Текст книги "Разбег"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

VII

Слушая Амана, председатель ячейки «Кошчи» Артык смотрел сосредоточенно в окно, но по спине, по тому, как она то напрягалась, то вздрагивала, легко угадывалось настроение башлыка. Наконец, он «опустил поводья», дал выход своим натянутым нервам:

– Пропади все на свете, я знал, что именно так и получится! На сходке в Куня-Кала мы вслух говорили об отарах вашего отца, а богачи это наматывали себе на ус, и в первую очередь сам Каюм-сердар! Я не сомневаюсь, что ваш отец предупредил басмачей, чтобы спасли его отары.

Ратх сидел за столом, расстроено смотрел на свои, сжатые кулаки, и постукивал ими по столу.

– Ты, конечно, прав, Артык, – согласился он. – Только мне непонятно: если этому научил басмачей мой отец, то зачем ему понадобилось ждать, пока приедет на урочище Аман с добротрядовцами? Ведь они могли угнать овец подальше, в пески, не дожидаясь Амана.

– Этого и мне не понять. Но чувствую, без Каюм-сердара дело не обошлось.

Аман глуповато, как невинный ребенок, смотрел то на Ратха, то на председателя «Кошчи» и тоже, казалось, бился над решением этой загадки. Но Аман все давно понял: курбаши Сейид-оглы специально дождался Амана, чтобы именно через него передать золото. Другому можно и не доверить, а этот никуда не денется. Да и не только в этом дело. Курбаши просто-напросто затянул Амана в преступное дело, чтобы далеко не уходил сын Каюм-сердара от «святых» исламских дел.

– Ну, что будем делать, товарищ Каюмов? – устало спросил Артык. Решай сам – ты инструктор ЦК, а я всего лишь председатель бедняцкой ячейки. Как скажешь, так и будет. Скажешь – «замнем дело», – замнем. Я ведь тоже виноват: дал в охрану Аману всего трех джигитов. Надо бы весь отряд послать, тогда бы беды не случилось.

– Конечно, Артык! – обрадовался Аман и даже сделал шаг навстречу, к стоящему у окна председателю.

Ратх распрямился, встал из-за стола:

– Спасибо, Артык, но это дело не семейное. Придется начать следствие. Вызови милицию и составь протокол.

– Ратх, да ты что?! – бросился Аман к брату. – Ты в своем уме? Неужели ты считаешь, что я…

– Ничего я не считаю. Я только знаю, что все должно быть по закону, пригласи милицию и поручи дело следователю. Если понадоблюсь следователю я, – пусть позвонит мне. У меня все – я пошел.

Аман не вернулся домой ни к вечеру, ни на другой день. Каюм-сердар исподволь приглядывался к суете домашних и догадывался – не все сладилось, как надо. Не выдержав, зашел в комнату Ратха. Окинув взглядом обстановку – кровать, шкаф с книгами, стол, поморщился. Ратх подал отцу стул. Тот неохотно, с усмешкой сел и зажал тяжелую инкрустированную трость между колен.

– Что-то Амана долго нет, – сказал с плохо скрытой тревогой. – Ты не знаешь, где он?

Ратх на мгновенье задумался – говорить или не надо, и решил вести разговор начистоту.

– Аман не уберег твоих овец. Басмачи узнали о том, что мы решили сдать твои отары союзу «Кошчи» и опередили нас. Они налетели и угнали овец в пески. Аману придется отвечать за пропавшие отары. Он в милиции.

Каюм-сердар растерялся. Вздрогнул, привстал, снова сел. Заговорил с мрачной обидой.

– Отары мои. Почему Аман за них должен отвечать? Я не требую, чтобы с него спрашивали за пропажу. Я наживал свое богатство пятьдесят лет, а вы захотели обогатиться за мой счет в один день. Это не по-людски. Видит аллах – вы первые грабители? Как можно назвать бандитами тех, которые угнали моих овец подальше от глаз грабителей?! – раскипятился старик.

– Отец, не надо жалких слов, – упрекнул его Ратх. – Ты же знаешь, что держать две отары в то время как тысячи бедняков едва ли имеют хотя бы по одной овце, – это в высшей степени бесчестно.

– Не я один владею отарами! – возмутился Каюм-сердар. – Много таких, как я!

