Текст книги "Разбег"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Иргизов поцеловал ее в щеку, потрепал волосы.

– Пустяки это все. Если б даже Зинка написала мне о тебе плохо – я все равно бы ей не поверил. Ее недостаток – категоричность и скоропалительность. Это у нее – деревенское. Знаешь, как у нас в Покровке? Все равно, что в туркменской патриархальной семье: да убоится жена мужа своего…

Он задумался, и она, высвободившись из его рук, ушла на кухню. Заварив кофе, поставила на стол белый, расписанный синими васильками кофейник, налила в такие же цветастые чашки. Сказала печально:

– Как жаль, что наша сегодняшняя явь – короткая прекрасная сказка. Через два дня мы уже будем в разных концах. Будем вспоминать эту уютную квартирку, стол с бело-синими чашками. Жить бы всегда вот так. Всегда… каждый день. Представляешь? Окружал бы нас мирный, домашний покой, хорошая обстановка. Сережу бы еще сюда… Знал бы ты, как он трудно прощался со мной в этот раз. Обычно – проще. Уехала – приехала. Только спросит: «Чего мне привезла?» – и все. А в этот раз схватил за руки и не отпускает. Наши все уже сели в вагоны, а он плачет: «Мамочка, не уезжай или возьми меня тоже с собой!..» – Нина с трудом выговорила последние слова. Иргизов тяжело задышал:

– Не надо, Нина! Зачем ты травишь душу себе и мне? Не надо! Я понимаю как ему хотелось увидеться со мной. Вернешься домой, скажи Сереже – осталось совсем немного до победы. Уже давно трещит по всем швам хваленая фашистская армия. Скажи ему – пусть наберется терпения, пусть учится хорошо, пусть пишет стихи.

Из прихожей донесся звонок. Нина встала.

– Ну, вот, дождались, – сказала она смущенно. – Я ведь совсем забыла позвонить.

Она быстро вышла в прихожую и вернулась с Зоей Ивановной. Главврач, входя, приговаривала:

– Ну, слава богу, слава богу… Я уж думала, потерялись. Жду звонка, а его нет. Сама позвонила – тоже не отвечают. Еще раз позвонила – опять молчок.

– Простите, Зоя Ивановна, – смутилась основательно Нина. – Мы это самое… В общем, я увлеклась приготовлением кофе. Садитесь, угостим вас…

XIX

Колосились поля и утопали в бурьянах балки и овраги. Вокруг длинных параллелей траншей, противотанковых рвов, эскарпов, на крышах землянок разрослась трава – всюду пестрели ромашки и колокольчики. На рассвете в белесом небе звенели жаворонки, и в рощах захлебывались трелями соловьи. Всего лишь три месяца прошло, как отбросили советские войска немцев от Курска и заняли оборону, а жизнь в прифронтовой полосе уже изменилась. Природа, буйствуя, залечивала нанесенные войной раны.

Днем в степи было относительно тихо. Лишь изредка появлялись в небе фашистские стервятники, неся смертоносные грузы на Поныри, Курск, Фатеж. Советские истребители тотчас взмывали навстречу «фоккевульфам» и «мессершмиттам» – завязывались воздушные бои.

Степь преображалась ночью. Вялая, разморенная зноем, она начинала оживать с наступлением сумерек. По дорогам с востока подходили свежие резервы. Слышался тяжкий шаг многотысячной пехоты. Но эта тяжкая поступь вдруг заглушалась грохотом моторов: шли танки и автомашины с орудийными прицепами. Устрашающе-грозный лязг гусениц разносился по степи до рассвета. Затем танкисты сворачивали с большаков и проселочных дорог в балки и овраги, чтобы не дразнить воздушных пиратов и не испытывать собственную судьбу. Днем отдыхали в укрытиях, а с наступлением темноты – снова на марше.

