Текст книги "Серафим Саровский"

Автор книги: Валентин Степашкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

Чтобы понять дальнейшую жизнь старца Серафима, остановимся на сложившейся в монастыре ситуации в начале 1806 года.

16 января 1806 года умирает казначей пустыни иеромонах Киприан. Спустя две недели, 31 января, на его место братия избирает «духовника» монастыря отца Нифонта¹⁴³. Кто такой Нифонт? В будущем строитель и первый игумен Саровской пустыни, человек, достигший значительных успехов в экономическом развитии обители, при котором жили все знаменитые пустынники.

Родился Василий Петрович Черницын (мирское имя отца Нифонта) в 1761 году¹⁴⁴ в городе Темникове в мещанской семье. 8 февраля 1787 года пришёл в Саровскую пустынь. Прожив один год по паспорту, 4 сентября 1788 года он получает увольнительное свидетельство для поступления в монашество. Через год, 15 августа, при посещении Саровской пустыни епископ Феофил посвящает Василия в стихарь. Спустя два года (12 апреля 1791-го) тогдашний казначей Исайя накрывает Черницына рясофором и даётся ему имя Нифонт. По достижении тридцатилетнего возраста, 19 июня 1792 года, рясофорный послушник Нифонт становится монахом. При пострижении имя оставлено прежнее. В сан иеродиакона рукоположение состоялось 7 июня 1793 года, в иеромонаха —10 февраля 1796-го. Необходимо признать, что молодой священник оказался не без способностей. В 1797-м отец Нифонт избирается в собор монастыря (руководящий орган, состоящий из шести старших иеромонахов) вместо умершего старца Иуста[76]76
  Иуст (1721—?) – иеромонах.


[Закрыть] с возложением на него обязанностей проверки правильности ведения документации при казначее Маркеллине[77]77
  Маркеллин Клопский (Михаил Петрович; 1742—1825) – игумен. Родился в городе Корсуне Симбирской губернии в семье священника в четвёртом поколении. Его отец, Пётр Иванович, овдовев в 1760 году, поступает в Санаксарский монастырь, где спустя некоторое время постригается в монашество с именем Павел. В 1763 году по ведомостям монастыря в Санаксаре записаны два иеромонаха: Феодор (Ушаков) и Павел (ЦГА РМ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 137. Л. 7 об.). В январе 1764-го, когда Санаксарский монастырь вновь стал самостоятельным, Павел переходит в Саровскую пустынь (ЦГА РМ. Ф. 1.Оп. 1.Д. 135. Л. 114). Именно в Саров 23 мая 1765 года приходит и Михаил «для приобучения грамоте и монастырских же трудов», в чём весьма преуспел (ЦГА РМ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 90. Л. 23). 9 июля 1773 года Михаил пострижен в монахи с именем Маркеллин и из-за отсутствия вакантного места в Саровской пустыни переведён в Гороховский Николаевский монастырь. Перевод осуществлён только на бумаге, на самом деле Маркеллин проживал в Сарове вплоть до 19 июня 1774 года, когда в монастыре наконец открылась монашеская вакансия. После того как Маркеллин официально обосновался в монастыре, Пахомий направляет в Духовную консисторию прошение о рукоположении молодого монаха в сан иеродиакона. Рукоположение состоялось 13 июля. А 20 августа 1780 года, когда епископ Иероним, находясь в Саровской пустыни, проводил освящение второго придела Успенского собора во имя Антония и Феодосия Киево-Печерских, Маркеллин посвящён в сан иеромонаха. Занимаясь межеванием земель монастыря, Маркеллин показал себя как человек грамотный во всех отношениях, обладающий дипломатическими способностями, находя правильные решения в общении как с соседями, так и столичными чиновниками. Эти качества были приняты во внимание, когда после смерти Пахомия Маркеллин утверждён в должности казначея. Но недолго он занимался финансовыми делами монастыря: 3 июля 1796 года, по указу, переведён в Свято-Троицкий Михайло-Клопский монастырь, расположенный в 15 верстах от Новгорода, на должность настоятеля с возведением в сан игумена. Около пяти лет Маркеллин занимался благоустройством древней обители и изучением её истории. Возвратясь в октябре 1801 года после увольнения от дел на покой в Саров, игумен Маркеллин активно помогал руководству монастыря в хозяйственных делах. В Сарове он был первым, кто изучил, подготовил и опубликовал в 1804 году книгу под названием «Краткое историческое описание Саровской пустыни». До 1825 года, когда отец Маркеллин умер, книга выдержала девять изданий.