– Да, конечно… Но все эти «многие», как и ты, сдадут своих овец беднякам – такова истина жизни. Ты упорствуешь, отец, и еще больше наводишь меня на подозрение, что сам велел Сейиду-оглы угнать овец на дальние колодцы. Если это так, то и тебе придется отвечать перед законам. Вы сговорились с Аманом, я чувствую это!

– Замолчи, щенок! – ожесточился Каюм-сердар. – Я сейчас думаю не о том. И тебя не должно интересовать – «один или вдвоем». Надо подумать, как спасти Амана. Иди к Атабаеву и попроси, чтобы освободил твоего брата. Скажи ему, что меня обидели – овец угнали, да еще родного сына в милицию забрали.

– Бесполезный разговор, – сухо отозвался Ратх. – Никуда я не пойду и ходатайствовать не буду. Пусть все решится по закону.

– Харам-зада, – выругался Каюм-сердар. – Искривили тебе мозги большевики – против родного отца идешь.

Старик вышел из комнаты, тяжело спустился с веранды и, перейдя двор, поднялся на свой айван. Ратх смотрел ему в спину и ухмылялся.

Ночью Каюм-сердар несколько раз просыпался, выходил на айван и смотрел в угол двора. «Если Аман приведет милицию, – размышлял старик, – они никогда не додумаются, что золото закопано под старой каретой. Они обыщут весь дом – ничего не найдут, и удалятся – с чем пришли. Но Аман! Аман!»

Аман возвратился через три дня. Каюм-сердар взял сына под руку, повел к себе в комнату…

– Ну, говори, – приказал, жадно впившись суровым, выцветшим взглядом в зеленые, никогда неунывающие глаза старшего сына. И потому, как весело смотрели эти глаза, Каюм-сердар сразу смягчился – понял: ничего страшного не произошло. – Отпустили значит? – спросил облегченно.

– Отпустили, отец.

– О золоте не спрашивали?

– Откуда им об атом знать! Такого разговора совсем не велось. Посомневались немного: не ты ли вывел бандита курбаши Сейид-оглы на отары? Я защитил тебя.

– Хай, молодец!

– Сижу день, другой в камере, – продолжал Аман, – и тут слышу в коридоре шум поднялся. Вызывают меня опять на допрос. Пришел к следователю, а у него трое «кошчинцев», которые со мной на пастбище ездили. Вернулись целы и невредимы. Порассказали следователю всякого, что он сам испугался. Что было и что не было – обо всем сказали. Следователь посоветовался со своим начальством и отпустил нас всех.

– Хай, молодец! – еще радостнее выговорил Каюм-сердар. – За такие хорошие вести дам тебе немного золота: купишь себе – что надо.

– Нет уж, отец, спасибо, – скривившись, усмехнулся Аман. – Не надо мне твоего золота. Я и так сыт. Я теперь знаю истинную цену чужого добра. Я привез тебе твое богатство – выполнил свой сыновний долг. И перед милицией тебя защитил, не дал в обиду. Но на большее не согласен. Живи, отец, и сам пользуйся своим богатством. А я не хочу… не могу… Я не могу быть двуличным. Я принял Советскую власть, она меня кормит и поит – спасибо ей за это.

VIII

Жизнь на подворье Каюмовых постепенно наладилась – все шло своим чередом. Ратх по вечерам, возвращаясь с работы, приносил свежие новости. Усаживался на тахту во дворе под виноградными лозами, с видимым удовольствием наливал в пиалу чай, звал кого-нибудь из своих – кто первым попадался на глазам чтобы не сидеть одному.

Однажды, возвратясь с работы, прежде чем сесть за чай, расстелил на тахте большую географическую карту. Тут, кстати, зашел и Иван Иргизов. Около них собрались все, даже Каюм-сердар спустился со своего айвана и встал у дерева, рядом с тахтой, опершись обеими руками на трость.

– Вот, Юрок-нырок, гдеромантика! – воскликнул Ратх, шлепнув ладонью по карте. – Что там небо и океан в сравнении с Каракумской пустыней! Пустыня наша полна самых прекрасных загадок. Мы тут сидим и не знаем о них, а к нам, чтобы разгадать эти загадки, едут ученые из Ленинграда и Москвы. Самые крупные ученые! Светила!

– Ты имеешь ввиду Ферсмана? – спросил Иргизов.