Южная пограничная дивизия, – в нее влился морозовский полк, – несколько суток стояла в семидесятикилометровом отдалении от линии фронта. В ночь на седьмое июля, когда стало известно, что немецкие танки потеснили нашу оборону, командир Южной дивизии, полковник Сенчин получил приказ: срочно перебросить полки во второй эшелон обороны – на высоты.

Дивизия форсированным маршем, на полуторках и «студебеккерах» двинулась к фронту. Сам Сенчин, опережая боевые порядки дивизии, выехал, в сопровождении разведчиков, раньше. Несколько вездеходов к вечеру достигли высот. Сенчин попытался установить связь со стоящей впереди пехотной дивизией, – не получилось. Отправился с разведчиками выяснить обстановку. Вездеходы спустились в низину и, устремившись на север, вскоре оказались в зоне «тылов» впереди-стоящей дивизии. По проселку, навстречу, служба медсанбата везла раненых – несколько машин тянулись одна за другой. Сенчин остановил головную, спросил у шофера местонахождение штаба. Шофер указал вправо. Вездеходы разведчиков промчались вдоль третьей линии траншей и остановились возле блиндажа. Молодцеватый лейтенант в сумерках принял Иргизова за командира – лихо козырнул ему, но, увидев рядом полковничьи погоны на Сенчине, извинился и повел его в блиндаж. Командир пехотной дивизии был знаком Сенчину – встретились рукопожатием. Сели к пустому снарядному ящику.

– Тихо что-то у тебя, – сказал Сенчин.

– Пока тихо, – согласился комдив. – На рассвете пойдут… Ждем. Танки прорвали вчера оборону впередистоящих частей на всю глубину. Бронебойщиков бы мне побольше…

Сенчин сообщил, что боеприпасы на подходе – сам видел. Пообещав добрую поддержку, нанес на свою карту местонахождение войск. Уточнив обстановку, распрощался.

На высоты возвратились в полночь. Гигантское плато было скрыто темнотой ночи. Ни огонька, ни искорки – полная маскировка. Только суета и неразбериха. Отовсюду неслись крики, ругань, гул машин и лязг гусениц.

Уже выставлены были передовые дозоры от всех полков. «Газик» командира дивизии то и дело останавливали часовые и спрашивали пароль. Сенчин выходил из машины, в сопровождении офицеров, поднимался к траншеям – они хорошо сохранились после зимне-весенних боев, только заросли травой и бурьяном. Бойцы, получив приказ, до утра окопаться и быть в полной боевой готовности, устало – с прибаутками и ворчанием, орудовали штыковыми лопатами. Продвигаясь по плато, Сенчин задержался в расположении полка Морозова. Командир полка тотчас появился откуда-то из темноты.

– Тут на фланге небольшая рощица. Может, там расположить орудия? Оттуда стопроцентный обзор местности, – предложил он комдиву.

Сенчии вздернул подбородок, усмехнулся.

– Ты думаешь, немцы такие дураки, что не поймут тебя? Рощицу они в первую очередь сожгут, чтобы глаза не мозолила. А вместе с рощей сгорят и все твои орудия.

– Да ведь к ней не так-то просто подступиться – косогор крут, – не согласился Морозов.

Сенчин не стал спорить – в конце концов, на то и командир полка, чтобы решать задачи самостоятельно. Уезжая от Морозова, разрешил сопровождавшим его разведчикам остаться.

– Ну, что там – спокойно? – спросил Морозов.

Иргизов стряхнул пыль с пилотки.

– Утром, наверняка, придется вступить в бой. Обстановка сложная. На позициях – прорыв. Сдержит ли танковый удар пехота – вот вопрос!

– Ну-ну, тоже мне стратег, – недовольно проворчал Морозов. – Слишком быстро ты разобрался во всем.

– Я говорю о реальных вещах, товарищ полковник.

– Я тоже действую вполне реально. Разведчиков твоих я отправил к бойцам Каюмова. Нечего им тут околачиваться. Сам тоже отправляйся к нему. Сядешь на рацию. Ставь свою таратайку где-нибудь во фланге. Можно возле рощи.

