Текст книги "Разбег"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

XIII

На другое утро кавалеристы, по-взводно, отправились в аулы на уборку урожая. В Бахардене, Геок-Тепе, Безмеине, Ясман-Салыке созрел виноград, яблоки, овощи. В дехканских хозяйствах не хватало рук, и красноармейцы уже третий год подряд помогали сельчанам.

Акмурад Каюмов со своим взводом выехал в Ясман-Салык. Аул неподалеку от военного лагеря. Через час кавалеристы пересекли фирюзинскую дорогу и запылили по проселку между черных войлочных кибиток бедняков, рядом с которыми росли деревья, джугара, поодаль зеленели виноградники.

Акмурад ехал впереди. Он только что был произведен в помкомвзвода – чувствовал себя за все ответственным, и все время помнил слова дяди: «Там что-то у них случилось». Но что же могло случиться? Кибитки все на месте, поля тоже целы – не сожжены, не истоптаны. И население аула, как и раньше, высыпало на улицу, встречая красных аскеров. Ребятишки от радости подбрасывают тельпеки, здороваясь, кланяются с почтением старики. Молодые девушки выглядывают из кибиток, словно дикие газели. Возле небольшой глинобитной времянки толпится детвора. Это школа. Здесь можно найти секретаря комитета комсомола. Вот он вышел из школы, спешит к конникам.

– Салам, товарищи! С приездом! Значит, опять у нас будете работать?

– У кого же еще! – сердито отозвался Акмуряд, видя, что комсомольский секретарь задает вопросы и смотрит на рядового красноармейца.

– Извините, товарищ командир, я думал…

– Ай, ладно, что бы вы там ни думали, но сначала скажите: что у вас тут стряслось? Говорят, ваши комсомольцы сцепились с баями:

– Да, товарищ командир, именно так!

– Меня зовут Акмурад. Разве вы меня не помните? Зимой я здесь тоже с джигитами работал.

– Что-то не могу припомнить, извините.

– А еще секретарь, – обиделся Акмурад. – Ну, ладно, докладывайте, что случилось.

– Товарищ Акмурад, зимой один человек приезжал. Собрал всех баев, сказал: «Вот эту часть земли засеете хлопчатником». Баи согласились, а когда представитель уехал, они посеяли там джугару. Я собрал своих комсомольцев, пошли к одному баю, к другому, сказали всем: «Если не уберете семена джугары и не засеете участки хлопчатником, – плохо вам всем будет!» Ночью врываются ко мне, говорят: «Кому будет плохо? Нам плохо? Вот тебе «плохо», вот тебе еще «плохо». Ай, товарищ командир, избили меня. Десять дней ходить не мог. Других тоже избили.

– Значит, вот оно что! – Глаза Акмурада заблестели от обиды. – А ну-ка, покажи нам, где эти участки?

– Пожалуйста, – ответил парень и вывел конников за аул. – Вон, видите растет джугара? А должен расти хлопчатник.

– Проклятье вашим баям! – заругался Акмурад. – Это же мы здесь пахали зимой. Я сам со своим конем целый гектар вспахал. – Ну-ка, секретарь, немедленно собирай всех баев!

– Товарищ командир, они не подчинятся.

– Ладно, поедем в сельсовет.

В сельсовете все руководство на месте. Сидят за столом, вроде бы все заняты делами. Но на столе три чайника и пиалы курятся. Акмурад вошел первым. За ним несколько кавалеристов.

– Значит так встречаете Красную Армию! – сказал сурово Акмурад. – Вы кто такие? Кто вам позволил сеять джугару на хлопковых участках?

– Джигит, – оскорбился председатель сельсовета, – до сих пор юнцы со мной разговаривали с почтением, а теперь что случилось в мире?

– Вредительство в мире! – выпалил Акмурад. – Вы, нарушая установку партии о развитии хлопководства, играете на руку врагам. Немедленно виновников приведите сюда!

– Дорогой командир, – заволновался председатель сельсовета. – Я главный виновник. Я пошел на уступки баям.

