Текст книги "Медитации на Таро. Путешествие к истокам христианского герметизма"

Автор книги: Валентин Томберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 58 страниц)

Мир разделен. Есть те, кто поклоняется gibbor, сильному герою – как это убедительно и талантливо продемонстрировал Ницше, – и те, кто преисполнен любви к tsaddik, праведнику.

Поистине, так оно и есть. Земная гравитация, "плоть", подталкивает человечество к идеалу свертывания, т. е. к обладанию, власти и наслаждению, тогда как небесная гравитация, "дух", влечет человечество к идеалу излучения, т. е. к бедности, послушанию и целомудрию.

Так пусть же оккультисты, эзотеристы и герметисты примут во внимание это положение вещей и уразумеют, что единственный для них выбор, позволяющий сохранить верность герметической традиции, состоит в том, чтобы решительно и безоговорочно принять сторону излучения, т. е. сторону праведника, "Повешенного"! Да отрекутся они от призрачных мечтаний о "сверхчеловеке", который все еще преследует некоторые эзотерические братства и общества под личиной то ли "Великого Мастера", то ли "Великого Посвященного", то ли "Архимага"! Да будут наши сообщества содружествами людей, которые учатся друг у друга вместо того, чтобы поучать всех и каждого! Пусть они привлекают в свои ряды скорее людей, осознающих свою неправедность по отношению к Богу, ближнему и миру, нежели тех, кто считает себя во всем правым. Одним словом, да откроются они воздействию небесного притяжения, которое проявляется в пробуждении склонности и любви к бедности, послушанию и целомудрию!

Нам должна быть присуща не только ясность видения и мышления, но и ясность воли. Ибо невозможно служить одновременно двум хозяевам.

Я отклонился от нашей темы конкретного состояния человека, живущего по закону небесной гравитации. Вернемся же к ней. Состояние духовного человека характеризуется двумя особенностями: он подвешен, и он находится вниз головой. Вот что говорит Св.Тереза о первой особенности: «Мне кажется, что душа пребывает в этом состоянии, когда небо не посылает ей никакого утешения, и сама она не на небе; и когда она, ничего не желая от мира, не пребывает и в нем. Тогда она как бы распята между небом и землей, страдая и ниоткуда не получая помощи» (83: р. 140).

Душа подвешена между небом и землей; пребывает в полном одиночестве. Ибо речь здесь идет не об обычном одиночестве, когда человек один в мире, но о полном одиночестве, когда человек один, поскольку пребывает вне мира – как небесного, так и земного.

"Перенесенная в эту пустыню, душа, кажется, может с полной уверенностью и по всей правде сказать вместе с Царственным Пророком: "Я не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле" (Пс. 101:8). Возможно, Царь Давид испытывал такое же одиночество, когда писал эти слова. Этот стих приходит мне на память в таких случаях, так что сказанное в нем как бы совершается во мне. Для меня немалое утешение знать, что и другие испытывали подобные наплывы одиночества, и еще больше утешает то, что это были люди таких выдающихся достоинств" (83: р. 140). Такова "нулевая точка" между полями земной и небесной гравитации. Отсюда душа либо возносится в созерцании Бога и небес, либо нисходит к деятельности в земной человеческой сфере, но в любом случае "нулевая точка" безусловно представляет собой место ее постоянного пребывания. Она возвращается сюда как после вознесения, так и после завершения того или иного земного деяния. Прибежищем ей служит пустынное одиночество между двумя мирами.

Другой характерной особенностью духовного человека является то, что он висит вниз головой. Это означает, во-первых, что «твердая почва» под его ногами находится вверху, тогда как земля внизу есть лишь предмет забот и восприятия его головы. Во-вторых, это означает, что его воля связана с небесами и находится в непосредственном контакте (не посредством мыслей и чувств) с духовным миром. Таким образом, его воля «знает» то, что его голова – его мышление – все еще не знает, и таким же образом через его волю действует не опыт и память прошлого, но будущее – небесное предначертание будущего. А посему он буквально является «человеком будущего», ибо волю его побуждает конечная причина. Он есть «человек желания» в том смысле, какой вкладывают в это понятие Книга пророка Даниила и Луи-Клод де Сен-Мартен, т. е. человек, чья воля устремлена ввысь, выше всего, чем наделена голова, – мышления, воображения, памяти.

