Текст книги "Мой брат Юрий"
Автор книги: Валентин Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
ГЛАВА 7
Два дня в Звёздном
«Очень о всех соскучился…»Глубокой ночью пробудил меня длинный телефонный звонок. Снял трубку с аппарата.
– Междугородная,– предупредили со станции.– Вас вызывает...
И вслед за тем в трубку ворвался такой знакомый, звонкий голос. Юра!
– Валентин,– звал он,– я только что из дальних далей возвернулся. Ты извини за поздний звонок, но очень я о вас всех соскучился и хочу видеть. По такому случаю объявляю сбор ближайших родственников у себя на дому. Тебе звоню вот, сейчас дам знать и Зое с Борисом. И чтобы никаких отказов, отговорок, а то знаю я вас – тяжелы на подъем стали... Как, принимаешь?
– С чего такая спешка? – запротестовал я.– С нашими желаниями и возможностями ты должен считаться, а?
– Желания у нас одинаковые: увидеть друг друга, а я, повторяю, очень по вас соскучился. Серьезная причина, как мыслишь? – Голос брата, просящий и требовательный одновременно, переполнял трубку, будто бы не дистанция в две с лишним сотни километров разделяла нас, а тонкая фанерная перегородка.– Опять же, мой день рождения вовремя не отпраздновали – так давай задним числом отметим. А если на работе препятствия возникнут – что хочешь делай, изобретай: убеждай, отпрашивайся, возьми отпуск за свой счет, наконец.
И Машу с племянницами не забудь привезти... Ну?
– Сдаюсь,– уступил я его напору.– В Гжатск звонить не надо, пусть себе спят спокойно. Наши и заводские интересы совпадают: завтра я еду туда в командировку. А оттуда – к тебе. Жди! Всех, кого смогу, прихвачу, разумеется...
Маша не смогла подмениться на работе, и у дочерей в школе заканчивалась третья четверть, так что ехать досталось мне одному. Утром 23 марта были мы с Борисом в квартире Юры в Звездном. Вместе с нами приехал наш племянник Юра – сын Зои и Дмитрия.
Оказалось, что Валентины Ивановны тоже нет: приболела, лежит в больнице, а за девочками присматривает ее сестра Мария.
Юра, донельзя обрадованный тем, что его затея с нашим приездом хоть в какой-то степени удалась, долго извинялся, что день у него все-таки будет занят: предстоят важные встречи, серьезные разговоры, по этой причине на какое то время он вынужден оставить нас.
– А вы, ребятки, не смущайтесь,– с извинительной и доброй улыбкой приговаривал он.– Плохо, конечно, что Вали дома нет – занять вас некому... Так вы сами! Походите по городку, посмотрите, как растем, строимся мы. Обидеть вас никто не обидит – люди здесь добрые, да и знакомых у вас много. Поесть-попить захотите – все найдете на кухне и в холодильнике. Распорядитесь, как пожелаете. А уж вечером мы отпразднуем нашу встречу. Идет? Тогда до вечера!
Уехал Юра.
Позже мы узнали, что в этот день навещал он по своим делам различные учреждения, разговаривал со многими людьми, а затем заехал в больницу и «похитил» из палаты жену. Разумеется, «кража» была совершена не без ведома главного врача.
– Чуткий и отзывчивый оказался человек,– шутил брат, переступая порог квартиры.– Разрешил Валентине самоволку на двое суток.
Так где ты все-таки пропадал? – полюбопытствовал я.
– Когда – сейчас? Катал Валентину по Белокаменной. Весна, воздух пьяный, люди идут, идут – туда, сюда. Много людей...
– Ты не понял меня. Где ты пропадал почти целый месяц? Опять тайна?
– Почему же? Был на космодроме и жил там. Спутники запускали. В газетах сообщалось об этом... Да что мы все о работе, о делах? Давайте к столу, братцы. Ближе, тесней! Валя, где ты шампанское прячешь?
