Текст книги "Разбег"

Автор книги: Валентин Рыбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Я не серчаю, Иван Алексеевич, я боюсь его, – признался Акмурад. – Артык-председатель все время напоминает мне: «Ох, Акмурад, чует мое сердце, да и ум подсказывает – не все золотишко отдал Каюм-сердар государству. Отдал половину, а может быть и больше твоему отцу Аману. Ты «расколи» отца. Если признается – ему же лучше будет. А утаит опять, тогда не только ему, но и тебе не поздоровится. Боюсь за отца. Наверное, Артык прав.

– Да, Акмурад, категоричны мы с тобой, – неторопливо, взвешивая каждое слово, заговорил Иргизов. – Мы с тобой воспитаны в строгом революционном духе. Точнее говоря, я сам тебя воспитал в этом строгом духе. Было время – брат не щадил брата, отец – сына, сын – отца. В жестокой классовой борьбе, в ее бескомпромиссности гибли люди за одно необдуманное слово, за одно неловкое действие. Нам некогда было разбираться в поступках, мешающих нашему пролетарскому делу. Время наложило на нас с тобой отпечаток строгости и недоверия, но именно время должно сделать нас мягче и доверчивее, ибо меняются времена. В чем, собственно, истина? Да в том, что непременно надо оставаться Человеком с большой буквы. Человечность – превыше всего, Акмурад. Ты посмотри с этой нравственной высоты на своего отца. Я бы на твоем месте простил ему. Ведь прощен же он Советской властью! Прощен, поскольку степень ее милосердия выше твоей. Но ведь ты – сын Амана!

– В том-то и дело, что сын, – вздохнул Акмурад. – Чужого отца я тоже могу простить, а своего, которого столько лет боготворил и вдруг разглядел в нем приспособленца, простить трудно.

– Но не потрясать же тебе всю жизнь перед ним кулаками, сжигать подозрением! Я не заставляю тебя менять своих взглядов, но поведение свое смени – стань терпеливее. У тебя, слава аллаху, за плечами военное училище, десятилетка, партийная школа. Собственно – ты не только красный командир, но и педагог-воспитатель. Вот и воспитывай отца, как воспитываешь своих подчиненных артиллеристов. Не думаю, чтобы ты потрясал перед ними руками и метал громы и молнии.

Толковали они на эту тему до десяти. Потом Иргизов собрался встретить Нину. Предупредив Сережку, чтобы заканчивал игру и ложился спать, он вышел с Акмурадом со двора. Вместе дошли до гостиницы. Здесь Акмурад остановился:

– Ладно, Иван Алексеевич, встретимся еще – я несколько дней буду в Ашхабаде. Но если вдруг не увидимся, то тогда – летом. Наверное вам не придется в это лето ехать на раскопки. Имею личное задание Морозова вытянуть вас на военные сборы.

– Ну что ж, как говорится, встряхнем стариной! – Иргизов подал руку. – Передашь мой поклон Сергею Кузьмичу.

На следующий день инспекторская комиссия занималась смотром лошадей конезавода. Представители округа сидели во дворе на длинной скамье и смотрели, как конюхи, одного за другим выводили скакунов из конюшни и гоняли по кругу, показывая масть, стать и норовистость каждой лошади. Аман, как старший конюх, находился среди военных – отвечал на их вопросы. Он был предупредительно вежлив с каждым, но Акмурада не замечал. Старался не встречаться с ним взглядом, а если взгляды их сталкивались, он смотрел мимо. Сначала это забавляло Акмурада, затем стало раздражать. Не выдержав столь нелепой игры в отчуждение, он подошел к отцу:

– Я вчера заходил к вам, но тебя не застал.

Аман отвернулся, словно сына для него не существует, и заговорил с полковником.

В воротах, когда уходили с конезавода, Акмурад вновь напомнил о себе:

– Отец, ты что-то ведешь себя не так, как надо.

– Пошел отсюда, – я видеть тебя не хочу! – Аман сурово сдвинул брови и вновь отвернулся.