– Есть, товарищ полковник.

Басовитый, с небольшим акцентом голос Акмурада Каюмова гремел поодаль. Иргизов догадался – капитан злится на своих батарейцев за то, что не научились видеть в кромешной тьме.

– Куда ты, харам-зада, заехал? – распекал он кого-то из своих подчиненных. – Неужто дорогу не видишь – она перед тобой, как на ладони! Пора уже научиться видеть с закрытыми глазами – на войне же!

«Студебеккеры», таща на прицепах противотанковые орудия, ползли в темноте по низине к высотам, расположенным севернее деревни. Расчеты знали о своих «высотках» по карте, но здесь, на местности, да еще ночью сориентироваться было трудно. Иргизов подоспел вовремя: выехав на своем вездеходе, вместе с сержантом Супруновым и радистом вперед артиллерийской батареи, остановил движение.

– Каюмов! Капитан Каюмов, отзовись! – прокричал Иргизов в темноту.

– Ха, разведка тут под ногами топчется! – оживился, подходя Акмурад. – Убери свою каломбину, а то раздавим. Куда направляешься?

– К тебе, капитан. Командиром полка послан, чтобы помочь разобраться – что к чему.

– Тут сам черт не разберется! – Акмурад сплюнул, вынул портсигар, щелкнул крышкой, дунул в мундштук.

– Не пори горячку, я изучил все подходы к высотам. Тут, по неосмотрительности, и в овраг можно залететь. Через час начнет рассветать – без всякой суеты разместишь орудия и окопаешься. Нам с тобой к березняку – километра три до него. Морозов приказал передать тебе, чтобы поставил два взвода на правом фланге возможного прорыва немцев. Я тоже буду с тобой: оттуда хороший обзор для корректировки огня.

Акмурад, жадно затягиваясь дымком, повернулся назад, прислушиваясь к отдаленному нарастающему гулу.

– Слышишь? – сказал настороженно. – Танковая дивизия приближается. Здесь, этой низиной пройдут. Подавят впотьмах к чертовой матери – и орудия, и машины. Танкисты выходят на стык двух армий: надо освободить им дорогу.

Офицеры сели в вездеход. Каюмов велел водителю первой машины следовать за ним. Иргизовский шофер уверенно повел «газик» и первым указал на высоту, Каюмов распорядился занять ее одному из артиллерийских расчетов. Задний «студебеккер» с орудием свернул с дороги: было видно, как он карабкался по склону.

Уже совсем рассвело и на севере, на передовой, заработала артиллерия, заволакивая горизонт черным дымом, когда артиллеристы капитана Каюмова заняли позицию на возвышенности, у небольшой рощи. Орудия тотчас замаскировали срубленными ветвями. «Студебеккеры» поставили в самой роще. Спуск в низину оказался довольно крутым. Сойдя вниз, офицеры восхитились выбранной высоткой. Иргизов прошелся взглядом по склону от подножия до леска, сказал:

– Слушай, Акмурад, неужели тяжелые «тигры» или те же «пантеры» смогут одолеть этот подъем?

– Смогут, – подумав, отозвался капитан. – Иное дело – на какой скорости, а это для нас главное. Пока они будут лезть-карячиться, мы сможем палить по ним прямо в упор. Но полезут они сюда непременно.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что мы им с фланга мешать сильно будем, когда они кинутся на прорыв. К тому же, за нами, за этим вот березняком – большая дорога. Наверняка, фашистские танки попытаются сократить путь – полезут на рощу. Именно из этих соображений и отправил нас сюда Морозов – чтобы задержать «тигров». Я хорошо понял командира полка. Давай поднимемся вверх, закусим малость, а то потом некогда будет.