Взял за локти племянника, легонько подтолкнул к столу.
– Что-то ты робеешь, тезка. Смелей надо, смелей. Александр Васильевич Суворов говаривал, что смелость города берет. А ты, слышал, в училище собираешься, погоны примерить хочешь.
Племянник зарделся:
– Собираюсь.
– Так вот, помни о Суворове.
Шумным, беспорядочно веселым – с шутками, со смехом, с песнями – получилось у нас то застолье. Первый тост предложил было Юра за встречу, а мы настояли на другом – за именинника: четырнадцать дней тому назад там, на космодроме, исполнилось ему тридцать четыре года. Валентина Ивановна подарила мужу великолепное охотничье ружье – тульское, автоматическое.
– Скоро опробуем,– пообещал Юра, расцеловав жену. Глаза его сияли радостью и счастьем.
«Приеду охотиться…»Они с какой-то резкой отчетливостью отложились в памяти, те двое суток, что провели мы тогда в Звездном. Наполненные праздничной суетой, приподнятостью, они все же не были выходными, праздными днями в жизни Юры: то и дело приходили по делам работы люди, чаще, чем следовало бы, напоминал о себе телефон.
– Куда ж тут денешься? – разводил руками брат и спешил на звонок: у двери ли, по телефону ли.
Внезапно группой нагрянули журналисты из «Огонька». С сотрудниками этого журнала дружба у Юры была давняя, принял он их сердечно. Впрочем, принимать по-другому и не умел... За разговором, за воспоминаниями о том, как сам слетал в космос, как летали в космос товарищи, заметил вдруг, что фотокорреспондент «Огонька» настраивает объектив, прицеливаясь снять его.
– Э нет, так дело не пойдет,– запротестовал Юра.– Расходовать пленку положено с толком. У меня в гостях братья, племянник, сестра жены. Когда-то еще соберемся так, все вместе? Давайте-ка лучше сообща и увековечимся.
И сам, отставив стул, принялся энергично рассаживать нас, то и дело справляясь у фотокорреспондента:
– Так удобно будет? Все в кадр войдут?
Из гостиной перекочевали на балкон – там тоже фотографировались, а потом долго стояли, любуясь деревьями в недалеком лесу, вдыхали запахи талого снега.
– Люблю весну,– сказал Юра.– Дружная она в этом году, напористая...
Снова вернулись в гостиную, и Юра затеял профессиональный разговор с фотокорреспондентом о достоинствах аппаратов, линз, объективов. Показал какую-то диковинную машинку заморского производства. «Великолепная камера, Юрий Алексеевич,– похвалил фотокорреспондент.– Сказочные снимки делает. В умелых руках ей цены нет!» – «Рад бы вам подарить, да нельзя – самому подарили,– пошутил Юра.– В Японии дело было. В отпуск поеду – с собой возьму, обновить чтобы...»
Ближе к вечеру снова прозвенел звонок у двери – как-то на особинку прозвенел, с веселой залихватской удалью.
– Чую, Архипыч идет,– определил Юра, и определил безошибочно: на пороге, одетый в спортивный костюм, с непонятным свертком в руках, возник Алексей Архипович Леонов. А непонятный сверток в его руках оказался чехлом к тому самому ружью, которым по случаю дня рождения осчастливила мужа Валентина Ивановна. В чехле, при детальном разглядывании, какой-то изъян обнаружился, и Леонов, мастер на всякого рода поделки, взялся его устранить, а теперь вот принес свою работу.
Одевали ружье в чехол – за этим занятием брата и Алексея Архиповича снова взял в объектив фотокорреспондент. А разговор со сравнительных характеристик «Востока», «Восхода» и «Союза» перекинулся – и это понятно: вон как весна за окном играет! – на темы охотничьи.
– В Клепики поедем, Алексей,– предложил Юра.– Заглянем к Валентину в Рязань, обяжем его пристать к нам – и в Клепики!
– Но мы же на лодке собирались, вниз по Волге,– возразил Леонов.