– Итак, товарищ старший конюх, готовьте тридцать скакунов к отправке в Ташкент, – прощаясь, сказал полковник. – Особливо позаботьтесь о том гнедом ахалтекинце. Вполне возможно, что на него сядет сам командующий.

X

Наступил июнь, но пока что военкомат Иргизова не тревожил. Можно подумать, Акмурад и Морозов вовсе забыли о нем. Зато Мар каждый день напоминал о том, что пора на раскоп. Пока нет большой жары – надо как следует поработать.

В начале июня собралась в дорогу и Нина. Театральная труппа с двумя спектаклями торопилась к нефтяникам Небит-Дага.

Накануне отъезда Иргизов с Ниной побывали у Чары-аги. Зашли проведать, а в общем-то, с умыслом, – пристроить на месяц у них Сережку.

Чары-ага оказался дома, только что вернулся из Вайрам-Али. Как ни странно, на этот раз доволен поездкой, настроение у него прекрасное. Сердара дома не было – в рейсе: улетел в Гаурдак. Зина в здравпункте. Забежала на перерыв, наспех пообедала. Нина с пониманием притронулась к ее животу.

– Зинуля… Ну, ладно, ладно – молчу.

Зина смущенно посмотрела на мужчин, сказала тихонько:

– Шестой месяц.

– Молодчина, Зинуля. А мы пришли к вам, чтобы на месяц пристроить Сереженьку. Я еду в Небит-Даг, Иргизов – на свою Нису. В июле оба вернемся. Не трудно тебе будет?

– Да ну что ты! – улыбнулась Зина. – Я же не одна. Бике-эдже, если понадобится, присмотрит, да и сестры Сердара – Ширин и Гульчехра часто к нам приходят. В общем, не волнуйся, все будет в порядке.

Чары-ага тем временем на тахте под карагачом упоенно рассказывал Иргизову о своем новом знакомом, механике хлопкоочистительного завода Галуеве.

– Очень интересный человек. Простой – рубаха, штаны, больше ничего нет. Жена, спрашиваю есть. Оказывается, нет. Мать, отец есть? Оказывается, тоже нет. Как попал в Туркмению, спрашиваю. Говорит, с Волги в голодовку сбежал, попал в детдом – теперь вырос. Значит, говорю ему, у тебя совсем никого нет? Он говорит – есть. Джины, говорит, у меня есть… Хай, интересный человек! Какие такие джины, спрашиваю. Свои, говорит. Раньше на заводе были английские джины марки «Платт», теперь он изобрел свой джин. В два раза быстрее английского «Платта» работает! Интересный человек Алешка Галуев…

– Чары-ага, – прервал его рассказ Иргизов. – То, что он свой джин изобрел, это хорошо. И что действует машина вдвое проворнее – тоже хороша. Но ты ведь все время возмущаешься, что хлопок грязный с заводов идет. Ты мне скажи – этот новый Алешкин джин хорошо очищает?

Чары-ага засопел, ибо попал Иргизов в самую цель. Засопел, но не ругать же опять джинщиков и, тем более, нового знакомого, который механиком трудится на заводе.

– Ваня, я тебе вот что скажу, – начал рассудительно Чары-ага. – В настоящий момент нам важно иметь уверенность, что скоро хлопок пойдет чище, чем в аптеке. А такая уверенность у меня появилась. Я думаю так… Если Алешка изобрел свой джин, то неужели он не найдет способ, чтобы этот джин очищал хлопок на все сто процентов!

– Найдет, не сразу мир строился, – поддержал старого друга Иргизов.

Вечером Иргизов пошел проводить жену на станцию. С Сережей Нина попрощалась дома: сын, как пришел из школы, сразу сел за уроки. Да и привык он к частым отъездам матери – весть об отъезде принял довольно равнодушно, только попросил, как всегда, сияя глазами:

– Чего-нибудь привезешь?

– Ну а как же! – обняла она его и поцеловала в щеку. – Разве я могу вернуться к тебе с пустыми руками!