Иргизов, идя следом за Каюмовым, недовольно заметил:

– Мы только и говорим о прорыве. Но надо остановить их на подходе – во что бы то ни стало. Неужели при такой плотности артиллерийского огня – девяносто стволов на каждый километр – не сможем их утопить в огне?

– Все будет зависеть от нас, Иргизов. Станем на смерть – значит остановим.

Едва они поднялись к роще, из нее, отряхивая коленки, вышел радист.

– Товарищ капитан, полковник Морозов приказывает отправить все четыре «студебеккера» на подвоз боеприпасов. Говорит, через час вернутся.

– Позавтракаешь тут, – пробурчал Акмурад. – Ну-ка, быстро, товарищи, разгружайте машины.

Артиллеристы понесли к орудиям ящики со снарядами. Вскоре порожние машины двинулись по склону вниз.

– Быстрей, быстрей! – прокричал капитан Каюмов вслед, и с опаской посмотрел в небо: – Вот диалектика! Стоит сделать доброе дело, как тут же является зло. Ну, откуда она – словно специально поджидала!

Из-за горизонта, надрывно гудя, выплыла фашистская «рама». Деловито прошлась над высотами. Иргизов с досадой сплюнул:

– Сейчас саданут по «студерам».

– Хуже будет, если эта двухбрюхая сука успела увидеть – откуда выехала «студера», – с опаской сказал Акмурад. – Если засекла нас – жди, сейчас начнет бомбить.

«Рама» однако прошла на Поныри. Вскоре в мглистом утреннем небе появились советские истребители. Сразу четыре звена. «Рама» вернулась назад и скрылась за линией фронта.

– Что же зенитчики-то молчали, словно воды в рот набрали?! – сердито сказал Супрунов. – Могли бы пришить ее на такой высоте. Прикажите им, товарищ капитан, по рации.

– Ты вот что, сержант, – посоветовал капитан Каюмов. – Поперед батьки в пекло не лезь – это раз. А во-вторых, – бери нож и открывай тушенку. Хлеб, заодно, не забудь нарезать.

Артиллеристы завтракали у орудий и смотрели в сторону линии фронта – там продолжала греметь канонада, но все пространство от горизонта до высот пустовало: ни танков, ни пехоты. Одиночная машина появилась далеко под буграми. Иргизов поднес к глазам бинокль.

– Медсанбатская – с красным крестом. Наверное, кого-то из командиров ранило.

– Знаете что, товарищи, – опасливо произнес Супрунов. – По-моему, все-таки передовая пятится к нам. Когда начало рассветать – дым был гораздо дальше, а сейчас… Даже пахнет свежим порохом.

Небо вновь заполнилось монотонным, вибрирующим гулом моторов. Артиллеристы встали, чтобы разглядеть – что там – и увидели: со стороны фронта весь горизонт закрыт черными крыльями «юнкерсов» и «мессершмиттов». Воздушная армада прошла высоко над равниной и приступила «к работе» за высотами, в районе движения резервных войск. «Юнкерсы», словно огромные тяжелые грифы, сваливались на крыло, и, пикируя, сбрасывали бомбы. Их было около шестидесяти, меченых черной свастикой. Двенадцать из них – целая эскадрилья – вдруг отделилась и приступила к бомбардировке высот.

– Братцы, что же такое творится? – закричал, чуть не плача, сержант Супрунов. – Ведь они же обвели наших вокруг пальца! Они выпустили «раму», чтобы поднять в воздух наши истребители. Теперь, когда наши сожгли бензин и сели – прилетели эти сволочи и безнаказанно хозяйничают в небе!

– Не ори, сержант! Чего орешь-то? – внушительно одернул Супрунова кто-то из артиллеристов. – Вон и наши!

– А, суки, затрепетали! – со злостью выругался Иргизов, глядя вверх. – А ну, братцы, сталинские соколы, покажите на что вы способны!

