Текст книги "Мой брат Юрий"
Автор книги: Валентин Гагарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
Не раз наблюдал я у людей пожилых привычку аккуратно хранить всякого рода бумажки, имеющие значение документов: налоговые квитанции, извещения, жировки...
Благодаря этой вот привычке отца и остались от тех лет бланки переводов на двести – двести пятьдесят, на пятьсот рублей. Сколотые металлической скрепкой, пожелтевшие шершавые листки хранят Юрин почерк, два адреса хранят: Гжатск Смоленской области, и обратный – номер воинской части.
Я смотрю на бланки и думаю: почерк с годами у Юры мало менялся, оставался почти тем же, каким он был в те дни, когда пятиклассник Юра Гагарин писал сочинение по книге Всеволожского «В открытом море». Почти тем же... только буквы с годами стали строже, уверенней, взрослее, что ли?
Почерк мало менялся, а душа и вовсе оставалась прежней – не черствела, не грубела. Забыть о помощи родителям – так он думал сам – он просто-напросто не имел права.
Перебираю бланки: январь, февраль, март, апрель... Юра не пропустил ни одного месяца...
Между прочим, недавно узнал я, что один экземпляр такой квитанции – денежного перевода на двести рублей – хранится в Карловых Варах, в народной Гвездарне, где чехословацкие школьники-любители занимаются астрономией и космонавтикой. Рассказывают, кто-то из московских литераторов передал ее туда... Вполне возможно. Помнится, во время работы над первым изданием этой книги кое-кто из столичных писателей брал у меня эти бланки – на память, как сувениры...
На новое местоВесной шестидесятого Юра написал нам, что его переводят с Севера в центральную часть России, что, кажется, будет служить он в нескольких часах езды от родных мест и что ждет его новая работа – работа чудесная, работа летчика-испытателя.
Нас очень радовало, что Юре доверяют ответственное дело – значит, не впустую провел он долгие месяцы в Заполярье, значит, его летное мастерство заслуживает такого доверия. И вместе с тем мы знали, что работа летчика-испытателя нелегка и рискованна. Тревожились. Но мы, конечно, и не догадывались о том, что он подал рапорт с просьбой зачислить его в группу космонавтов, что – один из немногих – прошел он отборочные испытания и придирчивую медицинскую комиссию с оценкой «отлично».
Не знала этого и Валентина.
Как сейчас, помнится то время.
Газеты и передачи по радио полны волнующих событий, новостей и открытий.
В сторону Луны ушли две многоступенчатые ракеты, унеся на своих бортах герб нашей Родины. Третья ракета, обогнув Луну, сфотографировала ее обратную сторону.
Имя Циолковского обрело популярность, которой, к сожалению, великий ученый не знал при жизни.
Весь мир пристально и восхищенно следил за достижениями советской космической науки, возлагая на нее большие надежды.
Видимо, не без умысла американская печать всячески рекламировала намечаемый на весну шестьдесят первого года полет человека по программе «Меркурий». По этому проекту предполагалось, что кабина с космонавтом, взяв старт с Земли, стремительно поднимется вверх, «проколет» оболочку стратосферы и затем приводнится в океане. На полет отводились считанные минуты...
Американские ученые торопились... И все же, думается, никто из нас в те дни не сомневался, что первым в космос поднимется гражданин Советской страны. Слишком очевидным было преимущество наших ракет, наших спутников, наших космических кораблей перед американскими...
Не сомневаясь в своем первенстве, с часу на час ждали мы сообщения ТАСС о том, что советский человек на борту звездоплана штурмует просторы Вселенной. Гадали, кем он будет: ученым, авиатором, инженером, врачом?..
И никому из нас, близких и родных Юры, и в голову не могло прийти, что первым человеком, дерзнувшим прикоснуться к извечным тайнам Вселенной, будет именно он – наш Юрка, Юра, Юрий Алексеевич...