– Да, я имею ввиду его экспедицию в Заунгузские пески, – подтвердил Ратх. – Ферсман возвратился из экспедиции, обработал научный материал – и вы знаете какой результат? Вчера Атабаев вернулся из Москвы, был на заседании академиков. Рассказывает, что в Заунгузье обнаружены целые залежи первоклассной серы.

– Пап, а откуда в песках сера? Я видел куски этой серы на станции. Мальчишки ее поджигали – она горит.

– Откуда в песках сера, спрашиваешь? – зажегся вопросом сына Ратх. – Представь себе такую картину… На месте Каракумской пустыни когда-то бушевало огромное Сарматское море. Горы наши, Копетдаг, только-только образовались, и волны моря плескались у самых отрогов. – Ратх невольно посмотрел в сторону гор, и все проследили за его взглядом.

– Значит, мы живем на дне бывшего Сарматского моря? – удивился Юра.

– Представь себе – это так. Именно здесь плескались его могучие волны. А образование серы шло тысячи и даже миллионы лет. Началось с того, что постепенно стало отступать море от гор. Появились лагуны – мелкие заливы. В них отлагалась морская соль. Потом ее занесло песком. Дальше – всевозможные химические процессы, о которых ни ты, ни я не знаем, – это знают только ученые-академики, и вот – залежи серы.

– Не только серы, но и нефти в этих краях много, – указал Иргизов. – На нефть тоже геологоразведка начинается. Эх, как бы не история, пошел бы в геологи.

– А ты что, Иргизов, в самом деле решил расстаться с военной службой и стать историком? – удивилась Галия-ханум. – Мне Аман о твоем намерении говорил, а явсе не верила. Охота тебе лезть в старые времена?

– Старые времена только и утешают душу, – важно заметил Каюм-сердар. – В старину много хорошего было. Тахир и Зохре, Рустам-Заль, Рембрант.

Юра удивленно посмотрел на деда, подошел к нему:

– А ты откуда знаешь про Рустама?

– Не только про Рустама знаю. Многое еще знаю. Я с самим Куропаткиным был знаком. Один раз он сидел на этой тахте – в гостях у меня был.

– Вы говорите о генерале Куропаткине? – удивился Иргизов.

– Да, дорогой гость – и это самая прекрасная история.

– Я не сказал бы этого, – не согласился Иргизов. – Мы сбросили этого паразита с пьедестала истории.

– Ай, харам-зада, – тихонько выругался Каюм-сердар и поставил пиалу на ковер. – Зачем Куропаткина ругаешь? Он умный человек – друг мой.

– Не надо обижаться, отец, – сказал Ратх. – Тебе надо постепенно мириться с новым миром… и в первую очередь с нашими взглядами на отжившее прошлое. Мы на твоих глазах меняем старые обычаи – сжигаем паранджу и усаживаем неграмотных женщин за буквари, – разве плохо? Мы изгоняем из черных дехканских кибиток оспу и трахому, – разве это плохо? Старики, вроде тебя, ворчат и кару аллаха призывают на наши головы, а молодежь – внуки ваши, с болезнями борются, ничего не боясь. Отец, раскрой как следует глаза и посмотри: внук твой, Акмурад, в Красную Армию записался – свой кавалерийский туркменский полк создаем, – слышал ли ты о таком раньше? Мог ли о таком мечтать? Второй твой внук, Юра, на учебу собирается – наверняка инженером станет. Разве это плохо? Ты гордиться должен своими внуками, думать должен об их счастливой судьбе, а ты за старое цепляешься.

Подобные встречи и беседы проходили на каюмовском дворе часто. Каюм-сердар, поначалу с ненавистью смотревший на эти «сборища», постепенно привык к ним, и даже стал нуждаться в них. Случалось, когда Ратх выезжал в командировку и во дворе наступало затишье, старик спрашивал у внука:

– Отец скоро приедет?

– Не знаю, не сказал.

– А куда уехал, в какие места?

– Не знаю.

Юра был не очень словоохотливым, но с дедом разговаривал терпеливо, не то что другой его внук – Акмурад. Тот запросто обращался:

– Эй, Каюм-ага, жив-здоров? Чего приуныл? На лошадях не хочешь покататься, ха-ха-ха! А то приходи – посажу на вороного.

– Харам-зада, – цедил сквозь зубы дед, и Акмурад заливался смехом. Ему только и хотелось, чтобы дед смачно выругался: «Харам-зада». Акмурад уверял, что лучше его деда никто так не произносит это ругательство.