– Вот, значит, как! Может быть, вы вместе с баями и над комсомолом издевались? Вот что, председатель. Сейчас мы составим протокол, а потом разберемся!

– Товарищ комиссар, на первый раз прошу простить.

– Какой я тебе комиссар! Я – командир. И как командир, предупреждаю: за то, что подняли руку на комсомол, – ответите!

– Братишка, за что же! Что я мог сделать?

– Собирайте всех дехкан. Всех баев зовите сюда. Я должен разобраться во всем и доложить. Понятно? И вообще бездельничаете. Ждете, когда Красная Армия придет на помощь, а сами сидите – чай пьете. Я буду ходатайствовать, чтобы вас отстранили от руководства. Сами кто вы? Из каких будете?

– Чабаны мы, товарищ.

– Чабаны, а ведете себя, как арчины. Пощады никому не будет. Мой дядя, Ратх Каюмов, вы, конечно, знаете его… Он своего отца за то, что поперек наших дел пошел – земли, воды и всех овец лишил. Отец ты, дед или брат – мы не признаем тебя, если не укрепляешь рабоче-крестьянскую власть.

– Хай, джигит, дорогой, значит твой дед Каюм-сердар? – У председателя сельсовета потеплел взгляд. – Я знаю твоего деда, мы вместе с ним у Куропаткина в гостях были.

– А говорите из чабанов? – Акмурад привстал со скамьи и сжал пальцы в кулак.

– Ай, какой он чабан! – воскликнул с досадой счетовод. – Дед его бай, отец белый офицер, сам под чабана подделывается. Всех таких, как он, давно выбросили из комбедов, а о нем забыли.

– Все ясно, – играя желваками, сказал Акмурад. – А ну-ка, собирайте всех дехкан – поговорим!

Спустя час зеленая лужайка возле сельсовета была заполнена дехканами. Баи на собрание не пришли: отказались под разными предлогами. Председатель сельсовета жалобно сказал:

– Богатые люди никого не признают, кроме аллаха.

– Пусть их аллах и кормит, а у Советской власти для врагов и дармоедов лишнего куска нет! – заявил Акмурад. – Сейчас мы все выясним. Эй, счетовод, протокол писать умеешь? Бери бумагу, карандаш, записывай. Первый вопрос! Собрание дехкан и красноармейцев Первого взвода Второго сабельного эскадрона спрашивает:

– Кто вспахал землю баев Шаткули, Овлия-Сары и Курменек-бая, отведенную под посев хлопчатника?

Общее собрание отмечает: – Землю вспахали красные аскеры Первого взвода Второго сабельного эскадрона.

Второй вопрос: – Кто разрешил вышеуказанным баям, провокаторам советских законов, сеять вместо хлопчатника джугару?

Общее собрание отмечает: – Сеять джугару вместо хлопчатника разрешил председатель сельсовета Базар Атаев – человек байского и бело-офицерского происхождения.

Третий вопрос: – Почему вышеназванные баи и их пособники избили комсомольцев, в том числе секретаря комитета комсомола?

Общее собрание отмечает: – Потому, что вышеназванные баи и их пособники действуют заодно с антипартийным блоком.

– Эй, счетовод, ты успеваешь записывать что я говорю? – спросил Акмурад.

– Да, товарищ командир. Кое-как успеваю, говорите помедленнее.

– Хорошо, буду говорить медленно… А вы, многоуважаемые бедняки, согласны с тем, что я говорю?

– Согласны, братишка!

– Как не согласиться?!

– Пора прогнать богачей из аула. Одних прогнали, других оставили, а зачем?!

Четвертый вопрос: – Почему мы говорим, что бай заодно с врагами?

Общее собрание отмечает: – Потому, что хлопок, нужен текстильным фабрикам. Без него фабрики не могут работать. Нет хлопка, не работают станки. Но именно к этому стремятся вредители.

Пятый вопрос: – Согласно ли общее собрание, что бай Шаткули, Овлия-Сары и Курменек-бай действуют заодно с вредительскими элементами?