[Закрыть]. Спустя два года (23 февраля 1799 года) общим решением собора избран «братским духовником»¹⁴⁵. Взлёт по иерархической лестнице довольно стремительный. И кажется неудивительным, что 28 февраля 1806 года Нифонт указом из Тамбовской духовной консистории утверждён в должности казначея, которая по значимости была второй после настоятеля¹⁴⁶.

В 1806 году в Саровской пустыни возникает следующая ситуация. Член собора Нифонт, наблюдающий за деятельностью казначея (а может быть, даже и исполняющий его обязанности в последнее время, так как казначей Киприан до самой кончины долгое время находился в Санкт-Петербурге), видит, как быстро прогрессирует болезнь строителя Исайи. Дальнейшие события подтверждают, что иеромонах Нифонт сумел проявить себя и для начала занял место казначея. 1806-й год для Нифонта стал определяющим в его служебном продвижении. Каким образом достигнута вершина власти, свидетельствует документ:

«Великому господину Преосвященнейшему Феофилу, Епископу Тамбовскому и Шацкому и кавалеру; Саровской пустыни от иеромонахов, иеродиаконов и монахов всепокорнейшее прошение.

Как уже небезизвестно вашему Преосвященству, что наш отец строитель Исайя за имеющеюся весьма сильною и продолжительною болезнию в совершенное пришёл изнеможение, и ещё от минувшего ноября 27 числа слёг в постелю, да и теперь находится на смертном одре без всякой надежды в получении себе облегчения, чего ради призвав он, строитель Исайя, к себе всю о Христе братию, минувшего декабря 12 числа от правления должности своей отказался, назначив притом в преемники казначея иеромонаха Нифонта; но как от вашего Преосвященства, сего генваря 5-го дни прислан был ордер с тем, чтоб учинить выбор в строители со всеобщего братии согласия, ежели настоит необходимая тому нужда; чего ради мы, нижеподписавшиеся, по согласному всего общебратского нашего сословия и выбрали означенного казначея иеромонаха Нифонта; и оной выбор за руками всего нашего братства к вашему преосвященству отослан при прозьбе, которою и просили всепокорнейше ваше преосвященство утвердить в бытии ему казначею в нашей пустыни настоящим строителем; но к крайнему и сердечному прискорбию нашему в полученном из Духовной вашего Преосвященства консистории сего генваря от 21 дня Указе изображено, чтоб сказанному казначею иеромонаху Нифонту поручить одну только должность, а старому быть до смерти строителем, что самое и может быть поводом к вящему нашей обители растройству и беспокойствию, но как и то не без известно вашему преосвященству, что в нашей обители находится в одном штате весьма немалописаное количество братии, так равно и приуказных послушников в надежде пострижения в монашество, которые все управляемы бывают добрыми советами и наставлениями строителя, следовательно, не имея теперь настоящего Отца и путеводителя ко спасению, неминуемо могут притти в растройство и раслабление; яко то, по церкви и в прочих монастырских надобностях, может последовать остановка и упущение...» 1 февраля 1807 года к этому документу «руку приложили» 35 штатных монахов, подписи отца Серафима и отца Мефодия отсутствуют¹⁴⁷. На прошение епископ выразил удивление: «...требуют ещё указ на указ?».

Состояние здоровья строителя Исайи уже не оставляло надежды на выздоровление, прежний указ как бы в признание заслуг предоставил ему почётное настоятельство до кончины. В истории Саровской пустыни известно совместное управление строителя Дорофея и первоначальника Иоанна. Казначей-строитель Нифонт, сконцентрировавший в своих руках всю власть в монастыре, не мог делить её с кем-либо даже малый промежуток времени. Кто ещё претендовал на власть, сказать трудно, но кандидаты были, и они составили «оппозицию» новому строителю. В житийной литературе говорится, что первоначально якобы место строителя предложено было отцу Серафиму, но, во-первых, в Сарове существовала традиция назначать на должность настоятеля казначея, и это правильно – человек, знавший и экономику, и финансы монастыря – первый претендент. Во-вторых, старец, отрешившийся от мира и ушедший в себя, не искал настоятельского места. Судя по развивающимся событиям, если и были какие-то попытки кого-либо изменить ситуацию, то действия Нифонта и его «партии» их опередили.

Интересный факт: подписей старцев Мефодия и Дорофея под прошением нет, а вот курянин иеродиакон Александр не остался в стороне и подписался. Кстати, Мефодий с этого времени исчезает из ведомостей о монашествующих. Уход из монастыря в знак протеста? Возможно. Только вновь его имя появляется в монастырских бумагах в 1811 году.

Итогом всех бумажных дел стало утверждение в должности строителя Нифонта и предписание о проведении выборов казначея: «Касательно же казначея то кроме Матфея, избрав немедленно обще братственно представить кандидатов, дав преимущества одному пред другим». Настоятель Исайя умер 4 декабря 1807 года¹⁴⁸.

