Текст книги "Залог мира. Далекий фронт"
Автор книги: Вадим Собко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Таня проснулась от резкого стука в дверь. Открыв глаза, она увидела солому вдоль стен барака и красножелтый плакат «Кока-кола».
Вошёл американский солдат, равнодушно взглянул на Таню и вышел. За стенами барака слышались немецкие голоса – шла перекличка.
Таня поднялась, кое-как привела себя в порядок и вышла из барака. Солнце стояло ещё совсем низко. Над лесами клубился лёгкий прозрачный туман. У бараков на перекличку выстроились шеренги немецких солдат.
Прозвучал сигнал на завтрак.
Таня так уверенно и твёрдо прошла к кухне, что немцы невольно расступились. Повар-негр налил Тане в миску похожего на клейстер супа, дал кусок хлеба. По старой лагерной привычке Таня отошла в сторону, присела на росистую траву и позавтракала. И немцы, и повар смотрели на неё во все глаза, но девушка вела себя так, будто кроме неё здесь никого не было.
После завтрака она медленно пошла вдоль ограды. По немецкому образцу лес вокруг лагеря был вырублен на сто метров от проволочных заграждений. Шоссе проходило метрах в десяти от ограды.
Совсем близко был Лондон. Если пройти километров пятнадцать по блестящему асфальту, окажешься у дома Кросби. Если двинуться дальше и пройти столько же, то попадёшь прямо к двери советского посольства. Как это близко и как далеко!
Несколько машин с солдатами промчались мимо лагеря. Потом шоссе снова опустело. Таня прошла за барак, чтобы напиться воды из высокого бака. Как раз в это время машина мистера Гибсона остановилась у входа в лагерь, Таня её не видела.
Мистер Гибсон и Джен недолго пробыли у начальника лагеря. Американский офицер слушал Гибсона как подчинённый. Потом он рассказал о системе охраны лагеря и доказал полную невозможность побега.
– У немцев тоже была охрана и ток высокого напряжения, – заметила Джен.
Гибсон проинструктировал начальника лагеря о том, какие предложения следует сделать Тане. Начальник ответил, что такие вещи уже не раз применялись, и он уверен в успехе.
– Надеюсь, она недолго задержится в вашем лагере, – сказал на прощание мистер Гибсон.
Начальник поклонился. Машина тронулась и пошла по шоссе вдоль ограды. Вдруг Джен вздрогнула: за оградой, шагах в двадцати от шоссе, стояла Таня.
От неожиданности американец чуть было не остановил машину, но сразу же овладел собой и, нажав на акселератор, сделал вид, будто внимательно вглядывается в дорогу. А Джен не могла оторвать взгляда от лица Тани: как она изменилась за одну ночь!
Между тем Таня, узнав Гибсона и Джен, застыла в недоумении. Куда они едут? Почему не спасают её?
Машина по ровнялась с пленницей и прошла мимо.
– Джен… – долетел до машины голос Тани.
Гибсон чуть-чуть скосил глаза, увидел неподвижное лицо Джен и похвалил её за выдержку.
Теперь Таня поняла всё. И, неожиданно ощутив в себе силу, она дерзко крикнула:
– Жди меня в гости, Джен!
Гибсон услыхал эти слова и почувствовал, что его соседка вздрогнула, как от удара. Лицо её побелело и заострилось.
Они долго ехали молча. Только перед домом Кросби Джен сказала:
– Её надо как можно скорее отправить отсюда.
Сэм Гибсон утвердительно кивнул. Ему тоже было не по себе от слов Тани.
А к Тане подбежал солдат и приказал немедленно явиться к начальнику лагеря. Таня пошла, надеясь воспользоваться случаем связаться с советским посольством.
Сейчас, после приезда Джен, Таня знала, что может рассчитывать только на свои собственные силы.
Начальник лагеря предложил ей сесть, протянул лист бумаги и коротко сказал:
– Подпишите.
– Может, вы разрешите мне прочесть?
– Разве вы читаете по-английски?
– Да.
– Можете прочесть. Это ничего не изменит.