Отметим, что обычная взаимосвязь между мышлением, чувством и волей у цивилизованного и образованного человека такова, что мышление пробуждает чувства и направляет волю. Мышление посредством воображения играет роль стимулятора по отношению к чувствам, а с помощью воображения и чувств – роль наставника, воспитывающего волю. При необходимости действия человек думает, воображает, чувствует и – наконец – желает и действует.

У "духовного человека" дело обстоит иначе. У него роль стимулятора и наставника по отношению к чувствам и мышлению играет воля. Вначале он действует, затем желает, а затем чувствует значимость своих действий и в конце концов понимает.

Авраам покинул край, где был рожден, и отправился – через пустыню – на чужбину, которая несколько столетий спустя станет отчизной для "семени Авраамова" – целого народа – и где еще через несколько столетий свершится великий труд спасения человечества. Знал ли он обо всем этом? И да, и нет. Да – в том смысле, что он действовал так, словно знал: его воля была пленена этими событиями будущего, их величием и значимостью. Нет – в том смысле, что ни в его мыслях, ни в воображении не было какого-либо плана или четкой программы того, как, когда и каким путем в точности все это будет осуществляться.

Уверенность, которая с самого начала завладевает волей и из которой исходит ее воздействие на чувства и мысли, и есть то самое, что апостол Павел понимал под словом "вера" (, fides). По его словам:

"Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом... Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в наследие; и пошел, не зная, куда идет" (Евр. 11: 1,8).

Таким образом, Авраам "осуществил ожидаемое" после того, как испытал «уверенность в невидимом», т. е. воля его знала, тогда как разум и воображение «не видели», что значит – не имели присущей им уверенности. И все же он повиновался и пошел, не зная, куда идет, т. е. совершил действие, прежде чем его мышление и воображение постигли все необъятное значение этого поступка. Следовательно, когда он отправился в путь, его голова последовала за ногами; его ноги оказались тогда «вверху», поскольку повиновались велению небес, а голова подчинилась им и оказалась «внизу», ибо не видела ничего, кроме лишений, опасностей и невзгод предпринятой затеи. Тем самым Авраам в точности оказался в положении «Повешенного».

"Верою Авраам повиновался призванию..." Вот ключ к тайне веры, или к знанию воли: "...повиновался призванию..."

Воля есть активная сила, не являющаяся, естественно, органом восприятия. Чтобы обрести способность воспринимать, ей не следует – даже нельзя – становиться пассивной, ибо в этом случае она уснет либо исчезнет, поскольку активность – это сама ее суть, и, переставая быть активной, она перестает быть волей. Нет, ей лишь следует сместить центр тяготения, т. е. преобразовать "мою волю" в "волю Твою". Одно лишь духовное проявление любви способно совершить смену того центра, который воля использует либо тяготеет к нему. Вместо тяготения к центру "я" она может подчинить себя велениям центра «ты». Это преображение, осуществляемое любовью, и есть то, что именуется «послушанием».

Итак, только через послушание воля обретает способность воспринимать. Воспринимать или вдохновляться откровением свыше, которое воодушевляет, направляет и укрепляет силы. Вот почему воля мученика способна все вытерпеть, а воля чудотворца способна все свершить.

Господень призыв Авраама был как раз таким проявлением вдохновляющего откровения. "И он повиновался", – говорит апостол. Тем не мен ее здесь необходимо добавить, что он повиновался еще до того, как отправился в путь. Ибо сам по себе Господень призыв предполагает повиновение – трансцентрализацию воли, которая дает ей возможность услышать зов свыше. Ведь воля уже должна быть в состоянии послушания, чтобы быть способной воспринять вдохновение или интуицию свыше и запечатлеть призыв Господа, т. е. дар веры.