Что касается отца Серафима, неудивительно, что начиная с 1807 года старец замкнулся, прекратил всякое общение как с монашествующими, так и с мирянами (узкий круг доверенных людей, вероятно, всё же существовал). Можно предположить, что отец Серафим прекратил посещать и саму обитель. Так называемый «столпнический» период, предположительно, приходится именно на 1807—1810 годы. Вот что сообщал касательно столпничества игумена Исайя II в письме Авелю (Ванюкову) в декабре 1848 года: «Отец Серафим, когда только начал пустынную отшельническую жизнь в отдалённой от монастыря келии, то имел правило молитвенное чрезвычайно продолжительное, по его словам, одному близкому тогда монаху Авелю (выходец из казанских мещан, в монастырь поступил в 1797 году, пострижен 3 сентября 1804-го¹⁴⁹, умер тридцати девяти лет от роду 26 августа 1809 года¹⁵⁰. – В. С.) сказанных, именно: стоял неподвижно по 17 часов, и в таком положении подвизался более трёх лет неизменно, с 1804-го по 1808 год; а когда от напряжения ноги его отекли, сделались в ранах, то он такое правило уменьшил. Вот в последствии и повторял Старец в своей беседе: “Было время Серафим стоял в своём правиле боле тысячи дней, как камень, неподвижно” (подчёркнуто в оригинале. – В. С.). Эти слова и теперь у некоторых на памяти»¹⁵¹.

Как воспринимать слова игумена Исайи, ещё предстоит выяснять – именно он был долгие годы казначеем и доверенным лицом Нифонта, и именно при нём закончилось пустынножительство.

В Историко-краеведческом музее Сарова в зале истории монастырского комплекса находится карта лесных владений обители, выполненная в 1867 году. На ней ясно обозначен «Камень отца Серафима». 1867-й – это год правления игумена Серафима (Пестова)[78]78
  Серафим (Спиридон Андреевич Пестов; 1804—1878) – игумен (с 15 августа 1867 года). Родился в деревне Яровской Крутихинской волости Шадринского уезда Пермской губернии. В октябре 1823 года вместе с отцом отправился в Саровский монастырь с надеждой на пострижение в монахи. Мать Екатерина Тимофеевна отправилась в Екатеринбург для поступления в Тихвинский девичий монастырь, где уже шестой год находились её дочери Анна и Анастасия (ЦГА РМ. Ф. 1. Оп. 1.Д. 815.Л. 1—23). Семнадцатилетний соискатель иноческого звания первоначально проходил послушание письмоводителя при настоятелях Нифонте и Исайе. Посвящён в стихарь 19 июня 1827 года. Пострижен в монашество 20 июля 1835 года. Рукоположен в сан иеродиакона 29 сентября 1835 года, в иеромонаха – 29 мая 1844 года. Назначен на должность казначея в 1848 году. Награждён набедренником 15 августа 1849 года и наперсным крестом в память Крымской войны 1853—1856 годов – 29 апреля 1858 года. 17 мая 1858 года определён настоятелем пустыни. 21 апреля 1862 года по представлению Святейшего синода награждён наперсным крестом. Похоронен полевую сторону алтаря Успенского собора.


[Закрыть], почитателя старца. Вероятно, именно он был инициатором и покровителем написания «Жития», изданного в 1863 году. Без всяких предположений можно сказать, что он поддерживал Дивеевскую обитель в её борьбе с кознями иеромонаха Иоасафа (Толстошеева). И именно при нём в Саровской пустыни возобновилось почитание отца Серафима, что явно видно в обозначении святого места на географической карте. Камень старца Серафима действительно существовал.

После издания биографии подвижника в 1841 году иеромонахом Сергием, где впервые упоминается стояние на камнях, духовными властями, видимо, производилось некое дознание. В архиве монастыря существует черновик письма игумена Нифонта (без даты):

«Тамбовской Д. Консистории члену, Соборному ключарю Протоиерею Никифору Телятинскому и города Кадома Протоиерею Иоанну Розанову.

По прочтению мною Жизнеописания покойного иеромонаха Серафима, составленного неизвестным мне лицом, объяснить имею честь, что те обстоятельства из жизни сего, кои могли быть видимы я не отвергаю, а о невидимых бывших ему духовных видениях и о том, как он в пустыне якобы тысячу дней и ночей на камнях молился, неизвестен»¹⁵².

Как это рассудить?

Вопрос остаётся открытым, но при любом варианте ответа можно сказать, что элемент столпничества в биографии отца Серафима присутствует.