Несколько десятков истребителей появившихся со стороны Фатежа, разрезали надвое фашистскую армаду. Завязался воздушный бой над высотами, над магистралью, по которой шли танки. Фашистские бомбардировщики спешили сбросить смертоносный груз и уйти за линию фронта, ибо «мессершмитты» уже не могли прикрывать их, а заботились лишь о себе. Вместе с бомбами полетели наземь горящими факелами самолеты. Несколько «юнкерсов» один за другим, оставляя в небе черные шлейфы дыма, врезались где-то далеко за высотами, в Курскую степь.

– Ну, что ж, братцы – недурно, – отметил Каюмов.

– Сволочи, знай наших! – торжествующе, со злостью выкрикнул Иргизов. Он стоял, держась рукой за березку и смотрел, как «пашут» землю на высотах немецкие бомбовозы. Над высотами стоял сплошной дым – там беспрестанно рвались бомбы.

– Воздух! – вдруг ошалело заорал Супрунов и упал на живот, прикрывая обеими руками голову.

«Юнкере», сорвавшись в пике, надрывно воя, зашел на рощу и сбросил две бомбы. Иргизов видел, как они отделились от крыла и полетели, нацеленные на березняк.

– Ложись! – прокричал Иргизов, сам не зная – зачем, ибо все уже лежали.

Бомбы взорвались совсем близко, Иргизов почувствовал, как зашевелилась под ним земля и затрещали стволы и ветки берез. Эхо взрывов тяжко унеслось в долину и сразу что-то загремело, напомнив о большой кастрюле, катящейся под откос.

«Неужели сбросило пушку? – подумал Иргизов и, вскочив на ноги, выбежал из леска. Орудия стояли на месте – их не зацепило ни осколками, ни взрывной волной.

– Иргизов, ложись! – прокричал Акмурад Каюмов. – Не испытывай судьбу – они засекли нас!

И тотчас еще один стервятник зашел на рощу и опять сбросил две бомбы. Снова зашевелилась под животами артиллеристов земля и посыпались срубленные осколками ветви. И опять уцелели орудия.

– Бог не выдаст – свинья не съест, – запоздало ответил Акмураду Иргизов. – Моя мать любила эту поговорочку. Чуть чего – сразу обращалась к богу.

– Ладно, обойдемся без бога, – отозвался Акмурад. – Я не набожный…

– Нервишки начинают шалить – вот и лезет на язык всякая дребедень, – спокойно пояснил Иргизов.

– Может и так, – согласился Акмурад и, помолчав, прибавил: – Кажись, отвалили – тише стало.

Один за другим артиллеристы вышли из березняка, глядя – то в небо, то на высоты. И вверху, и внизу было темно от дыма и пыли. Боевые порядки дивизии находились примерно в трех километрах от березовой рощи. Оттуда не было слышно ни выстрелов, ни выкриков, и казалось – вся дивизия, попав под бомбежку, погибла.

– Радист! – крикнул Иргизов, подходя к столпившимся артиллеристам. – Ну-ка, попробуй связаться с Морозовым.

– Свяжешься, как же, – отозвался тот угрюмо. – Газик-то с радиостанцией сбросило вниз. Вон он – поглядите – одно колесо под Орлом, другое под Курском.

– Нашутишься у меня, – обозлился Иргизов и подошел к откосу.

«Значит, это он, бедняга, гремел, как домашняя кастрюля, когда катился вниз», – подумал Иргизов.

– Все, отъездились… Но, может, цела радиостанция? И вообще, почему ты ее оставил в машине? Ты – что, не мог ее снять?

Радист повинно склонил голову. Иргизов понял, что кричать бестолку. «Надо спуститься и посмотреть – что там осталось. Ведь и сумка моя, полевая, там. А в сумке фотокарточки и бумага для писем».

Не раздумывая больше, он спустился в долину, не обращая внимания на отдаленный захлебывающийся рев самолетов. Уцелевшие «юнкерсы» и «мессершмитты» отбивались от наседавших советских истребителей уже за линией фронта. Радист, идя за Иргизовым, оправдывался:

– Я только слышу – «дзинь», а потом кувырк-кувырк под откос.