Общее собрание отмечает… Прошу, товарищи, голосовать. Кто за то, чтобы заклеймить врагов Советской власти, сорвавших план заготовки хлопка, передать их справедливому советскому суду? Поднимайте руки – кто за? Итак, считаю… Раз, два, три, четыре, пять… Единогласно! Сам председатель тоже – за? Вот это очень хорошо. Советская власть это учтет, а от врагов сами себя спасете… Кто хочет выступить?

– Все правильно, товарищ командир!

– Выселить надо дармоедов! Ни один на своем поле не работает! Бедняков заставляют!

– Пора, товарищ командир, коммуну строить! Говорят, у Артыка в асхабадском ауле сто семей объединились!

– Товарищ командир, запиши в протокол: мы тоже хотим организовать общее хозяйство!

– Товарищ командир, если коммуна будет – посеем хлопок и отдадим на текстильную фабрику!

– Хорошо, ладно, – сказал, выслушав дехкан, Акмурад. – Задаю последний вопрос: кто за то, чтобы создать в вашем ауле коллективное хозяйство бедняков-дехкан? Поднимите руки. Раз, два, три – единогласно.

Общее собрание отмечает: – Все проголосовали за артель. О чем и сообщаем настоящим протоколом… Все, товарищи, сегодня отдыхайте, а завтра с утра возьмемся за уборку урожая.

XIV

Шнайдер одета с иголочки: темно-синий бостоновый костюм, туфли на высоких каблуках. Как всегда красива и строга, но в глазах немой упрек и лицо кривится в жалкой растерянной улыбке.

– Иргизов, прости меня, но я… Как бы тебе сказать… Даже не знаю. – Она передернула плечами и вновь горько улыбнулась. – Месяц назад, когда мы всем наркомпросом были в театре, я искала тебя. Все время смотрела в задние ряды, но не нашла. А потом, когда закончился спектакль, ты вдруг откуда-то появился… Поднялся на сцену и, расшаркиваясь, вручил букет цветов актрисе Ручьевой, которая играла Яровую. Я подумала: «Боже, какая галантность со стороны Иргизова! Вот не ожидала – прямо на глазах человек преображается!» И тут наши мне говорят: «Это его симпатия». Тогда я не придала значения случившемуся. Но потом пошли толки: видели Иргизова с Ручьевой то тут, то там. Пустили какую-то дикую сплетню: будто бы на пикнике украл ее у артистов, посадил на коня и увез в горы. Я, конечно, ничему этому не верю.

– Все так и было, Лилия Аркадьевна, – Иргизов улыбнулся.

– Иргизов, ради бога, не разыгрывай меня. Мне достаточно и посторонних слухов. У меня и от них голова болит.

– Не понял, Лилия Аркадьевна: почему от слухов обо мне у вас болит голова? – Иргизов сделался строже.

– Но как же так, Иргизов? Мы знакомы вот уже шесть лет, и вдруг эта Ручьева откуда-то взялась?

– Я думаю, наша с вами дружба не должна мешать моим сердечным делам, – еще резче выговорил Иргизов. – Мы ведь – друзья, не так ли?

– Иргизов, это жестоко с твоей стороны! – Лилия Аркадьевна притопнула туфелькой, и лицо ее снова подернулось горькой улыбкой. – Если хочешь знать, то дружба всегда перерастает в любовь.

– Вот не знал, – усмехнулся он. – Странно… У меня получилось наоборот: любовь переросла в дружбу. Вероятно, дружба сильнее любви, – продолжал иронизировать Иргизов. – Любовь сугубо плотское чувство!..

Лилия Аркадьевна всхлипнула, вынула из кармашка платочек.

– Иргизов, – сказала умоляюще. – Все эти шесть лет я жила только одним тобой. Я любовалась тобой, видя, как ты превращаешься из простого деревенского парня в элегантного городского мужчину.

– Я всегда чувствовал, что вы смотрите на меня, как на подопытного кролика, – Иргизов раскатисто захохотал.

– Оставь свою Ручьеву, – попросила она.

– Лилия Аркадьевна, что с вами? Я не узнаю вас. Не унижайтесь, ради бога.