Период столпничества, вероятнее всего, приходится на годы с 1807-го по 1810-й. Именно тогда новый строитель Нифонт начинает разборку старых и строительство новых келий на северной стороне монастырского периметра, и, как следствие, возникает нехватка жилых помещений для монашествующих. Описывая именно эти годы правления строителя Нифонта, монастырский летописец Иаков (Невельской) спрашивал: «Враги ли ему домашние его?»¹⁵³ Под этими словами скрывается то, что «оппозиционеры» начали анонимную войну, поставляя в приёмную епископа письма без подписи. Видимо, несколько лет потребовалось строителю для подчинения братии своей воле.

В «Житии» читаем: «Вот строитель сзывает монастырский собор из старших иеромонахов и вопрос о причащении о. Серафима предлагает на рассуждение». По решению собора отец Серафим 8 мая 1810 года вернулся в стены монастыря¹⁵⁴. Документального подтверждения этому пока не обнаружено, но можно предположить, что к этому времени строитель Нифонт сумел укрепить свои позиции во всех отношениях, доказательством чего служит осуществление столь решительных действий. Но всё равно «многопартийность» в Саровской пустыни существовала ещё много лет. Так, Пётр Казанский в своём «Очерке жизни архимандрита Антония, наместника Свято-Троицкой Сергиевой лавры» пишет: «Братство саровское при поступлении в него Медведева (мирская фамилия отца Антония, год вступления в пустынь – 1818-й. – В. С.), к сожалению, делилось на несколько партий: была партия игуменская, была партия казначейская, были и другие партии. Сближение с лицом одной партии навлекало неприязнь лиц, принадлежавших к другой партии»¹⁵⁵.

Вот в такой обстановке приходилось жить и совершать свои духовные подвиги старцу Серафиму. Явно одно: «партии отца Серафима» не существовало, старец не участвовал ни в каких заговорах и склоках. Он уходил в пустынь, запирался в келье, чтобы не видеть и не знать всех перипетий, происходивших в жизни монастыря. Он спасал себя молитвой, постом, чтобы потом, постигнув суть мира земного и небесного, спасать тысячи людей, его окружавших. Быть путеводной звездой во всех житейских невзгодах.

Подводя итог, необходимо рассказать об известном событии, произошедшем на Дальней пустыни. Там существовал пчельник, который привлекал к себе медведей, обитавших в окрестных лесах. Известно несколько воспоминаний о кормлении отцом Серафимом медведя. Самое интересное принадлежит иеромонаху Иоасафу. В его «Сказании» присутствует «Рассказ старицы Дивеевской обители Матроны Плещеевой», повествующий о кормлении старцем медведя.

Насколько же это описание соответствует действительности? Во-первых, Матрона была слишком юной, когда отец Серафим жил на Дальней пустынке. Во-вторых, в Отделе рукописей РГБ, в фонде митрополита Филарета, обнаружено дело под названием «Выписка из книги о жизни и подвигах Серафима Саровскаго 1849 г. (рассказ монахини, как она выдумала чудо Серафима Саровского)»: «В книге Сказание о жизни и подвигах Старца Серафима (по изданию 1849 года на странице 142 и по изданию 1856-го на странице 118) помещён рассказ старицы Дивеевской обители Матроны Плещеевой о том, якобы она, бывши у отца Серафима, видела, как он кормил медведя и как по благословению старца и она кормила того медведя, но сей рассказ вымышлен иеромонахом Иоасафом, как объявила сама Плещеева перед смертью.

Долго страдая от водяной болезни, она привела себе на память забытый ею грех и в сознании, что Господь не посылает ей смерть, ожидая её раскаяния во лжи, призывает к себе начальницу Екатерину Васильевну Ладыженскую и монастырского духовника, священника Василия Садовского и при них объявляет, что она научена Иоасафом и согласилась принять на себя и, в случае посещения обители членами Царской Фамилии, рассказать, якобы видела она, как батюшка отец Серафим кормил медведя и как сама она кормила, чего вовсе не видала...

Сделав это признание, Матрона вскоре скончалась»¹⁵⁶.

Приведённый документ не является официальной бумагой с подписями и печатями, но тем не менее в событиях, именах и фамилиях противоречий нет.

Вот что говорит игумен Саровской пустыни Исайя (Путилов) в письме от 7 декабря 1849 года иеромонаху Авелю (Ванюкову): «О медведе: У Старца Серафима в Пустыне был подле кельи пчельник, и несколько пеньков пчёл. Обыкновенно осенью медведи ходят у нас по лесу, вот пришол было к пчельнику, у Старца хотел верно пообедать и начал ломать забор. – Старец ощутил гостя, постучал по забору, кинув укрут хлеба и медведь ушёл»¹⁵⁷.