Они, в общем-то, уже обжились в гарнизоне. Была пусть и некомфортабельная, но своя квартира в деревянном домике, с поленницей дров за стеной, с тропинкой в снегу, проложенной от крыльца к водопроводной колонке... Были уютные вечера, когда засыпала в своей кроватке Лена, и они садились ближе к весело гудящей печке, и Валя занималась рукоделием, а Юра вслух читал. Пушкина, Чехова, Экзюпери... Были друзья и товарищи – равные в чинах и старшие по званиям и летам. К ним приходили в гости, и они не чурались приглашений...
В начале шестидесятого один за другим – с разницей в месяц – последовали вызовы в Москву. После первого Юра сообщил жене:
– Кажется, мы здесь не заживемся. Предлагают перевод в Подмосковье.– Подумав, добавил: – Впрочем, это еще не наверняка.
После второго вызова сомнений не оставалось.
– Увязывай вещи – едем,– сказал по возвращении.– На сборы день.
В молодости собираются недолго: сложили чемоданы, небогатую мебель соседям раздали, перед тем – нехитрое прощальное застолье устроили. Росстани.
После застолья сходили к морю, постояли на берегу, стараясь запомнить, навсегда сберечь в памяти и рокот прибоя, и нервный полет чаек, и панораму сопок с низко нависшим над ними небом. Еще на кладбище заглянули, на могилу Юры Дергунова.
Уезжали 9 марта. В день отъезда Юре исполнилось двадцать шесть лет. До звездного его часа оставалось тринадцать месяцев...
ГЛАВА 10
«В командировку, куда никто не ездил…»
Утро после грозыС вечера «сухая» гроза разразилась, без дождя. Длинные молнии, похожие на искривленные лезвия гигантских ножниц, вспарывали, кромсали на куски черное небо, взрывались с ужасающим грохотом, наполняя избу мертвенным, бледным сиянием. Духота стискивала горло – не спалось, не лежалось. Я бродил по комнате, курил, прислушивался к тому, как во время раскатов грома жалобно попискивают стены нашей избушки, как дрожат стекла, как примолк в углу за печкой насмерть перепуганный грозой сверчок. Он давно прижился в нашей избе, надоедливый и беспокойный обитатель, и я долго охотился за ним, хотел выкурить из той щели в стене, в которую он забился,– очень уж мешал по вечерам своим нудным, затяжным стрекотом. А когда-таки обнаружил крикуна – взбунтовалась младшая дочка, Валя. Ей, оказывается, песня сверчка доставляла удовольствие. Она разговаривала с ним по вечерам, «заказывала» концерты, и он послушно откликался на ее просьбы долгим, несмолкающим скрипением.
Я все ходил, все курил, думал о пустом, незначащем, ждал дождя – пусть разрядит страшную духоту. Но ни единая капля не упала с грохочущего неба.
– Перестань курить, ради бога! Все стены прокоптил,– отругала меня Маша.
Бросив на пол старенькое пальтишко и подушку, я устроил из них постель. Но и на полу было так же душно и жарко, и уснул я очень не скоро.
Спал беспокойно, а на самом рассвете приснился мне Юра. В грохочущем самолете с узкими серебристыми крыльями он гонялся за грохочущими молниями, а они увертывались от него, не давались в руки. Я был где-то поблизости, рядом, хотел помочь ему, но руки и ноги, налитые свинцом, не повиновались мне.
– Ты что-то орешь все,– разбудила меня жена.
За окном занимался день.
Я вышел на крыльцо, разбитый, невыспавшийся, с тяжелой головой, злой на весь свет. И сон какой-то нелепый приснился, муторно от него на душе.
А день разгорался вовсю. Воздух был по-прежнему сух, но утро напоило его мягкой свежестью, и тянулись к солнцу не очень крупные еще листы на деревьях, и яблони, совсем недавно обронившие цвет, спешили напиться быстро тающей прохладой.