В данном случае вера как сверхъестественный дар – это вовсе не одно и то же, что природное, рациональное и нравственно обоснованное доверие, которое человек испытывает по отношению к тому или иному авторитету. Доверие к врачу, судье или священнику вполне естественно. Оно в сущности рационально и согласуется с человеческой склонностью признавать авторитет опытных знатоков своего дела и тем самым доверяться им. Св. Тереза всецело доверяла своим духовникам, которые, тем не менее, заблуждались в серьезнейшем вопросе происхождения ее мистического, гностического и магического опыта, т. е. был ли его источником Господь или дьявол. Но в конфликте между сверхъестественной верой и естественным доверием – возникшем в ней, когда ее духовники и авторитетные теологи объявили, что ее духовный опыт исходит от дьявола, – победила именно вера. Ибо это был конфликт между непосредственным-и-достоверным Божественным воздействием на волю и доверием человеческого мышления и чувств к вторичному по своей сущности авторитету. И это достоверное Божественное откровение возобладало не только в ней одной, но и всех упомянутых выше духовников и богословов привело к признанию своей подлинности.

Экстазы Св. Терезы были экстазами веры, т. е. того единения воли с Богом, которое оставило позади все прочие способности души – мышлением воображение. Вот что говорит об этом она сама:

"Я могу лишь сказать, что душа постигает свою близость к Богу и что это оставляет в ней такую убежденность, что она просто не может не верить. Все способности (мышление, воображение, память) как бы зависают в неопределенности и, как я уже сказала, временно отказываются служить. Если душа перед этим размышляла о каком-то предмете, он сразу же исчезает из памяти без следа, будто о нем никогда и не думали. Если душа перед этим читала, она теряет способность запоминать и понимать прочитанное; то же происходит и с произносимой вслух молитвой. Так обжигает свои крылышки беспокойный мотылек памяти и не может более летать. Воля должна быть полностью поглощена любовью, но при этом она не понимает, как она любит. Если же она и понимает это, то не понимает, как она понимает, или по меньшей мере, не может осознать ничего из понятого. Не думаю, чтобы она вообще что-либо понимала, ибо, как я уже сказала, она не понимает даже себя. Да и сама я тоже не могу этого понять... Следует отметить также, что сколь бы долго душа ни наслаждалась этим бездействием своих способностей, реальная продолжительность этого состояния, по-моему, очень невелика. Любой экстаз, который мне доводилось испытывать, вряд ли превышал полчаса. Очень трудно, право, судить о времени, когда все чувства отказываются служить. Но я не думаю, что проходит так уж много времени, прежде чем пробуждается хотя бы одно из них. Контакт поддерживает одна лишь воля. Обе другие способности вскоре снова начинают тревожить ее. Но поскольку воля пребывает в покое, они вновь на какое-то время умолкают в бездействии. Но в конечном счете они вновь пробуждаются к жизни. Вот так несколько часов могут пройти – и проходят – в молитве. Ибо хотя бы раз опьянившись этим вином, обе эти способности снова готовы отказаться от себя, только бы отведать его еще раз. И тогда они идут рука об руку с волей, и все три радуются вместе" (83: р. 140).

Единение воли с Богом и временное бездействие двух остальных способностей есть то состояние души, в котором она получает сверхъестественный дар веры. И очевидно, что именно вера, обретенная таким образом Св. Терезой, помогла ей одержать победу над сомнениями, порожденными ее доверием к теологам.

Состояние души, описанное Св. Терезой, в точности соответствует положению "Повешенного". Ибо, подобно ему, душа Св. Терезы находилась "в перевернутом положении", в котором воля предшествует голове (пониманию и памяти) и возвышается над нею. Затем воля получает Божественный отпечаток, который голова когда-нибудь поймет – либо не поймет.

Итак, практический герметизм стремится к тому, чтобы две другие способности шли рука об руку с волей, когда последняя пребывает в состоянии всецелого повиновения Богу, т. е. стремится к осуществлению того, о чем идет речь в последней фразе приведенного выше фрагмента:

"Тогда они (две другие способности) идут рука об руку с волей, и все три радуются вместе".

Добавим: все три радуются вместе радостью единения, познания и грядущего осуществления этого опыта – ибо герметизм есть неразрывная совокупность мистицизма, гнозиса и Божественной магии.