– Кувырк, кувырк, – передразнил Иргизов. – Теперь, если рация в неисправности – отправишься в полк. Возьмешь у Кособрюхова запасную.

Спустя час, тяжелые черно-зеленые «тигры», облепленные пехотой, приближались к роще, тесня советских стрелков. Ровная, как стол, низина, не давала возможности нашим пехотинцам задержаться и занять оборонительную позицию. Отступая, они отстреливались из ручных пулеметов, противотанковых ружей, и один за другим падали в желтой, осыпанной гарью и пылью степи. До березовой рощи, где изготовились к бою артиллеристы капитана Каюмова, оставалось с полкилометра, когда с большака двинулись навстречу «тиграм» наши «Т-34», а с высот ударили тяжелые противотанковые орудия. Фашистские танки и отступающие наши стрелки попали под ураганный огонь артиллерии. Сотни взрывов сотрясали равнину, преграждая путь немецкой технике.

Березовая роща клином врезалась в долину. С севера, с линии фронта, откуда двигались «тигры», ее можно было обойти с двух сторон. Слева путь выходил на боевые порядки Южной дивизии; справа – на позиции танковой армии. «Тигры» и бегущие за ними трусцой немецкие автоматчики успели обогнуть березовую рощу с обеих сторон, но столкнувшись справа с советскими танками, а слева, попав под ураганный огонь артиллерии, бьющей с высот и из рощи, стали пятиться. Пользуясь замешательством врага, наши танкисты стремительной атакой рассекли армаду фашистских танков надвое. Первые шестнадцать «тигров» оказались отрезанными и попали в окружение, остальные повернули назад – к линии фронта.

Шестнадцать разъяренных чудищ, изрыгая огонь из жерл орудий и пулеметов, заметались возле рощи, ища выход из безвыходного положения. Назад путь отрезан, пробиваться вперед – полная бессмыслица: впереди целая дивизия. Безвыходность чаще всего порождает панику, и «тигры», пытаясь укрыться от артиллерии, бьющей с высот, поползли вверх, в рощу. За три часа беспрестанного боя прямой наводкой артиллеристы капитана Каюмова вывели из строя двенадцать танков, но и сами потеряли почти все орудия. Лишь трое – капитан Каюмов, Иргизов и Супрунов, теснясь у разогретой пушки, продолжали отбивать оголтелый натиск гитлеровцев.

Рассвирепевшие, как львы, сбросив давно ремни и расстегнув воротники гимнастерок, они посылали снаряд за снарядом во вражеские махины.

– Дядя Иван, держись! – кричал Акмурад, стреляя в упор. – Есть еще один, харам-зада! – В пылу сражения, он давно забыл о субординации – называл Иргизова, как в детстве, дядей. Вероятно, надвигающаяся грохотом и лязгом металла смерть зажигала в сердце Акмурада чувства глубокого родства к своему старшему другу. Он видел в нем поддержку и защиту – и был уверен: раз рядом Иргизов, то самого страшного не произойдет. Он попросту не допускал и мысли, что вдвоем, чувствуя локоть друг друга, они могут погибнуть.

Из люка горящего танка выскочил немецкий офицер. Супрунов тотчас короткой очередью из автомата скосил его. Вылезли еще двое. Та же участь постигла и их.

– Снаряды, Супрунов! Скорее – снаряды! – прокричал Иргизов, утирая рукавом черное от копоти лицо. – Брось автомат – давай снаряды!

Сержант бросился к ящику, подтащил к орудию:

– Держи, Акмурад… Живее, вот он уже – зверина!

Фашистский танк, гремя, все-таки выбрался по откосу вверх и, не целясь, саданул из орудия. Взрывом артиллеристов отбросило от пушки. В дыму Иргизов увидел, как рванулся вновь к пушке Акмурад Каюмов, но зашатался и упал на колени…