Иоасаф (Толстошеев) в своей книге, конечно, очень красочно описал случай с медведем, но это вымысел автора, основанный на истинном событии. Но в книге Иосафа можно найти и явно фантастические истории. Например, рассказ «О кроте», в котором автор якобы застал старца Серафима посреди картофельных гряд у Дальней пустыни, сокрушающегося над четырьмя-пятью картофелинами, попорченными кротом. Пустынник «с непостижимо сладкою скорбию повторял: вот-вот, видишь, никак им нет дороги чужие труды снедать!

Мне было удивительно и приятно смотреть на его детский ропот. Тогда как он обыкновенно не отгонял от себя ни одного насекомого, во время трудов своих, и не только давал им насыщаться своею кровью, но ещё в это время в восторге духа, пел свои любимые священные антифоны...».

И вот тут происходит самое необычное: между гряд появляется крот, который становится жертвой хищной птицы. «Долго слышался писк попавшегося крота, пока они совершенно не скрылись из виду.

Трудно передать, с каким детским довольством смотрел отец Серафим на всё происходившее. – О, о! Вот так-то, так-то чужие труды снедать! – повторял он»¹⁵⁸. Читая эти строки, даже представить невозможно, что отец Серафим мог радоваться гибели безобидной твари.

К творениям отца Иоасафа (Толстошеева) следует относиться с осторожностью, не во всём полагаясь на его правдивость. Например, в 1854 году при прохождении цензурного комитета рукописи второго издания «Сказаний», цензор архимандрит Иоанн (Соколов) сделал много критических замечаний, сравнивая первое издание и рукопись второго: «...всё содержащиеся в книге сведения основываются на удостоверении одного лица, которое передаёт их и от себя, и от других, только ему сообщивших сведения. Но как это лицо – частное, не общеизвестное, а ещё само подлежит обсуждению в том отношении, в какой степени оно заслуживает общаго доверия: то, по справедливости, сказания его не могут быть принимаемы безусловно и вполне, в особенности там, где оно рассказывает о событиях чрезвычайных и даже вышеестественных. А как книга (равно и рукопись) вся наполнена такими сказаниями, то это даёт Ценсуре право, подвергнув их самому строгому разсмотрению, не допускать до печатнаго оглашения, до времени официальнаго наследования Высшим начальством...» У цензора вызывали сомнения описания проявлений Божией благодати, о которых в данной книге свидетельствовал только один человек. Заслуживает внимания осторожное отношение к свидетельствам о явлениях Божией Матери старцу Серафиму, здесь цензор неоднократно правил текст, подбирая наиболее корректные выражения. Чудесами «слишком великой поразительности и необычайности», о которых лучше умолчать, счёл цензор видение старцем Серафимом ангелов, сослужащих и поющих с братиею, и явление Господа Иисуса Христа. В то же время, по его мнению, «“восхищение” отца Серафима в небесныя обители, хотя вообще – явление слишком необычайное, однакож может быть оставлено, потому, что в сказании о сём не излагается никаких особенных подробностей и не представляется ничего страннаго и неудобоприемлемаго».

Некоторые чудеса, описанные в «Сказании», архимандрит Иоанн отнёс к не заслуживающим внимания «по причине их наивности или малозначительности»¹⁵⁹. Малоправдоподобными отец Иоанн назвал эпизод с военным и упавшим деревом и т. д.

Вот так строго подходили к публикациям в то время, хотя не все замечания цензора принимались в расчёт – ходатаями за издание порой были люди высокопоставленные и через запреты просто перешагивали. Для примера, один из самых известных случаев связан с исцелением великой княжны от мантии отца Серафима. В знак благодарности Гликерия Занятова, впоследствии игумения Серафимо-Понетаевского монастыря, попросила императора Александра позволить открыть женский скит, хотя до этого в истории православной церкви таковых не было, – так появился Царский скит[79]79
  Царский скит (Введенский) – решением администрации Нижегородской области № 195 от 8 апреля 1996 года урочище Скит (современное название) отнесено к особо охраняемым территориям: «1. Считать памятником природы “Скит” с уникальным рельефом местности, участком реки Сатиса, гранитным валуном, доставленным Днепровским оледенением, с сохранившимися историческими постройками, искусственно созданной сосновой аллеей, расположенных в 50-м квартале Кременковского лесничества Первомайского лесхоза на площади 109 га». Скит находится неподалёку от посёлка Прибрежный (бывший Лесозавод) Первомайского района. Первоначально, когда влияние Иоасафа (Толстошеева) на Дивеевскую общину было сильным, скит предполагалось построить вблизи Дивеева. Но в 1860-х годах сёстры покинули Дивеевскую общину и образовали в селе Понетаевке Арзамасского уезда Нижегородской губернии Серафимовскую общину, которая в 1869 году получила статус монастыря. Вновь созданной обители на юге Нижегородской губернии царской фамилией было пожаловано 597 десятин полевой, луговой и лесной земли. Здесь среди леса был устроен хозяйственный монастырский хутор под названием Царская дача, или Царский скит.