Следовательно, практический герметизм направляет свои усилия на воспитание мышления и воображения (или памяти) с тем, чтобы они не отставали от воли. Вот почему требуется постоянное напряжение мышления и воображения для того, чтобы мыслить, медитировать и созерцать символы, поскольку символика является единственным средством, наделяющим мышление и воображение способностью не зависать в бездействии, когда воля всецело повинуется откровению свыше, и объединиться с нею в акте восприимчивого послушания, с тем чтобы душа не только обрела откровение веры, но и участвовала в этом откровении всем разумением и памятью.

Это принципиальное положение практического герметизма и в то же время его вклад в христианский мистицизм. Я сказал "христианский мистицизм", а не "христианская мистическая теология", поскольку теология систематизирует материал мистического опыта, выводя свои законы и правила, тогда как герметизм стремится к тому, чтобы в этом опыте участвовали мышление и воображение. Его цель заключена в самом опыте, а не в сфере его объяснений и толкований.

В то же время герметист также является "Повешенным". И для него как вначале, так и впоследствии вера играет главенствующую роль, поскольку одного лишь духовного аскетизма – пусть строжайшего, даже привычного в развитии и дисциплине мышления и воображения – мало, чтобы достичь главного: встать в полный рост у алтаря, где возжигается огонь веры. Но с течением времени разрыв между непоколебимостью веры и убежденностью знания сокращается все уже. Мышление и воображение все больше обретают способность участвовать в откровении веры, которое дается воле, – пока не придет день, когда они предстанут перед откровением наравне с волей. В этот день свершается духовное событие, называемое герметической инициацией.

Так, я знаком с человеком, служившим некогда в Белой армии, который, будучи однажды, по недоразумению, ложно обвинен двумя офицерами кораблей Антанты, в единый миг "понял" ту взаимосвязь, которая существует между вечностью и мгновением. Это была вспышка молнии, принятая свыше как через волю, так и через мышление и воображение. Все три качества души были ею охвачены и просветлены одновременно.

Поэтому подлинный герметизм не может противоречить подлинной вере. Он может противоречить лишь мнениям теологов, т. е. не вере, но доверию, питаемому к утверждениям теологов. Странно, однако, что богословы, как правило, народ очень скромный и даже смиренный. Но едва поднявшись на кафедру своей учености и облачившись в мантию «первичных и вторичных выводов» – и, превыше всего, «всеобщего единомыслия» – они изменяются до полной неузнаваемости. Из скромных людей они внезапно превращаются в глашатаев божественных истин. Причина в том, что их наука, пытающаяся истолковывать абсолютную истину откровения, – самая претенциозная из всех, какие есть на свете. Представители естественных наук, напротив, сами обычно весьма претенциозны, но суровая дисциплина их наук придает им скромности. Причина в том, что скромна сама их наука, поскольку интерпретирует относительную истину опыта.

Таким образом, перед нами парадокс: люди скромные становятся благодаря своей науке претенциозными, и наоборот, претенциозные люди становятся скромными опять же благодаря своей науке. Для одних опасность состоит в слишком многом знании, для других же – в полном незнании. Так, устами одного из своих безупречных представителей и добросовестного ученого, физиолога Дюбуа-Реймона эмпирическая наука признала себя ignoramus et ignorabimus ("не знаем и не узнаем") по отношению к семи "загадкам" (Weltratsel) сего мира (cf. 33):

1) сущность материи и энергии;

2) источник движения;

3) источник чувственного восприятия;

4) вопрос свободы воли;

5) происхождение жизни;

6) целесообразность организации Природы;

7) происхождение мышления и языка.

С другой стороны, некоторые богословы заявляют о полной ясности в отношении не только вышеупомянутых загадок, но и того, что происходит с душой после смерти тела, а также того, что в связи с этим возможно и невозможно. Так, мы читаем: "Покинув тело, душа не способна более ни изменить свою нравственную ориентацию, ни вернуться к своей прежней приверженности к греху. Напротив, она накрепко связана с тем состоянием воли, в котором та пребывала в момент смерти; с этого момента она утрачивает всякую подвижность и восстает против любой идеи отречения, обращения или покаяния. [...] Вечная кара существует лишь как вечная приверженность к пороку грешников, нераскаявшихся к моменту ухода из жизни" (32: pp. 392, 394).