Юрке однажды Каюм-сердар сказал:

– Ты смирный мальчик – это хорошо. Акмурад только и кричит.

– Но Акмурад же на командира учится, – возразил Юра. – Ему нельзя быть смирным. Знаешь как красные командиры командуют: «Равняйсь, смирно! Сабли наголо! К бою готовьсь!»

– Это не наука. – Каюм-сердар полез в сундук и извлек из него черную толстую книгу. – Вот где записана человеческая мудрость. Вот где сложность и простота. Если хочешь – почитай, – и подал ее внуку.

– Да ну вас, – обиделся Юра и оттолкнул книгу. – У меня своих учебников, что ли, нет? Читайте сами свой коран.

После этого он перестал заглядывать к деду. К бабке Нартач шел охотно и выполнял все ее поручения: ходил за хлебом, за конфетами, за керосином, сжигал накопившийся мусор, а деда с его кораном стал побаиваться.

Среди лета Юру начали собирать в дорогу – на учебу в Тульский рабфак. Сначала появилась во дворе у Каюмовых Лилия Аркадьевна. Привела полную, с накрашенными губами женщину и познакомила ее с Юрой. Оказалось, эта женщина будет сопровождать до самой Тулы группу туркменских ребят. Еще через несколько дней мать купила Юре чемодан и принялась гладить и укладывать вещи сына. Узнав, что внука отправляют на учебу, заволновался Каюм-сердар, начал угощать его то конфетами, то орехами.

Каюм-сердар пошел провожать Юру на вокзал. Все время молчал, смотрел на него старческими слезливыми глазами, а когда прозвенел второй звонок, старик полез торопливо в карман, достал деньги и сунул в руки Юре.

– Зря не трать, береги. Придет зима – купишь теплую шапку и валенки. В Туле очень холодные зимы.

– Ты-то откуда знаешь? – усомнился внук.

Каюм-сердар только было собрался ответить, и тут прозвенел последний звонок. Тамара Яновна прижала сына к себе, принялась целовать, обливаясь слезами. Обнял его и Ратх. А Каюм-сердар не успел – только хлопнул по плечу:

– Хай, джигит, давай езжай – учись хорошо! Уже на ходу поезда Юра заскочил в тамбур, начал махать рукой, а другой размазывал по лицу слезы.

IX

В середине декабря выпал снег. С белых хребтов Копетдага дохнул холодный ветер. Полторацк, под снежным покровом, стал похож на большое село. Низкие кирпичные дома, улицы, вымощенные булыжником, прикрытые снегом, потеряли городскую строгость. На мостовых не слышно привычного грохота колес. И народу в городе – словно поубавилось. Кое-где над крышами вытягиваются в небо дымки – хозяйки печи затопили. Но в общем-то зима застала горожан врасплох.

Лилия Шнайдер зашла в обеденный перерыв домой к Иргизову и, увидев его за столом, в шинели, уныло улыбнулась:

– Иргизов, боже мой, а еще сибиряк!

– Ну, что вы, Лилия Аркадьевна. Я – сын степей Приуралья, – уточнил он.

– Какая разница! – воскликнула она. – На Урале тоже холода, как в Сибири! – Шутливо, но настойчиво она сняла с него шинель. Повесив в угол, на вешалку, удовлетворенно сказала: – Вот таким ты мне больше нравишься. А еще лучше бы… Слушай, Иргизов, а ведь я тебя ни разу не видела в штатском костюме! У тебя хоть есть костюм?

– Нет пока… Да и зачем мне? Вот поеду учиться, тогда и куплю.

– Не секрет – куда собираешься ехать?

– Пока еще не решил, но думаю – в Ташкент.

– Ну, Иргизов; тебе больше идет быть военным. Хватка у тебя командирская, – возразила Лилия Аркадьевна.

– Что-то вы не последовательны, – заметил он. – Говорите о штатском костюме, а ратуете за военную службу.

– Очень даже последовательна. – Она отошла к окну и произнесла раздумчиво: – Представляю, как бы ты понравился моей маман, если б был в костюме, при галстуке… Завтра у меня день рождения, так что… в общем, приглашаю тебя.

– Завтра?! – удивился он. – Вот не ожидал. Впрочем, вы никогда раньше и не отмечали свои дни рождения. По крайней мере, с тех пор, как мы с вами знакомы.