За хлипкой, чисто символической оградой, отделявшей нашу усадьбу от родительской, увидел я в яблонях кого-то полуобнаженного.
«Митя, что ли,– подумал я и удивился.– Только чего это он двухпудовиком с утра размахался?»
Подошел к ограде – нет, не Дмитрий. Сон-то в руку: Юра, собственной персоной. Свалился как снег на голову.
Он не видел и не слышал меня. Держа гирю в вытянутых руках, Юра делал глубокие равномерные приседания. Непохоже было, чтобы недавняя ночь с ее ужасающей грозой измучила его так, как измучила меня. А ведь он и приехал, видать, где-то за полночь, и спал, естественно, не очень много.
– Ать-два,– скомандовал я,– ать-два! Ишь ломает тебя, чисто в цирке... Может, лучше безделицу на дело променяем – дровишек, например, напилим.
– Привет, Валентин,– откликнулся он, не оборачиваясь и не кончая упражнения.
Сделав еще несколько приседаний, Юра поставил гирю на землю, подошел ко мне, протягивая руку. Пожатие, как всегда, было у него крепким, пожалуй, чересчур крепким, а дыхание – после возни с этакой-то тяжестью! – разве чуть более частым.
– Дров перепилить – это нам раз плюнуть. А ты давай умывайся и подгребай к завтраку. Видок у тебя больно кислый. Перебрал, что ли?
Я неопределенно махнул рукой: жаловаться на грозу почему-то устыдился.
За завтраком Юра отказался от предложенной отцом рюмки:
– Когда-то можно было, теперь – ни-ни! До особого распоряжения.
– Незавидная жизнь у испытателей,– съязвил я.
Он загадочно усмехнулся:
– Как знать, как знать.
Разговор конечно же перекинулся на его новую службу:
– Много летать приходится?
– А далеко?
– Устаешь?
– Какие-такие новые самолеты испытываешь? – осаждали мы его вопросами. Он отвечал, и загадочная усмешка то и дело трогала его губы, таилась в глазах, и чувствовали мы иногда какое-то смущение в его ответах, недосказанность какую-то, недомолвки. И понимали, что испытателю новой военной техники что-то нужно держать в себе, какие-то государственные секреты до поры до времени не подлежат огласке.
– Летаю,– отвечал он,– и техника новая, непривычная. Больше осваиваю, нежели летаю. С парашютом прыгаю. Науку грызу и спортом занимаюсь. Работа очень увлекательная, и много ее, работы: день маловат, иногда жалеешь, что в сутках не сорок восемь часов.
Это мамино присловье, она вот так же сетует постоянно: жаль, что нельзя растянуть сутки на сорок восемь часов.
– Темнишь ты что-то, Юрий Алексеевич,– сказал недовольно отец.– Чего-то не договариваешь. Ну да ладно, человек ты военный, обязан тайну хранить. А может, когда и проговоришься ненароком.
Юра весело и облегченно рассмеялся.
– Может, папа, и проговариваться не придется – так откроется...
После завтрака мы вышли во двор. Беря в руки пилу, Юра пригрозил:
– Сейчас я тебя в гроб загоню. И будешь ты лежать там в белых тапочках, такой молодой и такой красивый...
– Загнать меня сегодня нетрудно,– согласился я.
...Пробыл он на этот раз дома два или три дня. Вдвоем с ним мы перепилили и перекололи все дрова – и отцу, и мне. Сходили на рыбалку на утренней зорьке. Как-то поблизости от нашего дома, прямо на дороге, мальчишки затеяли игру в городки. Юра тут же ввязался в их компанию и влюбил в себя мальчишек тем, что фигуры выбивал он с первой, редко какую со второй биты.
Теперь он наезжал частенько, и всегда без предупреждения, всегда налегке и на очень короткое время.