Согласно этому утверждению, именно тело, а не душа является носителем возможности смены нравственной ориентации и возврата к греху, обращения и покаяния; и стало быть, один лишь момент смерти, а не вся земная жизнь навеки определяет нравственные качества души и тем самым ее судьбу; тело умирает, и душа в тот же момент покидает его, словно ракета по заранее намеченной (установленной) программе на всю вечность. И милость Господня проявляется, следовательно, лишь в момент смерти тела, а дальнейшая судьба души оказывается всего лишь полумеханическим развитием ее состояния в момент отделения от тела. Выводы эти, безусловно, чудовищны. В то же время очевидно, что если добросовестный Дюбуа-Реймон слишком робок и вследствие этого настежь открывает дверь скептицизму, то ревностный теолог, напротив, слишком опрометчив и тем самым распахивает врата неверию. Ибо невозможно верить одновременно утверждениям кардинала Бийо и тому, что говорит Евангелие:

"Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдет ли искать заблудившуюся?.. Так нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих" (Мф. 28: 12, 14).

Человек склонен верить чему-то одному: либо милость Бога ограничена, т. е. распространяется лишь на момент смерти тела, либо она безгранична и бесконечна, т. е. располагает средствами воздействия и после отделения души от тела. Тем самым ставится под вопрос даже не любовь, а сама справедливость Господа.

Дюбуа-Реймону следовало сказать: "Располагая лишь методами современной науки и известными на сегодняшний день способностями человека к познанию, можно сказать, что семь великих мировых загадок, по-видимому, неразрешимы; но если когда-нибудь методы и способности познания изменятся, не утратив своего научного характера, то могут найти свое решение и упомянутые нами загадки". Да и кардиналу Бийо не лучше ли сказать: «В священном Писании есть места, в которых идет речь о Божией любви и наказании грехов и которые с точки зрения современного мышления и нравственных устоев кажутся противоречивыми. Поскольку противоречия в них быть не может, у меня на сей счет составилось личное мнение, которое, как мне кажется, в достаточной мере их примиряет. Но я не знаю, единственное ли это решение проблемы, или существуют другие иные и более удовлетворительные. Тем не менее очевидно, что свобода существует и что она влечет за собой опасность вечной преисподней, каким бы ни был точный смысл слова „вечный“ как догмата веры. Относительно механизма реального проявления этой истины мое мнение таково:...» – и далее он мог бы изложить свои соображения о том, что земная жизнь есть сфера свободы, тогда как жизнь в мире ином есть сфера судьбы, – хотя и это мнение ему придется отстаивать перед теми, кто выдвигает убедительные аргументы в пользу противоположных взглядов.

Итак, практический герметизм – подобно христианскому мистицизму – основывается на опыте подлинной веры, т. е. на опыте человека, "висящего вниз головой", у которого воля главенствует над интеллектом и воображением. Однако практическая его цель состоит в том, чтобы уравнять интеллект и воображение с волей, этой избранной восприемницей откровения свыше. И вот как этого можно достичь:

Вначале человек морализует мышление, заменяя формальную логику моральной. Затем он открывает доступ моральному теплу в сферу «холодного мышления». В то же время человек интеллектуализирует воображение, дисциплинируя его и подчиняя законам моральной логики. Гёте называл это «точным воображением» (exakte Phantasie), т. e. отказом от воображения, играющего свободными и произвольными ассоциациями, заставляя его работать в соответствии с ассоциациями, продиктованными моральной логикой – в полной гармонии с законами символики. Именно таким образом мышление и воображение обретают чуткость и способность участвовать в опыте воли, принимающей послания свыше.