– Отмечала, Иргизов, – Лилия Аркадьевна легонько вздохнула. – Просто я забывала всякий раз тебя пригласить.

Он нахмурился от столь прямого откровения. Ее бесцеремонность порой злила его, но сейчас было что-то вроде признания. «Вот видишь, – смеясь, говорили ее глаза. – Раньше я тебя не замечала, а теперь заметила и даже хочу, чтобы ты понравился моей маман».

– Ну что ж, спасибо за приглашение.

– Так, завтра в семь вечера… Я жду… Только, ради бога, не робей. Будут все свои…

Лилия Шнайдер ушла, и он подумал: робеть, собственно, не перед кем – разве что перед ее матерью. Судя по тому, как вычурно, не по-русски, она называет свою мать – это или старомодная аристократка, или молодящая дама с манерами модной француженки. Впрочем, Иргизов не один раз уже слышал голос ее «маман», когда, провожая Лилию Аркадьевну, задерживался с ней у калитки, и из окна с балкона неслось: «Лили, не заставляй меня нервничать», или что-то в этом духе.

Вечером, возвращаясь со службы, Иргизов зашел в магазин. Весь день он размышлял: «А может, действительно, купить гражданский костюм? Наряжусь под английского дэнди, галстучек повешу – все ахнут! Однако, взяв у продавца один, затем другой костюм, Иргизов повертел их в руках и вернул, удрученный сногсшибательными ценами. «К черту изысканность! Надену парадную форму и поверх нее кожанку. Надо купить что-то в подарок». Зашел в галантерейный отдел, выбрал духи – красивый темно-синий флакончик.

Домой вернулся в семь. Зина уже дома – пришла из школы.

– Вань, а я сегодня удовлетворительную по географии отхватила. Про Евразию докладывала. Все так слушали, даже было слышно, как муха жужжит, – похвасталась она.

– У вас что – топят, что ли? – спросил он.

– Ну, что ты – холодина, не дай бог!

– Откуда же тогда взялась муха? – рассмеялся Иргизов, повергнув Зину в смущение. – Ну, ладно, не серчай. Завтра к Лилии Аркадьевне иду на день рождения – духи купил. Посмотри-ка.

Зинка осмотрела флакон и, чего никак не ожидал Иргизов, высказалась со знанием дела:

– Ваня, но эти духи выпускают специально для пожилых женщин. Разве не видишь – пузырек синий, а на этикетке старая дама сидит? Как бы твоя Лилия Аркадьевна не обиделась – она вон какая!

– Не обидится, – неуверенно возразил Иргизов и подумал: «Поспешил! Надо было посоветоваться с продавцом».

Поставив коробочку с духами на этажерку, он вынул из стопки книг учебник археологии, прилег на кровать и стал читать. Он уже давно изучил «Основы археологии»: мог бы спокойно хоть сейчас сдать экзамен. В последнее время, все чаще задумываясь над тем, что пора ехать в институт, – перечитывал главы. Особенно его тянуло к разделу древних государств Средней Азии. Четыре года назад, находясь в красном батальоне и проходя по амударьинским берегам, он видел воочию разрушенные стены древних государств… Стоило Иргизову заглянуть в этот раздел учебника, как в памяти вставало прошлое. Виделась родимая деревня Покровка и старая, крытая камышом, изба ссыльного татарина Юнуски: с него все началось. Привезли Юнуску из Бузулука на телеге жандармы. С ним – жена и дочка Фенька. А на другой телеге целый воз разных книг. Полетела тут же молва по деревне: «Цареубийцу привезли на ссылку!» И детвора кинулась к избе татарина, принялась дразнить его. Дочка Юнуски выбежала и бросилась с кулаками на Ваньку Иргизова, закричала плача: «И не будет, не будет скоро царей! Их давно бы уже не было – это вы, безграмотные рабы, служите им и защищаете их! Это от вас все несчастья!» Ванька глаза вылупил, подумал – ошалела девчонка. Скрутил ей руки, успокоил и по голове погладил: «Ну чего ты взбеленилась? Ты думаешь – мне нужен царь? Да я чихать на него хотел!» С Феней – Юнускиной дочкой и подружился Иргизов. Прожила она у отца в Покровке целое лето, а потом уехала в Оренбург – в гимназию. Но за лето многое узнал от нее Ванька Иргизов. Сначала она ему приносила детские книжки. Он читал и диву давался, до чего ж интересна жизнь на земле. Феня и с отцом своим Ваньку познакомила. Когда она уехала, Юнуска пригласил его к себе, напоил кумысом и стал показывать книги… Вот тогда Иргизов впервые услышал о Средней Азии, о походах Александра Македонского, и тогда же Юнуска подарил ему «Основы археологии»… Подарил – словно судьбу перед ним открыл. Черев несколько лет – в самый разгар гражданской войны – заглянул в Покровку комбат Морозов. Вспомнил Ваньку и взял его в свой эскадрон – увез в Туркмению, прямо к древним крепостям. В этом Иргизов видел свою судьбу… А тут еще Лилия Аркадьевна встретилась на пути – тоже историк… Чего ж больше?