Сережа проводил ее со двора.

Иргизов взял жену под руку – и так они шли, беседуя о том, о сем. Неожиданно встретились с Чепурными. Он – в пограничной форме, майор, и она – тоже в форме. Иргизов знал, что Лилия Аркадьевна следователь по борьбе с детской преступностью, но в милицейской форме увидел ее впервые. В ней она выглядела немножко полнее и строже. Нина поздоровалась первой, подав обоим руку. Затем – Иргизов, пожимая пальчики Лилии Аркадьевне, вопросительно заглянул ей в глаза. Она улыбнулась:

– Вася, я кажется тебе говорила о нем?

– Не помню, Лиля. По-моему, ничего не говорила. Во всяком случае, встреча с ним – для меня полная неожиданность. Давно возвратился?

– Ну, Чепурной! – Иргизов рассмеялся. – Я уже два года хожу по Ашхабаду.

– А к нам почему не зашел ни разу? А еще старый друг.

– С Лилией Аркадьевной мы как-то виделись, – сказал запросто Иргизов.

– Виделись? – удивился Чепурной. – Ну, женка, а ты до сих пор – ни слова.

– О боже, – недовольно сказала Лилия Аркадьевна. – Ну встретились на тротуаре, поздоровались – и дальше.

Нина Михайловна деликатно предложила:

– Заходите к нам как-нибудь. Будем рады. Правда, мы редко бываем вместе. То я в отъезде, то Иргизов. Вот и сегодня отправляюсь в Небит-Даг. А Иргизов через три дня на раскопки.

– Как-нибудь заглянем, – пообещала Лилия Аркадьевна. – Васыль мой тоже все время в горах. – Она бросила насмешливый взгляд на Иргизова, и Нина перехватила его.

– Ну так, приходите, – сказала несколько суше и сжала губы. – Пошли, Иргизов, до отхода поезда полчаса осталось. – Она взяла его под руку и ускорила шаг. – А все-таки, она к тебе все еще питает особые чувства. У нее такая многозначительность во взгляде что мороз по коже.

– Глупости, Михаловна.

– Между прочим, как только заходит разговор о ней, ты всегда называешь меня этим бабистым – «Михаловна». Все время произносишь с подтекстом. Михаловна, мол, жена, хозяйка – и ничего возвышенного.

– Нина, не глупи, и не повышай голос – на нас обращают внимание прохожие.

– А что я особенного сказала? – обиделась Нина. – Ты все время затыкаешь мне рот, не даешь высказаться. Пожалуй, я доберусь до вокзала одна, отпусти мою руку.

– Не глупи, и не дергайся, – предупредил Иргизов.

– А я говорю, отпусти!

Иргизов, зная ее характер, замолчал, но руку не высвободил. На вокзале, перед тем как войти в вагон, где уже разместились артисты театра, она решительно попросила его:

– Слушай, Иргизов, наберись мужества – скажи: ты встретишься с ней, пока я буду в Небит-Даге?

– Ты сумасшедшая. – Иргизов засмеялся и, обняв, поцеловал жену.

– Еще раз, – попросила она. И прильнув к нему, счастливо засмеялась: – Ну, вот теперь я спокойна.

Утром, высадившись на небольшом перроне небитдагского вокзала, артисты двинулись к горам – к гостинице и рабочему клубу. Администратор театра с реквизиторами уже два дня находился здесь – встретил своих актеров. Разместившись в трехместном номере, вместе с гримершей и зав. костюмерной, Нина тотчас отправилась на поиски Юры Каюмова.

Контору она нашла тут же, чуть ли не рядом с гостиницей, но сам он – на Вышке. Пожилая бухгалтерша посоветовала справиться насчет товарища Каюмова у лаборантки Руслановой. Нина так и поступила – отыскала лабораторию и Таню Русланову, симпатичную сероглазую девушку в белой шелковой кофточке и кремовой юбке.

– Мне посоветовали обратиться к вам, – сказала она, с интересом разглядывая ее. – Вероятно. Юрий Каюмов – ваш начальник?