– В Клепики!.. Знаешь, что за край: леса, озера... Жемчужина, диво дивное!
Я знал, что в Клепиковском районе нашей области космонавты уже не единожды охотились и рыбачили, знал, что и Юра приезжал с ними, и обрадовался: значит, вскоре снова свидимся.
– Вам жить веселее,– не без грусти пошутил Борис.– А я вон-он где буду, в стороне...
Юра положил руку на плечо ему:
– Тебя, брат, телеграммой вызовем. Слово!
Леонов не хотел уступить.
– Юра, у нас же уговор был: сорок пять суток на лодке.
– Хорошо,– согласился Юра.– Две недели жертвуем Рязани, месяц – Волге-машутке. Идет?..
Двадцать четвертое марта было воскресным днем. Во время обеда Юра признался:
– Кончаются праздники, братцы. И Валю я должен сегодня в больницу вернуть, и сам с утра на работу выхожу. Мне тут полетать немного предстоит, на пару с инструктором. А вы вот что: поживите-ка еще. Освоились, не чужие. Я вас по вечерам навещать буду, а то говорили, вспоминали, а не все еще вспомнили. Эх, жаль, отец с мамой не приехали...
– Я, Юра, сегодня уезжаю, мне тоже с утра на работу,– сказал я.– А почему ты с инструктором летаешь?
Он нахмурился:
– Программой предусмотрено. И, если честно, с этими разъездами-путешествиями порастерял малость навыки. В авиации как в балете: работают ежедневно. Но инструктор у меня, ребята...– Тут он снова оживился.– С ним не захочешь, а полетишь. Из штурмовиков, Владимир Сергеевич Серегин. Героя в войну получил!
Кивком показал на потолок. Или выше?..
– Надеюсь, что скоро опять...
Не договорил, но и так понятно: собирается в новый космический полет.
Потом он проводил меня на станцию. Ждали электричку на платформе, и я напомнил о сказанном накануне:
– Так приедешь охотиться?
– Не только охотиться... Мне после этих тренировочных полетов отпуск обещают, так я погостить к тебе приеду. Дней на десять – двенадцать. Примешь?
– Юрка!..
– Ладно-ладно... Это вот тебе в залог. И на память.
Он снял с запястья часы, вложил в мою руку.
– Носи на здоровье.
– Погоди, а ты как же?
– У меня есть. Мне Морис Торез знаешь какие подарил? С годовым заводом,– по-мальчишески похвастался Юра. И слегка смутился: – Да ведь я тебе их показывал.
– Показывал.
Подошел электропоезд, и мы обнялись с поспешностью, и я вскочил в вагон. Двери захлопнулись, отрезая нас друг от друга. Прижавшись лицом к стеклу, я видел, как Юра шел по перрону и прощально махал рукой.
Его часы и сейчас лежат на столе в моей комнате. Время от времени я завожу их и долго наблюдаю за бегом стрелок по циферблату. И тотчас память рисует мне Юру на перроне станции с поднятой в прощальном взмахе рукой...
Во вторник, 26 марта…Вечером в воскресенье он отвез жену в больницу. В понедельник навестил ее в палате, затем встречался с учеными и конструкторами – разговор шел о будущем космических кораблей, вечером выступал перед работниками Московского горкома партии. Утром во вторник Юра снова заехал к жене. Валя как раз приняла процедуры и вышла в садик.
– Как девочки? – спросила Валя.
– В норме. Здоровы, веселы, с теткой не ссорятся.
Валю его визит приятно удивил. Накануне по дороге в больницу Юра говорил, что будет очень занят: предполетная подготовка, другие дела...
– Где ты время выкроил – заглянуть ко мне? Грозился стороной проехать...
Он улыбнулся:
– Выкроил. Урезал на несколько минут важную встречу... Между прочим,– вспомнил,– вчера гранки подписал.