Иргизов листал страницы учебника, но чувствовал – что-то мешает ему сосредоточиться. Беспокойство какое-то охватывало. Отложил книгу и сразу понял: «Не те духи купил – не те! Чего доброго, еще обидится!»Иргизов стал думать, что бы ей такое подарить? Подумал, подумал – походил, оглядел всю комнату и тут осенило его: «Подарю ей чарджуйскую мадонну! Это такая редкость, что, может быть, другой такой и на земле больше нет… Но и Лилия Аркадьевна – редкостная женщина, к тому же – историк. Ей чарджуйская мадонна понравится?»

Иргизов полез под кровать, выдвинул чемодан, в котором с разным шара-бара лежали несколько глазурованных черепков с древней крепости, и чарджуйская мадонна, найденная там же. Имя ей придумал Иргизов сам. Это была фигурка-бюст женщины, вероятно, какой-то древней богини или царицы, вылепленной из глины и обожженной в огне. Лицо строгое и даже суровое, волосы – на плечах, груди острые, и на месте сосков – дырочки. Иргизов дорожил своей находкой, знал – от нее не отказался бы ни один музей мира. И не сомневаясь в том, что Лилия Аркадьевна будет беречь мадонну, как свое око, решился подарить ей. Вынув из чемодана фигурку, Иргизов завернул ее в платочек и положил в карман кожанки. Потом и флакончик с духами водворил туда же. Успокоившись, почитал еще немного и погасил лампу.

На следующий день, после работы, не заходя домой, отправился на улицу Гоголя, к Лилии Аркадьевне. Особняк за каменным забором и деревьями, покрытыми снегом, смотрел на дорогу и тротуар четырьмя светящимися окнами. Особняк богатый. Не будь известно Иргизову, что этот дом под зеленой жестяной крышей, с балконом и красивым двором, принадлежал до революции какому-то банковскому чиновнику, а не Шнайдерам – Иргизов давно бы отчаялся в своей привязанности к Лилии Аркадьевне. К счастью, она оказалась не банкиршей, а всего лишь дочерью инженера-нефтяника. Инженера Шнайдера прислали в Полторацк из Москвы на восстановление челекенских нефтяных промыслов. Естественно, семью он на Челекен с собой не взял – слишком диким показался ему этот островок, – а выхлопотал для жены и дочери квартиру в Полторацке. Квартиркой его снабдили царственной. Правда – не своя, а казенная, но это даже лучше: никто не посягнет на нее, да и не выселят, если работать на Советскую власть честно, а инженер Шнайдер человек совершено честный. Сам он – старый интеллигент, жена соответственно. Дочь – высокообразованный товарищ: закончила исторический факультет московского университета – прекрасно знает политэкономию и всего Маркса.

Иргизов посмотрел на часы – до семи еще десять минут – решил не спешить: наверняка, никто из гостей пока не пришел. Он прошелся до железной дороги, посмотрел, как пронесся, грохоча, товарняк и повернул назад. Опять взглянул на часы и тут увидел Ратха и Тамару Яновну. Они шли под руку, неся какой-то, обернутый бумагой, предмет. Красовская прижимала его к себе, как ребенка.

– О, вот и Иргизов! – обрадовалась Тамара Яновна. – Ты, конечно, поджидаешь нас? Наверное, твоя дама сердца отправила тебя, чтобы встретил нас. На-ка, держи. – Красовская передала ему в руки увесистый предмет. – Смотри – осторожнее, не урони: это фарфоровая ваза.