– Оказывается, ты еще циник. – Голос Лилии Аркадьевны дрогнул. – Ну, что ж… – Она грациозно удалилась, подчеркивая каждым движением, как хороша собой.

Дома она расплакалась. Упала на кровать, лицом в подушку и дала волю слезам. Мать подскочила к ней.

– Лили, милая, что с тобой?! А может быть, с отцом? Но он же сам, добровольно, написал товарищу Подельскому о вредительстве на Челекене! Он первым поднял руку на троцкистов! Неужели и его в чем-то заподозрили?

– Отстань, маман. Никто его ни в чем не заподозрил. Это ты во всем виновата. Я давно обо всем забыла, а ты все время напоминаешь: «У Лили есть жених. Ах, Лилечка, не забыла его!»

– Мне все теперь понятно, – сразу успокоившись, сказала Вера Сергеевна. – Ты поссорилась со своим Иргизовым. Сейчас я тебе посоветую…

Лилия Аркадьевна подняла голову с подушки, обвела мать презрительным взглядом:

– Оставь меня. Я не нуждаюсь в твоих «умных» советах.

– Хорошо, хорошо, ради бога. – Мать удалилась в свою комнату.

Лилия Аркадьевна встала с кровати, поправила разлохматившиеся кудри, открыла комод, достала связку писем и села у горящей печки. Вынув из пачки несколько писем, она бросила их в огонь и опять закусила губу; слезы покатились по ее щекам. Старые московские письма когда-то любимого ею человека казались теперь жалкими и ничтожными в сравнении с неразделенной любовью к Иргизову.

– Дура, сама виновата! – выговорила она жестко и бросила несколько писем в огонь.

Думая об Иргизове, Лилия Аркадьевна не сомневалась, что она влюблена. Шесть лет эта любовь разгоралась, посыпая черным пеплом прошлое увлечение белым юнкером, и лишь теперь вспыхнула ярким пламенем.

– Ну, вот и все, – сказала она себе, бросив последние письма в печь, и снова всхлипнула, почувствовав себя вдруг совершенно одинокой и никому не нужной. Чувство это настолько обескуражило ее, что она заметалась по комнате, словно ища что-то дорогое, утерянное ею. Она искала это «утерянное» и нашла вдруг, как только пришла к ней спасительная мысль: «Иргизов – мой. Он меня любит. Он сам этого не знает. Я буду жить только для него, и он поймет».

От этих мыслей ей стало легче. Лилия Аркадьевна сняла с полки «Анну Каренину». Читая когда-то этот роман, она сравнивала себя с Анной, а своего юнкера с Вронским. Но потом это сравнение стало казаться ей пошлостью, и она положила в «Анну Каренину» записки Иргизова. Одну он написал на вечере в ДКА еще в двадцать втором году. Лилия Шнайдер танцевала с кем-то из своих, и вдруг ей подали записку. «Я влюблен в Вас, Лилия Аркадьевна! Как жаль, что не могу танцевать. Иргизов». Тогда она лишь усмехнулась, но потом стала приглядываться к нему, находя его высоким, красивым, но страшно неотесанным. Вторую записку он передал позже, на политзанятиях. «Лилия Аркадьевна, я жду вас сегодня в восемь вечера у велосипедного клуба». Она улыбнулась ему, но на свидание не пришла.

Лилия Аркадьевна вынула из книги записки, перечитала их и прижала к губам.

Вечером она надела самое любимое, коричневое платье, меховую шубку – на дворе уже стояла глубокая осень и с копетдагских гор веяло холодом, – и отправилась к Иргизовым.

Не один раз она бывала у них. Приходила запросто: оглядывала комнаты, вещи, садилась за стол, навязывала свои вкусы, журила Иргизова за невзыскательность к себе, за неприхотливость. Но это было так давно…

Войдя в неосвещенный коридор, Лилия Аркадьевна услышала звуки музыки. Вместе с музыкой из-за двери доносились выкрики Зинки: «С такой высоты?! Обалдеть можно! Нет, ты все-таки молодчина, Сердар!» Лилия Аркадьевна постучала, открыла дверь и столкнулась у порога с Зиной.