Он имел в виду гранки книги «Психология и космос», написанной в соавторстве с В. Лебедевым и подготовленной к печати в «Молодой гвардии». Редактор в телефонном разговоре вызвался доставить гранки в Звездный, но Юра запротестовал: зачем утруждать кого-то, ему на машине легче будет заскочить, дела-то – на считанные минуты...
Посмотрел на часы, поднялся.
– Поеду. Теперь завтра заглянуть постараюсь...
...Однажды на пресс-конференции один иностранный журналист спросил брата:
– Не устали ли вы, Гагарин, от той известности, которую получило ваше имя после 12 апреля 1961 года? Теперь, наверное, вам обеспечен отдых до конца жизни...
Я вспомнил этот эпизод в связи с тем, что подхожу к самым трагическим страницам своего повествования. Как-то и от одного из соотечественников довелось услышать: зачем-де рвался Юрий Алексеевич в небо? Отдыхал бы себе, пожинал лавры...
Что тут можно ответить? Пожалуй, Юра сам с исчерпывающей полнотой объяснил свою неуемную жажду к работе, свой постоянный порыв в небо, в полет.
– Отдыхать? – возразил он тому иностранному журналисту.– У нас в Советском Союзе все трудятся, и больше всего самые известные люди. Герои Советского Союза и Герои Социалистического Труда – а их тысячи – стараются работать как можно лучше, увлекая других своим личным примером...
ГЛАВА 8
Последний день
Чёрная вестьМне из дому на работу не так-то уж и далеко: перехожу полотно железной дороги, а за ним асфальт городской улицы начинается. В среду, 27 марта 1968 года, улицы Рязани, по крайней мере главные, были чисты и сухи: весна и лопаты дворников оттеснили снег на обочины – за решетки оград, за проволоку декоративного кустарника, в скверы. Котлованы, вырытые под фундаменты новых домов, были полны вязкой, дегтяной грязи.
Вот и проходная радиозавода. Привычно достаю пропуск, затем иду по длинному и гулкому коридору и оказываюсь в цехе, на своем участке. И люди, которые окликают меня, приветственно машут руками, и ряды станков и оборудование, на котором мне предстоит работать,– все знакомо до мелочей, до деталей: что там ни говори, а – с момента переезда из Гжатска в Рязань – пять годиков уже здесь отработано.
«Почему вы не остались в Гжатске, а переехали в Рязань?» – спросили меня в одной школе, во время выступления перед пионерами. Что тут ответить? Причин для переезда было много. Работать шофером я уже не мог – начали подводить зрение и слух, и надо было приобретать какую-то новую специальность. Тут земляк один, с послевоенных лет обретающийся в Рязани, письмо прислал: хвалил город, особо подчеркивал, как быстро поднимается в нем промышленность, как много в нем техникумов и вузов. Подумали мы с женой, поразмышляли: в Гжатске, кроме маломощного «Динамика», заводов в ту пору не было, а «Динамик» в кадрах не нуждался. И дочери подрастают – поди, в институты захотят. «Что ж, поедем в Рязань»,– сказала Маша. Так в шестьдесят втором и состоялось наше переселение. Гжатск оставляли не без грусти, но и Рязань сразу всем по душе пришлась...
Операции, которые освоил я на радиозаводе, не из простых: делаю лампы для хитроумных машин. Вот она, красавица, у меня в руках – пока еще заготовка, полуфабрикат, и моя задача – довести ее, как говорят у нас в цехе, до ума, вдохнуть в нее жизнь.
Каплями стекает металл с лезвия электрического паяльника, искрятся, посверкивают округлости тонкого стекла. Мысли – о привычном. О том, что через два-три дня получим зарплату, и это будет весьма кстати. О том, что близится 12 апреля, и уже сейчас, в преддверии Дня космонавтики, нет отбоя от школьников, разрывают на части: зовут выступить на сборах отрядов, дружин, в классах – рассказать о Юре, о его товарищах, с кем посчастливилось мне познакомиться. Если на откровенность, то в соседней школе, в той самой, где учится Валентина, моя младшая, я уже шепнул, что вскорости, Юра приедет в Рязань. Пусть потолкует с ребятами...