Утверждение: "Вначале человек морализует мышление, заменяя формальную логику моральной", пожалуй, слишком лаконично и требует некоторого пояснения. Оно означает, что формальная логика – неважно, явно или скрыто оперирующая формальными силлогизмами, – уступает свои функции высшего апелляционного суда моральной логике сознания. (Формальная логика оперирует формами силлогизмов, в которых два предположения составляют вместе один общий смысл и где вывод содержит то, что предполагалось вначале.) Так, логика доводов Каиафы, убеждавшего синедрион осудить Иисуса Христа, была безупречна с точки зрения формальной логики, но в то же время была грубым нарушением логики моральной. "Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб" (Ин. 11: 50) – вот как рассуждал Каиафа. Этот довод основан на логическом принципе, гласящем, что часть меньше целого, когда частью является "один человек", а целым "народ". Перед лицом альтернативы "Если оставим Его так, то все уверуют в Него; и придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом" (Ин. 11: 48) было принято решение пожертвовать частью ради целого.

Однако в моральной логике количественный принцип, гласящий, что часть меньше целого, вообще неприменим; здесь существуют серьезные различия. Ведь уже в живом организме, где главную роль играет не размер, но значимость жизненных функций того или иного органа, тот же принцип будет звучать так: «часть равна целому». Потому что, например, сердце, составляющее лишь малую часть всего человеческого организма, невозможно принести в жертву, не жертвуя при этом всем организмом.

В моральной и духовной сфере, где в расчет принимается одно лишь качество, один праведник стоит больше, нежели целый народ, если речь идет не о добровольной, а о вынужденной жертве. Так в духовной и моральной сфере вышеупомянутый логический принцип может быть преобразован в противоположную по смыслу формулу: «часть больше целого».

Таким образом, здесь перед нами пример действия "моральной", или конкретной и качественной логики, совершенно отличной от логики формальной и количественной. О конфликте между логикой Логоса и логикой «мира сего» говорил и апостол Павел:

"...другие скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления. Те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли" (Евр. 11: 37-38).

"Моральная логика" есть человеческая аналогия логики Логоса, который "просвещает всякого человека, приходящего в мир" (Ин. 1:9). Это логика веры, т. е. логика мышления, которое в полном согласии с волей принимает участие в откровении. "Моральная логика" привносит тепло в свет мышления, в результате чего мышление становится солнечным вместо лунного, каковым оно является само по себе: светом без тепла.

"Человек интеллектуализирует воображение, дисциплинируя его и подчиняя законам моральной логики". Это означает, что в жизни воображения следует придерживаться определенного аскетизма, с тем чтобы обратить произвольную его игру в труд, вдохновляемый и направляемый свыше. И здесь символика играет ведущую роль -подготовительную и воспитательную одновременно. Ибо символика обращена и к воображению, и к логическому мышлению, т. е. она логична по законам «моральной логики».

Таким образом, рассматриваемые нами Арканы Таро представляют собой практическую школу воспитания воображения, дабы наделить его способностью участвовать в откровении свыше на равных правах с "солнечным" (sol) мышлением и "зодиакализированной" волей. Итак, оно интеллектуализируется, т. е. теряет обычный для него лихорадочный жар и обретает светоносность; оно "селенизируется" и становится таким же "лунным", каким был интеллект до своей "соляризации" с помощью моральной логики. Молитва о душах, пребывающих в чистилище, – "locum refrigerii, lucis et pacis dona eis Domine" ("дай им, Господи, место отдохновения, света и покоя") – хорошо выражает то, что необходимо воображению, чтобы из фантазирующего стать рефлексирующим.

"Зодиакализация" воли, "соляризация" мышления и "селенизация" (или "лунаризация") воображения – мы избрали три этих понятия для обозначения добровольной жертвы небесам качеств души. Это означает, что воля становится органом восприятия и исполнения воли Божией, подобно Зодиаку в макрокосме; что мышление обретает тепло и светоносность, подобно Солнцу в макрокосме; и наконец, что воображение начинает отражать истину, как Луна отражает свет Солнца в макрокосме.

Стало быть, речь здесь идет о принесении в жертву небесам трех качеств души. Эта жертва есть не что иное, как три традиционных и универсальных обета – послушания, или жертвоприношения воли, бедности, или жертвоприношения мышления, и целомудрия или жертвоприношения воображения. Только так воля, мышление и воображение из орудий человеческого произвола становятся отражением Божественного откровения.