* * *
Сейчас, через годы, вспоминается мне его смущение, когда атаковали мы его вопросами о новой работе, и понимаю я, как невероятно трудно было Юре в те минуты. Он никогда не умел лгать, правдивость была едва ли не самой заметной чертой в его характере. Иногда, чтобы не обидеть нас молчанием или резким ответом, он говорил вынужденную полуправду: да, летаю, да, прыгаю с парашютом, да, занимаюсь спортом. Все это, мол, необходимо летчику-испытателю.
Теперь мы знаем, что весна, лето и осень шестидесятого года были и временем самых напряженных тренировок будущих космонавтов, и временем их привыкания к новой технике, на которой им предстояло бороздить просторы Вселенной, и временем сколачивания самого космического коллектива, временем рождения и развития его.
Именно в эти дни сделана запись в журнале медицинских наблюдений за космонавтами, где сказано, что Юре свойственны «... воля к победе, выносливость, целеустремленность, ощущение коллектива», что у него постоянно отличное самообладание, что он «чистосердечен, чисто душой и телом» и что интеллектуальное развитие у Юры высокое.
Принят в партиюВскоре после одного из наездов в Гжатск Юра с гордостью сообщил нам, что он стал членом Коммунистической партии.
Мне кажется, здесь нелишне будет привести выдержки из рекомендаций, присланных ему старыми боевыми друзьями – товарищами по службе в авиации Северного флота.
Командир эскадрильи, из которой Юра ушел в группу космонавтов, майор Решетов Владимир Михайлович писал:
«На протяжении всей службы Ю. А. Гагарин являлся передовым офицером части... Политически развит хорошо... Принимал активное участие в общественных и спортивных мероприятиях... Взятые на себя социалистические обязательства выполнял добросовестно...»
Секретарь партийной организации части капитан Росляков Анатолий Павлович так характеризовал Юру:
«Знаю Ю. А. Гагарина как исполнительного, дисциплинированного офицера... Летает грамотно и уверенно... являлся членом комсомольского бюро части... Партийные поручения выполнял своевременно и добросовестно...»
Офицер Ильяшенко Анатолий Федорович дополнял портрет Юры следующими словами:
«Гагарин Ю. А. идеологически выдержан, морально устойчив, в быту опрятен. Являясь слушателем вечернего университета марксизма-ленинизма, всегда активно выступал на семинарских занятиях. Активно участвовал в работе партийных собраний, хорошо выполнял партийные поручения, был редактором «боевого листка».
Выдержки из рекомендаций и запись, сделанная в журнале наблюдений врачом,– документы, написанные по совершенно различным поводам. И однако любопытно, что, когда сопоставляешь их, видишь: и товарищи по службе, и врач подметили в характере Юры такие качества, как целеустремленность, энергию, интеллектуальность, добросовестность в выполнении общественных поручений.
Таким он и был, наш Юра, наш Юрий Алексеевич. Таким и помнят его близкие.
Шестнадцатого июня 1960 года на партийном собрании за Юру единогласно проголосовали все коммунисты. А вскоре ему вручили партийный билет за номером 08909627.
«Неужели какой найдется?..»На Октябрьскую – снова на Октябрьскую: сколько же счастливых воспоминаний, славных событий связано в нашей семье с торжественными днями праздника революции! – справляли свадьбу Бориса.
Юра и Валя приехали по телеграмме, привезли подарки, вино. За свадебным столом Юра был весел, кричал молодым «горько!», подбадривал смущавшихся Бориса и Азу:
– Привыкайте не бояться, прямо людям в глаза смотреть...
А Борису шутливо пригрозил:
– Будешь обижать Азу – я на тебя живо управу найду.
Уезжая после праздника, сказал:
– Теперь уже, думать надо, не скоро в Гжатск выберусь. Так что жду вас у себя.
Родителям давно не терпелось посмотреть, как устроились и обжились на новом месте Юрий и Валентина, и, естественно, сразу же последовал вопрос:
– А когда удобней приехать?
– Решайте сами. Хотите, Новый год вместе встретим, под елкой в лесу посидим. Здорово ведь – лес, тишина, снег и настоящая елка!
Так и условились: на Новый год. Не знаю почему, но эта поездка не состоялась. Сейчас не припомню уж, какие причины заставили нас встретить шестьдесят первый дома.
В конце февраля или начале марта пришло письмо от Юры. Укоризненно напоминая, что мы не сдержали слова, не навестили его, он настаивал: на день рождения жду у себя непременно. Писал о том, что Вале скоро придется лечь в больницу, что ему очень кстати будет помощь мамы и что никаких причин отказа он не принимает.
– Надо ехать. Собирай, мать, подарки,– распорядился отец.
Мы проводили родителей, а сами – подвела опять-таки занятость на работе – решили ограничиться поздравительными телеграммами.
Отец прожил у Юры с неделю, кажется.
– Ну как, ничего погуляли? – спросили мы, когда он вернулся домой.
Отец махнул рукой.
– Какое там! Совсем не бывает дома Юрка. Встает и уходит рано, возвращается поздно. Как еще Валентина терпит его?
Он долго не мог успокоиться, все сокрушался:
– И что она за служба такая, когда у человека вроде и дома нет. Два праздника сразу: седьмого внучка родилась, Галя, девятого у него день рождения, а мы и за столом толком не посидели, не поговорили по душам. И товарищи его, другие офицеры, кто к нему заходил, все такие же занятые, беспокойные. Тоскливо мне стало – я и уехал.
Мама задержалась в гостях еще на две недели: Вале, не окрепшей после родов, трудно было одной управиться с детьми.
А когда я двадцать седьмого марта встретил на вокзале маму и привез домой, она с порога, освобождаясь от шали и пальто, сообщила:
– Юра-то наш в дальнюю командировку скоро отправляется.
– В какую дальнюю?
– А уж и не знаю,– вздохнула она,– не назвал адреса. Спрашиваю его: куда, мол, сынок, а он только и намекнул, что, мол, так далеко поеду, как никто еще не ездил.
– Куда же это? – подумал вслух отец.
– При нынешних-то возможностях хоть куда,– вставил я.– Поди, за границу пошлют.
– Тогда куда же? И как это ты не выведала? – укорил маму отец.– Будь я на твоем месте – точно разузнал бы...
Подступились мы к маме с расспросами, но больше относительно предстоящей командировки ничего не могла она сказать.
Задал нам Юра загадку!
И до чего же, думается сейчас, до чего же все-таки слепы и наивны мы были. Недогадливы...
Ведь тогда еще, в дни ее гостеваний у Юры, состоялся у матери с сыном разговор, который на многое мог бы открыть нам глаза.
И состоялся он, кажется, за день или два до рождения Галинки.
В тот день, до самого вечера, мама была в квартире одна. Ни телефонные звонки, ни звонки в наружную дверь не беспокоили ее. Это было немного непривычно, потому он и запомнился хорошо, тот день. Мама приготовила ужин, заскучав, взяла в руки газету.
Юра вернулся поздно. Принял душ. Надев спортивный тренировочный костюм – так он всегда ходил дома,– сел ужинать.
– Что это тебя так увлекло там? – спросил он маму, указывая на газету.
– Да вот, сынок, пишут, что уж вроде и кабину испытали, в которой человек в космос полетит.
– Дела...– неопределенно отозвался Юра.
– А я вот все думаю,– чистосердечно призналась мама,– думаю все: какой же человек согласится в этакую даль полететь? Неужто дурак какой найдется? Ведь это ж шальным надо быть – на такое решиться.
Она не договорила – Юра уронил вилку, отвалился на спинку стула и захохотал. Он смеялся от души и так долго, что мама не на шутку испугалась за него.
– Почему же непременно дурак? – весело полюбопытствовал он.– Дураку, я думаю, в космосе делать нечего.
– Так-то оно так,– не сдавалась мама,– да ведь рассудительный, серьезный человек откажется от этой затеи. Голову-то потерять трудно ли? Вот Мушку с Пчелкой запустили, а они сгорели.
Юра отложил вилку и нож.
– Понимаешь, мама... Любое новое дело всегда связано с известным риском. Сколько летчиков принесло в жертву свои жизни, пока самолеты научились летать. Но ведь авиация нужна людям – не будешь же ты с этим спорить. И космонавтика тоже нужна. Мы уже не можем ограничивать свои знания о Вселенной пределами одной Земли, нам уже тесно на Земле. Не проникнуть в космос, когда есть такая возможность, значит, обкрадывать самих себя. Это и для науки, и для народного хозяйства нужно. А техника космическая у нас, я думаю, надежная. И потом, в ее сооружение государство вкладывает большие средства. Так что дураку, как ты изволила выразиться, космический корабль доверять нельзя. В копеечку станет... Да и велика ли будет нам честь, если мы первыми в мире пошлем обживать космос неумного человека?
– Я это понимаю, сынок, а все же страшно.
Ничем не выдал себя Юра в этом случайном разговоре, не показал матери, что сказанные ею слова могли обидеть его. Впрочем, почему обидеть? Она же от простоты своей, от чистого сердца высказалась...
Справедливости ради нужно напомнить, что в это время Юра и сам еще не знал, кому предстоит стать космонавтом-один.
А провожая маму в Гжатск, прощаясь с нею, Юра все-таки полушутливо намекнул о командировке, причем в такие дали, куда еще никто не ездил.
От этой застольной беседы до прыжка в космос оставалось немногим более месяца. В полях мели снега, но мартовские ветры уже полнились теплым весенним дыханием.
ГЛАВА 11
Апреля день двенадцатый…
«12 апреля 1961 года в Советском Союзе выведен на орбиту Земли первый в мире космический корабль-спутник «Восток» с человеком на борту.
Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника «Восток» является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич.
Старт космической многоступенчатой ракеты прошел успешно, и после набора первой космической скорости и отделения от последней ступени ракеты-носителя корабль-спутник начал свободный полет по орбите вокруг Земли.
По предварительным данным, период обращения корабля-спутника вокруг Земли составляет 89,1 минуты; минимальное удаление от поверхности Земли (в перигее) равно 175 километрам, а максимальное расстояние (в апогее) составляет 302 километра; угол наклона плоскости орбиты к экватору 65 градусов 4 минуты.
Вес космического корабля-спутника с пилотом-космонавтом составляет 4725 килограммов, без учета веса конечной ступени ракеты-носителя.
С космонавтом товарищем Гагариным установлена и поддерживается двусторонняя радиосвязь. Частоты бортовых коротковолновых передатчиков составляют 9,018 мегагерца и 20,006 мегагерца, а в диапазоне ультракоротких волн 143,625 мегагерца. С помощью радиометрической и телевизионной систем производится наблюдение за состоянием космонавта в полете.
Период выведения корабля-спутника «Восток» на орбиту космонавт товарищ Гагарин перенес удовлетворительно и в настоящее время чувствует себя хорошо. Системы, обеспечивающие необходимые жизненные условия в кабине корабля-спутника, функционируют нормально.
Полет корабля-спутника «Восток» с пилотом-космонавтом товарищем Гагариным на орбите продолжается...»
День этот, 12 апреля 1961 года, пришелся на среду. Для нас, родных Юрия Алексеевича, он начинался так же, как начинались десятки других, будничных дней в году. И конечно же очень скоро стерлось бы в памяти всякое воспоминание о нем, как стираются без остатка воспоминания о других, ничем не примечательных днях, если бы не полет «Востока».
О том, что корабль-спутник пилотирует летчик-космонавт Юрий Алексеевич Гагарин, мы узнали неожиданно, при совершенно различных обстоятельствах.
Вот теперь и хочется мне припомнить подробности того апрельского дня, рассказать, как мы, родные и близкие Юры, восприняли весть о его полете в космос. Начну с себя.