Кто-то кладет руку на мое плечо. Выключаю паяльник, оглядываюсь: начальник цеха.
– Добрый день,– говорю.– Случилось что?
Он кивает в ответ на приветствие, как-то странно смотрит на меня и уходит, не сказав ни слова. Чудак человек!
Я снова включаю инструмент. Серебрится расплавленный металл, пламя, отражаясь от стекла, колет глаза.
– Валентин Алексеевич...– слышу за спиной. Оборачиваюсь: Вера Адоян, наша работница. Рядом Люда, старшая дочь. Она недавно пришла на завод, трудится монтажницей.
Глаза у обоих заплаканы.
– Юра погиб, Валентин Алексеевич,– говорит Адоян.
– Папа, по радио передали: дядя Юра погиб... разбился.
С грохотом выпадает у меня из рук лампа, я теряю сознание...
Как ни больно мне, но я должен восстановить в памяти весь этот день, весь черный день 27 марта 1968 года. Восстановить в той его части, которая относится к Юре.
Неделя за неделей, месяц за месяцем кропотливо собирал я по крупицам все, что привелось услышать от товарищей брата, от очевидцев катастрофы, что удалось почерпнуть из печатных источников.
Таким образом и сложилась в воображении картина этого мартовского дня.
Ну, а что касается нас, меня и семьи, то мы сразу же выехали в Звездный.
Пометки в календареТак каким образом складывался для Юры тот роковой день?
Проснулся рано, энергично – физические упражнения всегда в удовольствие ему были – сделал зарядку. Умылся. Позавтракал.
Заглянул к девочкам.
Дочери спокойно спали, и дыхание их было ровным и чистым. С задумчивой улыбкой постоял он над их кроватками.
Затем прошел в рабочий кабинет. Там на листках настольного календаря загодя сделаны были записи на весь предстоящий день. Наскоро просмотрел их:
«10.00 – тренировочные полеты.
17.00 – редакция журнала «Огонек». Круглый стол. Надо выступать.
19.00 – встреча с иностранными делегациями. ЦК ВЛКСМ».
Разумеется, календарь отражал только незначительную часть из множества дел, которыми Юре надлежало заняться. А о том, как невероятно много было этих дел, свидетельствует такой штришок: первоначально вместо встречи в редакции журнала планировалась поездка к Вале. Но встречу нельзя, невозможно было отменить, и слово «к Вале» он вынужден был зачеркнуть.
А что на завтра, на четверг, 28 марта?
Пометил: 1) обязательно (!) навестить Валю; 2) выступить во Дворце съездов по случаю 100-летия со дня рождения А. М. Горького.
«Для Вали и сегодня надо найти несколько минут. Непременно!» – подумал он... А во Дворце съездов как раз и предстояло ему произнести речь о несокрушимом духе горьковского «Буревестника».
Достал из конверта и бегло просмотрел письмо, сообщающее, что он избран членом-корреспондентом Датской ассоциации астронавтики, и билет, свидетельствующий о принадлежности к этой ассоциации, действительный до 1999 года.
– Щедры на сроки,– вслух сказал он и вложил билет между листками календаря.
Под окном посигналил автобус.
– Иду,– откликнулся Юра, хотя конечно же внизу никак не могли услышать его.
В прихожей надел на себя кожанку.
...Может, что-то и не так. Может, сначала к девочкам зашел, а потом завтракал на кухне... Не знаю, да и никто не знает.
Мне утро, начало этого дня видится именно таким.
Дорога в зонуНа аэродром космонавты ездили автобусом.
Юра энергично сбежал по лестнице, радуясь весне, солнцу. Больше всего, пожалуй, радуясь предстоящему полету.