– Ой, Лилия Аркадьевна! А я думала…

– Ты думала, что пришла Ручьева? – непринужденно спросила Шнайдер.

– Я думала, они вместе. Понимаете, они пошли в магазин. Простите, я чуть не сбила вас с ног. Проходите, пожалуйста.

Зина стала высокая, стройная. Ростом – в брата, и вообще сходство поразительное. Раньше, когда была девочкой, схожесть не очень бросалась в глаза, а сейчас – прямо слепок с него. Глаза задорные, синие, брови черные, и главное, такая же открытая незащищенность натуры.

– Познакомьтесь, это – Сердар.

Юноша учтиво подал руку. Он чуть выше Зинки. Широкоплечий, в сером коверкотовом костюме, волосы черные, как смоль. Лилия Аркадьевна с интересом оглядывала его, но беспокойство не покидало ее. Вот сейчас войдет с ней Иргизов, и надо постараться быть совершенно хладнокровной.

– Сколько тебе лет, Сердар?

– Восемнадцать, – отозвался он.

– Он всего на месяц старше меня, – тотчас вмешалась Зинка, – но преуспел, как никто другой. Он уже в авиамодельной мастерской учился, и на планере летал, и с парашютом прыгал! Вообще, человек без страха. Я тоже сначала хотела стать летчицей, но передумала. Все-таки, медицина мне ближе.

– Ты уже на втором курсе, кажется?

– Ну, да. На акушерском. Тамара Яновна наш факультет ведет… Ну, вот и явились! – тут же воскликнула она, услышав в коридоре возбужденные голоса.

Лилия Аркадьевна почувствовала, как замерло у нее сердце. Чтобы скрыть прихлынувшее волнение, она взяла из рук Сердара пластинку.

Ручьева вошла первой со свертками в руках. Иргизов придерживал дверь.

– О, у нас гостья! – воскликнула Нина. – Добрый вечер. Наверное, вы и есть преподаватель… Ваня, прости, забыла фамилию.

– Знакомься, это Лилия Аркадьевна, – мой давний товарищ.

– Здравствуйте, – Лилия Аркадьевна подала руку. Актриса показалась ей роскошной женщиной. Красота царственная, хотя и в строгом шерстяном платье, поверх которого обыкновенный вязаный жакет.

Лилия Аркадьевна почувствовала некоторую робость. Ей вдруг стало больно за свой вид и за то, что так интимно близок Иргизов с этой, знающей себе цену, женщиной. Нина назвала его запросто, Ваней, а он, Чтобы не огорчить ее, назвал Лилию Шнайдер «давним товарищем». Уже не друг, а давний товарищ.

Лилия Аркадьевна еще не успела справиться с «первым ударом», а вот уже и второй, более ощутимый, Ручьева смяла жакет, вошла в комнату Иргизова, повесила его и, выйдя, принялась хозяйничать.

– Сердарчик, будь добр, сними со стола граммофон. Вот умница! А вы, Лилия Аркадьевна, снимите скатерть – застелим свежую. Ты, Зинуля, неси тарелки.

В считанные минуты стол был накрыт, и Нина же пригласила всех за стол. И прежде чем сесть, подошла к Иргизову, влюблено заглянула ему в глаза и прикоснулась к галстуку.

– Может быть, снимешь?

Он позволив ей снять с себя галстук и расстегнуть верхние пуговицы на рубашке. Лилия Аркадьевна почувствовала спазм в горле и пожалела: «Зачем, зачем я пришла?»

– Ваня, бери бразды в свои руки, – сказала Нина и разлила в бокалы вино. Затем в рюмки налила коньяк.

Иргизов встал из-за стола, посмотрел на Сердара:

– Ну, что, джигит, помнишь еще, как меня из колодца вытаскивал?

– Помню, дядя Ваня, – смутился Сердар.

– Из какого колодца? – вырвалось у Лилии Аркадьевны.

– Как!? – удивилась Нина. – Разве вы не знаете этой истории? Ваня, что же ты не рассказал о себе своему давнему товарищу!