[Закрыть]. Сегодня всё намного проще – бабушка сказала, и это истина, не требующая подтверждения.

И свеча бы не угасла

Принятие отцом Серафимом келейного затвора, впрочем, как и весь дальнейший ход событий, вплоть до его кончины, описаны в житийной литературе. Особенно в этом отношении преуспел уже упоминавшийся иеромонах Иоасаф, до 1840-х годов не уделявший имени отца Серафима особого внимания, но после выхода первых жизнеописаний, как бы спохватившись, взялся за разработку этой темы.

Вот как характеризовал Иоасафа игумен Исайя (Путилов) в 1849 году, сразу после выхода в свет первого издания его «Сказания»: «Нового творения Ивана Тихонова о чудесах Серафима я не видал ещё, да и не нахожу нужным видеть его, потому что жизнь праведного старца мне известна более, нежели Тихонову Ивану. Дивиться надобно, как публика слепо верит новому Магомету. Описываемыя чудеса по произволу Ивана мало заслуживают имоверности, или точнее сказать совсем несогласны с истиною, которая нам известна»¹⁶⁰.

В словах игумена Исайи присутствует большая доля истины. По части фальсификации Иван Тихонов (Толстошеев) оказался большим мастером, и, к сожалению, надо признать, публика слепо верит и сейчас современным «Магометам».

Кто же такой иеромонах Иоасаф: истинный ученик отца Серафима или человек, способный сделать на чужом имени своё собственное? Если так, то до какой степени можно верить его свидетельствам?

Иван Тихонович Толстошеев родился в 1802 году в мещанской семье города Тамбова. В Саровскую пустынь поступил 15 апреля 1820 года, определён указом 23 марта 1825-го, 14 февраля 1827 года посвящён в стихарь, через год накрыт рясофором, имя оставлено прежнее, только произносить его стали по-церковнославянски – Иоанн. Проходил послушание на клиросе и выполнял обязанности канонарха вплоть до 1842 года¹⁶¹. За это время послушнику Иоанну в качестве поощрения разрешено было совершить паломничество в Киев¹⁶². А вот в 1840 году из Духовной консистории поступил указ:

«Последовавший на рапорте вашем с представления при нём за 1840 год ведомости о монашествующих отмечены поведения средственного, а именно рясофорный послушник Иван Тихонов (всего перечислено 11 имён. – В. С.)... Изображено в консистории, которые имеют рекомендации средственного поведения оштрафовать по сто поклонов земных каждого и обязать подпискою вести себя лучше»¹⁶³.

В 1843 году появляется запись: «В сей пустыни никакого послушания общественного не несёт»¹⁶⁴. В один год существовала приписка: «по причине изнеможения», но была зачёркнута¹⁶⁵.

В 1843 году в Тамбовской и Нижегородских духовных консисториях начинается следствие по делу послушника Иоанна Тихонова, добивающегося рукоположения его в иеромонахи и назначения в Дивеевскую общину духовником, и это при том, что в дивеевских общинах уже давно служили приходские священники Иоанн Григорьев и Василий Садовский¹⁶⁶. По всей видимости, у Тихонова появился высокий покровитель, которого заинтересовали рассказы о старце Серафиме и о якобы назначении последним этого послушника «попечителем общины». Дело дошло до Синода, и 6 июня 1845 года туда последовало доношение от епископа Тамбовского Николая (Доброхотова): «К представлению о пострижении в монашество он, Тихонов, неудостоен ещё бывшим настоятелем оной, покойным игуменом Нифонтом, а оставлен по причине, что он, Тихонов, руководствуясь самоволием, уклонился вовсе от монастырских послушаний и по редкому хождению к службам церковным под предлогом своего будто слабаго здоровья, в каковом положении без послушания и теперь он состоит, присовокупив к тому, ежели упомянутый рясофорный послушник Тихонов будет пострижен в монашество и посвящён в иеромонаха, то он по склонности своей, ещё более тогда откроет самоволие, и по свободной жизни будет женский пол принимать и в келлию свою вопреки древнему положению обительскому... (братия желает. – В. С.) ...его исключить и удалить от оной обители. В настоящее время он Тихонов поведения самовольнаго.