– Не совсем. – Таня улыбнулась. – Он – мой хороший друг.

– О-оо! – восхитилась Нина. – У него, оказывается, хороший вкус. Вы очаровательны, Таня. Не стесняйтесь меня, – тут же попросила она, видя, что ее собеседница засмущалась. – Я актриса Ручьева. Мы только что приехали.

– Как?! – теперь уже удивилась Таня. – Та самая Ручьева, которая в Ашхабаде…

– Та самая. А Юрочку я знаю давно, с самого его детства. Мой муж и его отец давно дружат. Словом, мне надо его повидать.

– Он будет вечером. Сейчас он на Вышке. Я постараюсь сообщить ему по телефону о вас. Вы где остановились? В гостинице? Боже – в этом тошнотворном курятнике! Нина Михайловна, пойдемте ко мне. Я недавно получила квартиру – две комнаты. У меня вам понравится.

– Это далеко?

– Совсем рядом с гостиницей.

– Прекрасно, Танечка!

Новый дом был одноэтажным, окна – во двор и на тротуар. Комнаты Тани с выходом во двор. За окнами кучки наметенного песка и консервные банки возле мусорного ящика. Ни деревца пока что, ни кустика, – вид явно не респектабельный. Но в комнатах у Тани чисто и уютно. В передней стол со стульями и диван, на стене две картины и часы с кукушкой. Во второй комнате кровать, над ней рога архара, рядом с кроватью – трюмо и столик с настольной лампой. В углу этажерка с книгами.

– Располагайтесь, Нина Михайловна, – сказала Таня. – Лучше всего, конечно, в спальне – там вам никто не будет мешать. Вот шлепанцы, вот халат. Вот второй ключ от квартиры, если захотите прогуляться.

– Спасибо, Танечка.

– Тогда я пошла в лабораторию, вечером встретимся.

Нина Михайловна отдохнула, погладила помявшееся платье, привела себя в порядок. Зашла в гостиницу, – благо, она через дорогу, – сообщила режиссеру о своем местонахождении. Васильев, седеющий трагик, с рыжими кустистыми бровями и вставленными зубами, недовольно поморщился:

– Пойдемте посмотрим рабочий клуб. Хоть и говорили мне, что все у них тут есть – и гримерная, и костюмерная, но это сказки. Обыкновенный клубишко, с комнатушкой для реквизита и афиш, а сцена – двум тараканам не развернуться.

Клуб, однако, оказался не столь уж маленьким. Все, как говорится, при нем – фойе, комнаты для работы кружков. Зрительный зал, может быть, маловат, акустика не из лучших. Но, в общем-то, ничего, случалось выступать и в более утлых помещениях. Васильев напомнил Нине Михайловне, что вечером необходимо собраться всем и провести репетицию «Женихов», но оказалось – вечером в клубе собрание нефтяников. Репетицию перенесли на утро завтрашнего дня, и Нина, расставшись с режиссером, отправилась побродить по городу. Улицы показались ей размашистыми и пустынными. И хозяйничали на них не люди и машины, а кочующие песчаные островки. При дуновении ветра песчинки поднимались в воздух и, искрясь на солнце, перекочевывали на новое место. Нине показалось, что вряд ли когда-нибудь обживут эти полудикие улицы люди: уж слишком мало их в Небит-Даге. И она была удивлена, когда вечером увидела на магистральной улице сотни рабочих парией, приехавших с Вышки. Они запрудили оба тротуара и асфальтовую дорогу. Они шли со стороны вокзала, с прибывшего поезда. До их появления Нина не могла отыскать ни магазинов, ни столовой. Но едва выплеснулись с перрона в город толпы рабочих, как сразу стало все видно: вон столовая… пивная… ресторан, лимонадный киоск… И сама по себе отступила мысль о полудикости этих мест. Стало ясно, что Небит-Даг в недалеком будущем, наверняка, станет Меккой туркменских нефтяников. Три часа назад, осматривая Танины комнаты, Нина, хоть и хвалила молодую хозяйку за уют, но про себя думала: «Непонятно – зачем ей комфорт? Неужели она собирается жить здесь годы! Да здесь с тоски умереть можно!» Но сейчас и эта мысль Нины была опровергнута. Конечно же, есть полный смысл людям селиться здесь навсегда.

Настоящие хозяева города, прибывшие с буровых и нефтепромыслов, заполнили улицы и дома бодрыми голосами – восклицаниями, смехом, песнями и перебранкой. Надвигались сумерки. И вот уже в клубе нефтяников заиграл духовой оркестр, а из окон домов полилась музыка патефонов. Нина вернулась домой к Тане и тут встретилась с Юрой Каюмовым. Он, в расстегнутой рубашке, с засученными рукавами, встретил актрису на пороге, поцеловал ей руку.

– О, Юрец, да ты совсем стал кавалером! – Нина оглядела его со всех сторон. – Я привыкла тебя видеть маленьким, но кажется пора и мне относиться к тебе, как к взрослому. Как прикажешь тебя величать? По имени и отчеству?

– Ну, что вы, Нина Михайловна! Зовите, как всегда, я не обижусь. Давно виделись с моими? Как они там? Матери я недавно отправил письмо. Она ничего вам не говорила?

– Ну как же – говорила. – Нина открыла сумку и вынула старую, в темно-зеленом переплете книгу. Положив ее на край стола, занятая разговором, сразу о ней забыла. – Мама твоя говорила мне, что ты ее приглашаешь к себе в гости. Но у нее столько сейчас всяких дел в Наркомздраве – ты даже не представляешь. Конечно, она попытается выбраться на день – другой, но лучше будет, если приедешь ты сам.

– Самого мало. – Юра улыбнулся и посмотрел на Таню – она, слушая разговор, рассеянно перелистывала темно-зеленую книгу.

– Ну, Юрец, ты говоришь какими-то загадками! – Нина игриво ощупала его синими большими глазами: – Что значит «самого мало»? если мало самого, пригласи с собой Танечку.

– Тоже мало. – Юра засмеялся и встал, отошел к окну. Так ему было говорить легче. Не оборачиваясь, он сказал: – В конце июня сюда должны приехать родители Тани. Мы хотели их познакомить с моими… на первый случай хотя бы с мамой. Отец-то, я знаю, ни за что не приедет – вечно занят.

– Юрочка! – умиленно сказала Нина. – Насколько я понимаю, дело идет к свадьбе! Я не ошиблась?

– Нина Михайловна, мы все уже решили, – Таня засмущалась, но переборола робость – встала с дивана и села рядом с актрисой. – Независимо от того – приедут или нет старшие, мы подали заявление в ЗАГС.

– Прекрасно, – одобрила Нина. – Вы очень подходите друг другу. – А кто ваши родители, Таня?

– Отец – буровой мастер, живет в Грозном. В тридцать втором, когда на Вышке дала фонтан двенадцатая скважина, он приезжал сюда с бригадой. Они привезли новое оборудование для нефтепромысла. Я тогда была маленькой. А потом, когда закончила нефтяной техникум и было распределение – папа посоветовал мне ехать в Небит-Даг. Там, говорит, только и можно применить на деле все свои знания. Промысел молодой и перспектива большая. Я послушалась.

– А мама – тоже в Грозном?

– Да… Она домохозяйка. – Таня вошла в спальню и вернулась оттуда с фотоальбомом. – Вот посмотрите, здесь все наши.

Нина принялась рассматривать фотокарточки. Таня поясняла ей – кто на них. Юра занялся привезенной книгой и тотчас спросил:

– Нина Михайловна, где вы достали?

– Ах, Юрочка, извини, я совсем забыла. Это Иргизов тебе передал. Сказал, что вы собираетесь подняться на вершину горы. Вроде бы, альпинисты у вас есть в городе. Вот и письмо тебе от него. – Она достала из ридикюля вчетверо сложенную записку и подала ему.