Говоря языком эзотерической психофизиологии, это означает, что состояние теменного центра ("восьмилепесткового лотоса") – который всегда недосягаем для человеческой произвольности и постоянно пребывает в "Божественном покое", т. е. в любой момент находится в распоряжении небес – распространяется и на другие центры, или "лотосы". Один за другим они выходят из-под воздействия человеческого произвола и погружаются в "Божественный покой", т. е. становятся органами непосредственного откровения. Вся человеческая психофизиологическая структура становится, таким образом, Божественным орудием. Святость достигается, когда все семь (в редких случаях восемь) центров полностью подчинены небесам. Различные степени святости – с точки зрения человеческой психофизиологической структуры – зависят от того, сколько центров подчинено небесам и какие именно.

         Что до герметистов, то они, как правило, не достигают полной святости, при которой все семь центров ставятся в подчинение Богу, поскольку их работа и задача если таковая имеется – влечет за собой и требует трудов и усилий, предполагающих сохранение человеческой инициативы, т. е. по меньшей мере лобный центр(«двухлепестковый лотос») остается (при необходимости) в распоряжении свободной воли человека. Я говорю «по меньшей мере», т. к. «двухлепестковый лотос» – это центр интеллектуальной инициативы. Разумеется, он тоже может быть накакое-то время захвачен откровением свыше – на мгновения, минуты, даже часы, но, как правило, он остается в распоряжении герметиста. Для него, право, было бы великим несчастьем думать лишь о том, что ниспослано свыше, и направлять свой умственный взор лишь на то, что предопределено свыше.

Я знаю человека, который таким образом "утратил" способность использовать свой центр интеллектуальной инициативы, являющийся в то же время и центром управления вниманием. Будучи герметистом, он испытывал от этой утраты немалые страдания. Он был способен постигнуть многие великие – и прежде всего общезначимые – истины, но был совершенно беспомощен в отношении своих личных проблем. Он не мог ни думать о чем хотел, ни направлять свое внимание на то, что желал увидеть или понять. Это продолжалось в течение некоторого времени, до тех пор пока контроль над упомянутым центром не был «восстановлен», благодаря вмешательству благодетеля свыше. Я бы посоветовал тем, кто сталкивается с такими же или подобными затруднениями, обратиться к Святому Архангелу Михаилу, который, как мне кажется, является особым другом и покровителем тех герметистов, к которым я обращаюсь в этих письмах, т. е. тех, кто желает соединить в себе святость и посвящение, или тех, кто стремится к такому герметизму, который освящен благословением свыше.

Карта Двенадцатого Аркана Таро, "Повешенный", изображает прежде всего человека, чья воля "зодиакализирована", поскольку здесь именно это является решающим духовным событием – а "соляризация" мышления и "селенизация" воображения суть лишь следствия. Два дерева, между которыми находится Повешенный, носят на себе следы двенадцати обрубленных веток. Их двенадцать – этих веток, – поскольку Зодиак оказывает влияние двенадцати различных типов; эти ветви обрублены, потому что Повешенный недоступен их воздействию и потому что их сущность находится в нем самом. Эти двенадцать ветвей обрублены и внешне инертны, став волей Повешенного – волей, как мы уже сказали, «зодиакализированной». «Повешенный» вобрал в себя весь Зодиак; он сам стал Зодиаком. Он – тот тринадцатый, в чьей воле присутствуют двенадцать слуг Божиих, которые суть двенадцать каналов Его воли.

Ибо двенадцать – это число разновидностей воли и ее воздействия; семь -это число основных разновидностей чувств и воображения; три – это числовой закон мышления и слова; и, наконец, один -число Сущности, которая мыслит, чувствует и волит. Следовательно, монада проявляет себя в тройственности мышления и слова, семиричности чувства и воображения и двенадцатиричности воли и действия.

Сумма этих чисел реальности – единицы, трех, семи и двенадцати – составляет двадцать два^{90}. Такова истинная причина того, что существует двадцать два Старших Аркана Таро – не больше и не меньше. Потому что автор Таро (или авторы, если мы мыслим в контексте трех планов бытия, связанных по принципу синархии) стремился дать красноречивое символическое выражение лишь тому, что поддается подсчету. А как он мог насчитать их более или менее двадцати двух?