У Тани от возмущения перехватило дыхание. В заявлении к американским властям от её имени было написано, что она, бывшая немецкая военнопленная Егорова, по политическим соображениям отказывается вернуться в Советский Союз и просит американские власти обеспечить ей все свободы, гарантированные американской конституцией. Текст был отпечатан на ротаторе, только имя проставлено от руки. Таня поняла, что начальник не впервые применяет это средство.
– Вы понимаете, что предлагаете мне? – с трудом произнесла Таня.
– Конечно, – улыбнулся офицер.
– Вы знаете, что я офицер, и, тем не менее, предлагаете мне нарушить присягу.
– Присягу для того и дают, чтобы её нарушать.
– Возможно, в Америке так и поступают, но у нас привыкли не нарушать присягу.
– Это меня не интересует. Рекомендую вам подписать заявление.
– Ни за что!
– Почему?
– Потому, что я член партии, коммунистка, наконец… я просто честный человек.
– Как же, несмотря на немецкий плен, вы остались членом партии? Может, у вас и членские взносы уплачены?
Начальник лагеря явно издевался над Таней. Сдерживая возмущение, Таня ответила:
– С билетом или без билета – я всегда была и останусь коммунисткой. И можете больше не обращаться ко мне со своими грязными предложениями. Я требую, чтобы мне разрешили связаться с советским посольством. Вы не имеете права отказать мне в этом.
И Таня демонстративно разорвала бумажку.
– Вы напрасно горячитесь, – спокойно сказал офицер. – Всё равно вам ничто не поможет. Подпишете или не подпишете вы бумажку – это не имеет значения. Завтра мы доложим советскому консулу, что вы отказались возвратиться на свою родину из-за расхождения в политических взглядах. Так как вы находитесь в американском лагере, американская конституция обязана взять вас под свою защиту. В ней как раз есть специальная статья относительно свободы совести. В связи же с некоторыми обстоятельствами – о них вы прекрасно знаете – мы вас отпустить не можем. Я рекомендовал бы вам не сопротивляться.
Таню возмутил цинизм американца. Она резко поднялась:
– Я повторяю: оставьте при себе все эти грязные
предложения. Из ваших слов можно сделать вывод, что концлагерь – наиболее показательное место действия американской конституции. Я хочу остаться в сфере действия нашей, советской конституции. Она меня больше устраивает. Боюсь, как бы ваша конституция, гарантируя мне всяческие свободы, не спровадила меня на тот свет.
Таня вышла из канцелярии в твёрдой уверенности, что её единственное спасение – в побеге. Ведь они, действительно, могут заявить консулу об измене Тани Егоровой. Она должна бежать из этого лагеря, добраться до первого телефона, позвонить Маркову и сказать ему только несколько слов. А там пусть её поймают, – всё равно. Важно, что советские люди будут знать правду и сумеют найти способ помочь попавшей в беду девушке.
Приняв решение, Таня почувствовала себя гораздо увереннее. Надо бежать также, как она бежала из немецких лагерей. Не может быть, чтобы американцы охраняли лагерь тщательнее, чем немцы. Нельзя терять ни одной минуты. Она пошла вдоль ограды, внимательно приглядываясь к каждому метру проволоки, запоминая мельчайшие детали, так же, как делала это перед побегом из Дюбуа-Каре. Она знала по опыту, что во время побега всё может пригодиться.
Итак, решено. Надо только выбрать место, где удобнее преодолеть проволочные заграждения, не прикоснувшись к ним. Трудная задача! Но лучше умереть честно, борясь за свою свободу, чем жить в позорном плену.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Тёмная, звёздная ночь висит над Англией. Земля холодная и влажная от выпавшей на закате росы. Туго натянутая колючая проволока чуть слышно гудит под лёгким ветром.
Над лагерем № б уже давно прозвучал сигнал отбоя. Затих шум в бараках, писари в канцелярии заперли шкафы и ушли. Угомонились на кухне повара. Часовые замерли на своих вышках.
Промелькнув, как тень, мимо дверей барака, Таня бесшумно прошла к заграждению и опустилась на колени. Место она наметила ещё днём. Здесь, под проволокой, было едва заметное углубление. Надо было змеёй проползти по самой земле, чтобы не зацепить за колючую проволоку. Правда, в ней не было тока высокого напряжения – это был первый, так сказать, внутренний пояс, – но прикосновение могло привести в действие какой-либо сигнал, и тогда всё пропало.