Молодые люди переглянулись и засмеялись.

– Нина Михайловна, мы уже побывали на самой вершине, – сказала Таня. – Мы долго ждали эту книгу. Юра хотел идти маршрутом Карелина и ждал от вашего мужа записки этого ученого. Я переубедила Юру. К чему подниматься по проторенному пути? Надо пробить на Небитдагский олимп свою тропу. Ну и пробили.

– Таня опускалась на веревке в пропасть и поднялась оттуда с великолепными рогами архара, – подсказал Юра. – Посмотрите – они в другой комнате.

– Те рога, которые на стене? – удивилась Нина. – И вы, Танечка, достали из пропасти их сами?

– Сама, я же альпинист, кандидат в мастера.

– О-о! Ну тогда я посмотрю на эти рога более внимательно.

Женщины удалились в спальню, и Юра занялся чтением письма.

Иргизов писал:

«В этой замечательной книженции есть все, что тебе необходимо знать: место высадки Карелина у Большого Балхана, местонахождение лагеря, кочевье проводника Союна, который водил к вершине русскую экспедицию. Как говорится, ни пуха тебе, ни пера, дерзай на здоровье. И между прочим, когда будешь читать карелинский дневник, то обрати внимание на те страницы, где рассказывается о добыче туркменами нефти. Они издревле добывали ее на Челекене, да и о нефтяных колодцах возле Большого Балхана тоже им было известно. Я думаю, нефть челекенская и нефтедагская – это один подземный пласт. И сейчас, когда между Челекеном и Нефте-Дагом море высохло, можно смело вести здесь разведочное бурение…»

– Что мы и делаем, – вслух согласился с Иргизовым Юра. – Этим и занимаемся.

– Ты нас звал? – спросила Таня, выходя из спальни.

– Нет, это я сам с собой, – ответил Юра, складывая письмо.

– Юра, помнишь, когда мы спускались с Арлана, то нам повстречался старик-туркмен и рассказал о смерти старых архаров?

– Помню, но сомневаюсь, чтобы это было так. По-моему, просто красивая сказка. Представьте себе, Нина Михайловна, такую картину. Вы, конечно, видели обрывистый, почти вертикальный склон Большого Балхана. Мне он всегда напоминает о гигантском плаще, стекающем с плеча гигантского каменного рыцаря. Если верить старику-туркмену, встретившемуся нам в горах, то выглядит легенда о гибели старых архаров так… Годами гордо носятся вожаки-архары по горам Большого Балхана, водя за собой самок и детенышей. Годами какой-нибудь старый вожак защищает свое стадо от барсов и орлов, которые водятся в горах. Но наступает время, и на место старика-вожака начинает претендовать молодой архар. В одно прекрасное время старый и молодой бойцы сходятся и бьются насмерть за право быть вожаком. Старый вожак – таков закон природы – в конце концов уступает молодому. Он уходит побежденный, но как истинный рыцарь, как властелин гор, он не в состоянии перенести позорного поражения. Старый архар выходит к пропасти, разбегается и падает камнем вниз – на скалы… Вот из той низины, со скалы и достала Таня архарьи рога. А когда старик-туркмен увидел эти рога у нас, то и рассказал эту красивую легенду.

– Ты думаешь, что это легенда? – усомнилась Нина. – По-моему, в этом высший смысл жизни – гордо жить и гордо умереть. Есть ли иная, более прекрасная истина!

– Может быть, вы и правы, Нина Михайловна, – согласился Юра. – Но истина многолика. Истина – в чести, порядочности, доброте, любви.

– Истина в вине, – сказал Омар Хайям, – Таня, встав в позу восточной танцовщицы, замысловато изогнула руки и извлекла из буфета бутылку шампанского. Поставив на стол, достала бокалы. – Знаете, почему истина в вине? Потому, что вино открывает человеку тысячу истин.

– Браво, Танечка! – сказала Нина. – Я с удовольствием выпью бокал за ваше счастье, ибо одна из величайших истин жизни – счастье…