– Ничего себе – подарочек! – восхитился Иргизов.

– Держи крепче, – пошутил Ратх. – Женишься на Шнайдер – ваза твоя будет.

Мужчины захохотали, вошли во двор и направились по неширокой, заметенной снегом аллейке к крыльцу. На крыльце их поджидал пограничник Васыль Чепурной. Иргизов знал его давно и немного ревновал к Шнайдер. Он пришел раньше всех, уже разделся и теперь, вышел встречать гостей.

– Иргизов, это оказывается ты! – обрадовался Чепурной. – Не ожидал тебя здесь встретить!

– А что – разве Лилия Аркадьевна не сказала тебе, что я буду?

– Нет, не сказала… Да и не успела, наверное, сказать. Я же – прямо из отряда сюда. Она мне позвонила, чтобы приехал на день ее рождения. Ну, я скорее на коня и – сюда. Правда, успел побывать в школе садоводства и огородничества. Там в теплице раздобыл букет роз.

– Розы – зимой?! – восхищенно воскликнула Тамара Яновна. – Да, вы, прямо-таки, герой, товарищ Чепурной. Ратху, конечно, и в голову не пришло такое. Да и Иргизову тоже. Где твои цветы, Иргизов?

– Да, Чепурной, ты обскакал нас, – признался Иргизов и тут же окончательно решил: «Духи дарить не буду – слишком бедный подарок. Подарю мадонну».

В передней комнате гостей встретили обе хозяйки – молодая, шикарно одетая Лилия Аркадьевна, и ее «маман», как и предполагал Иргизов, молодящая особа, в шелковой кофточке и юбке.

В то время, как Иргизов разворачивал и ставил на стол огромную белую вазу, а Ратх ставил в нее розы Чепурного, Лилия Аркадьевна знакомила гостей со своей матерью, Верой Сергеевной.

– Это вам, – сказал Иргизов, подавая респектабельной «маман» духи.

– Иргизов, как ты мил! – воскликнула Лилия Аркадьевна. – Маман по достоинству оценит твой подарок.

– Спасибо, товарищ Иргизов, – благодарно улыбнулась Вера Сергеевна. – Большое вам спасибо.

– Маман, ну зачем же «товарищ», говори проще! – капризно потребовала Лилия Аркадьевна и заглянула в глаза Иргизову, ожидая – что же он принес в подарок ей.

Иргизов вышел в переднюю, достал из кожанки завернутую в платочек статуэтку и вернулся в комнату.

– А это вам, Лилия Аркадьевна. Это мадонна… берегите ее.

Лилия взяла фигурку в руки, повертела, жалко улыбнулась и положила на подоконник. Иргизов понял, что она оскорбилась, – приняла статуэтку, как нелепую шутку, и хотел было внести ясность – что собой представляет эта скульптурка.

– Лилия Аркадьевна, но это же… Она с развалин Древней крепости!

– Ах, оставь, пожалуйста, – Лилия Аркадьевна трудно сглотнула воздух и произнесла неестественно громко:

– Друзья, прошу вас – садитесь за стол! Василий Иваныч, – обратилась она к Чепурному. – Берите бразды в свои руки. Я назначаю вас тамадой!

– Спасибо за столь ответственную должность, Лили! – живо отозвался тот и обратился ко всем. – Итак, прошу всех садиться. Но, разрешите, Лилечка, посмотреть что за диковинку подарил вам Иргизов?

Он взял с окна статуэтку, повертел в руках, обратил внимание на дырочки, поднес к губам и вдруг заиграл, словно на свистульке.

– Ба, да это же детская свистулька, ей-богу! – восхитился Чепурной. – Напрасно, Лилечка, вы обиделись на Иргизова за его шутку. Тут я вижу прямой намек. В следующий раз он принесет детскую колыбельку, и все встанет на свое место!

Все рассмеялись. Лилия Аркадьевна тоже. Лишь Вера Сергеевна не нашла в реплике Чепурного ничего забавного.

– Что вы такое говорите! – сказала она Чепурному. – О какой колыбельке может быть речь, когда у моей дочери жених в Москве!

– Как?! – изумилась Тамара Яновна.

– Ну, Лилия Аркадьевна, вы оказывается скрытный человек, – огорчился Чепурной.

Иргизов вообще растерялся: покраснел от смущения и закашлялся. И до слез смутилась Лилия Аркадьевна.