– Не довелось, – сказал Иргизов. – У нас с Лилией Аркадьевной разговоры, в основном, о политике… Сердар, мы собрались сегодня, чтобы отметить, может быть, самую важную веху в твоей жизни… Ты – недавний бедный пастушок, сын батрака Чары Пальванова, сегодня с направлением туркменского рабоче-крестьянского правительства отправляешься в авиационную школу. Пройдут годы, а время, Сердар, летит быстро, и вернешься ты в свою родную Туркмению на серебристых крыльях аэроплана…

Сердар смутился, опустил голову. Иргизов решил, что говорит слишком помпезно; заговорил шутливо.

– Я очень счастлив, Сердар, что упал именно в твой колодец. Иначе бы не встретился с тобой. А если б мы не встретились с тобой, то не встретил бы ты и Зину, и Нину, и Лилию Аркадьевну… Выпьем, друзья, за Сердара – будущего летчика. Пусть будет жизнь его крылатой!

Лилия Аркадьевна подняла бокал с вином, слегка прикоснулась к нему губами. «Даже в тосте, – подумала она с раздражением, – он упомянул раньше ее имя!» Ей хотелось показать себя с самой лучшей стороны. В конце концов, за ее плечами университет, Москва… Лилия Аркадьевна подумала: что бы такое рассказать, но так и не придумала. Она как-то неловко и беспомощно посмотрела на Иргизова. И ему стало жаль ее. «Зачем вы сюда пришли? – спрашивал и упрекал его ответный взгляд. – Неужели вам непонятно, что судьбой мне начертано быть с этой женщиной?»

Нина, напротив, чувствовала себя очень уверенно. У нее – врожденная русская простота, непринужденность. Ей совершенно безразлично, в каких отношениях Иргизов с этой, в общем-то приятной и обаятельной Лилией Аркадьевной. Может быть, даже он и грешен, как большинство мужчин. Но ей важно, чтобы сейчас, в сию минуту, когда тут сидит возможная, соперница, Иргизов ухаживал за Ручьевой. Она для него все на свете: бог, жена, мать, радость и наслаждение. Нина это хорошо чувствует. Ей тоже стало жаль гостью. Но не толкать же Иргизова в объятия этой, явно неравнодушной к нему, учительнице. Нина скосила глаза на Лилию Шнайдер, положила руку на плечо Иргизову.

Лилия Аркадьевна окончательно сникла: «Это уже пытка! Зачем я сюда пришла? Да пусть он катится ко всем чертям со своей актрисой!» С минуту она собиралась с духом, чтобы встать и уйти, наконец решилась.

– Ну что, мой «давний товарищ», мне пора идти. Повидалась с вашим младшим другом, Сердаром. Очень приятный молодой человек. Желаю тебе, Сердар, чтобы мечты твои все исполнились… – Она замешкалась и предложила: – Если можно, давайте выпьем еще по одной за парня?

– Ах, как вы добры! – воскликнула Нина. – Только не спешите, ради бога. Без вас нам станет скучно!

«Боже, она еще издевается!» – подумала Лилия Аркадьевна.

Иргизов насупился, поднял рюмку и соединил свай бокал с бокалом Лилии Аркадьевны:

– Поезд в одиннадцать… Посидите еще…

– Нет, Иргизов, я пойду… Маман будет беспокоиться. – Она вышла из-за стола и надела шубку.

– Жаль, – сказала Нина. – Надеюсь, вы на нас не обижены? Мне показалось, вы чем-то разочарованы. Может быть, лимонад? Ваня, по-моему, лимонад немножко кисловат. Как ты думаешь?

– Причем тут лимонад? – сказал огорченно Иргизов. – Лилия Аркадьевна, вероятно, больна.

– Да, Иргизов, у меня, действительно, разболелась голова. До свиданья, Сердар. Счастливого тебе пути… До свиданья, Зина.

Выйдя на дорогу, Иргизов взял под руку обеих женщин. На тротуаре Лилия Аркадьевна, осмелившись, незаметно пожала ему руку. Он тоже легонько сжал ей пальцы. Она прочла его мысли: «Не надо слишком расстраиваться – у вас все еще впереди».