Никто не знает, и теперь не дано узнать, о чем он думал в эти минуты. Возможно, вспоминал тот печальный период в своей жизни, когда ему запретили было летать на самолетах. Не по состоянию здоровья, нет, а именно в силу того, что он – космонавт №1… Юра очень переживал. «Я же летчик, боевой летчик, был и останусь им,– говорил он.– А мне крылья оборвать хотят, музейный экспонат из меня делают, мумию при жизни...» «Да не расстраивайся ты, Юра,– уговаривала жена.– Все будет хорошо». «Как же хорошо? – возражал он.– Я готовлю к полетам других, а сам не летаю. Нет, это ненормально...» «Может, я чем-нибудь помочь сумею? – предлагала Валя.– Пойдем вдвоем попросим, чтобы разрешили тебе полеты...» – «Ну уж знаешь, это никуда не годится, чтобы ты за меня ходатайствовала... Сам добьюсь...»
Ходил на приемы, высиживал часы в передних, пока в высоких кабинетах взвешивали его судьбу: разрешить летать, нет?
Добился!
Без неба не мыслил своей жизни.
Может, об этом он вспоминал, спускаясь к автобусу, а может, о жене, о дочках думал.
Вошел в машину, поздоровался с товарищами, сел.
– Поехали!
Но, буквально через какие-то метры, попросил водителя остановиться. Извинился:
– Я быстро, ребята. Пропуск дома оставил.
Обычно молчаливый, Андриян Николаев запротестовал:
– Брось, Юра, поехали. Тебя весь мир в лицо знает, и контролеры в зоне никогда не спрашивали у тебя пропуска.
– Я мигом вернусь,– повторил Юра.– У контролеров дисциплина военная, зачем же дурной пример подавать?
Вернулся он действительно очень быстро.
– Теперь порядок.
Автобус выкатил на шоссе.
...В десять часов девятнадцать минут самолет с Владимиром Серегиным и Юрой на борту взмыл в весеннее небо.
В соседнем квадратеАлексей Архипович Леонов рассказывал, что в этот день с молодыми, не летавшими еще космонавтами занимался парашютными прыжками в соседнем квадрате. Расстояние, отделявшее их от зоны полета, было незначительно: хорошо прослушивался шум двигателей взлетавших с аэродрома и заходящих на посадку самолетов.
Он, Леонов, взглянул на часы, когда поднялась машина Юры и Владимира Серегина: 10.19.
Наблюдая, как молодые возятся с парашютами, вспомнил шестидесятый год, разговор с Королевым. Тогда Сергей Павлович объявил им, незадолго перед тем съехавшимся из разных воинских частей к новому месту работы:
– Через год вы у меня полетите в космос.
Уверенность, с которой главный конструктор произнес эти слова, поразила летчиков. Кто-то, когда выходили от Королева, усомнился вслух:
– Видывал я, братцы, оптимистов, но этот, пожалуй, хлеще всех будет.
Юра живо обернулся:
– А я Сергею Павловичу верю. Должны полететь.
Прав оказался, что верил. И взлететь первым как раз ему выпало.
Еще вспомнил Алексей Архипович неоконченный спор с Юрой. Двадцать пятого вновь пикировались они друг с другом, выбирая вариант будущего отпуска: то ли для начала в Клепики поехать, поохотиться, то ли сразу на Волгу податься. «Я брату обещал приехать...» – настаивал Юра.
Тут что-то с погодой случилось: плотные облака закрыли небо, прыгать с парашютами стало невозможно. Алексей Архипович отдал команду возвращаться домой, а сам машинально взглянул на часы, подумал: «Сейчас Юра с Володей должны заходить на посадку. Что-то не слышно их...»
И тут докатилось издали эхо взрыва.
Потом, на аэродроме, инженер сказал ему, что Владимир Серегин и Юрий Гагарин не вернулись из полета и что горючее кончилось у них двадцать минут назад. А он, Леонов, никак не мог поверить в несчастье. Не укладывалось в голове, что возможно оно.