В бараке, где ночевала Таня, осталась лежать мастерски сделанная кукла из соломы, прикрытая пальто Джен. Таня верно рассчитала, что в случае ночной проверки эта кукла на час-другой оттянет погоню.
Припадая к влажной земле, Таня ползла под проволокой. Несколько десятков сантиметров пространства потребовали очень много времени. Наконец колючая проволока осталась позади. Теперь Таня ползла по широкой полосе земли между колючей проволокой и внешним поясом – обычными проводами, по которым проходил ток высокого напряжения.
Если её сейчас заметят – бежать некуда. Тогда останется одно: броситься на провода.
Таня ползла, попрежнему прижимаясь к земле. Вот, наконец, и провода высокого напряжения – последняя, самая страшная преграда на пути к свободе. Таню охватила нервная дрожь. Усилием воли она заставила себя успокоиться. Прижавшись к земле, она отдыхала перед решающим движением.
Тишина. Огромная напряжённая тишина. Даже ветер улёгся, притих. Таня слышала шелест травы, едва уловимый звон вибрирующих проводов.
И вот, в эту тишину, незаметно вплёлся далёкий гул. Где-то высоко в небе шёл самолёт, его моторы гудели с каждой минутой всё громче. Таня прислушивалась, пытаясь определить по звуку, чей это самолёт и в какую сторону он летит.
В эту минуту она больше всего боялась, чтобы прожекторы не принялись ловить самолёт. Тогда на земле станет светлее и часовые могут заметить её.
Но вместо прожекторов темноту прорезала зелёная ракета. Описывая плавную дугу, она медленно падала с самолёта на землю. Видимо, немецкий лётчик, не сумевший пробиться к Лондону и к береговым базам, решил посмотреть, что делается под ним на земле.
Во всех концах лагеря застрочили пулемёты. Огненные нити трассирующих пуль протянулись к невидимому самолёту. Стреляли и часовые на вышках.
В свете ракеты немецкий лётчик увидел бараки и огонь пулемётов, – удачный случай сбросить бомбы.
Пока горела зелёная ракета, Таня боялась пошевелиться. Она лежала на голом месте, каждая пуговица на её платье была ясно видна. Но её спасло то, что часовым было не до земли. Они стреляли вверх, стараясь отогнать немца.
Ракета погасла. Моторы невидимого самолёта приглушённо урчали. Послышался неприятный пронзительный свист: лётчик сбросил бомбы.
Таня сжалась в комок, втянула голову в плечи. Сухой свист нарастал, и хотелось сравняться, совсем слиться с землёй…
Земля всколыхнулась от тяжёлых ударов. Над головой Тани просвистели осколки, пронеслись комья земли. Четыре бомбы, одна за другой, упали на лагерь. И одна из них попала в барак, где на соломе лежала большая соломенная кукла, прикрытая пальто Джен Кросби.
Но Таня не видела этого. Её поразила наступившая сразу смертельная тишина. Не слышно стало моторов самолёта, исчез тихий звон натянутых проводов.
Неужели бомбы где-то порвали провода? А может, это ей только кажется, потому что оглушающий взрыв лишил её слуха?.. Тогда – смерть, смерть от одного прикосновения к проводам.
Но раздумывать нельзя, решаться надо сейчас, немедленно, пока в лагере не поднялась тревога.
Словно бросаясь в пропасть с высокой скалы, Таня ударила рукой по проводу и прижала его к земле. Она ждала мгновенного испепеляющего удара, но его не было. Тогда, не теряя ни секунды, уже не боясь этих холодных, влажных от ночной росы проводов, она вышла за ограду.
Спотыкаясь, теряя дыхание, она быстро пробежала в лес и упала на землю. Только тут она оглянулась.
В лагере разгорался пожар. Яркое высокое пламя охватило барак, возле которого суетились люди. Таня не знала, что горит как раз барак № 7, где она находилась, что начальник лагеря, подойдя к пылающему бараку, сказал:
– Вот мы и избавились от этой девчонки. Удачно!
Таня не знала этого, и потому тревога не покидала её. Впереди был тяжёлый путь к Лондону, к советскому посольству, требовавший исключительной осторожности. Один неправильный шаг мог лишить её с таким трудом добытой свободы.
Таня поспешила как можно дальше отойти от лагеря. Она шла часа два, прошла километров восемь. По пути попался ручеёк, и она долго шла по его каменистому дну, чтобы сбить преследователей, если её будут искать с собаками. Потом снова вернулась на шоссе.
Впереди загудели моторы машин, и Таня опять пошла лесом. Начинался рассвет. Итти становилось опасно.
В аккуратно расчищенном лесу каждый участок был огорожен и обозначен табличкой, которая гласила, что это лес частный и гулять здесь воспрещено. Но Таня нашла тихое местечко в густых кустах тёрна и пролежала здесь весь день. Это был день неимоверного напряжения нервов. Таня всё время ждала погони. Дуновение ветра, шелест листвы, треск сухой ветки казались ей то человеческими шагами, то тяжёлым дыханием уставшей от бега собаки.
Днём в Лондон итти нельзя – её, безусловно, будут ловить, о ней будут знать все полисмены. Кроме того, её измятая одежда может привлечь внимание. Ночью тоже опасно: по дороге ходят патрули.
Значит, надо итти вечером, в сумерки, когда на дороге ещё довольно много людей и отдельный прохожий не привлечёт к себе внимания и в то же время достаточно темно для того, чтобы помятая одежда не бросалась в глаза.
Лёжа в своём убежище под кустами, Таня с нетерпением ждала вечера. Она пыталась уснуть, но нервы были так напряжены, что сон не приходил, несмотря на усталость.
Наконец сумерки опустились на землю. Таня вышла из лесу, отряхнула платье и быстро пошла по направлению к Лондону.
На её пути лежал дом Кросби. Таня узнавала места, где они гуляли с Джен. Ей стало страшно. Казалось, будто этот дом сторожит её, что предательство, родившееся в нём, проникнет на улицу и станет на её пути.
Таня с трудом сдерживала себя, чтобы не бежать. Вот уже показался за тяжёлой тёмной зеленью дом Кросби. Девушка шла, затаив дыхание, глядя только на затемнённые окна. Этот дом казался ей последним препятствием на пути к спасению.
У входа в поместье Кросби Таня заметила какое-то движение. Её шаги стали совсем бесшумными, – она боялась обратить на себя внимание.
Подойдя ближе, она увидела у ворот большую тёмную машину.
Вместо фар светились маленькие синие лампочки, зажигаемые на стоянке для того, чтоб никто не наскочил на машину. И в этом слабом свете Таня увидела красноармейскую пилотку на голове шофёра.
Она остановилась, проверяя себя. Да, она не ошиблась, шофёр, действительно, был в красноармейской пилотке, он что-то протирал в машине. Ещё не веря своему счастью, Таня нерешительно приблизилась к автомобилю. В скупом свете фонарика над радиатором был виден красный флажок с серпом и молотом.
– Это товарищ Марков приехал? – вдруг решившись, спросила Таня у красноармейца.
Шофёр подозрительно посмотрел на девушку.
– А зачем вам товарищ Марков?
– Это моё спасение! Скажите мне! – воскликнула Таня.
Видимо, не столько её слова, сколько тон, каким они были произнесены, повлиял на шофёра.
– Хорошо, – сказал он, – сейчас я доложу майору.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
В этот же день майор Марков получил из Москвы большой пакет. Среди многих других бумаг он прочёл приказ о восстановлении лейтенанта Егоровой в офицерских правах и о назначении её в соединение полковника Веселова, проводившее сквозные операции над Германией. Таня должна была немедленно выехать к месту новой службы.
Маркову было приятно, что он с первого взгляда не ошибся в этой девушке. Правда, о Тане приходилось слышать и раньше, в связи с её на редкость дерзкими побегами из немецких лагерей. Неугасимый огонь, свойственный только советским людям, горел в ней особенно ярко, и не было на свете заграждений, которые могли бы удержать её в неволе.
Майор Марков улыбнулся, представив себе радость Егоровой. Сегодня же вечером он поедет в дом симпатичных Кросби, так гостеприимно приютивших Таню.
Да, но надо уж сделать так, чтобы радость девушки была полной.
Марков снял телефонную трубку и вызвал интенданта.
– Мне немедленно нужен один комплект женской формы, – сказал он, услышав в трубке знакомый голос. – Полный комплект с погонами лейтенанта авиационной службы.
– Простите, товарищ майор, – ответил капитан, – я хотел бы знать размер. Она очень высокая, этот ваш лейтенант?
– Как вам сказать? Пожалуй, как секретарша в приёмной посольства.
– Будет сделано, товарищ майор!
Через час он заехал к капитану, взял у него большой пакет и снова вернулся к себе.
На столе зазвонил телефон, как всегда, негромко и мелодично.
– Зайдите ко мне, товарищ Марков, – прозвучал в трубке голос секретаря посольства. – У меня к вам срочное дело.
Через несколько минут Марков вошёл в кабинет секретаря. Последний пригласил его сесть и сказал:
– Вы знали, товарищ Марков, девушку, которая убежала из Дюбуа-Каре?
– Да, – ответил Марков. – Но почему «знали»? Что с ней? Только сегодня пришёл приказ о её назначении в часть.
– Довольно странная история, – сказал секретарь. – Полчаса назад сюда пришёл мистер Кросби, в доме которого она жила, и заявил, что Таня Егорова покинула его дом и исчезла. Перед тем она якобы сказала, что не согласна с советской властью, боится возвращаться в Советский Союз и хочет будто бы остаться под защитой «подлинной демократии».
– Враньё это, – совсем не дипломатически воскликнул Марков. – Не для того она убегала из трёх немецких концлагерей, чтобы сейчас податься к американцам, изменить…
– Мне тоже кажется, что дело тут не совсем чистое, – сказал секретарь. – Может, у неё были какие-нибудь неприятности с семейством Кросби, не знаете?
– Наоборот, в концлагере она спасла жизнь дочери Кросби, и вся семья, когда я у них был, на неё чуть ли не молилась.
– Тем более странно. Я бы, может, и поверил этому Кросби, но у него слишком штампованные слова в мотивировках. Они взяты прямо из антисоветских статей. И потом, он так уверенно говорит, что Егорова ушла к американцам, что у меня появляется подозрение – не сам ли он её туда спровадил.
Сообщение секретаря глубоко взволновало майора Маркова. Он был убеждён в невиновности Тани. Но в подобных делах нельзя опираться только на собственные впечатления. Нужны доказательства. Он вопросительно посмотрел на секретаря.
– Свяжитесь с американцами, товарищ Марков, – сказал секретарь. – Больше того, вам следует лично поехать к ним и поговорить по этому поводу. Дело в том, что уже были случаи, когда временную оторванность наших людей от советской власти американцы использовали для каких-то своих махинаций. Выяснить это очень важно, потому что по мере увеличения потока освобождённых пленных нам придётся сталкиваться с подобными делами всё чаще. Вообще, с пленными и беженцами они обращаются возмутительно. Ещё и сейчас далеко не все пленные из Дюбуа-Каре освобождены, хотя министр давал торжественное обещание немедленно освободить всех, кто сидел вместе с Егоровой в этом лагере.
– Я убеждён в том, что они нарочно хотят упрятать Егорову.
– Я не убеждён, но подозреваю. Так вот, поезжайте к американцам, у вас там много знакомых, свяжитесь с соответствующим начальником, который ведает у них пленными, и попытайтесь вполне официально узнать, в чём тут дело.
Через полчаса Марков был уже в кабинете американского капитана Брэтфорда, высоченного весёлого парня с чёрными, как смоль, волосами и сверкающими зубами.
До этого они несколько раз встречались по служебным делам, и американец приветствовал Маркова, как старого приятеля.
– Прекрасно, что вы зашли ко мне, – сказал он. – Вы знаете, как здорово идут наши танки. Фрицы удирают в чём мать родила. Через два месяца мы будем в Берлине. А по этому поводу следует выпить.
Американец достал из ящика стола бутылку и две стопки, наполнил их желтоватым ликёром и, не слушая возражений Маркова, протянул ему стопку.
– За нашу дружбу и за нашу победу, – сказал Брэтфорд. – Попробуйте не выпить! Это довольно хороший ликёр. Мне наши ребята прислали, из Франции. Ну что? Понравилось?
– Понравилось, – ответил Марков, ставя стопку на стол. – Хороший ликёр. Но я к вам по делу, мистер Брэтфорд. Мне кое-что нужно у вас узнать.
– Одну минутку, – сказал американец. – Грех разговаривать о делах за рюмкой, Бахус может обидеться. Поэтому – ещё по одной, и тогда будем говорить о делах.
– Нет, благодарю, – отказался Марков.
– Жаль, – откровенно вздохнул американец, наполнил свою стопку, выплл и спрятал посуду в стол. – Жаль, что вы всегда приходите только по делам, мистер Марков. Так хочется сесть с вами вдвоём за стол, выпить, поговорить, забыть о службе. Раз мы друзья, то сам бог велел нам чаще встречаться.
Марков не обратил внимания на лирическое отступление американца.
– Скажите, мистер Брэтфорд, вам знакомо это имя: Татьяна Егорова?
– Как вы сказали? – лицо Брэтфорда стало суховатым.
– Егорова.
Капитан вынул из ящика бумажку, быстро пробежал её глазами и положил обратно.
– Да, это имя мне знакомо.
– Вы знаете, где эта девушка сейчас?
– Вы интересуетесь ею так, словно она ваша невеста, мистер Марков, – попытался отделаться шуткой американец.
– Больше, чем невеста, – сказал Марков. – Она советская гражданка.
– О, теперь она будет ею недолго, – сказал американец. – Я именно потому и знаю о ней, что она подала заявление о несогласии с советской властью, о нежелании вернуться в Москву. И я вам скажу, тут нет ничего удивительного. Когда человек знает, что его права могут быть ущемлены, он идёт туда, где их наверняка возьмут под защиту. Сейчас бывшая военнопленная Егорова пользуется всеми свободами, которые гарантирует ей конституция Соединённых Штатов. Если она совершила какое-либо преступление, то, возможно, нам и придётся её выдать, согласно конвенции, но если преступления нет, то она-имеет полное право просить у нас защиты, особенно если речь идёт о преследовании за политические взгляды в Советском Союзе…
– А не могу ли я сам увидеться с Егоровой? – перебил капитана Марков. – Тогда мы бы сразу всё выяснили.
– Наша конституция гарантирует каждому, даже военнопленному Соединённых Штатов, свободу совести. Какая же это будет свобода, если мы разрешим вам влиять на решения человека? Это будет прямым нарушением конституции и наших демократических принципов, восходящих от Вашингтона и Линкольна.
Марков поморщился. За патетическим многословием капитана он ясно видел нежелание дать ему возможность связаться с Таней. Это ещё больше укрепило Маркова в его предположениях.
Капитан снова начал говорить об американской конституции, о её преимуществах и правах, которыми в данное время широко пользуется советская девушка Таня Егорова.
Маркову надоело слушать.
– Нам, очевидно, придётся обратиться к вам совершенно официально, – сказал он, поднимаясь. – Мы не можем допустить, чтобы советские люди исчезали без. следа, чтобы мы даже не имели возможности с ними поговорить. Это наводит на грустные размышления.
– Что вы хотите этим сказать? – насторожился Брэтфорд. – Вы не верите моим словам?
– Я не хочу сказать ничего больше того, что я сказал.
– Я чувствую сомнение в ваших словах, – сказал американец. – Поэтому советую вам проехать в дом Кросби, где жила Егорова перед приходом к нам. Там вам смогут рассказать о её подлинных настроениях. И ваши сомнения рассеются.
Американец тоже поднялся. Марков произнёс несколько обычных вежливых слов и вышел.
Теперь он был твёрдо убеждён в том, что дело здесь не чисто. Может, и в самом деле ему следует поехать в дом. Кросби? Может, там он найдёт какую-нибудь ниточку, которая приведёт его к Тане?
Он высказал свои соображения секретарю посольства.
– Правильно, – согласился секретарь. – Поезжайте туда и постарайтесь всё разузнать.