– Маман! – воскликнула она, притопнув. – О чем ты говоришь? О каком женихе ты говоришь? Во-первых, это был просто воздыхатель, а во-вторых, это было так давно!

– Прости, Лилечка, у меня нечаянно вырвалось, – мать умоляющим взглядом посмотрела на дочь, но увидев, как та от обиды и досады поджала губы, вышла из-за стола.

– О господи! – воскликнула Тамара Яновна. – Я не вижу причин отчаиваться. Мало ли что было раньше!

Чепурной, по старшинству, предложил произнести тост Ратху. Тот сказал несколько лестных слов молодой хозяйке – все выпили шампанского. Затем пожелала долгих лет жизни и самого яркого счастья Тамара Яновна. Натянутость, возникшая от неудачного иргизовского подарка и шутки Чепурного, тут же исчезла. Вера Сергеевна завела граммофон: полились звуки «Амурских волн». Чепурной подхватил Лилию Аркадьевну и начал кружиться с ней, подмаргивая гостям и беспрестанно что-то нашептывая на ухо партнерше. Иргизов, так и не сумев обрести равновесие, вышел на балкон и там закурил.

«Черт возьми, значит, все-таки есть у нее кавалер… Жених… Где-то в Москве. А я-то думал она шутит, поддразнивает меня. Ну и лопух же! Все – баста. Довольно с меня ухаживаний».

Из комнаты на балкон доносились звуки граммофона, восклицания и смех. Иргизову вдруг сделалось не по себе от того, что он демонстрирует свою обиду. «Какое бы у меня настроение ни было, – решительно подумал он, – но надо веселиться и не портить вечер другим». Он разогнулся, поправил ремень и вошел в комнату широко улыбаясь и оглядывая танцующих. На глаза ему попалась стоявшая у окна Вера Сергеевна. Иргизов подошел к ней:

– Разрешите? Правда, я танцор не особенно искусный.

– Я – тоже, – улыбнулась старшая хозяйка. – Но я с удовольствием принимаю ваше предложение.

Они вошли в круг и закружились, тесня остальных.

– Ох, господи, не столкнуть бы трильяж! – громко заговорила Вера Сергеевна. – Вы такой проворный, товарищ Иргизов – я не успеваю за вами!

Он перестал кружить ее, повел плавно. Заговорил, чтобы не молчать. Ему показалось, что молчать с ней ни в коем случае нельзя.

– А муж ваш, говорите, на Челекене?

– Аркаша-то? Ну, конечно – он со своими вышками там возится.

– Что же вы его не пригласили на день рождения дочери?

– Ну как же, как же! – возразила Вера Сергеевна. – Посылала я и письмо, и телеграмму.

В это время пластинка откружилась, наступила тишина. Иргизов, усадив хозяйку в кресло, подошел к столу.

– Друзья! – предложил он громко. – Давайте выпьем за Веру Сергеевну!

Лилия Аркадьевна одарила его улыбкой:

– Ты умница. Я сегодня влюблена в тебя.

– Спасибо, – сухо ответил он.

Лилия Аркадьевна насторожилась. Она вдруг почувствовала, что в Иргизове есть что-то такое сильное и своевольное, с чем никогда ей не справиться. Тихонько сказала ему:

– Я же по-дружески, Иргизов, – не надо обижаться.

– Ну, что вы, Лилия Аркадьевна, какая может быть обида?

Веселье тотчас продолжилось – опять играл граммофон и кружились пары. Но Лилия Аркадьевна уже не могла простить маленькую обиду Иргизову. Танцуя то с Чепурным, то с Ратхом, она упорно старалась не замечать его. Она хотела наказать его за беспардонность – у нее это получалось с блеском. Иргизов шутил, смеялся, но уже деланно, словно вымучивал свое веселье. Лилия Аркадьевна, косясь на него, решила, что достаточно – он наказан, и опять заговорила с ним. Он сделал вид, что не слышит ее.

Тогда она вышла на балкон и поманила его к себе пальцем:

– Иргизов, что все это значит? Ты почему хамишь?

– Простите, больше не буду, – скучно выговорил он и посмотрел на часы… – Двенадцатый час… Не пора ли домой? Сестричка моя уже заждалась.

Это был вызов, и Лилия Аркадьевна снесла его стойко.

– Ну что ж, раз ждет… А мы еще потанцуем…