...Означенный послушник Тихонов по резолюции моей в присутствии оной Консистории был испытываем по книге пресвитерской и оказался не имеющим необходимо нужным сведений как вообще о должности пресвитерской, так особенно по статье о таинстве покаяния и об исповеди, хотя по последней я лично, при посещении мною Саровской пустыни в прошлом году, приказывал ему, Тихонову, запастись посильными сведениями, и даже давал ему для сего книгу о должностях приходских пресвитеров. Не находя за сим означеннаго послушника достойным как пострижения в монашество, так и посвящения в иеромонаха с назначением его Духовником в означенную Дивеевскую общину.

26 мая 1845 года»¹⁶⁷.

Из документа видно, что представлял собой Иван Тихонов, уже в это время внёсший смуту в женскую обитель (его назначения желала только незначительная часть насельниц). Тихонова изгнали из Дивеева в 1861 году.

26 ноября 1847 года Иван Тихонов переведён по его просьбе в Нижегородскую епархию, где у покровителя саровского послушника были свои ставленники. В Печерском монастыре Иван Тихонов Толстошеев 21 ноября 1848 года пострижен в монашество с наречением имени Иоасаф. Уже через месяц он возведён в сан иеродиакона и спустя два месяца рукоположен в иеромонаха¹⁶⁸. С этого момента он известен как Иоасаф, или Иоасаф Тамбовский (за способности к рисованию его иногда называли живописцем). Летом 1849 года иеромонах Иоасаф по делам Печерского монастыря направлен в Санкт-Петербург, где Николай Андреевский со слов Иоасафа составил «Сказание о подвигах и событиях жизни старца Серафима, иеромонаха, пустынника и затворника Саровской пустыни. С присовокуплением очерка жизни первоначальницы Дивеевской обители Агафии Симеоновны Мельгуновой»¹⁶⁹. Каким-то внутренним чутьём этот недалёкий и неграмотный, но весьма ловкий человек понял, что на именах старца Серафима и Агафьи Мельгуновой можно составить капитал (в прямом и переносном смысле) и поднять значимость своей персоны. Справедливости ради надо сказать, что он предпринял большие усилия по поиску свидетельских показаний о жизни обоих праведников, но одновременно преуспел и по части вымысла. Потом Иоасаф под именем схиигумена Серафима после принятия схимы выпустил два издания «Сказаний», каждый раз пополняя их новыми подробностями, оставляя для себя место «возлюбленнейшего ученика» отца Серафима. Нет сомнения, что старец Серафим не мог не видеть двуличности этого человека, получившего от монашествующих Саровской пустыни прозвание «чуждопосетитель», некоторые источники вкладывают это определение и в уста старца Серафима.

Но вернёмся к основной теме.

По возвращении отца Серафима в монастырь ему для проживания предоставили келью, ставшую спустя много лет мемориальной. Она располагалась в одноэтажном флигеле, протянувшемся по южному склону от архиерейских покоев вплоть до юго-восточной угловой башни. Вход в общий коридор жилого отсека находился напротив ризницы Успенского собора. В общий коридор выходили четыре кельи, две из которых окнами смотрели на склон холма и речку Саровку, две кельи – на Успенский собор. В коридоре располагались две обогревательные печи – одна на две кельи. Соседнюю с отцом Серафимом келью занимал его послушник отец Павел[80]80
  Павел (в монашестве Павлин-, 1768—1853) – родился в мещанской семье города Москвы. В монастырь вступил в 1813 году, 27 декабря 1827 года пострижен в монашество. Выполнял послушание при чтении синодика, с 1832 года за болезнью «не может никакого иметь послушания».


[Закрыть]. Во многих изданиях говорится об отсутствии у старца послушника, что, вероятно, по мнению жизнеописателей, принижало суть его подвигов – самолично нёс все тяготы без помощи кого-либо... Но с архивными документами не поспоришь: «1826 года апреля 17 дня Павла келейника Серафимова постригли в рясу»¹⁷⁰. Библиотекарь Саровской пустыни Иаков (Невельской) в своих записках оставил следующее сообщение: «9 февраля 1853 г. скончался рясофорный послушник Павел живший во обители около сорока лет – был несколько лет послушником у Затворника Старца иеромонаха Серафима. От коего тайно пострижен был в великий образ и наречён Павлином»¹⁷¹. В записках игумена Георгия (Вырапаева) читаем: «В такие безнадёжные скорбные минуты к больному брату пришёл келейник отца Серафима отец Павел со словами: «Отец Серафим тебе здоровья прислал»^|72. Вторят ему и Дивеевские сёстры: «Сказывал мне келейный Батюшки, отец Павел...»¹⁷³ Больше аргументов не требуется.

