансцендентную Сущность точно так же, как йоги и ведантисты, удерживаясь, однако, от вывода, что трансцендентная Сущность есть Бог. Напротив, благодаря принципам своей метафизики они признают множественность индивидуальных пуруш, т. е. множественность «трансцендентных Сущностей». Так, один и тот же опыт может приводить к различным и даже противоречивым – интерпретациям, если руководствоваться различными метафизическими принципами. Йога и Санкхья суть «одно и то же», если речь идет об опыте трансцендентной Сущности, но они в корне несхожи в плане интерпретации этого опыта: «люди йоги» верят, что с ее помощью они достигают Бога, тогда как «люди Санкхьи» не претендуют на достижение чего-либо иного, кроме опыта индивидуальной трансцендентной Сущности, индивидуальной пуруши (или монады, в терминологии Лейбница).

Прибегнув к символическому языку Библии, можно также сказать, что йога достигает единения (буквально – йога) двух светил – луны (или разума) и солнца (или спонтанной премудрости трансцендентной Сущности) – и на этом останавливается, тогда как Санкхья также приходит к этому, но принимает во внимание еще один тип «светил»: «звезды» (высшие сущности духовного мира). Правда, Санкхья, оставляя открытой дверь тому, что выходит за пределы «трансцендентной Сущности», основательно этим не занимается, что принесло ей репутацию «атеистической». Такой «атеизм», однако, сводится не к отрицанию существования вселенской Пуруши, высшей по отношению ко всем индивидуальным пурушам (Санкья утверждает, что не располагает на сей счет достоверным знанием), но, скорее, к отрицанию утверждений Йоги и Веданты о том, что «трансцендентная Сущность» есть Бог.

Напротив, иудео-христианский герметизм, который в своем отрицании тождественности "трансцендентной Сущности" и Бога склоняется к точке зрения Санкхьи, вместе с тем занят углубленным изучением третьего типа "светил" – "звезд" – в трех аспектах – астрологии, ангелологии и триипостасной теологии, – которые соотносятся с телом, душой и духом "светил" третьего типа. Таким образом, иудео-христианский герметазм представляет собой многовековое стремление познать и постигнуть три светила в их единстве, т. е. познать и постигнуть «великое знамение», явившееся в небе: «жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, а на голове ее венец из двенадцати звезд» (Откр. 12:1). «Жена» в этом апокалиптическом видении объединяет все три «светила» – луну, солнце и звезды, т. е. светила ночи, дня и вечности.

Это она – "Дева света" в образе  ("Вера-Премудрость"), Мудрость, воспетая Соломоном, Шехина (Shekinah) Каббалы, Богоматерь, непорочная небесная Дева Мария – является душой света всех трех светил, источником и целью гер-метизма. Ибо в целом герметазм есть вдохновенное стремление к тому, чтобы разделить знание об Отце и Сыне и Святом Духе, а также – в терминах герметизма о Матери, Дочери и Святой Душе. Речь идет не о том, чтобы увидеть Святую Троицу человеческими глазами, а о том, чтобы узреть Отца, Сына и Святого Духа очами – и в свете – Марии-Софии. Ибо как никто не приходит к Отцу, кроме как через Иисуса Христа (Ин. 14: 6), так никому не постигнуть Святую Троицу, кроме как через Марию-Софию. И точно так же, как Святая Троица проявляется через Иисуса Христа, так и понимание этого проявления возможно только с помощью интуитивного постижения того, как его понимает непорочная матъ Иисуса Христа, которая не только дала Ему жизнь и явила на дневному свету, но и присутствовала как мать – при Его смерти на Кресте. И подобно тому, как Мудрость (София) по словам Соломона – присутствовала при сотворении мира («Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны... тогда я была при Нем художницею» – Притч. 8: 27-31; и «построила себе дом, вытесала семь столбов его» – Притч. 9: 1), так и Мария-София присутствовала при искуплении, «была при нем художницею» и «построила себе дом, вытесала семь столбов его», т. е. стала Нашей Девой семи печалей. Ведь семь печален Марии в трудах искупления соответствуют семи столбам Софии в трудах творения. София есть царица «трех светил» – луны, солнца и звезд – согласно «великому знамению» Апокалипсиса. И как Слово Святой Троицы стало плотью Иисуса Христа, так и свет Святой Троицы стал плотью Марии Софии – светом: т. е. тройственной восприимчивостью, тройственной способностью разумного восприятия или понимания. Слова Марии «Mihi fiat secundum verbum tuum» – «Да будет Мне по слову Твоему» (Л к. 1:38) – являются ключом к таинству соотношения между чистым действием и чистой реакцией, между словом и пониманием и, наконец, между Отцом, Сыном и Святым Духом с одной стороны и (в терминах герметизма) Матерью, Дочерью и Святой Душой – с другой. Они суть подлинный ключ к «печати Соломона» – гексаграмме:

Эта гексаграмма является отнюдь не символом добра и зла, а символом троичного чистого действия, или «огня», и троичной чистой реакции (троекратного «mihi fiat secundum verbum tuum»), или «света огня», т. е. «воды». «Огонь» и «вода» означают то, что, с одной стороны, действует спонтанно и творчески, а с другой – рефлексивно реагирует, причем «вода» есть осознанное «да», или свет слов «mihi fiat secundum verbum tuum». Таково элементарное значение «печати Соломона» – элементарное в смысле взятых в их высочайшем понимании элементов (стихий) «воды» и «огня».