О внутренней обстановке кельи старца Серафима судим по рассказу, относящемуся к маю 1827 года, арзамасского архитектора Семёна Соколова. Он интересен профессиональной цепкостью и точностью. Длинный коридор, у окна, рядом с кельей отца Серафима, у стены стоит гроб. Заглянем в саму келью: «Довольно просторная комната, с одним входом из коридора, имеющая два окна в сад, завалена была почти вся какими-то связками, в бумаге, холсте, клеёнке и разных материях. Против двери находилось небольшое пространство для приёма, а от него проложены две узенькие дорожки к двум углам, северо– и юго-восточному, где стояли иконы с теплящимися лампадками. Недалеко от двери, на площадке для приёма, стоял сундук, на котором находились Распятие с горящею лампадкою, разной величины бутылки с деревянным маслом и красным вином, серебряный ковшичек, несколько просфор и довольно большая кучка сухариков из просфор, на бумаге. Вот и всё убранство его оригинального жилища. Постели я в нём не приметил»¹⁷⁴.

Первые годы отец Серафим жил строгой затворнической жизнью, начатой на Дальней пустыни. Но такое грозное событие, как вторжение французской армии в пределы России, не оставило отца Серафима безучастным наблюдателем. Саровская пустынь предоставила приют и пропитание многим беженцам из оккупированных областей и Москвы. В архиве монастыря до сих пор сохраняются благодарственные письма:

«Милостивейший отец и благодетель!

Первою обязанностию моею почитаю всегда благодарить Бога за то, что в несчастнейшее время с моим семейством во Святой обители вашей нашёл убежище от поражающаго всех бедствия»¹⁷⁵.

Так писал один из спасённых – иерей Спасской церкви, располагавшейся на Сретенской улице в Москве. По решению братии пожертвованы были две тысячи рублей ассигнациями «на составление новых сил к защищению отечества нашего»¹⁷⁶. И конечно, ежедневно братия возносила молитвы о спасении страны от нашествия врага, и в общем хоре звучал голос старца Серафима.

В 1813 году, к 15 августа – празднику Успения Пресвятой Богородицы – в Саровскую пустынь приехал вновь назначенный епископ Иона (Василевский). Осматривая пустынь, владыка ходил и по кельям монашествующих. У кельи отца Серафима произошла заминка – старец не открыл двери, но мудрость и чувство такта позволило владыке с честью выйти из этого затруднительного положения. Епископ, отказавшись от силового решения этого вопроса, мирно удалился. Спустя некоторое время Саров посетил Тамбовский губернатор Александр Михайлович Безобразов с супругой. Они были первыми, кого принял отец Серафим после ослабления затвора. Уже в конце 1830-х годов А. М. Безобразов в письме игумену выражал надежду, что сможет ещё «поклониться местам, где почивают великие сподвижники обители преподобные отцы: Серафим, Марко и Лев, из которых первый не отринул усердием своим принять его благословение в затворе»¹⁷⁷.

Период келейного затвора в житийной литературе обозначен пятнадцатью годами (с 1810-го по 1825-й), но о нём нельзя упрощённо говорить, как и о периоде пустынножительства.

15 лет, прожитые старцем Серафимом в келье совершенно одиноко, были так же разнообразны, как и жизнь самого монастыря. Даже при некоторой отрешённости от общемонастырской жизни он не мог полностью избегнуть его влияния. В жизнеописаниях говорится, что первые годы старца были погружены в молчание. Из писем бывшего Тамбовского епископа Ионы выясняется, что подобные ситуации могли возникать часто, например, в июне 1824 года он просит кланяться «батюшке отцу Серафиму, в безмолвии пребывающему»¹⁷⁸. Однозначным не может быть и период жизни отца Серафима в Ближней пустыни. В журнале «Духовная беседа» за 1872 год приведены воспоминания паломницы, посетившей старца: «С благословения о. Серафима, Е. пробыла в Сарове в этот раз восемь дней, и он принимал её к себе каждый день, кроме пятницы. В этот день он оставался в безмолвии и, как надо полагать, погружался в размышления о страданиях сладчайшего Искупителя»¹⁷⁹. Видимо, старец налагал на себя различные дополнительные обеты в самые различные периоды своей подвижнической жизни, соотнося свои чувства и мысли с окружающей обстановкой, событиями из годового круга церковной жизни.

Не мог отец Серафим остаться обойдённым, когда весной 1818 года игумен Нифонт и ещё 13 иеромонахов были награждены наперсными крестами в честь победы над французской армией¹⁸⁰. В наградном списке присутствовало и имя старца Серафима. Высоко оценён его молитвенный подвиг во славу русского оружия: